Бракиэль : you are one in a million…
Распределение еще не окончилось, когда я направился к Нааме.
То, что меня определят в седьмую цепочку, и то, что мой куратор – Нааме, я узнал еще до официальной части. Мы вдвоем отправились на «Изиде» в Южную Африку, в странный город Хараре, где мне пришлось довольно долго ждать, пока Нааме «очаровывает» еще одного участника, вернее, участницу. Я опять получил карманные деньги и немного советов, как играть на местных автоматах. Советы сработали, и к приходу женщин мои карманы оттопыривались от наличности. Я отвез Нааме с подопечной на базу, где выяснилось, что черная девочка – последняя участница Проекта. Мне стало грустно: неужели я больше не полетаю на «Изиде»? Я уже привык к этим рейсам, мне до одури нравилось и то, что могучая, почти фантастическая машина, повинуясь моей воле, мчит меня с одинаковой легкостью в воздухе, на воде, под водой, и то, что я пусть и в присутствии Бараки, но могу побыть рядом с Нааме…
Ах, Нааме… Если бы она дала мне вилку и велела выколоть себе глаз, я бы это сделал – ведь лучше без глаза, но с ней, чем с двумя глазами без нее. Я влюбился, осознавая разделяющую нас пропасть. И дело даже не в том, что она была старше, опытнее, умнее, – порой мне казалось, что она вообще полубожество. Даже огромный Барака подчинялся ей; в ней чувствовалась сила намного большая, чем у других, за исключением Лорда.
Но мне было все равно, я просто полюбил эту женщину. Понимая, что я ей не нужен, что я для нее – всего лишь один из миллиона… или, по крайней мере, из четырехсот мне подобных. Единственным моим достоинством было то, что я умел пилотировать «Изиду».
* * *
Когда я подошел, Нааме как раз собрала «отказников», захвативших свои немногочисленные вещички.
– Ну что, все готовы? – уточнила она у подростков.
Те закивали, как китайские болванчики. Почему-то я почувствовал себя намного старше и солиднее этих детей. Им никогда не узнать, какое наслаждение – возноситься в небеса на превосходящей любые земные летательные аппараты «Изиде», особенно когда любимая женщина, сидя в кресле второго пилота, касается горячей ладонью твоих пальцев.
– Я пойду готовить «Изиду»? – спросил я.
Нааме отвернулась и, не глядя на меня, сказала:
– «Изиду» подготовил Барака. А поведу я. Прости, Бракиэль.
– Но почему? – удивился я, внутри будто что-то оборвалось.
– У тебя будет… – она сделала короткую паузу, – другая задача. Ты должен поговорить с моими подопечными. Скажи им, что меня какое-то время на базе не будет, поэтому инструктаж проведем завтра утром. Тогда я и отвечу на все вопросы.
– Так, может, я сам развезу ребят? – предположил я. – А вы проведете инструктаж. Обещаю быть осторожным, как вы и учили.
– Нет! – отрезала она, но потом смягчилась: – Пойми, я должна сама проследить, чтобы ребята попали по назначению…
Она склонила голову, затем схватила меня за запястье, притянув к себе.
– Понимаешь, Бракиэль, – зашептала она, – я же их на верную смерть везу. Они не знают, от чего отказываются, не верят, что им что-то угрожает. Но ты сам видел, на какие зверства способны консерваторы! Хорошо, если этих ребят просто убьют, а если станут пытать?
– И что вы можете сделать? – спросил я. – Что мы можем сделать?
– Ничего, – вздохнула она. – В том-то и дело, что ничего. Считай, я везу их, как ягнят на бойню.
– А если нападут на вас? – От такого предположения у меня даже внутри похолодело. – Я не могу отпустить вас одну, я не должен…
Она невесело рассмеялась:
– Милый Бракиэль, ты неплохо действовал в Швейцарии, но не считай себя суперменом. Пока еще ты, прости меня, несмышленыш и в серьезной схватке скорее помешаешь, чем поможешь. Просто поверь…
Она все еще держала меня за руку…
– Не тревожься за меня, мой мальчик, – сказала она. – Я вернусь, просто дождись – и сделай то, что я прошу. Вот еще что: поговори с ребятами из своей цепочки. В конце концов, они твои братья и сестры, круг не завершится без тебя. Чем быстрее они это поймут, тем лучше.
