Глава 3
Утих взбалмошный крикливый день, угомонилась суматошная огненная ночь – отшумело долгожданное торжество, выдавшееся для его виновника таким не-ожиданно нервным.
Теперь, когда с пределов Тухлой Топи поползли по небу к замковым башням красные тени рассвета, братья Альва и Аксель Стормы, услав всех слуг, уединились в одной из спален графских покоев Утренней Звезды.
Сэр Альва, утомленно расслабленный, против своего обыкновения изрядно пьяный, раскинулся на постели прямо в одежде, с кубком в руке: сапоги попирают подушки, камзол на груди лоснится от пролитого вина, а по лицу плавает удовлетворенная улыбка. Очень был похож сэр Альва на путешественника, который долго-долго был в пути и вот наконец достиг своей цели.
Мастер Аксель сидел в кресле боком к уютно потрескивавшему камину, мастер Аксель был свеж, трезв и собран. Видно, его путь еще только начинался…
– Н-да… – проговорил Альва, пошевелился и снова невольно плеснул на себя вином из кубка. – Занятные вещи рассказываешь, братец… Значит, великое противостояние Тьмы и Света грядет? И… что же? Чем это грозит всем нам?
– Кому – нам? – счел нужным уточнить Аксель.
– Ну нам… Людям. Человекам.
Мастер Аксель вытянул руки к огню.
– Трудно сказать, – произнес он, глядя на пляшущие язычки пламени, на крохотные алые искорки, небольно жалящие ладони. – Подобные катаклизмы происходят с определенной периодичностью, раз в несколько тысяч лет – мир словно сбрасывает старую шкуру, обновляясь. К сожалению, рассчитать эту периодичность не представляется возможным – ни людям, ни Могучему народу, ни даже Высокому народу. Век смертных чересчур короток для этого. Но приближение очередного катаклизма вполне реально предсказать по очевидным признакам…
– Так чем грозит-то?.. – отхлебнув вина, поинтересовался Альва, не пожелав вникать в подробности объяснений.
– Я же говорю: трудно сказать. Может, будет большая война. Или череда войн. Эпидемия. Голод… Или же наоборот – какой-нибудь прогрессивный прорыв. Образование нового великого государства, открытие неведомого ранее континента. А может быть, люди и вовсе каких-либо изменений не заметят. Но очевидно одно – эти изменения обязательно случатся. Метаморфозы в высших сферах непременно отразятся на мире людей…
– И когда же нам ждать этих… изменений?
– Ну, не завтра, – усмехнулся Аксель. – И не в этом году. Космос нетороплив, шаги его следует мерить столетиями.
– Столетия! – фыркнул Альва. – Так чего ж нам сейчас беспокоиться?..
– Как ты не понимаешь! – мастер Аксель отвернулся от огня, подтянул ноги, сел прямее. – Это ведь Великая Игра Света и Тьмы! – он так и произнес эти слова, выделив каждое, обозначив в каждом исключительную важность. – Принять в ней участие, прикоснуться к звездной механике, причаститься воли богов, подняться в высшие сферы, хотя бы умственно… что в жизни может быть более… значительным? Только так мы, смертные, способны приблизиться к Вечности…
Сэра Альву явно не впечатлило то, что говорил брат. Он отхлебнул еще вина. На минуту задумался о чем-то… И хихикнул.
– Помнишь Сверра? – спросил он.
– Сверр? – смешался Аксель. – Какой еще Сверр? При чем здесь Сверр?
– Ну отцовский псарь! Сверр!
Аксель поморщился, потрогал себя за кончик носа.
– Отцовский псарь, – повторил он. – Такой… старичок, да? Вредный, косматый и пронырливый, как бурундук? Припоминаю…
– Ну, какой старичок… – поправил его Альва. – Он ненамного старше нас сегодняшних был. Не стригся просто, не брился, вот и выглядел хрычом. Это нам тогда он стариком казался, мне, тебе и Адаму – нам ведь по восемь-девять лет было.
– Так. И что?
– Помнишь, играли в Зигруда и Чащобного Дракона?
Мастер Аксель снова почесал кончик носа и вдруг, кивнув брату, рассмеялся – таким простецким обычным человеческим смехом.
– Помню! – сказал он. – Играли! И сторожевую башню сожгли!
– Ага, ага! – сэр Альва тоже хохотнул, что-то просверкнуло в его глазах: то ли отблеск каминного огня, то ли память далекого детства. – И я хорошо помню. На Эфа-портного, пьянчужку, свалили! Ох, отец тогда рассердился! Как даст Эфу кулаком по лбу. А кулак у отца был… Он, Эф-то, и окосел. Один глаз туда смотрит, другой туда. Дерево обойти не мог, обязательно лбом врезался, в дверной проем не попадал. А уж о том, чтобы ремеслом своим заниматься, шить, и речи не шло. И самое удивительное: как только кружку-другую накатит, так глаза на место становились. И ходить мог, и шить. Так ему – помнишь? – специально наливали, чтоб дело делал. Так мы, получается… Услугу ему оказали! Он нам, верно, по гроб жизни благодарен был!
Некоторое время братья смотрели друг на друга, умильно щурясь. Затем Альва спохватился:
– Да! Что дальше-то было, помнишь?
– А то!
– Сверр-то, гад, видел, как из башни драпали, когда пламя уже в бойницах заплясало, – тем не менее стал рассказывать граф. – Кстати, кто тогда масло-то разлил? Я, ты, Адам? Этого не помню.
– И я не помню.
– Да, да. А через денек-другой Сверр ко мне подошел и говорит: знаю я, мол, чьих рук дело-то. Вы, ваше сиятельство, мне серебряшку дайте, тогда не скажу папеньке-то!
– И ко мне подходил, – улыбаясь, качнул головой мастер Аксель.
– И к Адаму тоже. И с каждого из нас по отдельности барыш имел. Сколько мы ему всего перетаскали! А ему все мало было!.. А как нам стало нечем ему за молчание платить, так он, сволочь, пошел и отцу донес. Чтоб и с него за службу деньгу срубить.
– Срубил! – захохотал Аксель. – И ведь срубил же! Только не он, а отец. И не деньгу, а башку дурную паскудному фискалу! Ну и нам, конечно, влетело…
– Да! Да… Попало знатно!
Отсмеявшись, Аксель вдруг посерьезнел. Посмотрел внимательно на брата, который шатко свесился со своей постели и плескал в кубок из кувшина, стоявшего на полу.
– Ты к чему это все? – спросил Аксель.
Сэр Альва, пыхтя и разливая вино вокруг себя, снова устроился на подушках.
– К чему это я? А к тому, братец, что я не того… не одобряю. Неразумно лезть к тем, кто неизмеримо могущественнее тебя. А уж тем более пытаться как-то манипулировать ими… высшими. Это всегда плохо кончается. Все шишки на тебя и посыплются. Не боишься, а?
Мастер Аксель прищурился. Он снова стал собой обычным: сосредоточенным, собранным.
– Боюсь, – ответил он. – Честно признаюсь, боюсь… Но в этом-то и все удовольствие. Страх, он привлекает. Горячит, будоражит, веселит. Ведь что такое веселый страх? Азарт! А жизнь без азарта – как еда без соли. Проглотить проглотишь, да приятности не испытаешь. Ну довольно лирики.
Аксель, видимо, оценил состояние брата: еще немного, и тот, непривычный к алкоголю, утратит способность мыслить конструктивно.
– Вот что, – проговорил он. – Я оказал тебе большую услугу. Теперь ты поможешь мне.
Сэр Альва насторожился. Мотнул головой, словно в попытке вытряхнуть оттуда опьянение.
– Я тебя ни о чем не просил, – осторожно сказал он.
– Ты оказался в отчаянном положении. Обязательно попросил бы, представься такая возможность.
– Ты играешь в свою игру, Аксель, эта твоя услуга, скорее всего, была выгодна не столько мне, сколько… – начал было Альва, но брат довольно бесцеремонно перебил его:
– Я оказал тебе услугу, – тверже повторил он. – Теперь ты должен мне помочь.
