Часть III
1
Одно дело обсуждать план, покуривая в таком приятном месте, как кабинет Элисон, и совсем иное – приступить к его выполнению. Вовсе не одно и то же согласиться сыграть роль сыра в мышеловке и на самом деле превратиться в этот сыр.
Джон по натуре не был трусом, но преследования последних двенадцати лет жизни привили ему пораженческие настроения. Он смирился с мыслью, что у него нет шансов выйти победителем в борьбе с Муном и его миром. Но за прошедший час произошли два важных события. Элисон стала для него клапаном выхода бурлящих чувств, дошедших до такой точки кипения, что он готов был убить человека. А в Гарди он нашел союзника, предложившего игру, сулившую возможность избавиться разом от всех неприятностей. В нем затрепетала надежда, словно в дальнем окне затеплился огонек свечи.
Гарди оставил его с Элисон. Лейтенанту требовалось организовать за Джоном слежку. Два или три сотрудника станут наблюдать за ним и всеми, кто проявит интерес или обратится к нему на людях. Кроме детективов на круглосуточное дежурство заступят люди из службы охраны Джерри Додда. Через пятнадцать минут все они соберутся в вестибюле, и Гарди покажет их Джону, когда тот пойдет с Элисон в «Гриль».
– Вы должны знать, кто из нашей команды, а кто нет, – заметил полицейский. – Чтобы не терять зря времени на подозрения кого-нибудь из моих парней.
Он особенно горячо подчеркнул, насколько важно сохранить все их планы в тайне. Не посвящать никого – ни одного человека. Элисон же чувствовала, что обязана предупредить Шамбрена.
– С вами должны общаться самым естественным образом, – наставлял Гарди. – Мы понятия не имеем, где возможна утечка информации. Если наш друг так запросто выбросил двадцать тысяч зеленых, он способен подкупить кого угодно: коридорного, телефонистку, горничную. Если у кого-нибудь из них возникнет хоть малейшее подозрение, что вы не тот, кем вас считает наш друг, знайте, что мы здорово влипли.
– Вы не доверяете мистеру Шамбрену? – спросила Элисон.
– Я не доверяю никому, учитывая, что люди сумеют повести себя естественно. И вам, кстати, тоже, мисс Барнуэл. Но с этим ничего не поделать. Наша единственная надежда, Уилз, на то, что наш друг по-прежнему думает, что вы пока ни на что не решились и вас нужно немного подтолкнуть, попугать. Так мы его обнаружим, если нам вообще суждено это сделать.
– Не уверен, насколько хорошо мне удастся сыграть роль, ощущая нарисованную на спине мишень, – ответил Джон.
– Мишень там уже давно, – хмыкнул полицейский. – Старайтесь относиться к этому разумно. Если будете немного нервничать, выглядеть неуверенно – тем лучше. Наш друг сделает вывод, что вы все еще не можете принять решения.
Полицейский пошел инструктировать своих людей, а Элисон посмотрела на Джона. На ее лице отразилась тревога.
– Ох, Джонни, во что же я вас втравила?
Уилз хотел к ней подойти, но остался на месте, по другую сторону стола.
– Дорогая Элисон, я вспоминаю слова отца. Мне тогда было десять лет. Нас с матерью эвакуировали из Англии в Штаты. Разлука предстояла долгая. И тогда отец обратился ко мне, хотя его слова были, конечно, предназначены матери. «Когда-нибудь, Джонни, ты поймешь, – сказал он, – что мужчина не бывает цельным сам по себе, пока не найдет недостающего кусочка для своей дальнейшей жизни. И я не буду полноценным, пока ты не вернешь мне мой кусочек». Он имел в виду, разумеется, мать. У меня, Элисон, никогда не было такого кусочка. Я знаю, что вы помогали мне, потому что чудесная девушка, и у вас доброе, отзывчивое сердце. Знаю, что я не ваш парный кусочек. Но пока находился здесь, я почувствовал себя цельным, потому что вы приняли во мне участие. Спасибо вам за это. Большое спасибо.
– Что вам на это ответить? – Она серьезно посмотрела на него. – Если помогла вам, то рада. Прекрасно знаю, что значит, когда твой кусочек уходит навсегда.
Джон понимал, что ему не следует забывать: Элисон готова предложить дружбу, но не больше.
Ровно через пятнадцать минут после ухода Гарди они вместе спустились в вестибюль. Отель гудел. Джон понятия не имел, каким образом люди узнали, что Обри Мун намерен появиться на ленч. Может, оповестил его приятель, журналист Уиллард Шторм? У входа в «Гриль» толпились люди, пытаясь добраться до стоявшего по другую сторону бархатного каната старшего официанта Кардозы, а тот беспрестанно извинялся, говоря, что в зале нет ни одного не зарезервированного столика, ни дюйма свободного пространства.
Джон послушно обвел глазами вестибюль, пытаясь отыскать Гарди. Тот разговаривал у газетного киоска с крупным мужчиной. На мгновение их взгляды встретились, но в глазах полицейского не было ни намека на узнавание. Не отводя взгляда, Гарди положил руку на плечо своего собеседника и тут же отошел от него, направившись в другой конец вестибюля. Какой-то высокий, поджарый мужчина разглядывал витрину магазина. Гарди тронул его за плечо. Он повторил этот жест еще два раза, давая понять, что это все его люди. Снова покосился на Джона и удалился в сторону лифтов.
– Боже! – тихо промолвила Элисон.
Джон повернулся к ней и заметил, что она смотрит на приближающуюся к ним странную пожилую даму. Ее шляпка напоминала накрытый развевающейся вуалью прилавок торговца фруктами. Норковый жакет сиял в свете люстр, но сидел на ней не лучше большой палатки. В руках она держала черного с белым японского спаниеля.
– Безумная из Шайо, – шепнула Элисон. – Занимает пентхаус рядом с Муном. Миссис Джордж Хейвен.
– Та, что интересуется собачьими кладбищами?
– Она. Будьте с ней любезны. И ради бога, обратитесь к Тото. – Это все, о чем успела предупредить Джона Элисон.
Миссис Хейвен налетела на них, словно шхуна под всеми парусами.
– Ах, это вы, Барнуэл. – Ее голос был подобен грохоту старинной пушки. Люди повернули головы в их сторону и больше не отводили глаз. Эта женщина была музейным экспонатом.
– С добрым утром, миссис Хейвен, – произнесла Элисон. – Как сегодня себя чувствует прелестный малыш Тото? – Сейчас ее речь совсем не походила на то, как она обычно говорила.
– Обиделся на меня, – ответила пожилая дама. – Вывела на улицу совсем ненадолго, только чтобы сделал свои дела. А он любит в это время пробежаться в парке. – Ее взгляд остановился на Джоне. – Кто это, Барнуэл?
– Джон Уилз, миссис Хейвен, – представила Элисон.
– Как поживаете, миссис Хейвен? – вступил в разговор Джон. Протянул руку и коснулся собачьего лба. – Привет, старина. – Спаниель самодовольно осклабился.
– Я поджидала вас, Барнуэл, переговорить о моем ленче в четверг. Как вы намереваетесь разрекламировать мое новое начинание с кладбищем?
– Давайте я зайду к вам завтра утром.
– Если сумеете попасть. – Миссис Хейвен негодующе оглянулась – закутанная в меха сама аллегория негодования. – Все этот идиот Мун со своими каверзами. Мне, чтобы добраться до собственной двери, приходится продираться сквозь строй половины всех полицейских Манхэттена. Если ему так нужно, чтобы его убили, пусть это делает не с такой шумихой. Десять часов устроит?
– Отлично, миссис Хейвен.
Пожилая дама остановила стеклянный взгляд на Джоне.
– А вы, должно быть, не так уж плохи, Уилз.
– Надеюсь, – ответил тот.
– Вы обратились к Тото. Я всем говорю: те, кто заводит разговор с собаками, не могут быть плохими людьми. Заходите как-нибудь на чай.
– С превеликим удовольствием.
– Ну, это мы еще посмотрим. Так что в десять, Барнуэл.