– Какой круг? – спросил я. – Какие братья и сестры?
Нааме легонько щелкнула меня по носу:
– Вернусь на базу, расскажу, о’кей?
Мне оставалось только смириться.
* * *
«Братья и сестры» восприняли меня в штыки. Не знаю почему. Точнее, в штыки меня восприняли двое – Призрак и Леди Лёд, остальные просто осторожно. Во всяком случае, с моим появлением их оживленная беседа стихла, а взгляды стали настороженными.
– Что нужно? – недобро спросил Призрак.
– Меня зовут Бракиэль, – представился я. – И я записан в вашу цепочку. Просто учтите, что я – ваш друг. И обращайтесь, если что. Мне сказали, мы с вами как братья.
– Не знаю, как у других, а у меня легавых среди братьев отродясь не бывало, – заметил Призрак. – Vanfaculo, in nombre di Santa Madonna!
И что мне было делать? Я развернулся и пошел прочь. Как там говорил Иешуа? «Нет пророка в своем отечестве».
Да и хрен с вами! Не больно мне нужны такие «братья и сестры», особенно этот итальяшка черноротый. Зато у меня есть Нааме.
Хоть бы только с ней все было хорошо! Только бы с ней ничего плохого не случилось! Внезапно мне в голову пришла мысль: а если ей понадобится моя помощь? Если…
Я представил себе, что на базу пришло сообщение от Нааме с призывом о помощи и я, не спрашивая никого, хватаю «Озириса» или «Анубиса» – они однотипны «Изиде», наверняка я сумею с ними справиться, – и лечу на помощь!
Поэтому я пошел в сторону ангара. «Изиды» на месте не было. «Озирис» с «Анубисом» стояли крыло в крыло – странное соседство, учитывая историю этих персонажей египетской мифологии. Когда-то я всерьез увлекался историей, побывал в Уре, Вавилоне, восстановленной Пальмире и, конечно, в Египте. Я даже был на раскопках у Меггидо. Кстати, действительно ли этот город – библейский Армагеддон, до сих пор не ясно, поскольку он оказался даже древнее Ура и Мохенджо-Даро. Я спускался в странные дома-пещеры без окон и дверей, со входом через крышу, без очага, зато с чем-то вроде канализации и удивительной вентиляцией, работающей до сих пор. Мохенджо-Даро построен так же, но ни канализации, ни подобной вентиляции не имел. Непонятно, как люди жили в его подземных домах…
Обо всем этом я вспоминал, сидя на крыле «Анубиса», машины Лорда, и пытаясь отвлечься от тоски и тревоги за Нааме. Я даже не понял, как заснул.
* * *
Аппараты АОИ летают бесшумно и бесшумно садятся – ни рева турбин, ни гула рассекаемого воздуха… Тем не менее какой-то шум меня разбудил, а может, разбудил легкий сквозняк, повеявший через шлюзовые ангарные ворота. Шлюз отсекал морозный воздух, пока сам аппарат «акклиматизировался», чтобы избежать нарушения структуры материала от резкого перепада температур.
Я проснулся как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как «Изида» маневрирует по ангару, занимая свое место рядом с остальными, и поспешил к ней, чтобы встретить Нааме.
Когда дверь в борту открылась и Леди Н. вышла на крыло, у меня сердце сжалось. Мне показалось, что она ранена: она двигалась как-то неуверенно, к тому же была очень бледной. Я подбежал и буквально силой подхватил ее на руки. Вблизи ощущался легкий запах виски, исходящий от губ.
– Как вы? – встревоженно спросил я. – Что случилось, вы не ранены?
Она покачала головой:
– Никто на меня не нападал, и, конечно, я не ранена… если говорить о теле. Поставь меня, у меня голова кружится.
Я послушно помог ей встать, но она по-прежнему опиралась на меня.
– Хочешь проводить меня до комнаты? – предложила она. – Мне понадобится твоя помощь, чтобы дойти.
Уговаривать меня не потребовалось. Всю дорогу Нааме прижималась ко мне, опираясь на мое плечо, а я шел пригнувшись, чтобы ей было удобно.