– Чего ты хочешь? – помолчав немного, спросил Альва. – Имей в виду, я последнее время прилично поиздержался. С этими торжествами, приемами, вассальными дарами… Моя казна почти пуста.
– Я не прошу у тебя денег. Это касается нашего беспокойного племянника…
– Эвин должен быть казнен! – громче, чем требовалось, заявил граф. – Никто и ничто не в силах отменить его казнь! Он с непонятным его упрямством – страшная угроза для Утренней Звезды… А значит, и для Арвендейла целиком. На одной чаше весов глупый мальчишка – на другой весь Арвендейл. Что важнее?
– Арвендейл. И собственное старательно выстроенное благополучие, – добавил к явно перевешивающей чаше Аксель.
– Да! – раздраженно ответил Альва. – Собственное старательно выстроенное! Сенга станет невесткой герцога Руэри! Это немало значит! И для меня, и для всего графства! А через неделю и остальных дочек разберут, как… как горячие лепешки в день гуляний. И не кто-нибудь разберет, а – самые завидные женихи Арвендейла! Пройдет еще полсотни лет, и наш род станет править в герцогстве. Упрочит и умножит свои славу и богатство! А кто этого добился? А? Разве сэр Руэри Грир взял бы для своего сынишки-тюфяка мою дочь, если Утренняя Звезда не была б таким процветающим краем, каковым является сейчас? А?
– Верно, верно. Не горячись… Слушай… А не жалко парнишку?
– Жалко, – сделав длинный глоток из кубка, подтвердил Альва. – Конечно, жалко, что я, зверь, что ли, какой? Только вот… Слишком уж большая ставка. И мальчишка сам виноват. Не рыпался, жил бы припеваючи до самой глубокой старости. Нет, даже не проси помиловать Эвина. Это невозможно.
– Я и не прошу для него помилования, – мягко проговорил мастер Аксель. – На какой день назначена казнь?
– На завтра.
– Как ты собираешься казнить его?
– На плахе, конечно, – пожал плечами граф. – Ему отрубят голову – как и положено поступать в подобным случаях с человеком благородных кровей.
– А если я попрошу тебя применить иной вид казни?
– Это не хитрость какая-нибудь? – нахмурился сэр Альва. – Не думаешь ли ты оставить ему лазейку к спасению?
– О, не беспокойся! Мой способ такой же надежный, как и отрубание головы. Ручаюсь тебе в этом.
– Ну, в таком случае… – граф распрямил светлые брови. И тут же снова свел их на тонкой переносице. – Кстати, по поводу второго нашего племянника. Внезапно объявившегося. Он ведь тоже… ну… может претендовать… И где ты его только выкопал?
– И насчет этого тебе тоже не стоит беспокоиться, – уверил брата Аксель. – Эдгард отправится вслед за Эвином.
– Неплохо, – оценил Альва. И криво усмехнулся. – А тебе – не жалко, а?
– Эдгарда? Жалко. Как и тебе – Эвина. Да и Эвина мне тоже… Мы ведь не звери с тобой… Но… Тут ты правильно заметил: слишком высоки ставки. А уж у меня-то – гораздо выше, чем твои. Ведь у меня – игра совершенно иного уровня. Совершенно иная Игра!
Тут сэр Альва промолчал, не оспаривая и не соглашаясь с братом по поводу степени важности их предприятий. Снова приложился к своему кубку. Опорожнил его и зябко поежился:
– Холодно что-то. Ну-ка…
Он щелкнул пальцами, что у него получилось только с третьей попытки. Пламя в очаге метнулось в сторону, позеленело и с тихим шипением умерло.
– Проклятое вино! Давай лучше ты…
Мастер Аксель поднялся с кресла, потянулся, хрустнув суставами. Затем небрежно ворохнул рукой, заставив огонь вспыхнуть сразу с полнокровной яркостью. Подошел к окну. Помедлил там и обернулся:
– Ты посмотри-ка! Снег наконец выпал…
– А чего удивительного? – заметил Альва. – Дело к зиме…
Старые люди говорили, что Драконья гряда когда-то давным-давно и вправду была настоящим драконом – невероятно огромным, самым большим драконом из тех, что когда-либо рождались в этом мире. Великим Драконом. Но и Великим Драконам приходит время умирать. И обессилел он однажды, и лег, тяжело придавив собою землю, раскинув крылья, вытянув хвост. И раскрыл он пасть в последнем зевке, и последним огненным выдохом уничтожил все живое на много-много дней пути перед собой. Да так и почил – на то, чтобы сомкнуть оскаленную пасть, времени жизни ему недостало. И земля приняла Великого зверя, и окаменела чешуя его, и стали островерхими скалами гребни его. И пришли люди, и поселились близ крыльев и хвоста его. А на выжженной земле – по ту сторону дракона – ничего человеческого не осталось. Трупные яды, сочившиеся из навсегда разверстой пасти, убили в той земле Жизнь и Свет. Так появилась Тухлая Топь, не могущая порождать из недр своих ничего, кроме ползучих гадов, поганых грибов, кривых черных деревец с колючими ветвями и узкими, как змеиные языки, листьями… Да еще – Темных тварей…
Так ли было на самом деле или как-то по-другому, вряд ли теперь кто-то скажет… Доподлинно известно одно: когда расплодились Темные в Тухлой Топи сверх всякой меры, вошли они в земли людей через глубокое ущелье, и впрямь чем-то напоминающее драконью пасть. И бились люди и твари, и длилась война эта до тех пор, пока не закрыли люди Пасть железом, закаленным магией Света. И не воздвигли над Пастью замок Утренняя Звезда – надежный запор на границе с Тухлой Топью…
Выпавший ночью снег осветил уступы Драконьей гряды – они засияли новорожденной белизной, будто укрытые свежими простынями. И от этой свежести, пропитывавшей воздух, холод не ощущался чем-то неприятным, наоборот: бодрил, веселил. Так и хотелось скинуть обувь, пробежаться по снегу босиком.
Впрочем… таковое желание враз отпало у кого бы то ни было при виде входа в Пасть, непроглядно черным пятном зиявшую понизу заснеженных уступов. Очень уж зловеще смотрелась Пасть. Очень уж глубок был ее мрак, очень уж опасно посверкивали могучие – в обхват взрослого! – прутья громадной решетки, закрывающей ее. Да и вряд ли люди, оказавшиеся этим утром у Пасти, были в настроении совершать подобные детски легкомысленные поступки…
Мартин Ухорез, лязгнув кандалами, почесал давным-давно не бритый подбородок, сплюнул в снег.
– Лучше бы просто вздернули вчера… – раздался за его спиной угрюмый голос, – да и дело с концом. Говорили же, что прямо на празднике нас… того… Нет, тянут! Муку помучительней выдумывают.
– Радуйся, Стю Одноглазый, – не поворачиваясь, проговорил Мартин. – Еще денек пожил, первый снег вот увидел. Все помирать поприятнее будет.
– Помирать в любой день невесело, – откликнулся на голос Ухореза не Стю, а Тони Бельмо, поставленный в колонне закованных разбойников сразу за Одноглазым. – Только когда тебя в одну минуту придушат – это одно дело. А Темным тварям на съедение идти – совершенно другое…
– Будет Темным сегодня знатный обед! – высказался и Цыпа Рви-Пополам, помещавшийся между Тони и Лютым Рамси. – Нас шестеро, да вон еще… который в повозке.
Мартин мельком глянул в сторону повозки, наглухо задрапированной черной тканью, окруженной ратниками. Снова сплюнул и проговорил:
– Видать, благородный какой-то в немилость графу угодил. Вот же ж гадство! Даже и на смерть благородные не как простые смертные – не пешком идут. На повозочке, мать их… С комфортом.
– Ну-ка, рот закрой! – гавкнул на него стражник. – А то!..