Миссис Хейвен развернулась, паруса наполнились ветром, и она отплыла к лифтам.
– Круто! – похвалила Элисон.
– Спасибо, что подсказали насчет Тото.
Она рассмеялась.
– Хейвен купила пентхаус семь месяцев назад и с тех пор ни разу не заговорила с мистером Шамбреном. Это его тревожит. Он единственный в отеле, кто не проделывал этот трюк – любишь меня, люби мою собачку. Не заговаривал с Тото. Но нам пора за столик, который придержал для нас Кардоза. Умеете проталкиваться сквозь толпу?
Они проложили себе путь к бархатному канату, и холодный, словно лед, Кардоза пропустил их в зал. На них смотрели как на злостных преступников.
– Я рассчитываю за это, мисс Барнуэл, провести хотя бы один вечер в театре, – шепнул старший официант.
– Договорились, – отозвалась Элисон. – Я не представляла, о чем прошу, мистер Кардоза.
Старший официант, улыбнувшись, придержал ей стул.
– Я всегда утверждал, что голова крепко держится у него на плечах. Шальной пули здесь можно не опасаться.
– Вы так думаете, мистер Кардоза?
– Именно так. Если бы существовала хоть малейшая опасность, он бы сюда не явился. А теперь прошу прощения…
Они едва успели устроиться за столиком, как шум голосов перерос во взволнованное гудение. Великий человек пересек вестибюль и через мгновение оказался у бархатного каната Кардозы.
Это был один из немногих случаев, когда Джон видел его собственной персоной. Он сжал зубы, чувствуя, как напрягаются его мышцы, и в это мгновение ощутил на руке прохладную ладонь Элисон.
– Спокойнее, Джонни, – проговорила она.
Мун остановился на пороге и обвел зал презрительным взглядом. На нем был прекрасно сшитый темно-серый костюм, шерстяной жилет в черно-белую клетку и стильный галстук-бабочка. Ему можно было дать лет пятьдесят разгульной жизни, а не семьдесят пять, как было объявлено. Левая рука поглаживала черные усики, правая позвякивала монетами в кармане брюк. Мун молчал, но весь его вид красноречиво говорил, что он думает: «Лупитесь вволю, придурки».
Джон отвернулся. В памяти всплыло измученное лицо Уоррена Макайвера, и вновь прозвучал его усталый, тоскливый голос: «Я не мог представить, что заполучил врага, у которого достаточно влияния и денег, чтобы преследовать до смерти – моей или своей».
– А тот, с внешностью невинного студента-второкурсника, и есть журналист Уиллард Шторм, – сказала Элисон.
Джон заставил себя вновь посмотреть на вход, где Кардоза с поклоном указывал Муну на столик. За спиной знаменитости стоял молодой человек в очках в черепахой оправе, совсем в духе Мэдисон-авеню.
– Теплая компания, – продолжала Элисон. – В каком-то смысле мистер Шторм – современная версия Обри в молодости.
Мужчины заняли столик, зарезервированный для них в середине зала. Кардоза выжидательно застыл рядом. У входа мелькнул Шамбрен с Гарди, которого сопровождали двое его людей. Муна старательно оберегали. Джон заметил, как Джерри Додд с помощником выпроводили фотографа, стоило тому появиться у «Гриля».
– Мистер Шамбрен не позволит никаких незапланированных съемок, как бы того ни хотел сам Мун, – объяснила Элисон.
В это мгновение маленькие темные глазки Великого человека выхватили ее среди других, и Мун, кивнув, насмешливо усмехнулся. Щеки Элисон порозовели. Джон был готов сделать язвительное замечание, но вовремя понял, что Мун наблюдает и за ним. Улыбка погасла. Черные глазки сузились в две припухлые щелочки. В следующую секунду Мун отвернулся и заговорил с Уиллардом Штормом. Тот тоже посмотрел сквозь очки в черной оправе на Уилза.
– Похоже, он меня засек, – забеспокоился Джон.
– У нас свободная страна. – Элисон злилась на себя за то, что покраснела.
Джон ждал, что произойдет дальше, но Мун занялся обсуждением с Кардозой программы ленча. Шторм достал из кармана блокнот и, поглядывая на Джона, стал что-то записывать.
– Мисс Барнуэл?
Джон поднял голову на остановившегося рядом с их столиком человека. «Был в свое время очень привлекательным», – подумал он. Красивый профиль. Одет в черный пиджак и полосатые брюки. Под мышкой папка с бумагами.
– Привет, мистер Амато, – ответила Элисон. – Это Джон Уилз. Мистер Амато – наш распорядитель банкетами.
Амато поклонился.
– Наслышан о вас от мистера Шамбрена. Он говорил, что вас интересует управление шикарными отелями. – Он повернул голову в сторону Муна. – По тому, как он себя ведет, можно решить, что перед нами современный Гамлет. – Он слегка поежился. – Возможно, я не вовремя, но Шамбрен сказал, что вас интересуют детали субботнего вечера. Позвольте к вам присоединиться?
– Разумеется, – ответила Элисон.
Амато сел на свободный стул и открыл принесенную папку.
– Вот меню. Оно может пригодиться для ваших пресс-релизов.
– С днем рождения! – улыбнулась Элисон.
На лбу Амато выступили капельки пота.
– Шел бы он куда подальше.
– Неужели все так плохо?
– В десять раз хуже, чем вы можете представить. Страсти и шумиха вокруг вечеринки вызовут к ней всеобщий, я бы сказал, международный интерес. Это значит, что его величество раз в двадцать осложнит нам жизнь. Человек бредит всеобщим вниманием. Хоть бы полиция его убедила бросить эту затею.
– Они пытались, – ответила Элисон. – Но внимание – это как раз то, что нужно нашему мистеру Муну.
– Господи! – Амато вздохнул, достал из нагрудного кармана льняной платок и вытер пот со лба.
– Но все, что от вас требуется, – правильно составить меню, а мистер Шамбрен говорил мне, что в этом вам нет равных.
– Вы не понимаете, – огорчился организатор банкетов. – Ему невозможно угодить. Речь не только о еде и винах. – Он бросил взгляд на столик в центре зала. – Требуется точность хронометра. Закуски ровно в восемь – ни минутой раньше, ни позже. Точно через шесть минут тарелки убрать. Дать сигнал одному из оркестров, чтобы в это время он заглушил звон посуды. Еще через шесть минут суп. И так далее.
– Таким образом, вы представляете ему меню, он его корректирует, а затем вы берете напрокат секундомер, – пошутила Элисон. – Но если произойдет сбой, все вообще пойдет не так. Меню у вас с собой?
Амато кивнул и снова вытер лицо.
– Умираю от любопытства, каким образом можно потратить тридцать тысяч долларов на ужин для друзей.
– Но это же не реальная сумма? – удивился Джон. – Мистер Шамбрен упоминал такую цифру, но я решил, что он преувеличил, чтобы подчеркнуть масштаб вечеринки.
– Сумма еще возрастет, – сказал Амато. – Прибавьте сюда подарки гостям, обслуживание в баре, коллектив Метрополитен-оперы. – Он открыл папку и, вынув несколько отпечатанных листов, подал по одному. Джон ощутил, что, читая, испытывает благоговение.
Большой бальный зал и помещения 1-2
Приглашение к девятнадцати часам
Начало обслуживания в двадцать часов
Примерное число приглашенных – 250
Ответственный – мистер Амато
Холодные закуски:
Бриоши с икрой
Вафельные рожки с копченой семгой под соусом из хрена
Яйца, фаршированные анчоусами со сливками
Фаршированный сельдерей
Прошутто на гриссини
Горячие закуски:
Эскарго по-провансальски
Ассорти из крабового мяса
Лодочки с рыбами
Блюда. Напитки:
Суп из хвостов кенгуру. Мадера особая
Слоеный пирог с дарами моря. Гевурцтраминер из особых запасов Брия-Саварен Нугель 1963
Тушеный кролик с кукурузной кашей. Кло де Шеен 1953
Жареная оленина. Шамболле Мусиньи
Донышки артишоков с пюре из каштанов. Жюль Ренье 1952
с красным сладким перцем
Десерт Муна Сен-Марсо
Птифуры. Брют экстра в полуторалитровых бутылях
Кофе. Ликеры
Как только подадут «Десерт Муна», два оркестра и хор «Метрополитен-опера» исполнят «С днем рождения».