– Ты хороший мальчик, Бракиэль, – сказала она. – Даже не спросил, пила ли я.
– А зачем? – удивился я. – Кажется, это ваше личное дело…
– Все бы так думали. – Она улыбнулась. – Но каждой собаке интересно, что происходит в твоей жизни. Просто для того, чтобы позлорадствовать.
– Я никогда не злорадствую, – ответил я. – Когда человеку плохо, это не повод для радости. Даже если он твой враг. Плохо не врагу, плохо человеку.
– Знаешь, Бракиэль, ты рассуждаешь умнее многих людей… – Нааме тихонько икнула, прикрыв рот ладошкой. Я заметил, что перчатки она успела снять. – Людей, которые старше тебя по возрасту.
Я молчал, и она продолжила:
– Лорд рассказывал мне о иеришах. Иериши – это люди, некогда жившие на Земле, а затем вернувшиеся к другой жизни. Лорд, понятное дело, в иеришей не верит, как и в любую другую мистику, но он сам… В общем, он придумал, как возвращать умерших людей.
– Ух ты, здорово, – сказал я, не чувствуя, однако, особого интереса к этому. Меня больше другое занимало. – У иудеев это называется гильгул, если ничего не путаю…
А потом я решился и спросил Нааме, робея от макушки до пяток:
– Он ваш муж?
– Кто? – не поняла Нааме.
– Лорд, – ответил я.
Она рассмеялась:
– Он мой отец. И отец Бараки, и Апистии, и твой, в некотором роде.
Я вытаращился на нее. Она хотела щелкнуть меня по носу, но палец соскользнул, и щелчок попал по веку.
– Я тоже дитя R, разве ты не понял? Или слушал невнимательно? А почему ты решил, что он мой муж?
– Ну… – сказал я. – Он лорд, вы леди…
Она рассмеялась:
– Это только прозвище, глупый. Ты ведь тоже не все время в небо смотришь, правильно?
У меня немного отлегло от сердца.
– Но у вас есть муж? Или парень? Бойфренд?
Она продолжала хихикать:
– Нет, мужа нет, бойфренда тоже… насчет парня не знаю. А что?
– Ничего. Просто интересно.
– Интересно ему, – фыркнула Нааме, когда мы вошли в кураторское крыло. – Эх ты, Бракиэль, Бракиэль…
Ее комната находилась справа, ближе к торцу коридора.
– Вот мы и пришли. – Нааме выпрямилась, опираясь на мой локоть. – Зайдешь?
Я колебался. Мне невероятно хотелось зайти, но при этом было так страшно! Не знаю почему: раньше я с девушками не робел, да и вообще не назову себя человеком робким. Расценив мое молчание по-своему, Нааме буквально потащила меня за собой – сначала в темный коридор, затем в просторную, по местным меркам, комнату. В нише одной стены располагалась большая кровать, в другой – камин, не настоящий, голографический, перед ним – небольшая банкетка. В нише третьей стены стоял туалетный столик с голографическим же зеркалом, в настоящий момент отключенным. Середина комнаты была пустой, если не считать ковра, простиравшегося от туалетного столика до лжекамина. Пахло духами и сигаретами Нааме.
– Располагайся, – предложила она. – Я быстро, только душ приму, ладно?
Я смущенно кивнул, чувствуя, что ее слова нездорово меня возбудили. Она упорхнула, а я принялся бродить по комнате, стараясь отгонять образы Нааме в душе. Комната оказалась удивительно безликой. Допустим, у меня не имелось особенных личных вещей, но я же отправился на базу кругом-бегом. Я знал, что девочки Проекта потихоньку украсили свои новые жилища чем могли. У Нааме же была полностью минималистическая, совершенно безликая комната.
Нааме отсутствовала недолго и появилась из душа, завернутая в большое махровое полотенце. Другое полотенце было обернуто вокруг ее головы. На коже поблескивали капельки воды. Я впервые видел ее такой… домашней, беззащитной…
– Угостить тебя чем-нибудь? – спросила она. – Может, выпьешь?
– Нет, спасибо. – Я заметил, что мой голос звучит необычно, ниже нормального и как-то глуше.