– Что – а то? – огрызнулся Ухорез. – Что ты мне сделаешь, говнюк? Пинка дашь? Мне жить осталось – хрен да маленько! Не страшно…
– Поднима-ай! – заорал, задрав голову к башне с высеченным в скале основанием, капитан стражи.
Заскрипело, заухало, загремело… И поползла вверх чудовищная решетка ворот. И разбойники, и стражники замолчали, замерли – уж очень жутко это выглядело. Будто Пасть была и вправду пасть… Жадно распахивающаяся, поднимающая зазубренные прутья-зубы, чтобы впустить в себя жертв, чтобы потом сомкнуть чудовищные челюсти за ними. И сразу как будто сумрачно стало вокруг, сразу как будто потемнел свежий, только что выпавший снег.
– Пошли-и-и!.. – протяжно скомандовал капитан.
И они пошли, колонна обреченных на смерть преступников. И тронулась за ними, скрипнув колесами, повозка. И скрип колес, и стук сапог, и звон цепей, и бряцанье доспехов и оружия поглотила глухая тьма…
И выплюнула спустя четверть часа…
В Тухлую Топь.
– Закрыва-а-ай!..
И могучая железная челюсть Пасти со скрежетом поползла вниз.
Здесь не было снега. И солнечного света не было. Тухлая Топь была сера и безжизненна. Плотный полог неподвижного тумана низким потолком нависал над пустынным океаном липкой грязи. Редко-редко где взгляд мог зацепиться за кривое деревце, черное, прижатое к земной поверхности пропитанным гнилой влагой воздухом и царящей здесь атмосферой унылой безнадежности.
Закованные бандиты притихли.
Позади них была только отвесная скальная стена, где-то высоко-высоко переходящая в стены замка Утренняя Звезда. А обочь и впереди – тоскливые пространства Топи.
Мартин переступил с ноги на ногу, под каблуком его что-то хрустнуло. Он поддел это что-то носком сапога – из грязи выглянула длинная часть белой кости.
– Человечья, вроде… – негромко проговорил позади Мартина Стю. – Рука, что ли?..
Ухорез брезгливо поморщился и пнул находку, подняв фонтан тяжелых грязевых брызг. Кость отлетела только на полшага – на ней обнаружились насквозь проржавевший кандальный браслет и обрывок цепи…
Мартин Ухорез невольно содрогнулся.
Он родился в Предместье Золотого Рога, в самом конце самой крайней улицы, в утлой хибарке, больше напоминавшей шалаш. Мать его, некрасивая худая женщина, похожая на сухое надломленное деревце, жила тем, что прислуживала торговцам на рынке; а отца Мартин никогда не знал. Хотя и предполагал, повзрослев, что ответственность за его появление на свет могли в равных долях разделить между собой все рыночные торговцы мужского пола. Оборванный, тощий, вечно голодный, с торчащими пучками ярко-рыжими волосами на угловатой голове – Мартин был частым объектом насмешек и издевательств со стороны всех окрестных пацанов. Частым, но не вполне удобным, так как драться научился с раннего малолетства и отхватывал только тогда, когда противников было больше, чем двое-трое. Впрочем, как только ему стукнуло двенадцать, издевательства прекратились. Сразу и навсегда. Да и вообще… вся жизнь его круто изменилась тогда.
Он потом часто вспоминал тот момент… Узкий переулок. Трое сзади, трое спереди, у каждого если не палка, так камень в руке. Бежать некуда, разве что птицей взлететь на крышу ближайшего дома… «Ну что, крысеныш рыжий? – процедил через оттопыренную губу верзила Барт, сын местного башмачника, демонстрируя Мартину свежий багровый укус на своей руке. – Помнишь? Чья работа? Ага… Вот сейчас ты за нее и расплатишься…»
Первый удар прилетел сзади – палкой по голове. Тут же, не дав опомниться, Барт пнул Мартина ногой в живот. Мартин согнулся и упал на колени. «Топчи его! – торжествующе заорал кто-то из пацанов. – По зубам бей, по зубам! Чтоб в следующий раз кусаться было нечем»! Мартина обступили, сопя, мешая друг другу, заработали палками и ногами. Били долго, пока не устали. Рыжий сын рыночной прислужницы на какое-то время даже потерял сознание, а, когда пришел в себя, приподнял окровавленную голову, увидел, что враги против обыкновения, выколотив на нем свою злость, не ушли. Они стояли кружком, о чем-то возбужденно совещаясь. «Может, не надо, а? – разобрал он чей-то неуверенный голос. – Как бы чего не вышло…» «Надо! – безапелляционно рявкнул верзила Барт. – Хорошенько накажем, больше рыпаться не будет. А если он в следующий раз палец кому-нибудь оттяпает? Или ножом пырнет? От этого полоумного всего можно ожидать…»
Мартин опустил голову и закрыл глаза, делая вид, что еще не пришел в себя. Надо было, конечно, попытаться улизнуть, но как? Излупили его основательно, долго и быстро бежать он не сможет…
А враги тем временем продолжали обсуждение… И скоро Мартин с ужасом понял, что ему предстоит. Они, эти сволочи, собирались облить ему спину горючей смолой и поджечь. Он видел: так иногда мужики Предместья поступали с каким-нибудь залетным попавшимся на воровстве бродягой – обезумев от жуткой боли, бедняга метался по улицам, сопровождаемый хохотом и улюлюканьем. Самые догадливые бежали к ближайшей речке, но до речки было полтысячи шагов… и добегали далеко не все.
Ужас очень быстро сменился гневом. Руки стиснулись в кулаки, зубы крепко сжались. Пусть его мать самая бедная на всей улице и, наверное, даже во всем Предместье, пусть она за медную монетку и миску похлебки удовлетворяет любые желания разохотившихся рыночных торговцев… Но ведь их маленькая семья всю жизнь живет на этой улице, у них свой дом, они всех знают, их знают все. Они тутошние, местные, а не какие-то бродяги! Такого позорного наказания, ужасного наказания Мартин точно не заслужил. Почему это верзила Барт должен решать – жить ему или умирать? Ну, кусанул он его руку. Так ведь тот же Барт сколько его колотил!..
И вдруг что-то странное, что-то новое сделалось с Мартином. В голове будто зажегся свет, и в этом свете окружающая действительность стала выглядеть как-то… по-другому. Она стала какой-то очень простой и доступной, эта действительность. Вот валяется на земле палка, которой его только что били. И, кажется, чтобы поднять эту палку, вовсе не обязательно брать ее в руку, достаточно только посмотреть, захотеть, и она сама…
Он посмотрел и захотел. Палка чуть шевельнулась. И медленно, чуть колыхаясь, поплыла вверх по воздуху.
Мартин даже не удивился. В тот момент он подумал, что так и должно быть.
Он встал на ноги.
Его увидели, заухмылялись. Их было уже пятеро – одного Барт послал за горшком со смолой. Что ж, пятеро так пятеро. Да хоть десятеро! Мартин уже ничего не боялся и не сомневался в неожиданно открывшемся в нем даре.
Он огляделся вокруг и взмахнул руками, подчиняя своей воле все неживые предметы, попавшие в область его зрения.
И палки, и камни, и старые кости из канавы, и куски черепицы с крыш – все это поднялось высоко и вдруг обрушилось на врагов рыжего сына рыночной прислужницы. Разлетелось в стороны и снова обрушилось… Верзила Барт первым попытался сбежать, но Мартин только глянул на него – и он запнулся, перевернулся и завис в воздухе, будто кто-то невидимый схватил его за ногу. И с размаху шмякнулся оземь…
Этот странный свет, пробудившийся в Мартине, скоро улегся, успокоился. И с такой мощью больше уж никогда не проявлялся. Но с того дня Мартин понял, что не такой, как все. Нет, не в том смысле, что хуже всех (как твердили ему раньше), а совсем наоборот. Что есть в нем нечто, чего нет во многих других людях – есть в нем талант магии. Понял Мартин и еще кое-что. Рано или поздно весть о случившемся дойдет до магов Золотого Рога, и тогда ему несдобровать. Ведь всем известно: магическим талантом обладают лишь люди благородного происхождения. А если простолюдин вдруг станет демонстрировать необычные способности, всем понятно: дело тут не обошлось без вмешательства Сумрачных Сестер. Это только в глухих деревеньках на мужичков-целителей смотрят сквозь пальцы. Вроде как считается, что подобные слабенькие способности вполне допустимы. А тут – такое… Да от двенадцатилетнего пацана!