Для тех, кто задержится в фойе после торжеств, в зале будут подавать сэндвичи и шампанское.
Примерная стоимость мероприятия
Аренда зала – 5000 долларов
Напитки и коктейли – 3168
Вина – 2177
Еда (в расчете на 250 персон по 30$ на персону) – 7500
Сэндвичи (в расчете на 200 персон по 1$ на персону) – 200
Шампанское (75 бутылок по 12$) – 900
Подарки, сувениры – 2841,75
Вознаграждение персоналу – 600
Итого – 22 386,75
– Разумеется, – продолжил Амато, вытирая лицо, – если добавить сюда золотые зажигалки, пудреницы, два оркестра и хор Метрополитен-оперы, тридцать тысяч далеко не покроют расходы. Еще я не учел цветы с Гавайев стоимостью не менее трех тысяч долларов, сигары с Суматры и сигареты с инициалами Муна, вручную разрисованное меню по пять долларов каждый экземпляр. Нет-нет, тридцати тысяч никак не хватит.
– Вы составили меню и оценили расходы – и все это с десяти утра вчерашнего дня? – удивился Джон.
– Это моя работа, – пожал плечами Амато. Он был доволен, что произвел впечатление. – Но еще остается убедить мистера Муна утвердить меню.
– Вам не приходило в голову, мистер Амато, баллотироваться в президенты США? – спросил Джон. – С вашими исполнительскими способностями и умением оперировать цифрами… – Он покачал головой. – Я бы взялся агитировать за вас.
– Дорогой Амато, – перебила его Элисон, – что значит «Десерт Муна»?
– Праздничный торт, но особенный, – начал объяснять довольный организатор банкетов. – Он будет выполнен в форме яхты Муна «Нарцисса». Спрятанный внутри в специальном контейнере сухой лед имитирует дым из трубы. Миниатюрные мигающие лампочки осветят иллюминаторы. Я бы не побоялся назвать этот торт произведением искусства.
– И как только Великий человек вонзит в него нож, – в голосе Элисон появились благоговейные нотки, – хор Метрополитен-оперы исполнит…
– С днем рождения, – закончил за нее Амато.
К ним плавно и бесшумно приблизился Кардоза и негромко произнес:
– Вас приглашают предстать перед ликом высочайшей персоны, Амато. Вот уж поистине «С днем рождения».
– Что такое? – Организатор банкетов подскочил на стуле.
– Вас заметили и зовут. Прежде чем меню станет предметом гласности, он хочет внести коррективы. И вы, мисс Барнуэл, приглашены составить Великому человеку компанию во время аперитива. Он не желает никакой огласки, пока не одобрит все сам. Allons, mes enfants!
– Прошу прощения, Джонни, – промолвила Элисон.
Джон наблюдал, как Элисон и потеющий Амато направляются к столику Муна. Забавное представление с точки зрения любопытной публики. Мун исполнил его с очаровательным изяществом: встал, поднес к губам неохотно поданную Элисон руку, обвел вокруг стола и усадил на поданный Кардозой стул.
Мистеру Амато стула не нашлось, и он остался стоять. Мун не спешил. Он оказался в центре внимания, а Элисон была привлекательной женщиной. Окружающие наслаждались спектаклем: здесь не было постных лиц, как накануне в «Трапеции». Никто не скрывал восхищения Великим человеком.
И Джон воспользовался возможностью оглядеть зал, надеясь заметить того единственного, который следит за ним. Но, насколько он мог оценить, в баре не было никого, кто смотрел бы куда-нибудь еще, а не на Муна.
Прежде чем очередь дошла до издергавшегося Амато, произошло еще событие – в зале появилась Марго Стюарт – бархатный канат перед ней снял помощник Кардозы. Не глядя по сторонам, она направилась прямиком к столику Муна. На ней было приличное черное платье, какое имеется в гардеробе любой деловой женщины. Джон не мог разглядеть ее, но не сомневался, что после вчерашнего она чувствует себя отвратительно.
Марго протянула Муну полоску бумаги. Он посмотрел на помощницу так, словно заболел от одного ее вида. Джон ясно представил, как он с отвращением передернул плечами. Вторжение Марго разрушило атмосферу представления, в котором он исполнял роль стареющего, но галантного Дон-Жуана. Великий человек взглянул на бумагу и, нетерпеливо махнув рукой, снова повернулся к Элисон.
Марго возвращалась иным путем – по проходу, который привел ее к столику Джона. Но посмотрела на него так, словно он был рисунком на стене и она его прежде не видела. «Может, не запомнила со вчерашнего вечера», – подумал Джон. Выпила она в самом деле крепко. Затем, проходя мимо, она его слегка задела.
Марго ушла, но на коленях Джона остался маленький скомканный клочок бумаги. Он бросил взгляд на столик Муна. Ни Великий человек, ни Уиллард Шторм не обратили внимания, каким путем покинула зал Марго. Мун давал указания Кардозе, какие следует подать коктейли, Шторм воспользовался моментом и пытался очаровать Элисон.
Не поднимая с колен, Джон развернул бумажку:
«Мне нужно встретиться с вами. В пентхаус не звоните. М. С.».
Джон бросил взгляд на выход. Марго Стюарт уже исчезла в толпе по другую сторону бархатного каната.
Мун за своим столиком наконец снизошел до того, чтобы заметить присутствие по-прежнему стоявшего рядом Амато. По тому, как он кривил губы, произнося слова, можно было легко догадаться, что устная порка в самом разгаре. Лицо Амато превратилось из свекольно-красного в пепельно-серое. Трясущимися руками он подал Муну и Шторму копии меню. В этот самый момент откуда-то материализовался Пьер Шамбрен, вежливый, обходительный, и встал рядом с организатором банкетов. Почти чувствовалось, что Амато, ища опоры, прислоняется к его прямой фигуре.
Сцена напоминала немое кино без субтитров. Мун сказал Шамбрену что-то резкое. Тот, улыбнувшись, ответил. Мун разразился новой сердитой тирадой. Внезапно он указал на Джона. Элисон и Шторм повернулись посмотреть, а управляющий отелем не проявил ни капли интереса. Когда Мун выдохся, он что-то сказал Амато, затем Элисон. Организатор банкетов бросился буквально наутек от его величества, оставив папку с бумагами на попечение начальника. Элисон поднялась, сказала Великому человеку какую-то любезность и поспешила через зал к Джону. Побелевший от злости Мун что-то выговаривал Шамбрену, а она уже усаживалась рядом с Джоном.
– Святой человек!
Тут же появился Кардоза с двумя мартини, которые они не заказывали.
– Двойной, мисс Барнуэл. От меня, – бодро объяснил он. – А наш мистер Шамбрен молодец!
– Еще бы, – кивнула Элисон и обратилась к Джону: – Уверена, мистер Кардоза нас простит, если мы выпьем его подарок и отправимся куда-нибудь еще перехватить сэндвичи. Я здесь просто дышать не могу.
– Никаких проблем, – ответил старший официант. – Если хотите, пошлю человека накрыть у вас в кабинете. – Он криво улыбнулся. – Вон там у каната стоит парочка. Просили организовать столик и махали перед носом двадцаткой. Так что я еще и заработаю.
Элисон дружески потрепала его по руке – большей благодарности ему не требовалось. Когда Джон шел за ней к выходу, он краем глаза заметил, что Мун все еще разносил Шамбрена, а у того было такое лицо, словно это доставляло ему удовольствие.
Они протолкались сквозь толпу по другую сторону бархатного каната. Возможность говорить вернулась, лишь когда они поднялись на четвертый этаж и направились по коридору к кабинету Элисон.