– Хотя бы кофе, – настаивала она. – С настоящим печеньем, не из автомата. Не стесняйся, мне самой чертовски хочется кофе. Составишь компанию?
– Да, – выдавил я.
Она сдвинула панель, под которой оказалась кофе-машина, и запустила программу.
– Только у меня сидеть не на чем, – сказала Нааме. – Я обычно прямо на ковре располагаюсь, а ты, если хочешь, можешь повернуть банкетку…
Я пересел на пол, она расстелила небольшую силиконовую скатерть и поставила на нее пачку немецкого печенья и две чашки, кажется, не пластиковые, а из тонкого фарфора. Тем временем кофе был готов. Нааме взяла кофейник, прихватила небольшую плоскую бутылочку и присела напротив, поджав ноги так, что полотенце сползло настолько, чтобы у меня кровь прилила к голове…
– Я поухаживаю за тобой, – сказала она, наливая мне кофе в чашку. – Кофе интегральный, если хочешь подсластить, опусти стикер. – Она протянула несколько полосок, похожих на парфюмерные пробники. – Хочешь, я добавлю тебе бальзама?
Видя, что я не в силах ответить, она улыбнулась и добавила мне в кофе немного тягучей жидкости из бутылочки. Себе налила больше.
– За нас, – Нааме подняла чашку, – и за Проект.
– А разве с кофе говорят тосты? – удивился я.
– С таким говорят, – ответила она, и мы выпили. Кофе оказался со странным привкусом, довольно бодрящий, но я едва не поперхнулся, потому что забыл его подсластить.
– Милый Бракиэль, – проговорила Нааме, отставляя чашку. – Я не могу тебя понять. Взрослый мужчина, хотя порой ведешь себя как тинейджер; ты силен и решителен в экстремальных ситуациях, но робок, когда тебе ничего не угрожает…
– Ну да, я такой, – признался я, в душе польщенный ее словами.
– Прости, что не взяла тебя с собой. Я видела, как ты загрустил, когда решил, что полетов больше не будет. Но ты ошибаешься – то, что мы собрали всех, еще не означает, что для тебя небо закроется.
– Я больше расстроился из-за того, что вы меня не взяли с собой, – сказал я. – И до сих пор неспокоен. Мне кажется, вы мне не доверяете.
– Ну что ты, Бракиэль, – улыбнулась она. – Доверяю, даже больше, чем… кому-либо.
– Тогда почему не берете меня с собой? – упрямо повторил я.
– Бракиэль, – серьезно произнесла Нааме, – ты когда-нибудь убивал? Не так, как в Швейцарии, не обороняясь, а сознательно, хладнокровно?
– Нет, – честно признался я.
– А я сегодня убила. – Она отвернулась в сторону. – Нет, я не сама отнимала жизнь, я даже этого не видела, но…
Она вскинула голову:
– Эти пятеро подростков мертвы. Возможно, кто-то из них пока еще жив. Их будут пытать, но я стерла им память. Тем не менее этих ребят все равно убьют. Просто так, лишь бы чего не вышло. Понимаешь, почему я пила.
Я кивнул и добавил:
– Вот потому я и должен был находиться рядом с вами.
– Зачем? – Она невесело улыбнулась. – Чтобы их кровь оказалась и на тебе?
– Думаете, мое отсутствие что-то изменило бы? Нааме, вы не понимаете, я…
Она перегнулась через наш импровизированный столик и приложила ладонь к моим губам:
– Лучше помолчи. Ты не знаешь, о чем говоришь. А я не хочу вспоминать, что произошло. Думаю, у меня достаточно мудрости, чтобы принять то, что я не могу изменить. Выпьешь еще кофе? И ты не попробовал печенья.
– Спасибо. – Я взял из коробки кренделек. – Но, Нааме…
– Да замолчи ты! – В голосе послышалась нотка раздражения. – Вот что, Бракиэль, я хочу предупредить тебя: завтра во второй половине дня, после вводных занятий, ты будешь мне нужен. В том числе – как пилот. Так что готовься. Тебе придется хорошенько выспаться, завтра нам предстоит долгий путь.
Я отхлебнул кофе и спросил:
– Тогда, может, я пойду? Или ты хочешь, чтобы я остался?