И Мартин бежал из дома, не дожидаясь неприятностей. Жалко было мать одну оставлять, да куда деваться…
Несколько лет он бродил по Арвендейлу, изучая себя самого и мир вокруг. Относительно самого себя он осознал: магические его способности не очень-то и велики, и нужны годы постижения искусства магии, чтобы научиться владеть ими во всякое время, а не только тогда, когда гнев или страх высвобождают внутреннюю силу. Но учиться толком Мартину было не у кого и некогда. Ему нужно было выживать. Как-то так получилось, что не попалось ему на пути хороших людей, мир равнодушных, сытых и грубых взрослых не пускал в себя бесприютного рыжего пацана. И тогда Мартин сам отрастил клыки и когти, чтобы выгрызть для себя кусок этого мира. Слабакам, это он знал, остается только прислуживать более сильным.
К семнадцати годам он обзавелся небольшой шайкой и твердыми убеждениями: законы и правила соблюдаются только теми, кому удобно их соблюдать. Жирные с помощью законов держат слабаков на расстоянии от своего добра, слабаки оправдывают законами свою беспомощность. А если ты сильный и жестокий, то плевать ты хотел и на тех, и на других. Просто бери, что тебе нужно, и уходи, заметая следы.
За годы скитаний по Арвендейлу Мартин Ухорез испытал и повидал всякого. Его резали ножом, били кистенями и кастетами, трижды он стоял под арбалетной стрелой, дважды с висельной петлей на шее – он десятки раз смотрел смерти в лицо, не жмурясь и не отводя глаз…
Но сейчас, в этой смертной серой пустоте, он испытывал самый настоящий страх. Он нутром чувствовал, что ближе теперь к черному краю гибели, чем когда бы то ни было.
– А ну, смирно! – рыкнул на Ухореза стражник. – Чего этого… того… ногами тут дрыгаешь?
Мартин не удостоил его ответом.
Чуть поодаль остановилась повозка. Один из сопровождавших ее ратников откинул черный полог, подал руку:
– Пожалте, ваше сиятельство.
Юноша вышагнул из повозки.
– Спасибо, Малок, – негромко проговорил он.
– Да чего спасибо… – глядя в сторону, шмыгнул носом ратник. – Вы, ваше сиятельство, не обессудьте… – начал было он, но не стал договаривать.
Юноша остановился, оглядываясь вокруг, позвякивая кандалами.
Увидев его, разбойники зашевелились, оживляясь:
– Ого, старый знакомец!
– Тебя-то за что, парень?..
– Правильно-правильно!.. Будет знать, как добрых людей уродовать!
– А я знаю, за что! Слышал, как стражники между собой базарили. Этот дворянчик против своего дяди попер. Замок они не поделили… Вот и получил!
А Стю Одноглазый даже заржал от удовольствия:
– Вот так номер! Сам нас графу приволок, сам же с нами и на смерть идет! Аха-ха, бывает же! Все-таки есть в мире справедливость!
– Заткнуться! – прикрикнул на него все тот же неуемный стражник, все стремящийся навести порядок среди отчаянных обреченных.
– Да пошел ты…
– Чего-о сказал?!
– А что слышал.
– Двинь ему, Стю, чтоб не базарил!
– Заткнитесь, душегубы, стоять смирно! Пор-рублю сейчас к чертовой матери всех!
Ответом ему был дружный смех:
– Испугал шлюху мясной оглоблей!.. Вояка!.. Давай!
– Меня первого!
– Нет, меня!
– Еще спасибо скажем!..
Мартин не участвовал в перебранке. Он засмотрелся на юношу – очень уж неожиданным было выражение его лица: какое-то детски-наивное удивление, смешанное… с обидой, что ли? С непониманием… Словно он, этот юноша, всю дорогу сюда и до сих пор находился в недоумении: как это так могло получиться, что он тут оказался?..
Повозка снова чуть вздрогнула – это спрыгнул с козел возница: неприметный человек в черном балахоне. Спрыгнул, откинул капюшон, явив высокий лоб с красным пятном.
И перебранка, и смех улеглись. Разбойники как-то сразу поняли: вот оно. Начинается.
– Именем его сиятельства полноправного лорда замка Утренняя Звезда сэра Альвы Сторма из рода Стальных Орлов… – затянул мастер Алвис, развернув перед глазами свиток. – Разбойники, убийцы и воры… Мартин Ухорез… Стю Одноглазый, Тони Бельмо, Рамси Лютый, Цыпа Рви-Пополам… Курша Бочонок и Лысый Черт… за многочисленные ужасные злодейства приговариваются к смертной казни Тухлой Топью!
Разбойники угрюмо молчали.
Алвис выдержал паузу, прокашлялся и продолжил:
– Именем его сиятельства полноправного лорда замка Утренняя Звезда сэра Альвы Сторма из рода Стальных Орлов… его сиятельство виконт Эвин… – тут мастер Алвис снова покашлял, искоса глянув на юношу, – Сторм из рода Стальных Орлов повинен смерти как потерпевший поражение в Поединке Богов!
Эвин не пошевелился.
Мастер Алвис свернул свиток, спрятал его за пазуху и махнул рукой:
– Приступайте!
С разбойников по очереди срезали одежду – до самой последней тряпочки. Сапоги Мартина Ухореза, впрочем, портить не стали. Тот самый стражник, лаявшийся с приговоренными, забрал их себе, причмокнув губами напоследок:
– Тебе уже ни к чему, а мне пригодятся.
Затем отсоединили и вытащили общую цепь, которой разбойники были скованы вместе. Ручные и ножные кандалы оставили.
– Так положено, – пояснил стражник. – А теперь – стоять на месте.
– Открыва-а-ай! – заорали от повозки.
И снова гигантская челюсть Пасти поползла вверх. Первой в Пасть вкатилась повозка, которой правил мастер Алвис. За ней, пятясь спиной, щетиня в сторону бандитов мечи и острия алебард, пошли ратники и стража.
Один из приговоренных – Курша Бочонок, крепенький коротконогий мужик с массивным брюшком, – рванул было следом; легкомысленно надеясь то ли прошмыгнуть в ущелье, то ли принять быструю смерть от клинка… Но его ловко сшибли с ног древком алебарды.
– Закрыва-а-ай!..
И приговоренные остались одни. Минуту они мялись босыми ногами в липкой грязи, голые, испещренные отвратительными шрамами и корявыми татуировками, ежились, пряча ладони под мышками, позвякивали цепями, смотрели друг на друга. От сомкнутой в скальной стене Пасти им явно не хотелось отходить в туманную жуткую неизвестность. И, когда глухая тишина стала звенеть в ушах, Рамси Лютый проговорил:
– Говорят, гацане знают тайные пути в Топь и обратно…
– Ты видишь здесь гацан? – поинтересовался Мартин. – Нет? Как увидим, так обязательно спросим…
И снова все надолго замолчали.
Вдруг Стю Одноглазый мотнул головой и, сжав кулаки, хрустнул пальцами.
– Ну что? – осведомился он у товарищей. – Начнем?
– Чего начнем? – переспросил Тони Бельмо.
– Как чего? Этого субчика что, в живых, что ли, оставим? Из-за него, пакостника, нас сюда упекли! У-у, сука, дворянчик, гадина!..
Все повернулись к Эвину, про которого как-то на время забыли.
