Когда мы с Нинель шли по коридору, она прежде всего показала мне мой бокс, представляющий собой нечто среднее между оранжереей и лабораторией.

– Можешь здесь все повыбрасывать, – сказала сопровождающая. – Можешь оставить. Если нужно будет что-то для развития сверхспособностей, обращайся к Апистии, я тебя с ней познакомлю. Чувствую, вы споетесь.

Я пожала плечами:

– Мне еще ни с кем не удавалось спеться. Должна честно предупредить, я не самый приятный человек для общения.

– Я заметила, – усмехнулась Нинель, – но тебе повезло. Или не повезло, тебе решать – мы тут ценим сильных, независимых и асоциальных.

Мы как раз вышли в коридор, мимо нас прошмыгнули две задорно хихикающие девчушки чуть младше меня – эдакие хрестоматийные блондинки с косичками. Мне у них только одежда приглянулась – эти комбинезоны выглядели очень стильно, но не очень подходили таким хохотушкам.

– Нравится наша форменная одежда? – хмыкнула Нинель. – Тебе уже готовят комплект. Как только займешь комнату…

Мы завернули за угол, как раз напротив нас был вход в жилой коридор. Я с тоской посмотрела на ряд одинаковых дверей. Над ними на панелях горели цифры – зеленые двойки, единицы, красные нули. Нулей оказалось больше всего.

– А комнату я сама выберу? – спросила я.

– Конечно, – ответила Нинель. – Как правило, сначала я представляю новенького другим участникам Проекта, но в твоем случае это излишне. Сама потом познакомишься. Видишь циферки над дверями? Это число свободных мест.

– Я буду жить с кем-то еще? – с вызовом спросила я.

Не то чтобы это меня пугало, но о таких вещах надо предупреждать! И, кажется, Нинель меня поняла:

– Здесь есть один двухместный номер. Как раз для таких интровертов, как ты. Если хочешь, можешь его занять. Вообще-то это изолятор, но не думаю, что кто-то из вас заболеет, так что…

– А если кто-то заболеет, то его можно смело помещать в одну комнату со мной, – предложила я. – Поскольку для меня вирусы и паразиты – друзья и приятели. Ценю твою заботу.

– Не ёрничай, – Нинель легонько щелкнула меня по носу, – по крайней мере, пока не познакомишься с Апистией. Она твоя коллега, штатный врач Проекта, да и по характеру вы схожи.

– Всегда ненавидела тех, кто похож на меня, – сказала я. – Пожалуй, даже больше, чем всех остальных. И я не ёрничала, кстати.

Это было правдой: единственными людьми, к которым я испытывала что-то вроде привязанности, были Нинель и ее страшненький спутник. Я уже начала их потихоньку шипперить, уж больно непохожи были между собой этот громила, могущий сыграть монстра Франкенштейна без компьютерной подрисовки, и хрупкая, изящная Нинель.

Тем не менее приязнь никогда не мешала паранойе, которая вообще является становым хребтом моей личности. Мне не нравилось, вызывало смутную тревогу то, что ко мне так хорошо относились. Внутри меня засело убеждение, что другие люди просто так никогда не станут к тебе хорошо относиться. Если тебя окружают заботой и вниманием, значит, от тебя что-то нужно. Я была нужна Нинель и ее союзникам, но зачем? В чушь, что они бескорыстно, из чувства солидарности, спасают себе подобных, я не верила. Определенные предположения по этому поводу у меня, конечно, имелись, но я не из тех, кто гадает на кофейной гуще. Я решила посмотреть, что к чему, прежде чем делать выводы. А пока поживу на казенных харчах, тем более что с ними проблем как раз не было – робокухня, от которой я ожидала худшего, оказалась выше всяких похвал. Особенно после халяльного издевательства моих приемных родителей. Единственный недостататок – то, что на вид блюда казались совершенно одинаковыми, но… это, мать его, просто магия – на вкус пюре, именовавшееся грудкой индейки в сухарях, было именно грудкой в сухарях, серая масса с этикеткой «Омар в красном вине», хоть и выглядела непереработанной целлюлозой, по вкусовым качествам соответствовала заявленному. Кстати, о вине – небольшая доза спиртного была вполне доступна, хотя напиться, конечно, никто не позволил бы. Ну, мне-то это до лампочки, спиртное я не употребляю, а омары в вине попробовала.