Она долго смотрела на меня, но потом все-таки ответила:
– Хочу. Но нам обоим нужно отдохнуть. Я поставлю сонный имплантат и завалюсь спать, ты тоже постарайся. И…
Она осторожно подвинулась ближе и добавила:
– Давай подождем до завтра. Отложим все тревоги, оставим все воспоминания и подождем, идет?
Я чувствовал запах ее влажной кожи и не мог им надышаться. Мне очень не хотелось уходить, но как можно остаться? Наконец я неуверенно кивнул:
– Хорошо, – и поднялся с ковра.
Я шел по коридору кураторского крыла в отрешенном состоянии. Так случается при «информационной перегрузке», хотя у меня, скорее, перегрузка была не информационная, а эмоциональная. (В такие моменты ты ничего не чувствуешь, ни о чем не думаешь.) Зато чувства мои обострились. Я услышал, например, за одной из дверей голос Бараки и девичий смех – кажется, смеялись две девочки. Интересно… Когда-то я ревновал Нааме к Бараке, но потом узнал одну пикантную подробность – его прельщали девочки, как он сам выражался, уже достигшие возраста согласия, однако не вступившие в возраст настойчивого предложения.
В других двух комнатах царила тишина. Возле двери Апистии лежала бумажка, которую я подобрал. Оказалось, это бирка с какой-то синтетической вещицы с предупреждением: «содержит структурные наноботы, стирать только в чистой фильтрованной воде без добавления моющих средств». Я зачем-то сунул бирку в карман и вышел в большой коридор, ведущий к площадке лифтов.
Я жил в отдельном двухместном «изоляторе» совсем один и ничуть об этом не жалел, как и о том, что у меня нет своего бокса. Зато у меня были «Изида», «Озирис» и «Анубис».
У лифтовой площадки я встретил Апистию (интересно, она спит когда-нибудь?) с сигаретой в зубах и в наушниках. Когда я подошел, она их сняла и поздоровалась, а я услышал, что слушает она «Плач Хиросимы» Пендерецкого – не электронный, а оркестровый вариант. Жуткая музыка. Вполне соответствует своему названию: Хиросима – город в Японии, который разбомбили в начале ядерной эры.
От лифтов я пошел к себе в комнату. Может, музыка так на меня подействовала, но мои чувства начали проясняться. Они были двойственными. С одной стороны, я испытывал досаду. Мне казалось, что я упустил шанс. Я был с Нааме наедине, и она нуждалась в моем сочувствии. Герой какого-нибудь голофильма наверняка воспользовался бы ситуацией, а я не смог или, вернее, не стал.
Но я все равно ждал и надеялся – на что? А кто его знает? На чудо, наверно. Влюбленные и дети – единственные, кто верит в то, что чудо может произойти. Но проходит время, и чуда не случается…
С этой мыслью я и заснул.
* * *
В ту ночь я увидел сон. Я стоял посреди Вади-Арава и смотрел в звездное небо. Вероятно, шел август – метеоритный дождь Персеид был в самом разгаре. Я смотрел на звезды, которые знал лучше людей, и понимал, что небо, которое я так люблю, изменилось. В нем таилась угроза, непонятная и страшная. Мне очень хотелось понять, что это за угроза, и, как бывает только во снах, я оттолкнулся от Земли и устремился вверх.
Я плохо помню сам полет, следующий момент, который я запомнил, – это ледяной шар. Он приближался так быстро, что я испугался того, что могу разбиться. Я всеми силами пытался затормозить, но врезался в этот шар, выросший к тому моменту до размеров планеты. Пробив рыхлый лед, я куда-то провалился, перекатился по каше из снега и чего-то похожего на мох или лишайник, потом с трудом встал на ноги.
Я находился на возвышенности, а по сторонам от меня под ледяным небом простирались заснеженные руины. Почему-то это место напомнило мне раскопки в Меггидо, хотя снег там бывает немногим чаще, чем в геенне. Я подошел к краю площадки, на которой находился, спрыгнул вниз и оказался на другой, большей по размерам. Мне пришлось проделать эту операцию еще несколько раз, прежде чем я очутился на каком-то подобии улицы. Там стоял Лорд Нахаш и задумчиво смотрел на башню, с которой я спустился.
