Глава 12. Неразговорчивые свидетели
Марк Бельстон в сознание не пришел, и пока Аванесов и его помощники продолжали активно работать со свидетелями. Впрочем, свидетель свидетелю рознь: один будет говорить много слов, а другой издавать сладострастное мычание. Представителями последнего формата были сразу два члена жюри – профессор Сергей Иванович Маркин и доцент Нина Семеновна Кириллова. Людей, работающих в науке, Руслан Аванесов почитал. Они ему казались избранными, что ли, умнее других, образованнее, начитаннее, глубже, но только когда многие из них вдруг случайно становились свидетелями, все их достоинства куда-то улетучивались. Аванесов понимал, что профессор Маркин не работал на одном предприятии с Бельстоном, не пил с ним чай и, конечно, виски, но глаза и уши у него были. Профессор мог иметь свое представление о председателе жюри «Сибирская панорама» Марке Бельстоне, который принимал участие в открытии фестиваля, заходил на пару часов в комнату жюри поболтать. Маркина никто не просит описывать внешность, излагать версии произошедшего, но эмоциями по поводу персоны Бельстона он мог бы поделиться. Вместо этого научный работник издавал то ли мурлыканье, то ли клекот, то ли кваканье.
– Я не могу сказать ничего определенного.
– Тогда скажите что-нибудь неопределенное, – помог Сергею Ивановичу Аванесов.
– В смысле?
– Сергей Иванович, вы, наверное, имеете свое представление, каким был Марк Бельстон, даже если встречались с ним один раз в жизни на пять минут.
Профессор поежился.
– Да мне бы не хотелось…
– Уважаемый Сергей Иванович, я никогда не задал бы вам такой некорректный вопрос, если бы на Бельстона не было совершено нападение. Вы чувствуете, сколько в моем предложении частиц «не»?
– Частица «не» – это служебная часть речи, которая вносит в предложение различные оттенки значения, – отреагировал Маркин.
– Ну вот, уже теплее, но у меня, извините, не хватит знаний вашей журналистики, владения словом, чтобы разговаривать с вами на изысканном русском языке. Я говорю на «ментовском».
– Такого языка нет, – парировал профессор. – Правильно говорить милицейский. Или полицейский, что, впрочем, одно и то же.
– Вот видите, здесь вы реагируете быстро, знаете, что отвечать, говорите грамотно, а что, про Бельстона сформулировать слабо?
– Не слабо. Просто он для меня как инопланетянин – молодой, богатый, успешный, интересный. Он не считает деньги от зарплаты до зарплаты, не берет дополнительные часы лекций, чтобы было на что купить дорогое лекарство маме. Мы с ним так же далеки, как А и Я в алфавите. Так что простите, товарищ следователь, нет у меня от него эмоций, которыми я хочу поделиться. Их нет, а выдумывать что-то – увольте.
Нина Семеновна Кириллова была так же категорична.
– Не видела, не знаю, спросите у Зинаиды Ивановны, она секретарь жюри и была ближе к председателю, чем все мы. Да он же «свадебный генерал», в журналистике особо ничего не понимает, но любит, когда о нем пишут.
– Почему любит? А есть, кто не любит?
– Да потому что, как они все, – Нина Семеновна махнула куда-то наверх, – считает нормальным имиджевые публикации за деньги.
– А вы так не считаете?
Он видел, что Кириллова осуждает Бельстона и за платные публикации, и за богатство, и за успех.
– Сейчас не важно, что я считаю. Все акценты сместились. Если у тебя есть деньги, значит, ты герой.
– Деньги, если я не ошибаюсь, берут журналисты.
– Да какие сейчас журналисты! – Она снова махнула рукой. – За деньги кого хочешь раскрутят, расцелуют во все места.
– Врут, одним словом?
– Врут. – Она даже раскраснелась от того, что наговорила, как ей казалось, лишнего, и чувствовала себя неловко.
Обсуждением проблем журналистики Аванесов заниматься не планировал, но дамочка права – все так изменилось в мире информации, что отделить правду от вымысла очень трудно. Спрос рождает предложение, но, к сожалению, неправду говорят не только журналисты, но и люди многих других профессий. Он вот, тертый калач, сидит и не знает, кто из свидетелей говорит правду, а кто врет – всех на детекторе не проверишь, да и не верит он технике. Человек – существо такое коварное, что способен обмануть любой им же сконструированный хитрый аппарат.
Наконец нашелся настоящий свидетель.
«Иногда и следакам везет», – подумал Аванесов. Хотя удивительно, народу на этом фестивале – как грязи в Краснодарском крае, а никто ничего не видел. Но вот наконец подфартило. Свидетельницей оказалась местная уборщица тетя Нюра, которая шла по коридору и видела, как в кабинет Марка Бельстона заходил человек. Это была не журналистка Юлия Сорнева, а кто-то другой, – тетя Нюра описывала человека в темном спортивном костюме, невысокого роста.
– Я с ведром по коридору шла, а оно прошмыгнуло в дверь. Вот и все.
– Так все-таки он или она?
– От меня далековато было, но думаю, что он. Походка вроде мужская, женщина по-другому идет и руками машет.
– Как машет?
– Нежно, легко и непринужденно.