– Таких людей поискать, – сердито начала она. – Каждый его взгляд – оскорбление. Умудрился перед Штормом и Амато выставить дело так, будто у нас с ним какие-то секреты. Шторм наверняка решил, что я все свое свободное время обхаживаю этого подонка!
Они миновали приемную и вошли в ее кабинет.
– Закройте дверь, Джонни!
Джон закрыл дверь. Элисон остановилась у стола к нему спиной. Секунду ему казалось, что она вот-вот разрыдается. Но вместо этого ударила обоими кулаками по столу.
– Сукин сын! – Элисон повернулась и распрямилась. – Извините, Джонни.
Он улыбнулся.
– Вам, наверное, нужна добавка.
– Джонни, у нас проблемы.
– Мун узнал меня. – У него похолодело внутри.
– Не только узнал, но и объяснил Шторму, кто вы такой. Выговорил мне за то, что я сижу за одним столом с «его врагом». А в итоге обвинил Шамбрена в предоставлении приюта в отеле потенциальному убийце.
– А Шамбрен?
– Он знал, кто вы, а если нет – прекрасно притворялся. Все-таки он – класс! Раз – и он рядом. То, как Мун повел себя с Амато, непозволительно даже с собакой. Выручил Шамбрен. Непрошибаемый как скала, он сказал, что не может перепоручить подчиненным такое важное дело, как празднование дня рождения Муна, и велел Амато уйти.
– А тот деранул так, только пятки засверкали.
– «И мисс Барнуэл я тоже передам ваши пожелания, – продолжал Шамбрен. – Нельзя надолго отрывать ее от спутника». «Возможно, потенциального убийцы, от которого ваши люди, как они утверждают, меня защищают, – возмутился Мун. – Хотите знать, кто он такой?» – заорал он. Я, как могла, старалась все остановить. Но Шамбрен меня опередил. «Это Джон Уилз, – сказал он. – Изучает гостиничный бизнес. Сын человека, который по вашей милости вышиб себе мозги». «И вы приютили его в отеле, хотя прекрасно знаете, что на меня охотятся?» «Разве существует правило, согласно которому в „Бомонте“ могут проживать лишь те, кто вас любит, мистер Мун?» – Элисон тяжело дышала, словно долго бежала. – Затем я оттуда ушла.
В дверь постучали.
– Наверное, принесли напитки, – предположила Элисон. – Надеюсь, Кардоза догадался налить двойные.
Джон открыл дверь, и у него от удивления отвисла челюсть. На пороге стоял Шамбрен с переброшенной через руку салфеткой и с подносом, на котором стояли три стакана и блюдо с подогревом для канапе.
– Позвольте вас обслужить, сэр. – В глазах управляющего отелем сверкали искорки. Он насмешливо-церемонно поставил поднос на стол Элисон и подал ей стакан. Та с поклоном приняла. – А вы, сэр, берите сами. Игра кончилась. Устроим небольшой пикник. – Он тоже взял стакан. – Настала пора отделить агнцев от козлищ. Когда я говорю «козлище», то имею в виду того, кто претендует на роль вашего обожателя, Элисон. – Он сделал глоток. – Да, я знаю, кто вы такой, Уилз.
«Такие вот дела», – подумал Джон.
Шамбрен достал серебряный портсигар и извлек из него египетскую сигарету. Джон щелкнул зажигалкой. Управляющий отелем посмотрел на него сквозь дым.
– Преподам вам обоим урок гостиничного дела.
Он приподнял крышку с блюда. Оно оказалось разделенным на секции, в которых лежали маленькие рыбные шарики, коктейльные колбаски, фаршированные пряные моллюски. Элисон, отказываясь, покачала головой. Шамбрен подцепил на палочку рыбный шарик.
– При моей работе, дети мои, я обязан знать все, что положено. Но сверх того – что не положено. Иначе нельзя, Обри Мун – мой крест, который мне придется нести. Но чтобы это делать успешно, я должен быть в курсе всего. Для господина Муна небезопасно, если ему удается меня удивить. Иногда моему мыслительному механизму требуется больше времени. Но вас, Джон, я вычислил, поговорив всего несколько минут. Вы сын покойного Уоррена Макайвера. Естественно, я сразу усомнился, что ваша история об изучении гостиничного дела – правда.
– Нет, я… – начал Макайвер, но Шамбрен жестом остановил его.
– Хотя я не исключал, что возможно и такое, не хотел усугублять вашу и без того непростую ситуацию. Но сегодня, узнав, что вы, Элисон и лейтенант Гарди замыслили заговор, понял, что был не прав.
– Вы узнали? – тихо проговорила Элисон.
– Как только наступит день, когда я не буду знать, что творится в моем отеле, мне придется уйти на покой. Не спрашивайте, каким образом мне все открылось. Это-то вы должны понимать. Среди служащих отеля есть такие, кому я доверяю на сто процентов. – Он лукаво улыбнулся Элисон. Та вспыхнула.
– Простите, мистер Шамбрен. Я…
– Вы великодушно озаботились проблемами ближнего. И посчитали, что у вас есть право выбора: информировать меня или нет. Я вас не осуждаю. Но обязан держать при себе таких, кто докладывает обо всем. – Шамбрен повернулся к Джону. – Существует один способ добыть деньги, если их у вас нет. Я всю жизнь добываю их на этой работе. Она требует особого умения и определенного цинизма. Если бы ваш отец с самого начала владел таким секретом, он бы выбился в главного генерала НАТО. Хотите дальше слушать?
Джон кивнул.
– Не важно, насколько богат человек, у него, как у всех, есть слабости. Нужно просвечивать его, пока их не обнаружишь.
– А затем использовать против него же?
– Нет, нет, мой юный друг. В этом-то весь секрет. Никогда не использовать против него – во всяком случае, открыто. Храните ваше открытие при себе и тщательно оберегайте тайну после того, как дали ему понять, что вам все известно. Ваш отец совершил ошибку – открыл свой секрет на людях, рассказал всему свету, что Обри Мун – трус. Если бы он промолчал, а затем дал ему знать, что видел, как он на пожаре отталкивал женщину с ребенком, Мун дорого заплатил бы, чтобы его поступок остался никому не известным. И если бы ваш отец захотел стать генералом НАТО, продвигал бы его наверх, а не тратил бы деньги и влияние на то, чтобы сломать ему жизнь. Ваш отец открыл карты до того, как уладил дело.
– Вы еще что-то говорили о цинизме, – пробормотала Элисон.
– Разумеется. Это условие выживания. В отеле, наверное, нет ни одного постоянного гостя, о котором я бы не знал чего-нибудь такого, что он хотел бы от меня скрыть. Изучение людей превратилось в мое главное занятие. Знаю, кто из супругов кому изменяет. Кто живет не по средствам. В повседневной жизни это гарантирует, что со мной любезно поздороваются, хотя в противном случае могли бы просто не замечать. Но может принести гораздо большую пользу. – Шамбрен усмехнулся, подцепил на палочку очередной рыбный шарик и вытер салфеткой пальцы. Уже у двери он обернулся.
– Есть вопросы, дети мои?
– Что у вас на Обри Муна? – спросил Джон.
– Мун – уникальный экземпляр, – ответил управляющий отелем. – Его грехи были в течение четверти века достоянием общественности. Он умудрился превратить их в активы. Знает технику скрытого вымогательства не хуже, если не лучше меня. Если ему известно, что какой-нибудь грех водится за вами, настоятельно рекомендую как можно скорее удрать. – Шамбрен колебался. – Коль скоро я уже так много о вас наслышан, Джон, мне будет интересно познакомиться с остальным. Однако, полагаю, лейтенант Гарди взял с вас обещание молчать.
Шамбрен добродушно улыбнулся, вышел и закрыл за собой дверь.
– Поразительный человек, – сказала ему вслед Элисон.
2
Через пять минут в кабинет Элисон явился лейтенант Гарди. Джон еще в вестибюле связался с Джерри Доддом и просил, чтобы тот нашел полицейского.
Гарди был свидетелем всего, что происходило в «Гриле», и не захотел выслушивать рассказ об уже знакомых ему событиях.