– Ты знаешь, что это? – спросил он. – Это сооружение известно как Вавилонская башня, и ей намного больше ста тысяч лет.
– Это Вавилонская башня? – удивился я. – Но мы же не на Земле.
– На самом деле Вавилон из библейского текста – это не название города, – пояснил Лорд, – а характеристика места. Бабилим, врата неба… Мы с Надин обратили вспять проклятье, и теперь разные языки больше не мешают нам. Ворота в небо открыты!
– С Надин? – спросил я.
– Ты знаешь ее под именем Нааме, – ответил Лорд. – У нее тысячи имен, как и у ее матери. Тысячи имен, тысячи лиц, тысячи возлюбленных…
Он схватил меня за ворот костюма, сжав его жесткую ткань, как легкий ситец:
– Ты не боишься, Бракиэль?
– Нет. И не собираюсь.
– Молодец, – похвалил Лорд. – А теперь иди, в конце улицы тебя ждут.
И я пошел. Справа и слева от меня находились руины, напоминавшие одновременно небоскребы и древние зиккураты. Порой дорогу преграждали завалы какого-то хлама. Из одного такого завала торчала, как мне почудилось, рука в перчатке от костюма Проекта – между пальцами был зажат клочок бумаги. Я схватил перчатку, стремясь вытащить заваленного человека, и едва не упал – оказалось, это просто перчатка без тела. А клочок бумаги представлял собой знакомую мне бирку: «содержит структурные наноботы, стирать только в чистой фильтрованной воде без добавления моющих средств». С обратной стороны бирки помещался архаичный штрих-код, выглядящий так, словно кто-то накорябал его от руки. Я свернул бумажку и спрятал в свою перчатку.
Потом я вышел на площадь, на конце которой находилось огромное темное здание, чуждое даже окружающему пейзажу. А между мной и зданием стояла Нааме.
– Что ты здесь делаешь? – спросил я, подбегая к ней.
– Не ходи туда, – попросила она, и я заметил у нее на глазах слезы.
– Хорошо, – согласился я. – Не пойду. Идем отсюда. Давай вернемся домой.
– Вот он, мой дом. – Она указала на темное здание-страшилище. – Тебе там не место. Уходи!
Она стала расти, поднимаясь надо мной, ее темные волосы слились с тканью костюма, превращаясь в какие-то щупальца…
– Я все равно люблю тебя! – крикнул я, делая шаг к ней. – Кем бы ты ни была!
– Глупец! – проговорила она не своим голосом. – Между любовью и страхом нет никакой разницы, но страх вкуснее…
А затем ее щупальца обвили меня и все залил неземной, переливчатый свет.
* * *
Вводные занятия, четыре академических часа, пролетели быстро.
Лорд говорил, несколько отвлеченно, об основах мироздания. Я мало что запомнил, кроме того, что «современная наука, утверждая, что постоянно что-то узнает, на деле двести лет топчется на месте», однако это не беда – к концу обучения мы не только поймем устройство Вселенной, но и научимся его использовать, как выразился Лорд, надевать на левиафана узду.
Барака и Апистия оказались «многостаночниками». Барака преподавал «основы технологий», Апистия – медико-биологические аспекты, также каждый из них отвечал за нашу физическую и «специальную» подготовку – последняя являлась наукой о том, как выжить самому и угробить другого выживающего. Кроме того, эта парочка отвечала за наше, как они выразились, совершенствование.
После занятий я пошел в столовую, где и встретил Нааме.
– Ты сильно голоден? – спросила она. – Просто я думала перекусить на… в другом месте. Там, куда мы летим.
– А куда мы летим? – спросил я.
– Секрет, – рассмеялась она. От вчерашней подавленности и следа не осталось. – Надеюсь, ты не передумал?
– С вами я полечу куда угодно, хоть в глубины шеола.
– Ловлю тебя на слове, – улыбнулась она. – Не исключено, что и там придется побывать. Но не сейчас.
Мы взяли «Изиду», я виртуозно (говорю без ложной скромности) вывел ее из нашего маленького подледного мира, и тогда Нааме взяла меня за руку и спросила:
– Помнишь, я обещала, что ты увидишь звезды?