И юноша повернулся к ним. Страха не было в его глазах. Только все та же детская вопросительная обида. Без одежды юноша выглядел совсем мальчишкой: худой, тонкокостный… Но вот он пошевелился, ступив назад – когда Стю с Рамси двинулись на него – и сразу стало видно, как он легко и быстро двигается, сразу же под его кожей натянулись крепкие, как веревки, мускулы.
За Стю и Рамси направились к Эвину и остальные: Цыпа, Тони и Лысый Черт. Все, кроме Мартина. И Курша, который еще не пришел в себя после прощального подарка стражников.
– Ша! – сурово прикрикнул на товарищей Ухорез. – Назад!
– Да ты чего, верховод?! – обернулся Рамси. – Наказать гада имеем право!
– Назад, я сказал! Забыли, кто он есть такой?
– Забудешь, как же…
– Он – один из Полуночных Егерей, – веско проговорил Мартин.
– Да не демон же, – заметил Лысый Черт. – К тому же самый хлипкий из них, из Егерей этих. Во – глянь!.. К тому же без оружия. И один. А нас семеро! То есть шестеро… Их ведь тогда почти вровень с нами было, вот они и сумели нас заломать.
– Не болтай! – поморщился Мартин. – Он и один бы справился.
– Ну-у… – усомнился Стю. – Это еще как посмотреть…
– Он – Полуночный Егерь. – повторил Ухорез.
– Да слышали уже, верховод!.. Я ж и говорю…
– А ты еще раз послушай, Стю Одноглазый! – резче произнес Мартин. – Он – Полуночный Егерь! А их работа в чем? В том, чтобы Темных тварей мочить. И в Тухлой Топи он, в отличие от нас, не единожды бывал. Да за такого товарища в нашей ситуации я парочку из вас придушу! Неужто не понятно, умники?
– Хы-ы… – растерянно выдохнул Стю.
– А ты думаешь, верховод, что мы еще поборемся, да? – саркастически хмыкнул Тони. – Что у нас шанс есть?
– А по-твоему, прямо здесь и сейчас ложись и помирай?
Разбойники переглянулись. И отошли. Тогда к Эвину шагнул сам Мартин.
– Здорово! – сказал он. – Ты извини, ребята побузили немного… Не от большого ума. Ты на них зла не таи. Нам теперь вместе держаться надо, мы теперь в одной лодке. Значит, смотри. Этот вот – Стю Одноглазый. Из бунтовщиков, поэтому вас, благородных, не очень жалует. Это Тони Бельмо, балбес и насмешник, но рубака хороший.
Вышеозначенный Тони, видно, в силу легкомысленного характера быстро менявший гнев на милость, не преминул отвесить дурашливый поклон.
– Это Рамси Лютый… – Мартин указал на невысокого сухопарого разбойника с длинным сухим носом, похожим на клюв. – Мужчина ничего, серьезный, рассудительный; ворчун, правда… Своего никогда не упустит, за свое будет насмерть грызть любого. Потому и Лютым прозвали. Но ты его не бойся, он без выгоды, просто так, не кинется. Ты вот этого бойся…
Ухорез указал на громадных размеров угрюмого мужика с мясистым тупым лицом:
– Это Цыпа Рви-Пополам. Бревно бревном, но ежели в раж войдет, не остановится, пока все в округе не разгромит или сам с проломленной башкой не ляжет. Отморозок, одним словом… Это вот Лысый Черт, он…
– Ты, верховод, дворянчику прямо готов на каждого из нас биографию с картинками предоставить, – хмуро брякнул Стю Одноглазый. – К чему это?
Мартин сбился. Глянул на Стю неодобрительно, но речь свою все же свернул:
– Ну… Мое имя ты знаешь, да и твое нам известно… Держи клешню, что ли?
Ухорез протянул Эвину руку.
Тот отчего-то заколебался. И Мартин моментально понял – отчего.
– А-а… – протянул он, сузив глаза. – С отбросами ручкаться не желаете, ваше сиятельство? С душегубами? Ах ты ж… Пошли отсюда, ребята!
Похоже, он угадал. Похоже, именно означенное обстоятельство и не позволило юноше пожать протянутую руку. Мартин уже поворачивался от него, одновременно отступая, когда Эвин вдруг окликнул его:
– Постой!
Мартин остановился.
– Я с вами, – сказал юноша. – Если позволите.
– Во как! – усмехнулся Ухорез. – Все-таки и Полуночные Егеря могут бояться? А, ваше сиятельство? Пукан-то не железный?..
– И не называй меня больше «вашим сиятельством».
– Да как же так можно, позвольте, добрый господин? – издевательски прищурился Мартин. – Все должно быть приличненько, по полочкам. Мы – отбросы и душегубы, а ты – ваше сиятельство. Мы пеходралом, а ты даже на казнь на повозочке. У каждого свое место и звание.
Это «свое место» подействовало на Эвина как пощечина. Его лицо вспыхнуло. И тут же потемнело.
– Нет у меня больше никакого звания, – сказал он. – И никакого места… И никакого имени.
– И как же нам тебя называть? – осведомился Стю. – Ежели ты от имени своего отказываешься?
– Да как хотите…
– Тихоня! – ляпнул Тони Бельмо. – А что – на вид прям как есть Тихоня!
– Подходящая кликуха! – хмыкнул Лысый Черт.
Эвин поморщился… И пожал плечами.
– Тихоня так Тихоня, – негромко проговорил он.
Они шли, скользя в холодной и вязкой, как слизь, грязи, но не падали, крепко держались, не ныли и не жаловались. Только иногда кто-нибудь выплевывал крепкое словцо на очередную коварную кочку, не вовремя вылезшую под босую ступню, да еще кто-нибудь отпускал сальную шуточку – просто так, чтоб не молчать. Это шли сильные люди.
Серый мерзкий туман теперь был везде. Глухо давил их сверху, окружал со всех сторон, как бы далеко они ни ушли. Туман и неровная поверхность грязи, похожая на застывшее штилевое море, да кое-где выплывающие из тумана кривые деревца – вот и все, что они могли видеть вокруг.
А часа через полтора местность стала меняться. Сначала на пути попался один торчащий из грязи камешек, черный, острый, точно коварно поджидающий, когда на него наступят. Через сотню-другую шагов камни уже торчали так часто, что семерым приговоренным приходилось внимательно смотреть под ноги. Впрочем, еще через сотню-другую – необходимость в этом отпала – камни «подросли». Между ними, черными краеугольными иглами, высившимися в человеческий рост, уже приходилось лавировать. У идущих создавалось такое впечатление, будто они пробираются через костяные наросты на панцире гигантского зверя. Давным-давно сдохшего зверя, успевшего уже погрузиться в земную твердь и там окаменеть…
– О! – вдруг вскричал Курша, быстро – насколько ему позволял его живот – нагибаясь под одну такую «иглу». – Смотрите, парни, гриб!
Он выпрямился, держа в окованной кандальным браслетом руке бесформенный черный комок, похожий на кусок теста:
– Как же я жрать хочу! Эй, Егерь, а это какой гриб – ядовитый или не очень?
– Это вообще не гриб, – коротко сказал Эвин, обернувшись к нему. – Это ара-гара, хитрый падальщик. И на твоем месте я бы его вообще не трогал.
Черный комок в ладони Курши конвульсивно дернулся.
– Это… живое? – обрадовался разбойник. – Мясо лучше, чем грибы! Можно его сожрать?
– Скорее он тебя сожрет.
– Это он-то? Меня-то? Такая маленькая какулька…
– К этой… какульке, как ты изволил выразиться, не смеют приближаться иные Темные твари, стократно больше и сильнее ее.
– Да ладно! Что этот падальщик может такого сде…
Ара-гара снова дернулся, на его тельце обозначился вдруг маленький ротик, полный совсем уж крохотных зубов. И Курша вдруг замолчал и замер. Он как-то оплыл весь, обмяк. Лишь глаза его бешено забегали из стороны в сторону, подернулись белым налетом ужаса.
– Положи падальщика, – приказал Эвин.