– Что вы заметили, чего не было на поверхности? – нетерпеливо спросил он.
– Ничего. Что я должен был заметить? – удивился Джон.
– Черт возьми, Уилз, вам следовало высматривать того, кто отвалил десять тысяч зеленых за то, чтобы вы кокнули человека. Если мы верно о нем судим, он тоже был в «Гриле» и следил за представлением Обри Муна. Так что вы видели?
Джон медленно покачал головой:
– Боюсь, я, подобно остальным в баре, увлекся тем, как вели себя Мун и компания. К тому же с самого начала стало очевидно, что он меня узнал и что-то рассказал Шторму.
– Понятно, – буркнул Гарди. – А чего вы ожидали? Что после того, как он двенадцать лет преследовал вас, не знает, как вы выглядите? Я наблюдал за всем и за вами и могу сказать, что тот, кто дал вам денег, чтобы убили Муна, должен остаться довольным. Невозможно вообразить, чтобы кто-то мог ненавидеть другого человека сильнее, чем вы Муна. Мистер Икс наверняка считает, что его капиталовложения еще способны окупиться. Но вы с мисс Барнуэл должны были попытаться его вычислить. Неужели ничего не подметили?
– Меня настолько захватило происходящее, что забыл, зачем туда пришел, – ответил Джон.
Гарди кисло улыбнулся.
– А мисс Барнуэл отстаивала при всех свою добродетель и, естественно, вокруг ничего не замечала.
– Спасибо и на том, что отдали должное моим трудностям.
– За последние сутки я кое-что выяснил об этом месте. – Гарди потер подбородок ладонью. – Все похожи друг на друга. Да, конечно, есть толстые и худые, высокие и коротышки, темные и светлые – но все на одно лицо. Смотрят бесстрастно, с презрением, прячутся под лакированной маской. Но у некоторых бесстрастность дает трещину, и они, как простые смертные, жадно впитывают витающие вокруг слухи, чтобы покопаться в грязном белье ближнего. Но я не заметил такого, кто бы наблюдал за вами, Уилз. Надеялся, вы почувствуете. Бывает, что слежку ощущаешь кожей.
– Простите, – потупился Джон, – но есть кое-что, о чем я хотел рассказать, и поэтому послал за вами. Шамбрен знает, кто я такой и что согласился сотрудничать с вами.
– То-то мне показалось, что он посмеивался надо мной, когда встретил в вестибюле. Так ему известно все? Деньги, письмо, на что мы нацелились?
– Мы ему ничего не открыли. Он все объяснил сам. Раскусил меня сразу, как только мы познакомились. Знает о нашем разговоре в этом кабинете. Если ему известно что-то еще, он не сказал. Но у него есть свои каналы, если что-то необходимо выяснить.
– Я вас предупреждал о возможности утечки. Здесь все дырявое, словно решето. Пусть копает со своей стороны. Мы будем заниматься тем, что решили. Об этом будем знать лишь мы и комиссар. Что еще?
Джон достал скомканный клочок бумаги, который в «Гриле» ему бросила на колени Марго Стюарт, и протянул полицейскому.
– Забыл рассказать, что вчера вечером познакомился с этой женщиной в «Трапеции». – Джон описал Элисон и Гарди, как провел время с Марго Стюарт в баре.
– Секретарь Муна, – пробормотал полицейский. – Как вы полагаете, что ей от вас нужно?
– У меня появилось ощущение, что она знает, кто я такой. И совершенно точно, что она не любит Муна. Думаю, мне следует с ней встретиться.
– Конечно, встречайтесь, – подхватил Гарди. – Это ваша задача: беседовать со всеми, кто пожелает с вами говорить. Только в следующий раз наблюдайте и слушайте. Не позволяйте окружающему отвлекать вас. – Лейтенант покачал головой. – Вот что я вам скажу: в «Гриле» заметил всего одного человека, который реагировал не в соответствии с тем, что чувствовал. Мун переменился в лице и, разозлившись, перешел на крик. Шторм стал похож на голодную собаку, которая ждет, чтобы со стола упал ошметок грязи, чтобы запихнуть его в свою колонку. Мисс Барнуэл смутилась и разозлилась. Вы, Уилз, вспыхнули, стоило вам увидеть Муна. Официанты и метрдотель выполняли свою работу, но при этом шушукались. Постояльцы таращились. И только один человек держался, будто ничего не чувствовал.
– Шамбрен, – прошептала Элисон.
– В самую точку, мисс Барнуэл. Он явился защитить вас и организатора банкетов. Должен был досадовать на Муна за то, что тот устроил сцену. Открыто признает, что терпеть его не может. Хлебнул от него за два года, что тот живет в отеле.
– Вы считаете, что он мог… – начал Джон.
– Я сказал лишь, что по его лицу никто бы не прочитал как по книге. – Гарди встал. – Повидайтесь с этой Стюарт и сообщите мне, что наклевывается. И перестаньте ловить ворон – наблюдайте, прислушивайтесь к тому, что происходит вокруг. Следите за ситуацией. Если этот тип догадается, что вы его надули, вам грозит крепкий удар под зад.
Связаться с Марго Стюарт оказалось непросто. Элисон сказала, что та живет в отеле. Мун по природе сова. Если ему требовалось что-нибудь надиктовать среди ночи, он предпочитал, чтобы секретарь находилась рядом. Ходили слухи, что его потребности не только литературного свойства.
– Я в это никогда не верила, – добавила Элисон. – Во всяком случае, что это происходит по доброй воле. С тех пор как я здесь, ее проблемы со спиртным становятся все острее. У меня ощущение, что она угодила в расставленную Муном ловушку. Я могу сделать вот что: позвоню в пентхаус – будто у меня есть вопросы по поводу освещения дня рождения Муна – и попрошу ее спуститься к нам.
Послушный коммутатор миссис Уич получил указание не соединять напрямую с пентхаусом М. Телефонистка Джейн сообщила, что мисс Стюарт не берет трубку. Она не откликалась на звонок и в своей комнате номер 804.
У Элисон была работа – освещать показ мод в бальном зале. И Джон спустился вместе с ней. В вестибюле он переговорил с Джерри Доддом, и тот сказал, что видел, как двадцать минут назад Марго выходила в сторону Пятой авеню.
– В это время дня она обычно прогуливалась до маленького винного магазинчика на Мэдисон-стрит, чтобы запастись выпивкой на вечер. Если все пойдет как всегда, вернется через пятнадцать-двадцать минут.
Джона поразило, как много в таких местах знают о привычках человека и его передвижениях.
– Пока дожидаетесь, взгляните на симпатичных девочек, – предложила Элисон. – Джерри вас вызовет, когда вернется мисс Стюарт.
– Сделаю, – кивнул Додд.
Бальный зал, который в субботу станет ареной празднования дня рождения Муна, сегодня был отдан на откуп французскому модельеру, представлявшему вечерние платья на следующий летний сезон. Длинный подиум тянулся от сцены у дальней стены к выходу в вестибюль. От пронзительного белого света софитов, зажженных для фотографов и телевизионщиков, зеленовато-желтые стены казались бесцветными.
По обеим сторонам подиума сидели за столиками люди и начинали писать, как только выходила очередная модель.
– Только профессионалы, – объяснила Элисон, перекрывая голос мужчины с сильным французским акцентом и томными интонациями, который по трансляции рассказывал о каждом новом наряде на сцене. Джон наблюдал, как белолицые модели выходят на подиум и равнодушно, но в то же время вызывающе поглядывают на мужчин. Он вспомнил замечания Гарди. Модели, как постояльцы «Бомонта», выглядели одинаковыми. Разными, но похожими друг на друга.
Зал мало подходил для встречи, на которую рассчитывал Джон. К тому же Элисон в качестве представителя отеля переходила от одного столика к другому. Так что он решил вернуться в вестибюль и там дождаться возвращения Марго Стюарт.
Джерри покачал головой, и Джон уселся в обитое плотной парчой кресло, откуда был виден коридор к выходу на Пятую авеню и другой – на боковую улицу. Каким бы путем ни вернулась Марго Стюарт, он ее заметит.