– Помню, – кивнул я.
– Знаешь, как подняться на орбиту? – задала она новый вопрос.
Пока Нааме не спрашивала, я не знал, а тут – словно что-то щелкнуло у меня в памяти, и руки сами затанцевали среди голограмм. Я с восторгом смотрел, как мы проходим высокую облачность, как прямо на дневном небе вспыхивают звезды, а голубое одеяло нашей родной атмосферы сменяет бархатная чернота вечной космической ночи…
Прямо как в моем сне.
– Туда. – Нааме указала на едва заметную звездочку над атмосферным горизонтом.
Вскоре я уже мог невооруженным глазом разглядеть нашу цель – огромный дискообразный объект размером с хороший стадион олимпийского класса. С двух сторон от диска отходили довольно большие конструкции, вероятно, двигательные пилоны, к которым было пришвартовано по два шаттла с каждой стороны.
– Что это? – спросил я. – Никогда не слышал ни о чем подобном.
– Наш маленький секрет, – улыбнулась Нааме. – Орбитальная станция «Левиафан». Оборудована аналогично арктической базе, только намного лучше.
– Ух ты! – изумился я. – Красота!
– Восхищаться потом будешь. Сначала пришвартуйся и перед тем, как выходить, повяжи под подбородок косынку.
– Зачем? – удивился я.
– Чтобы челюсть постоянно не подбирать, – ответила Нааме, смеясь. Обожаю ее смех…
Я видел лишь малую часть станции, но и этого оказалось достаточно. У меня перехватывало дух – на фоне этого даже орбитальные и лунные поселения США, России, Китая и ЕС выглядели архаичными. А у «Изиды» оказалось еще двеннадцать братьев и сестер – не считая четырех хищных гигантских «птичек», которых Нааме называла «хэллрейдерами».
Мы познакомились с небольшим экипажем корабля, сплошь состоящим из андроидов, осмотрели медблок, инженерно-производственный комплекс, лаборатории… наконец вышли на панорамную палубу в «носовой» части станции. Панорамная палуба имела сплошное остекление спереди, а по форме напоминала чечевицу. Здесь было несколько невысоких деревьев и кустов, в самом же центре – круглое озерцо вроде котелка, врытого в палубу.
Пока я глазел на космос через панорамные окна, Нааме разложила на траве покрывало и достала из корзиночки всякую снедь, два бокала и архаичную бутылку с шампанским.
– Иди сюда, – пригласила она. – Хватит уже глядеть в небо, насмотришься еще!
– Когда? – спросил я, без особых сожалений отвернувшись от панорамы звездного неба к Нааме.
– Не твое дело знать времена и сроки, – ответила она весело. – Умеешь открывать шампанское?
…Бутылку я не без труда, но вскрыл – видел, как это делается. Разлил по бокалам, с непривычки попав на покрывало.
– За вас, – сказал я. – И за Проект.
– За нас, – поправила она меня.
Мы выпили, после чего Нааме взяла яблоко.
– Настоящие фрукты теперь такая редкость, – сообщила она. – Я имею в виду – из открытого грунта, а не с фабрик-ферм.
– То же самое я могу сказать обо всем, – пожал плечами я. – Но мы в Израиле выросли на синтетических продуктах. Если бы не продукция кибуцев, мы бы голодали.
– Понимаю, – сказала Нааме, протягивая мне надкушенное яблоко, – попробуй, если, конечно, не брезгуешь.
Я взял яблоко и укусил там, где остался след ее зубов. Действительно, с кибуцевским не сравнить – сочное, медово-сладкое…
– У меня еще есть финики и клубника, – предложила Нааме. – Угощайся, все настоящее.
– Боже, представляю, сколько все это стоит, – сказал я. – Мне даже неудобно…
Нааме рассмеялась:
– Бракиэль, твой костюм стоит столько, что на эти деньги можно купить рефрижератор настоящей клубники. Но ты его носишь и не стесняешься…
Она задумалась, а потом расстегнула верхний крючок:
– Кстати, раз уж мы здесь, может, поплаваем?