Аванесов хмыкнул. Даже уборщица на фестивале прессы изъяснялась красиво.
В общем, что и требовалось доказать. Был «кто-то», кто зашел к Бельстону и ударил его по голове. Работа на месте преступления не заканчивалась – надо было опросить всех участников фестиваля, но он принял решение, что выступит перед журналистами, попросит о помощи, кто-то из них мог оказаться случайным свидетелем. Они ведь потому и журналисты, что могут видеть и обратить внимание на то, что другим покажется неважным.
Аванесов подумал, что выступление перед журналистами – жанр особенный, тем более что они не коллеги по цеху, но и его работа связана с формулированием вопросов, общением с людьми, с человеческой психологией и, наверное, в чем-то пересекается с журналистикой. В зале стояла тишина. Десятки глаз смотрели на него так, что Руслан ощутил себя первоклассником у доски.
Он выдержал паузу и начал говорить. К его удивлению, аудитория реагировала хорошо: она его слушала, не была злобной, и, самое главное, был установлен контакт, уж это он чувствовал. Когда его речь закончилась, два бойких молодых человека с последних рядов начали, перебивая друг друга, задавать вопросы.
– Вы расскажите, как проходит расследование. Мы все писать про это будем. У вас информация из первых рук.
– Всей информацией я только что поделился с вами. Мне нужна ваша помощь. Я понимаю, что отрываю вас от серьезного дела, но председатель вашего жюри Марк Александрович Бельстон сильно пострадал, и пока перспективы его выздоровления весьма туманны.
– Да что мы не понимаем, что ли?!
– Вот и хорошо. Я буду в комнате напротив, и если кто-то вспомнит что-то необычное в поведении пострадавшего или кто-то видел незнакомого человека, идущего по коридору, пожалуйста, подойдите ко мне и расскажите. Спасибо.
Аванесов чуть ли не раскланялся, но сам собой остался доволен, теперь надо ждать, вдруг и правда обнаружится свидетель. Он не ошибался.
Две девушки вошли к нему в кабинет почти сразу и присели на стулья.
– Мы к вам.
– Замечательно. Давайте знакомиться.
– Мы с Алтая, работаем в газете, Фая и Даша. Мы сегодня здесь с утра работаем. Нас от газеты на фестиваль направили, себя показать, других посмотреть.
– Значит, доверяют вам в коллективе, значит, вы девушки талантливые. Кого попало на фестивали не посылают. – Ему надо было расположить к себе девчонок, которые казались ему взъерошенными, милыми, неумелыми птахами.
Неужели он еще совсем недавно упрекал журналистов во лжи, продажности? Наверное, эти девчонки – исключение из правил.
– В общем, когда панельная дискуссия завершилась, мы решили выйти, кофе очень захотелось.
– Ну, это уважительная причина. А какая была дискуссия?
– Панельная. Обычный круглый стол.
– Нет, у журналистов все необычное, вы даже названия мудреные изобретаете, я такого еще не слышал.
Девчонки захихикали.
– Мы с Фаей обратили внимание на женщину, которая сидела на скамейке у входа, красивая такая. Сидела и курила.
– Ну, может, она просто мимо шла, присела, выкурила сигарету и пошла по своим делам дальше?
– Нет, она зашла за нами. У меня каблук в коридоре за коврик зацепился, я наклонилась и увидела, что она огляделась и направилась к двери.
– Вы можете описать эту женщину, сделать фоторобот?
– Можем, только я видела ее несколько секунд, не более. Она была чем-то расстроена. А потом… Фая, говори сама, ты же видела потом.
– Ну, видела…
– Фая, не томи, рассказывай, ты ведь журналист, а значит, очень наблюдательный человек. Напрягай память, вспоминай! – поддержал следователь.
– Мне напрягаться не надо. Я ее видела, как вижу вас, близко. В женском туалете. Плакала женщина, слезы размазывала по щекам, но тихо плакала, без всхлипов. Слезы катились из-под ресниц, крупные, как жемчужины.
– Поэма, просто поэма! – воскликнул Аванесов. – Фая, жги дальше!
– Я спросила у нее, могу ли я чем-нибудь помочь.
– А почему ты спросила? Девушка вызывала сострадание, или это такая активная журналистская позиция?
– Жалко было девушку, слезы такие большие были. Она на мой вопрос только головой помотала и сказала: ну почему все мужики такие сволочи!
– Так и сказала? Сволочи?!
– Да, так и сказала. Это было утверждение.
– Хорошо, а что дальше?
– Я платок ей свой протянула, она взяла и сказала спасибо. А потом я ушла.
– Это точно была та девушка, которую вы видели курящей на скамейке?
– Точно. Я вернулась к Даше, рассказала, что ее видела.
– Когда ты ушла, девушка еще оставалась в туалетной комнате?
– Да, она оставалась там, молча стояла у окна.
Этот день выжал Аванесова окончательно, зато теперь он отправит девчонок к своим специалистам составлять фоторобот. Может, незнакомка, которую он обязательно найдет, расскажет, отчего она плакала в туалете и почему все мужики – сволочи?
Хотя эту женскую версию за свою жизнь Руслан слышал не раз. Но ведь есть исключения из правил, много исключений. Вот он, например, не сволочь.