Доступны были и сигареты, курить разрешалось у себя в комнате или в боксе – в общественных местах курение не поощрялось. Впрочем, Нинель смолила где придется, видимо, на нее правила не распространялись.

Для меня все еще оставалось загадкой, на кой хрен нас здесь собрали. Я провела на базе пару дней, и все это время не было ни малейшей попытки как-то нас организовать. Каждый оказался предоставлен сам себе; впрочем, большинство девочек уже сгруппировались в двойки, тройки и даже четверки, но меня как-то не тянуло ни присоединяться к чужому кагалу, ни организовывать свой.

От нечего делать я освоила собственный бокс – сначала просто хотела выбросить все, что там было, однако неожиданно увлеклась содержимым! В сейфе хранилась такая коллекция патологических организмов, что даже вполне реальный «НАЙАД» или мифическая «Амбрела» удавились бы от зависти. Я читала электронные записи у контейнеров, чувствуя нечто близкое к восторгу. Затем обнаружила электронную помощницу – голограмму симпатичной девочки в белом халате, и все пошло веселее. Асяразъяснила мне, как правильно пользоваться тем, что я считала простым сейфом, – каждая ячейка была снабжена нейропроектором, который мог показать и симптомы заболевания, и действия характерных токсинов, и многое другое. Стоя у стеллажа с вирусом, я словно перемещалась в город, пораженный, например, летучей формой геморрагической лихорадки Клайва. Я могла видеть больных, расчесывающих фурункулы, в исступлении срывающих с себя куски плоти, могла чувствовать сладкую вонь гниющего живого мяса.

Это было прекрасно.

Работать ночью не возбранялось, потому я, прихватив холодного чая и несколько сэндвичей (по виду это было нечто вроде куска пудинга, но на вкус – бифштекс высшей пробы!), заперлась в боксе и предалась фантазиям наяву. С помощью верной Аси я побывала в самых разных городах, устраивая им эпидемии всякой бяки. После полуночи мы с Асей открыли новую опцию, не запротоколированную в инструкции: совместными усилиями мы могли смоделировать антиэпидемические мероприятия. Это немного походило на шахматы: я играла за черных, за эпидемии, и выкашивала полгорода, но Ася, неизменно выбирающая белых, городскую службу здравоохранения, в конечном итоге находила на меня управу.

Под утро я была буквально измождена и ушла к себе, пообещав взять реванш. Придя в комнату, я упала на чертовски удобное ложе и моментально заснула, сжав в кулаке свой маленький талисман – фигурку рыси, сделанную из серой шерсти. Фигурке исполнилось сто лет в обед, она находилась у меня, наверно, с первых дней жизни. Засыпая, я думала о своей рыси, о ее блестящей шерсти, которая, по всем законам физики, давно должна была истрепаться от жарких детских объятий. Я не сомневалась, что мне приснятся пораженные чумой и сибирской язвой города, – когда я чем-то долго и напряженно занималась, сны всегда становились продолжением дневных занятий.

Вместо этого я увидела бескрайнюю снежную равнину – такую, как я наблюдала с борта «Изиды». Снег был чистый, девственный, но не антарктический. Я находилась на опушке густого елового леса, а из-за сугроба напротив выглядывала моя рысь, выросшая до размеров настоящего зверя. Наверно, мне должно было сделаться страшно – но я вдруг вспомнила котенка из парка и, присев, сказала:

– Кис-кис… жаль, угостить тебя нечем.

– Вечно у тебя так, – произнесла рысь. Она лениво вышла из-за сугроба и потянулась, как обычная кошка. – Ладно, я не голодная, а то я и тобой перекусить могу.

– А заболеть не боишься? – Отчего-то говорящая рысь не вызвала у меня ни малейшего удивления. В конце концов, это всего лишь сон.

– Сон, – подтвердила мои мысли рысь, – но не такой, как обычно. Теперь подобные сны станут чаще. Привыкай потихоньку.

– И почему это необычный сон? – спросила я, по-прежнему сидя на корточках.

– Потому что теперь ты владеешь силой, – ответила рысь, подходя ко мне и ластясь. – Сны – это подсказки, но для тех, кто не владеет своей силой, они бесполезны. А для тебя в самый раз.