Джон только наклонил голову над зажигалкой, чтобы закурить, как над плечом раздался незнакомый голос:
– Добрый день, мистер Уилз!
Он поднял голову. Перед ним стоял невысокий смуглый мужчина в черном дорогом костюме, правда, немного тесном и слишком тщательно застегнутом на все пуговицы. На лице его была белозубая улыбка, словно приклеенная к губам, кожа отливала кофейным оттенком. Индиец, предположил Джон. Или из какой-нибудь арабской страны. Его речь была правильной, но с легким акцентом. В руке он держал черную ротанговую трость с массивным серебряным набалдашником.
– Меня зовут Гамаэль, мистер Уилз. Озман Гамаэль. Я гонец.
Джон почувствовал, как учащается пульс. Может, это и есть то самое?
– Я вас слушаю, мистер Гамаэль.
Человек продолжал улыбаться.
– Для чая сейчас рановато, но миссис Хейвен полагает, что после эпизода во время ленча вам не помешает опрокинуть стаканчик чего-нибудь покрепче.
Джон вздохнул. Это та чудаковатая дама.
– Прошу прощения. Поблагодарите от меня миссис Хейвен. Я жду здесь человека.
– Думаю, вы сочтете разговор с миссис Хейвен и со мной полезным, мистер Макайвер.
Джон подскочил, точно его укололи иголкой. Гамаэль обратился к нему по фамилии отца и, хотя говорил без всякого нажима, вполне достиг своей цели.
– Вы знаете, кто я? – Он посмотрел ему в лицо.
– Я знаю, кто вы, мистер Уилз. Буду называть вас так, коль скоро вы предпочитаете эту фамилию. Возможно, даже знаю, почему остановились в «Бомонте». Так мы идем к миссис Хейвен?
Джон колебался.
– Я в самом деле поджидаю здесь человека. Вы не возражаете, если я оставлю здесь сообщение, где меня найти?
Блестящие черные глаза Гамаэля выразили удивление:
– Ради бога, дорогой мой мистер Уилз, оставляйте. За вами присматривают три детектива и достойнейший мистер Додд. Разве я стал бы вас приглашать у всех на виду, если бы мы замыслили против вас что-то недостойное? Видите ли, все мы члены одного клуба: вы, миссис Хейвен.
– Клуба?
– Клуба жертв Обри Муна.
Лицо Джона хмурилось, когда, сказав Джерри Додду, куда идет, он следовал за Гамаэлем к лифтам. Факт, что он сын Уоррена Макайвера, не был ни для кого секретом. Как только Мун сообщил об этом Уилларду Шторму, можно было считать, что он превратился во всеобщее достояние. Но у журналиста не хватило бы времени поделиться своим открытием с Гамаэлем.
Они молча поднялись на лифте на самый верхний этаж. Гамаэль, опираясь на трость, не переставал улыбаться.
Дверной звонок пентхауса Л прозвучал гулко, на низкой ноте, словно миниатюрная копия курантов Биг-Бена. И почти немедленно дверь открыла сама миссис Хейвен. На ней был невообразимый, украшенный кружевами капот, который выглядел так, словно его сшили детям на маскарад.
– Очень любезно с вашей стороны, миссис Хейвен, – начал Джон.
– Заходите, Уилз, – прогудела пожилая дама. – Как я вам сказала в прошлый раз: это мы еще посмотрим.
Джон и Гамаэль последовали за ней. Она не стала их ждать и, распустив паруса, устремилась в глубь апартаментов. Джону не приходилось видеть ничего подобного той комнате, в которой они оказались. Больше всего она напоминала лавку старьевщика. В ней находилось вдвое больше мебели, чем помещение могло вместить, в основном, насколько разбирался Джон, Викторианской эпохи. Окна закрывали тяжелые красные бархатные шторы. Книжные полки забиты томами, стопки книг на полу. Везде разбросаны воскресные газеты за последние полгода. Джону вспомнились братья Кольер, но он заметил, что в жилище миссис Хейвен не было ни пылинки. Видимо, то, что казалось беспорядком ему, чудаковатая дама считала отменным порядком. И если бы ее попросили найти редакционную статью в «Таймс» за прошлый июнь, она немедленно извлекла бы нужный экземпляр.
Из-за шкафчика с изображением стаффордширских псов раздавалось ворчание. Там стояла корзина Тото, и он нежился на яркой красной атласной подушке.
– Для чая слишком рано, – бросила, не оглядываясь, миссис Хейвен. – Я знаю таких, кто, прожив некоторое время в Англии, предпочитают виски с теплой водой или шипучкой. Как насчет вас, Уилз?
– Я сторонник льда, – ответил тот. – Если есть лед и виски. Больше люблю коктейли со льдом.
Гамаэль сел в мягкое кресло, явно чувствуя себя как дома. Миссис Хейвен сняла с какого-то предмета и поставила на пол большую медную клетку с двумя попугаями. Оказалось, что клетка стояла на современном холодильнике для льда, который выглядел в здешнем окружении совершенно неуместным. Она умело приготовила напиток, достав стакан и бутылку из столика, спрятанного за канапе из резного черного дерева. И подала стакан Джону.
– Это поможет вам справиться с потрясением от вида моей комнаты, Уилз. Потрясением, которое вы вежливо пытались скрыть. Но вы позабыли о хороших манерах, молодой человек.
– Прошу прощения, – начал, запинаясь, Джон.
– Вы не поговорили с Тото. Это может ранить его чувства.
Джон вспотел, внезапно почувствовав, что в комнате удушающе жарко. Здесь поддерживали температуру не меньше двадцати пяти градусов.
– Привет, старина. – Он наигранно улыбнулся псу.
Тото заворчал и перевернулся на атласной подушке.
– Вот. – Она подала Гамаэлю изящный конический бокал с жидкостью персикового цвета, а себе налила в старинной формы стакан нечто подозрительно напоминающее неразбавленное виски. – За взаимопонимание! – Миссис Хейвен опрокинула в рот половину содержимого стакана и села в кресло с высокой спинкой. На ее пальцах поблескивали кольца. Когда-то, много лет назад, она была картинно красива, подумал Джон. Но превратилась в карикатуру на себя в прошлом.
– Из того, что сказал вам Озман, вы, наверное, догадались, что я пригласила вас, Уилз, не просто поболтать.
– Во всяком случае, не благодаря моему мужскому обаянию, – сухо отозвался Джон.
– Не время шутить. Сейчас не до веселья. – Миссис Хейвен снова пригубила из стакана. Она заметила, что ее гость к ней присматривается. – Моя бабушка была трезвенницей. Не разрешала держать в доме ни капли спиртного. Деду позволялось выпивать только в клубе. Сама же она каждый вечер опрокидывала стакан тонизирующего напитка Прунелла, который на девяносто процентов состоял из спирта. Благодаря ей во мне развилось презрение к притворству. Если вас интересует… – она повертела стакан, – здесь натуральное кентуккийское кукурузное виски. Приобретает свой цвет от дубовых бочек, в которых его выдерживают. Я бы посоветовала его вам, Уилз, только учтите, с непривычки оно может снести голову. Хорошо, перейдем к нашей повестке дня. Озман?
Гамаэль посмотрел поверх кромки бокала на Джона. Белоснежная улыбка по-прежнему не сходила с губ. Трудно было судить, он удивлен, рассержен или просто заморожен.
– Мы, разумеется, меньшинство того клуба, о котором я упоминал, мистер Уилз, – заговорил он мягким голосом. – Но мы на сцене, и я думаю, будет правильно, если в чрезвычайной обстановке станем действовать в интересах всех остальных.
– В чрезвычайной обстановке? – переспросил Джон.
– Довольно играть словами, Озман. Ближе к делу. – Миссис Хейвен повернулась к гостю. – Не существует никакого клуба и никакого официального членства. Но мы трое и еще многие – беженцы, нашедшие приют на острове людоеда. На этот раз он может объесться, но это не большое утешение для тех, кто уже в супе.