Курша повиновался, да так и остался в согнутом положении. Эвин раздавил существо босой ногой и отдал разбойнику еще один приказ:
– Вставай и пойдем дальше. Поторапливайся, а то и так отстали.
Курша неуклюжей из-за кандалов походкой послушно побежал догонять товарищей. Догнал, начал обгонять, но Эвин и тут подкорректировал его поведение:
– Иди вместе с остальными.
Разбойник снизил скорость и зашагал ровно. Со стороны ничего странного в нем заметно не было. Только вот глаза… Перепуганные, судорожно мечущиеся, немо кричащие о помощи…
Тони Бельмо несколько раз окликнул Куршу и, не получив ответа, спросил у Эвина:
– А чего это такое с ним?
– Скоро пройдет, – буркнул юноша.
– Что пройдет-то? Чего он, как… кукла на ниточках, что скажешь ему, то и делает? – не отставал Тони.
Эвин вздохнул:
– Хитрый падальщик – несмотря на свой безобидный вид – довольно опасная Темная тварь. Магия, которой обладает ара-гара, пленит сознание живого существа. Попавший под влияние хитрого падальщика словно запирается в собственном теле, которым уже не в силах управлять. Он остается в неподвижности, пока тварь питается его плотью. Много съесть за раз ара-гара не в состоянии, поэтому агония бедолаги, который, кстати, все видит, слышит и чувствует, может длиться до тех пор, пока он сам не умрет от голода и жажды.
– А чего он тебя слушается-то?
– Его сознание не реагирует на внутренние приказы, зато подчиняется внешним… Не может не подчиняться. Если человек попался падальщику, следует увести его подальше, тогда связь с тварью оборвется, и жертва постепенно придет в себя. Но горе тому человеку, кто попадется падальщику в одиночку. Такого некому будет спасти.
– Ух ты! – восхитился Тони Бельмо. – Отличная магия: жертва молчит и делает, что прикажешь! Если б у меня был такой ара-гара… ручной! Я тогда и не женился бы никогда!
Мартин Ухорез мельком взглянул на них. И обратился к Эвину:
– Далеко еще твой схрон?
– А есть ли он вообще, этот схрон?.. – тут же не преминул включиться в разговор Стю Одноглазый – он при каждом удобном случае не мешкал продемонстрировать свою неприязнь к Эвину.
– Он не мой, – суховато ответил ему юноша. И, обращаясь подчеркнуто к Мартину, сказал:
– Около пяти-шести часов ходьбы. Но нашей ходьбы – шесть-семь часов.
– Сколько?! – ахнул Лысый Черт. И присовокупил такое ругательство, что, кажется, даже кривые черные деревца, несмело выглядывающие иногда из-за черных «игл», согнулись еще ниже. – А неужели эти… – он кивнул в сторону давно скрывшейся за пеленой тумана Пасти, – не знают про этот ваш схрон?
– Схроны, – поправил Эвин. – Их несколько, не один… Может, знают, может, не знают. Скорее всего, нет, не знают. На протяжении многих лет Егеря вели записи о своих походах. Мой отец, предыдущий командор Полуночных Егерей свел записи в единый том Хроник Тухлой Топи. Книга хранится в библиотеке Утренней Звезды в открытом доступе. Я еще мальчишкой читал и перечитывал Хроники много раз… А больше никому до них дела нет и не было. Так вот, эти схроны строили и укрепляли Полуночные Егеря первых поколений, много-много лет назад… – он говорил так, будто ему приходилось делать это через силу. – Когда тут все кишмя кишело Темными. Там ведь давно ничего не хранится, в этих схронах. Патрули Егерей укрываются в них на ночь, когда активность Темных возрастает. Тот схрон, к которому мы идем, ближайший.
– А следующий? – тут же спросил Лысый Черт.
– Следующий в двух днях ходьбы. Нашей ходьбы – три-четыре дня.
– Тьфу!
Впереди смутно забелело сквозь туман что-то большое. Разбойники опасливо замедлились, а Эвин, на-оборот – ускорил ход, очевидно, заметив привычный ориентир.
Это белое и большое приближалось, все яснее выступая из тумана. И вскоре очертания его обозначились со всей возможной четкостью.
Это был скелет. Невероятно огромный, величиной с хороший дом этажа в три. Мощные ребра, дочиста обглоданные временем, криво торчали кверху, чудовищный череп, вытянутый, зубастый, слепо уставился в пустоту.
Банда Мартина Ухореза замерла, задрав головы, отвесив челюсти.
– Кто это… был? – внезапно севшим голосом спросил Тони Бельмо. – Что за тварь?
– Малый Топтун, – равнодушно ответил Эвин, взбираясь на хребет и устраиваясь поудобнее в ложбинке громадного позвонка.
– Малый?! – поразился Тони. – А что… значит, есть и Большой?
– Когда-то были. Теперь нет. Как и Малых, впрочем. Их всех сожрали Темные твари помельче и попроворнее – еще до того, как люди пришли к Драконьей гряде. Темные здесь, в Тухлой Топи, питаются мелким зверьем и друг другом, им ведь больше некого жрать…
– Вот и жрали бы, чего к людям лезут? – проворчал Рамси Лютый.
– Чтобы существовать, порождениям Тьмы нужна не только материальная пища, – сообщил Эвин не такой уж и малоизвестный факт. – Им необходимо еще поглощать эмоции жертв: такие, как страх, отчаяние, боль… А эмоции – это продукт скорее сознания, а не тела. Понятно, что разумные создания способны на более развитые эмоции, чем зверье. Вот поэтому обладающие разумом люди, эльфы и гномы – для Темных тварей куда как более лакомый кусок, чем животные…
– Какая ж тогда громадина – Большой Топтун! – проговорил Тони Бельмо, который, кажется, вовсе не слушал юношу. – Хотел бы я на него посмотреть… Издалека, конечно.
– Так посмотри, – равнодушно пожал плечами Эвин.
– Куда?!
– Вокруг, – Эвин кивнул на торчащие повсюду остроугольные камни. – Видишь, эти каменные иглы, похожие на гигантскую щетину? В Тухлой Топи много таких мест. Есть легенда, что эти иглы и вправду… – не договорив, он махнул рукой. – Впрочем это только легенда… Полезайте сюда, отдохнем и двинем дальше. Нам некуда спешить, а силы нужно беречь.
Разбойники не сразу приняли это предложение. Минуту колебались, затем, видимо, решив, что сидеть на твердом и относительно чистом удобнее, чем в грязи, один за другим полезли на хребет.
– Слышь! – толкнул Эвина локтем примостившийся рядом Тони. – А какие еще тут Темные твари водятся? Ну, кроме тех, о которых все знают?
Эвин закрыл глаза, поморщился и покачал головой, давая понять, что не намерен говорить. Тони подождал немного ответа и сам откинулся на громадное, удобно изогнутое ребро.
Как-то Эвин здорово набрался с братьями-Егерями в одном случайном трактире. Он никогда столько не пил до этого и потому удивился, как после впервые позволенных себе десяти кружек все в один миг разительно изменилось. Над их столом будто зажгли ярчайшую лампу – стало светлее, теплее, веселее. Захотелось петь, дурачиться, смеяться… Все, на кого падал взгляд, враз становились родными и близкими: и братья-Егеря, и егозливые служки, и монументальный трактирщик за стойкой… и даже те трудноразличимые силуэты, шарахающиеся вокруг…
А наутро мир словно вывернули наизнанку. В отяжелевшей голове метались остатки дурного сна: словно Эвин кого-то бил… или его били, он за кем-то гнался… или наоборот – кто-то преследовал его. Было стыдно и тревожно. Точно он накануне сделал что-то очень нехорошее, но никак не мог вспомнить – кому и что. И все вчерашние поступки казались сегодня отвратительными, и все те, на кого он вчера смотрел с любовью, гадкими.
Вот и сейчас, сидя с закрытыми глазами на холодном позвонке давно подохшей чудовищной твари, он испытывал нечто подобное.
Мерзкое и мутное похмелье после продолжительного хмельного буйства.