Я покраснел:
– Но я не взял…
Она вновь приложила руку к моим губам:
– Я тоже. Какая разница? Мы одни, даже андроиды сюда не заходят. Или ты меня стесняешься?
Я не ответил и стал расстегивать свой костюм…
* * *
Мы сидели на бортике искусственного озерца в костюмах Адама и Хавы, и я обнимал Нааме, чувствуя ее прохладную, гладкую, как мрамор, кожу рукой, боком, бедром…
– И были они оба нагими, – процитировала Нааме, – и не стыдились…
Она заглянула мне в глаза:
– Бракиэль, тебе не кажется, что люди чересчур все усложняют?
– Например? – Я старался на нее не смотреть, хоть и очень хотел: она была прекрасна, но я и так едва сдерживал возбуждение.
– Например, в любви, – сказала она. – Все препятствия между мужчиной и женщиной не существуют на самом деле, они придуманы людьми. Как та одежда, которую мы сняли.
– Одежда существует объективно, – возразил я.
Нааме пихнула меня кулачком в грудь:
– Зануда. Но ведь мы можем снять ее в любую минуту, правда?
– В любую не можем, – снова не согласился я. – Если я разденусь во время занятия, как минимум меня не поймут.
Нааме рассмеялась:
– Ты невозможный зануда, Бракиэль. Вижу, что с тобой надо говорить по-другому.
– Как?
– Ты хочешь меня поцеловать? – спросила она.
Я кивнул, чувствуя, что заливаюсь краской.
– Так почему не целуешь? Или ждешь, что я начну первой? Но я хочу, чтобы именно ты…
Не дослушав, я обнял Нааме и припал к ее губам. Я так боялся, что это продолжение моего сна…
* * *
В космосе есть огромное преимущество – там всегда звездная ночь.
– Внизу у нас всегда день, – сказала Нааме, будто прочитав мои мысли, – а здесь – вечная ночь. Интересно, сколько времени прошло?
– Не знаю, – ответил я, гладя ее по спине, от плечей к пояснице, – а это важно?
– Пора возвращаться, тебе нужно отдохнуть. Да и мне тоже.
– Я чувствую себя бодрым, – возразил я.
– Это адреналин, – покачала головой Нааме. – Потом будет откат, завтра оценишь.
– У тебя было много мужчин? – спросил я.
– Ты тоже не новичок в любви, – хмыкнула она.
– Надин, – обратился я к ней тем именем, что услышал во сне. – Кто ты?
– Ты знаешь мое имя. – Она зевнула. – Кто тебе сказал?
– Лорд. И он сказал, что у тебя тысячи имен.
– Лорд в своем репертуаре, – подтвердила Надин-Нааме. – «Тысячи имен, тысячи лиц, тысячи мужчин»… Старый пердун.
– Не такой уж он старый, – возразил я.
– Ты даже не представляешь, какой он на самом деле древний, – ответила Нааме. – Где это Лорд с тобой разоткровенничался?
– Во сне, – признался я.
На миг ее лицо… застыло, на нем появилось выражение тревоги.
– Вот как… И что еще было в этом сне?
– Планета. С ледяными небесами и древними руинами, занесенными снегом.
– Бракиэль, – она провела кончиками пальцев по моей груди, – Глядящий-в-небо. Не думай об этом пока.
– А разве можно заставить себя не думать? – спросил я.
– Можно. Все можно. В конце концов, я с тобой и останусь с тобой в обозримом будущем. Тебе этого мало?
– Мало, – признался я. – Мне бы хотелось, чтобы ты была со мной всегда.
– Я не знаю слова «всегда». – Она поднялась на ноги. – Я знаю слова «вчера», «сегодня», «завтра», а «всегда» для меня слишком абстрактно. Не говори мне «всегда», не говори о любви – и наше завтра будет снова и снова.
– Хорошо, – согласился я, собираясь одеться. Она, подойдя сзади, остановила мою руку.
– Погоди, – прошептала Нааме, прижимаясь грудью к моей спине. – Не сейчас. Еще есть время. Еще можно не спешить…
Я обернулся к ней, привлекая ее к себе.
– Возьми меня на руки, – попросила она. – Я хочу думать, что ничего нет: ни этой станции, ни базы, ни Земли – только я и мой Бракиэль…