– У меня еще есть право голоса? – невозмутимо спросил Гамаэль.
– Конечно. Я же вам его дала.
Приклеенная к губам белозубая улыбка повернулась к Джону:
– Миссис Хейвен любит сама поиграть словами. Людоед, которого она только что упомянула, это, конечно, Мун. Остров – его мир, в котором живем и мы, нравится нам это или нет. Вы, мой дорогой Уилз, уже двенадцать лет один из ингредиентов его каннибальского супа. Он попотчуется вами, как всеми остальными.
– Озман! – оборвала его миссис Хейвен.
– Я только пытаюсь пояснить мистеру Уилзу вашу метафору.
– Переходите к делу.
– Сию минуту. Положение таково: некий человек, тоже из членов клуба, хотя, уверяю вас, нам неизвестный, взбунтовался. Если следовать образной речи миссис Хейвен, один из ингредиентов супа стал несъедобным.
– Озман!
– Прошу прощения, дорогая. Вы нарисовали такую забавную картину, что я никак не могу от нее оторваться. Так вот, без выкрутасов, сэр. Кто-то хочет убить Обри во время празднования его семидесятипятилетия в субботу. Символический акт – он справляет день рождения, его убивают. Если это удастся, то, казалось, будет повод для праздника вам, миссис Хейвен, мне и нам подобным. Мы давно желали Муну смерти. Но существует большое «но», мистер Уилз.
Жара и игра словами мешали Джону сосредоточиться. Он опасался, если закурит, не сочтут ли это пожароопасным.
– Курите, сделайте одолжение. – Пожилая дама словно прочитала его мысли. Но в этом не было ничего волшебного. Джон в течение всей беседы бессознательно крутил в руке пачку сигарет.
– Наша проблема – время. – Голос Гамаэля доносился будто издалека, и его монотонность убаюкивала. – Когда Обри Муна убьют в субботу вечером, многие из нас окажутся без защиты. Людоед не оставит нас в покое, даже если умрет от заворота кишок.
– Озман! – Пожилая дама указала костлявым пальцем на Джона. – Прежде чем вы окончательно не запутались, позвольте вас спросить напрямую. Два вопроса. Вы здесь для того, чтобы убить Муна? Если да, то решились ли на это сами или выступаете от имени кого-то другого?
Джон изо всех сил старался сосредоточиться. Говорил себе: происходит именно то, на что они надеялись с Гарди. Эта чокнутая старуха, проживающая на куче старья стоимостью двести тысяч долларов, и ее загадочный дружок вполне могли оказаться теми интриганами, которые втянули его и Прим в эту передрягу. Он постарался ответить как можно осторожнее:
– Ждете, что я признаюсь незнакомым людям, что замышлял убийство?
– Жду, что вы воспользуетесь толикой здравого смысла, которой наградил вас Господь. – Драгоценные камни на пальцах миссис Хейвен вспыхивали. – Я знаю о вас все, Уилз. Кто ваш отец и как обошелся с вами Обри Мун. Если вы захотели убрать его с дороги, я вам сочувствую. Нам также известно и другое: у вас никогда бы не нашлось десяти тысяч долларов, чтобы заплатить бедняге Прим. И не в вашем характере препоручать работу другому. Если бы вы решились на убийство, то проделали бы все сами. Мы в этом не сомневаемся. Так что, в случае вашей собственной задумки и намерений действовать самостоятельно, мы надеемся отговорить вас. Но, возможно, Уилз, вас наняли, как сначала и эту Прим, тогда просим указать этого человека, чтобы мы попытались разубедить его.
– По-вашему получается, что вы с мистером Гамаэлем пытаетесь спасти Муна? – медленно спросил Джон.
Из горла миссис Хейвен вырвалось подобие рычания:
– Будь он проклят, этот Мун! Пропади пропадом! Чтоб он сдох от рака печени, и пусть три черные собаки гадят на его могилу! – Она дрожала от ярости.
Джон с отвалившейся челюстью, не мигая, смотрел на нее. На фоне вспышки ее чувств голос Гамаэля показался сладким сиропом:
– Все очень ясно и просто, мистер Уилз. Обри много лет готовился к насильственной неожиданной смерти. И не умер потому, что многим из нас известно: как только он умрет, всплывет то, что должно быть скрыто под спудом тайны. Он устроил так, что ни один из нас не избежит наказания.
– Ящик ужасов Пандоры, – пробормотала миссис Хейвен. Всплеск эмоций ее утомил, она откинула голову на спинку кресла и закрыла подведенные темным веки.
– Вам трудно поверить, мистер Уилз? – Гамаэль улыбался, но от его голоса повеяло холодом. – Я, например, имею сейчас возможность принести пользу моей стране. Но не могу выступать открыто. Не смею. Если Мун узнает, он не откажет себе в дьявольском удовольствии погубить меня. Неделями я уговаривал его заключить что-то вроде сделки, окончательного соглашения. Он только рассмеялся, не желая отвечать даже по телефону. Если я хочу принести пользу своему народу, то должен делать это тайно, придумать, как уехать, чтобы он не узнал. Но, даже таясь, я постоянно боюсь, что он мне не по зубам – слишком хитер.
– Он нам всем не по зубам, – пробормотала миссис Хейвен.
– Мы обращаемся к вам, мистер Уилз, открыто, ничего не скрывая, поскольку нет времени, – продолжал Гамаэль. – Осталось менее ста часов. Возможно, убийство планируете вы, пусть даже подстрекаемый другим, тогда мы надеемся убедить вас, сколь много горя могут причинить ваши действия таким же неповинным в злодеяниях людям, как вы и ваш отец. Но если действуете по наущению того, кто заплатил мисс Прим, возможно, вы сами получили от него деньги? – Гамаэль закончил предложение с вопросительной интонацией.
Все предельно откровенно. На него давили, но не с той стороны. Принуждали к бездействию.
– Ну и что, если я на кого-то работаю?
– Вы можете указать путь, как найти патрона. – Речь Гамаэля внезапно лишилась плавности. Смуглый коротышка сразу сделался опасным.
– Я сочувствую вашему патрону. Его довели до такого состояния, когда он больше не в силах терпеть. Но он действует как безумный, не заботясь о других. И о вас тоже. Потому что вас наверняка предадут, как только вы выполните работу. Полиция должна получить жертву.
– Как вы поступите, узнав, кто этот человек? – спросил Джон.
– Убедим отказаться от своих планов, объяснив, что приключится с остальными в случае доведения дела до конца, – сказала миссис Хейвен.
– А если не сумеем убедить, остановим, – добавил Гамаэль, – с использованием даже силы. Видите, мистер Уилз, я рискую, открывая вам ничем не приукрашенную правду.
Жара стала невыносимой. Джон вытер лицо платком.
– Вы так много выяснили обо мне, мельчайшие детали. Должны были бы заподозрить, кто мой патрон.
– Картина не соответствует никому из тех, кто нам известен, – покачала головой миссис Хейвен. – Этот человек повредился рассудком, и мы не можем узнать его в безумии.
«Правда ли, что они говорят?» – спрашивал себя Джон. Или это игра: его хотят насквозь просветить, выяснить, как много он готов сказать и что ему известно о них.
– Вы не думали обратиться в полицию? – спросил он.
– С чем? – удивился Гамаэль. – Ни для кого не секрет, что очень многие ненавидят Обри Муна. Он получает удовольствие, рассказывая полицейским и газетчикам, что таких пропасть. И публично утверждает, что его страховка жизни – большое число врагов, которые пойдут на что угодно, только бы обеспечить ему безопасность. Мне нечего сообщить полиции, чего бы там уже не знали. Но если я приду, меня спросят: «Что такого у него есть на вас? Кто такие другие?» – Губы Гамаэля подергивались. – В случае обнародования своей истории, Уилз, в родной стране найдутся люди, которые упекут меня в такие казематы, откуда никто не услышит моих криков. Если назову другие имена, людей тоже обесчестят, разрушат семьи, лишат бизнеса. Поход в полицию ничего не даст, если мы не укажем того, кто хочет убить Муна.