С той только разницей, что он помнил все произошедшее.
Хотя и не хотел вспоминать.
Как же все так вышло?..
Как вышло, что люди, окружавшие его последние годы, все, кого он привык считать близкими, родными, оказались – по каким бы то ни было причинам – врагами ему?..
Он поморщился, стиснув зубы. Нет, нет, не надо. Даже и не думать об этом. Слишком больно, слишком стыдно, слишком мучительно…
– Слышь, Егерь! – снова толкнул его Тони Бельмо. – Эй, Тихоня! А тут, в ближних пределах, вообще Темные часто шлындают?
Эвин открыл глаза.
– Мы регулярно патрулируем ближние пределы, – ответил он и тотчас опять поморщился. – Патрулировали то есть…
Мысль о том, что контролировать ближние пределы Топи теперь – по большему счету – и некому, чувствительно уязвила его. А еще больнее стало, когда он вспомнил о том, что сам в том и виноват.
– А?
– Ничего, – нехотя вернулся к теме разговора Эвин. – Зачищаем территорию от нор, гнезд, кладок. На день пути от Утренней Звезды Темных не должно быть. Ближние пределы – безопасная зона. Относительно, конечно… Бывает, что и сюда забредет какая-нибудь стая…
– Первая хорошая новость, – заметил сидящий с другого стороны от юноши Мартин Ухорез. – Сдохнем не от когтей тварей, а просто от голода и жажды.
– Впрочем, последнее время у нас было много работы, – добавил Эвин. – Темных явно стало больше. И подходят они ближе к Утренней Звезде, чем раньше. Не знаю, с чем это связано… Может, ослабели охранные заклинания замка и пришла пора их обновить? Но мы еще недостаточно далеко отошли, пока можете ничего не опасаться.
– Да? – переспросил Мартин каким-то странным голосом. – А это тогда что такое? Это нормально?
Эвин рывком выпрямился. Глянул туда, куда показывал закованной рукой Мартин.
Сестры-помощницы!
Произошедшее накануне выбило его из колеи сильнее, чем он предполагал – он перестал контролировать действительность вокруг себя. Он перестал видеть малое. А тот, кто не видит малого, тот не увидит и большое. Это плохо. Это на самом деле плохо, нельзя так себя распускать…
Шагах в пятнадцати от скелета Топтуна туман словно немного рассеялся. Стал прозрачнее… Приглядевшись, можно было заметить, что он – везде неподвижный – там слегка шевелился, переливался сам в себе.
– Это плохо, да? – снизив голос до хриплого шепота, проговорил Мартин.
Глухой рык долетел из клубящегося тумана. Затем глухой удар, будто тяжелое тело приземлилось после прыжка. И снова раздался рык – уже много ближе, чем мгновение назад.
Что-то приближалось. Что-то большое и, конечно, совсем не дружелюбное.
– Кто это? – хрипнул Ухорез по одну сторону Эвину.
– Что это за хрень? – простонал Тони по другую.
Юноша не успел ответить.
Туман бесшумно выплюнул черное осклизло-верткое существо, мелкое, размером с кошку – и чем-то действительно похожее на кошку, только бесшерстную и с шестью длинными тонкими лапами. Быстро вертя туда-сюда ушастой головой, существо широким зигзагом пронеслось по грязи и ловко вскарабкалось на ближайшую каменную иглу. Оттуда скакнуло на острие соседней иглы, оттуда на острие другой… И пошло прыгать, все приближаясь к громадному скелету Топтуна, на котором замерли от страха и омерзения люди.
Впрочем, бандиты скоро опомнились.
– Ну, е-мое! – сплюнул Одноглазый Стю. – Чуть не обделались! Было б от чего! Такого-то уродца я двумя пальцами задавлю…
– Как эта тварь называется? – спросил Мартин у Эвина, который почему-то при виде этой вроде не очень-то ужасной зверюшки нисколько не расслабился.
– Глоза, – ответил юноша. – На Древнем языке. А на нашем – Попрыгунья…
– Ее можно жрать? – немедленно осведомился Курша, с вожделением глядя на замершую на острие очередной иглы зверюшку, которая в свою очередь смотрела на него с вполне оправданной тревогой.
– Глоза – излюбленное лакомство…
– Ура!
– Каррхамов, – закончил Эвин.
И тут туман, чуть колыхнувшись, снова на мгновение расступился, пропуская действительно жуткую тварь. Глоза, взвизгнув, сиганула вниз, как черная молния, скользнула меж игл и куда-то пропала. Но тот, кто вышел за ней, не обратил на это никакого внимания. Он увидел добычу поинтереснее.
Это был довольно крупный каррхам – по грудь высокому человеку. Почуяв людей, он замер, низко опустил по-змеиному плоскую башку. Несколько раз сильно, с хрипением и клекотом, выдохнул через широко распяленные ноздри: облачка черного, как угольный дым, дыхания окутали его морду и медленно рассеивались. И сквозь эту подвижную черноту жадно замерцали багровые огоньки его крохотных глазок.
– Ну на хрен… – выговорил Тони Бельмо и, развернувшись, полез вверх по изогнутому ребру, под которым сидел.
Его примеру тут же последовали Стю Одноглазый, Лысый Черт, Цыпа Рви-Пополам, Рамси Лютый и Курша Бочонок.
– Вот это зверюга… – прошептал Мартин Ухорез Эвину, не отрывая взгляд от Темной твари, медленно и бесшумно двинувшейся вперед – к ним, к людям.
– Никогда не видел каррхамов? – осведомился юноша.
– Живых – никогда. Не довелось. Что нам делать?
– Ничего. Оставайтесь здесь, сидите смирно. Ничего не делать, – повторил он.
– А ты?
Вместо ответа Эвин спрыгнул с хребта Топтуна.
– У тебя… есть шансы? – только и спросил его напоследок Мартин.
– Есть, – не обернувшись, ответил юноша.
Шансы действительно были. Но минимальные. Без оружия, нагишом, да еще в кандалах, которые не давали развести руки на ширину плеч и сделать полный шаг… Даже магией воспользоваться нельзя – мастер Алвис вовсе не дурак, знал, с кем имеет дело. Именно он, видно, и наложил на кандалы юноши чары Безмолвия, блокирующие любой энергетический импульс со стороны того, кого эти кандалы и сковывали. Да и кандалы Мартина Ухореза, скорее всего, тоже свою порцию чар получили…
Будь Эвин свободен в движениях и с мечом в руках – другое дело. Но сейчас каррхам представлял поистине смертельную опасность. Впрочем – как ни странно – кроме именно этой твари в данный момент Эвина беспокоило еще кое-что…
Каррхам, видимо, забрел откуда-то из глубины Топи, куда никогда не доходили Полуночные Егеря. Поэтому человека он совершенно не боялся, полагая его просто беззащитной жертвой. И действовал исходя из этой установки.
Эвин остановился между двумя каменными иглами. И каррхам, поймав этот момент, тут же прыгнул на него – мгновенно, мощно и без разбега. Юноша крутнулся, уходя в сторону. Тварь, еще в воздухе инстинктивно попытавшись изменить направление полета, с размаху напоролась могучей грудью на одну из игл, расшибла ее на множество острогранных, будто ледяных, осколков и, потеряв ориентацию, кубарем покатилась по грязи, круша прочие иглы, разбрызгивая осколки и холодную грязь. Когда каррхам снова вскочил на все четыре лапы, вонзив когти глубоко в грязевые пласты, Эвин снова стоял лицом к нему, поигрывая цепью на руках, будто дразня. Тварь злобно оскалилась, с шумом выпустила из ноздрей дымную черноту – на несколько секунд ее морда снова превратилась в хищную демоническую маску: свирепые угольки глазок и сокрушительные сабли зубов, прорезавшиеся в колышущемся облаке тьмы…
Еще один молниеносный прыжок.
Эвин увернулся, предоставив каррхаму сломать грудью очередную каменную иглу…
Еще прыжок – и снова Темная тварь потерпела неудачу.