– Но мы не знаем, на кого указать, – добавила миссис Хейвен.
Джон пытался понять, что могла сделать такого эта странная пожилая дама, горделивая, несмотря на окружающую невероятную обстановку, чтобы отдать себя во власть Обри Муну. Он почти им поверил, но не хотел рисковать и до конца открыться. Закурил новую сигарету и глубоко затянулся, чувствуя, что рубашка промокает насквозь от жары.
– Как вы знаете, Уилз, мне известно, что полиция присматривает за вами. Вы с ними говорили? – спросил Гамаэль.
– Скажем так: они говорили со мной, – ответил Джон. – Полицейские в курсе обо мне. Мун знает, что я в отеле. Как бы мне ни хотелось его убить, к нему не подобраться.
Пожилая дама с треском поставила стакан на столик подле ее кресла.
– Полицейские оберегают Муна всеми силами. Невозможно навредить ему и остаться безнаказанным. Наш неизвестный хочет выйти сухим из воды, препоручив дело Прим и, наверное, вам, Уилз. Но мы не уверены, что после очередного провала он сам не возьмется за дело и не будет арестован.
– Если не бояться ареста, можно было застрелить его сегодня во время ленча, и все дела, – возразил Гамаэль.
– Мы должны сохранить Обри жизнь, и помоги нам в этом Господь, – заключила миссис Хейвен.
Темная комната начала вращаться перед глазами Джона. Он едва сдерживал смех. Все они, включая Муна, словно свихнувшиеся дети – разыгрывают роли в безумной мелодраме. И это в «Бомонте» – самом фешенебельном отеле в мире, в Нью-Йорке, самом цивилизованном городе. Было что-то нереальное в этом абсурдном заговоре. Только несколько месяцев назад президент США заявил, что единственный миг безумия способен превратить всю планету в погребальный костер. Такую картину рисовали писатели-фантасты, и над ними смеялись, но кто станет отрицать, что в мире Муна, где правят деньги, потворство своим желаниям и, скажем прямо, каннибализм, уничтожение нескольких десятков людей из мести и злобы вещь невероятная?
– Я… я рад бы помочь. – Джон будто со стороны услышал свои слова. – Могу лишь догадываться, в каком вы затруднении, и сочувствую вам. Сам видел отца, который вышиб себе мозги, и они растеклись по ковру в номере дешевой гостиницы. Казалось бы, Мун достаточно сделал, но он все же продолжал нам вредить и после его смерти. Скажу вам чистую правду, миссис Хейвен и мистер Гамаэль: я не знаю человека, которого вы называете моим патроном. Понятия не имею, кем он мог бы быть. Полиция его ищет, но у них нет зацепок, в каком направлении двигаться.
Миссис Хейвен покачала головой:
– Не знаю почему, но я вам верю.
Джон выдавил улыбку:
– Не знаю почему, но я вам тоже верю.
Она отмахнулась:
– Вам лучше уйти, Уилз. Нам с Озманом нужно подумать.
Пока лифт летел вниз, в вестибюль, так, что замирало в животе, Джон рассматривал себя в зеркале. Рубашка прилипла к груди, светлые волосы пропитались по́том, лицо покраснело. Ему улыбнулся лифтер.
– Столько времени провели в этой парилке, мистер, а сами как огурчик. Другие выходили хуже.
– Не поверите, на столе в гостиной можно поджарить мясо.
В вестибюле Джон вытер лицо платком. Увидев его, Джерри Додд осклабился:
– Я уж собирался послать к вам ребят с кислородным баллоном. Кстати, Стюарт вернулась полчаса назад с маленьким коричневым пакетом. Я справился у лифтера. Она поднялась на восьмой этаж, где расположен ее номер.
– Спасибо. Где Гарди?
– Отправился в свой штаб. Застанете его там. Сказал, что возвратится к обеду. Что-нибудь случилось?
– После разговора с миссис Хейвен и ее приятелем я плохо соображаю, как и куда идти. Лучше позвоню ему из своего номера. Я должен принять душ и переодеться в сухое.
Но прежде чем подняться к себе, Джон задержался на четвертом этаже, чтобы заскочить в кабинет к Элисон. И с облегчением обнаружил ее на месте. Она удивленно посмотрела на него.
– Ничего не объясняйте! Вы только что завершили бостонский марафон.
– Я только что завершил визит к миссис Хейвен.
– О, бедный Джонни! Это же я научила вас посюсюкать с Тото.
– Это был не светский визит. – Он коротко пересказал ей странный разговор. А закончив, закрыл глаза ладонями. – Удивительно: я потерял связь с реальностью. Закрываю глаза и вижу, как по склону горы в Корее бегут люди – спешат в укрытие. Я вижу их через прицел пулемета, из которого в них стреляю. Вижу отца с пробитой пулей головой. Муна – смеющегося, грозящего, с кнутом в руке. Вижу умирающую мать. Старуху из другой эпохи, у которой только что был, и Гамаэля. Я видел таких в десятке кинофильмов – улыбающийся восточный злодей. Им страшно, я это чувствую. Меньше чем через сотню часов их мир может рухнуть. Я не замечаю простых вещей – таких, как первая утренняя чашка кофе. Не ощущаю вкуса первой хорошей сигареты. Когда иду по улице, не вижу, что в витринах…
– Откройте глаза! – резко прервала его Элисон.
Джон медленно опустил руки и посмотрел на нее.
– Меня-то хоть вспомнили? Милую девчонку, которой вы нравитесь?
– Двенадцать лет, Элисон. Но теперь все закручивается быстрее и быстрее. И вокруг меня очень странные люди.
– Джонни!
– Да? – послушно ответил он.
– Поднимитесь к себе, освежитесь хорошенько под холодным душем, переоденьтесь в чистую рубашку и возвращайтесь сюда. Вас будет ждать доброе мартини со льдом. А затем мы пойдем поужинать в одно местечко, где подают гамбургеры. После чего посидим в киношке – где будем держаться за руки и смотреть на Лану Тернер и Ефрема Цимбалиста, у которых тоже не все так просто.
– Мне надо позвонить Гарди, – начал Джон.
– После мартини.
– Могу я вас попросить позвонить Марго Стюарт? Джерри Додд сказал, что она вернулась полчаса назад.
– Ах, ах, я начинаю сомневаться. – Элисон подняла трубку и назвала номер 804.
– В чем?
– Готова была поспорить на свою весеннюю шляпку, что стоит мне поманить вас мизинцем, и вы побежите за мной. Но смотрю, не очень-то выходит.
– Элисон, я…
– Джонни, дорогой, я шучу. Стараюсь поддержать настроение. – Она положила трубку. – Марго не отвечает. Наверное, пошла в пентхаус М отметиться у Великого человека. Попробую поискать ее, пока вы переодеваетесь.
– Вы верите в это? Пока я слушал тех двоих наверху, то думал о президенте Кеннеди и гибели мира.
– Я думаю, у Ланы и Ефрема в итоге все получится, – ответила Элисон. – Но как можно об этом узнать, если вы не переоденетесь и мы не поспешим?
– Иду. – Джон невольно рассмеялся. – Будем поддерживать хорошее настроение.
Хорошее настроение держалось минут пять. Ровно столько потребовалось, чтобы подняться на четырнадцатый этаж и дойти по коридору до своего номера. Еще минуту он в хорошем настроении открывал дверь и возился с выключателем. Но уже до того, как щелкнул клавишей, почувствовал в комнате что-то постороннее. Легкий запах гардении. Хорошее настроение развеялось через десять секунд. Эти десять секунд, еще в хорошем настроении, он думал, что в таком отеле, как «Бомонт», требуют, чтобы от горничных приятно пахло.
Зажглась лампа на прикроватном столике и торшер в углу.
Элисон не сможет дозвониться до Марго, потому что та лежала поперек его кровати и не дышала. Она была бездыханной. Кто-то раскроил ей голову термосом, который должен был стоять на столе, но валялся на забрызганном кровью ковре.