…И гораздо более серьезную, чем раньше, – игла, расколовшись наискось вдоль, кинжалоподобным основанием вспорола ей брюхо.
Яростный рык раскатился по округе; казалось, скелет чудовищного Топтуна вздрогнул от этого рыка, едва не стряхнув с себя повисших на громадных ребрах бандитов. По крайней мере, Курша съехал на несколько метров вниз… И тут же принялся карабкаться снова, сопя и истекая потом.
А Мартин, стоявший, расставив ноги, на хребте, с силой врезал себе кулаком по колену и захохотал. Да этот Егерь, оказывается, действительно смышленый парень!
Раненый каррхам ринулся на Эвина, уже не разбирая пути. Кровь – очень темная и очень густая – хлестала из длинной раны твари, ошметки внутренностей трепыхались под брюхом. Прыжок!..
Ухорез застыл с разинутым ртом. На этот раз Эвин не увернулся от броска каррхама.
Громадная зверюга снесла юношу с ног и вместе с ним покатилась по грязи.
– Сожрал, сука, нашего дворянчика… – подал голос с гигантского ребра Тони Бельмо.
– А кто б сомневался… – мрачно проговорил с соседнего ребра Рамси Лютый.
– Значит, и до нас скоро доберется эта тварюга, – поддакнул Стю Одноглазый. – Не будем же мы висеть тут вечно. Постряхивает, как груши, и…
– Глядите! Глядите! – заорал вдруг Лысый Черт. – Не сожрал! Ай да парень! Молодец, мать его!..
Каррхам бился в грязи и каменных осколках, пытаясь сбросить с себя Эвина, который крепко держался на шее твари, стиснув коленями ее загривок. Цепь ручных кандалов он пропустил поперек пасти каррхама, не давая тому сомкнуть челюсти – и теперь тянул цепь на себя изо всех сил. Черные дымные струи били из ноздрей твари, разлетались рваными лохмами, таяли; зубы скрежетали о металл, высекая искры и мелкую стружку. Чудовищные когти взрывали грязь…
– Гляди! Гляди! – восторженно орал Лысый Черт. – Оседлал! Ага-а! Взнуздал!
– Братцы!.. – прокряхтел Курша Бочонок, облапивший ребро всеми данными богами конечностями, припавший толстой щекой к холодной и гладкой ее поверхности. – Что там, а? Мне ж не видно… Кто кого, а? Скоро все кончится? А то я долго не выдержу… Руки-ноги слабеют! Сползаю, братцы!
Ему не ответили. Кажется, бандиты стали осознавать – что-то не так, рано радоваться…
– Как-то долго она не подыхает, – проговорил вдруг Стю. – Слышь, верховод? У твари брюхо распорото, кишки наружу, а она вон – брыкается, того и гляди скинет Тихоню…
– Темные твари отличаются живучестью, – сказал Мартин, не отрывая потемневшего взгляда от кипящей схватки. – Я слыхал, если каррхаму башку отрубить и на палку насадить, она еще с полчаса зубами лязгать будет…
– На что же он тогда надеется, дворянчик-то?
– Может, на нас? – вдруг предположил Ухорез.
Он решительно зашагал по хребту.
– Сбросил! Сбросил Тихоню! – закричал Лысый Черт, но Мартин не обернулся и не остановился.
Только ускорился. Достигнув нужного места, он подпрыгнул и сдернул за ногу с ребра сильно сползшего уже Куршу. Тот с пронзительным воплем полетел в грязь. Смачно шлепнулся, затих на мгновение, а потом заорал пуще прежнего:
– А-а-а-а, верховод, ты рехнулся? Я ногу сломал! А-а-а-а, кость вылезла! Помогите, втащите меня обратно! Больно, братцы!..
Мартин Ухорез предупреждающе зыркнул на свою банду. Но и без этого никто, кажется, помогать Курше Бочонку не собирался.
Эвин поднялся так быстро, как смог. Каррхам, освобожденно взревев, рванулся к нему. Юноша успел наотмашь ударить его изгрызенной цепью по морде, но тварь даже не замедлилась. Тяжеленная туша, рыкающая черным смрадом, осклизлая от крови, грязи и вывалившихся внутренностей, навалилась на Эвина, снова сбила с ног. Защищая горло и лицо, юноша вздернул руки, скрепленные цепью – и клыки зверюги опять заскрежетали о металл.
Сил удерживать чудовищную морду на весу уже не оставалось. Черные клубы дыхания твари горячо резали глаза, обжигали лицо, от них было кисло и мерзко на языке. Эвин почувствовал, как руки его тяжелеют, теряют крепость…
«И это – все? – мельком подумал он, отметив еще, что не чувствует ни страха, ни боли в избитом теле. Только досаду и отвращение. – Вот так – кончится жизнь? Это и есть мое предназначение?.. Здесь – мое место?»
И вдруг – словно ответом на этот непроизнесенный вопрос – тяжесть исчезла. И кислая вонь черного дыхания твари – тоже…
Он встал, остро ощущая себя живым; ощущая физически, всем телом, как силы возвращаются в него.
В десятке метров от него, под скелетом, на котором немо застыли разбойники, каррхам с распоротым брюхом яростно рвал зубами жирное тело, густо перепачканное грязью. Курша уже не орал. От Курши во все стороны разлетались веерные брызги крови и куски плоти. Каррхам самозабвенно жрал, инстинктивно чуя, что только так может восстановиться после тяжелой раны.
Эвин бросился к Темной твари, увлеченной трапезой. Вскинув над головой скованные руки, он прыгнул на спину каррхама. На этот раз захват прошел точно – цепь накрепко стиснула горло зверюги.
Через четверть часа бандиты один за другим спустились с оголенного хребта Малого Топтуна.
– А мне никогда не нравился этот жирный ублюдок, – жизнерадостно заявил Тони Бельмо. – Нытик он… был. Не перевариваю нытиков.
– Зато Темные твари переваривают, – заметил Лысый Черт. – Всяких. И нытиков, и не нытиков.
– А где «спасибо»-то? – весело осведомился у Эвина, стоявшего над задушенным каррхамом, Мартин Ухорез. – Я сразу догадался, что ты в первый раз промахнулся, не так хотел зверюгу цепью захлестнуть. Если б не я, тебе бы…
Он осекся и нахмурился, не увидев на перепачканном лице юноши радости от победы. А бандиты между тем продолжали праздновать отсрочку гибели.
– Наш верховод завсегда на шаг вперед думает! – хохотнул Тони. – Голова! Что и сказать – голова!
– Ты молодец, Тихоня, – сдержанно похвалил Эвина и Стю Одноглазый. – Не ожидал… Хотя на самом деле, если б не Мартин, хрен бы у тебя что получилось.
– Зато какой обед у нас теперь, – хмуро проговорил громадный Цыпа Рви-Пополам, – из двух блюд обед.
Эту реплику никто комментировать не стал. Хотя совсем не было похоже, что Цыпа шутил. Впрочем, судя по физиономии Рви-Пополам, этот бандит был из тех, кто шуток не понимает и шутить не умеет.
– Из восьми блюд обед, – вдруг проговорил Эвин. – И не у нас.
– А? – повернулись к нему разбойники.
Откуда-то из туманного далека долетел к скелету Топтуна хриплый рык. И этот рык тут же поддержали – воем, визгом, свистом и лаем – множество других нечеловеческих глоток: кажется, со всех сторон.
– Поясни, – быстро потребовал Мартин.
– Я же сказал, – ответил Эвин. – Ничего не предпринимайте. Не вмешивайтесь.
Короткая пауза сразу наполнилась недоуменным молчанием – как кувшин под тугой струей пива из полной бочки.
– Во-первых, – сказал Эвин. – Каррхамы всегда охотятся стаями. Этот, видимо, оторвался от сородичей, погнавшись за слишком резвой Попрыгуньей. А во-вторых, все Темные твари чуют кровь представителей Светлых рас за много-много шагов.