– И что же подскажет мне этот сон? – спросила я.

Рысь улеглась у моих ног, уставившись на меня изумрудной зеленью глаз.

– В древности у магов были волшебные предметы, – сказала она. – И животные-фамиллиары. Или и то и другое. Можешь звать это «фича», тут уже сошлись на том, что это самое подходящее название.

– Фича… – задумалась я. – Небось какой-то задрот придумал. Погоди, ты хочешь сказать, что я – маг? То есть колдунья?

– Скажешь еще, – фыркнула рысь. – Тебе ведь объяснили – у тебя есть сверхспособности.

– И чем это отличается от магии?

– Тем, что ты знаешь, откуда твоя сила, – выдала рысь.

– Не знаю. Откуда?

– Не знаешь, так скоро узнаешь. – От ответа рысь, похоже, решила уклониться. – А пока нам нужно решить один принципиальный вопрос: тебя такая фича, как я, устраивает?

– Что ты имеешь в виду? – спросила я.

Рысь вздохнула:

– Твой талисман. По сути, я уже давно твоя фича, с детства. Потому-то у меня шерстка не осыпалась, глазки не повываливались, как была серо-пушистая, так и осталась.

– Стоп, так ты мой талисман, что ли? – удивилась я.

– Боже, Льдинка, во снах ты такая тугодумка! – ощерилась рысь. – Ничего, кстати, что я тебя просто Льдинкой называю?

– Ничего… – согласилась я задумчиво. – Слушай, если ты и так мой талисман, зачем меня спрашиваешь?

– Затем, что мне надо раскрыться, – ответила рысь. – Заработать как фича. Понимаешь, большинство из вас знают о своих фичах, и им не нужна активация. Они уже работают. А у тебя с этим проблемы, хотя…

Рысь встала и вновь потянулась.

– Не такая уж это проблема, если подумать. В конце концов, у других с фичами связь подсознательная, а у тебя и еще пары человек – сознательная. По мне, это намного эффективнее. Так что, мне работать или как?

– А что ты можешь? – поинтересовалась я.

– Да много чего. Советовать, помогать, ассистировать, консультировать… но главное – беречь тебя здесь и там. Потом тебе все объяснят, надеюсь, но если тебе будет угрожать опасность, просто вспомни обо мне, идет?

– Идет. – Протянув руки, я обняла большую кошку. – Слушай, я рада, что ты у меня есть и что ты такая.

– Это ты мне придала такую форму, – ответила рысь. – Я лишь твоя тень, Льдинка, не более того, но тень очень самостоятельная. Не возражаешь?

– С чего бы мне возражать? – пожала плечами я.

– Ты возражаешь всегда и всем. Пока, правда, обоснованно, но смотри – отгоняя вероятных врагов, ты можешь отогнать и возможных друзей.

– Тебя я не прогоню, – пообещала я. – А других друзей мне не надо. Люди… все они рано или поздно причиняют боль.

– Но, закрывшись в сейфе, от боли не убережешься, – предупредила фича. – Ничего, скоро сама все поймешь, а пока спи, мне еще по делам надо прошвырнуться.

– Куда? – удивилась я.

– В казино, в Швейцарию. – Мне показалось, что она улыбается. Тоже мне, чеширская рысь. – Спи, говорю, скоро все завертится – обернуться не успеешь.

И исчезла, как тень, а я провалилась в глубокий сон без сновидений – но то, что увидела, запомнила. Проснувшись поутру, я посмотрела на фигурку рыси в руке.

Игрушка была такая же, как всегда: гладкая шерсть цвета табачного пепла, зеленые бусинки глаз. Я поднесла фигурку к лицу и понюхала. От нее исходил странный аромат – табак Нинель, ее парфюм, обожженная кожа, порох, кровь и тонкий аромат незабудки, казалось бы, совершенно чуждый для этого букета…

Я сидела в боксе, глядя на эпическое сражение, которое разворачивалось в запечатанной колбе на столе, я ни за что не увидела бы его, если бы оно не отражалось в голосфере электронного микроскопа. Ретровирус отбивался от синтетического бактериофага, до того маскировавшегося под доброкачественную опухоль. Вернее, сначала вирус атаковал то, что считал живой тканью, но внезапно, казалось бы, легкая добыча сама обратилась в хищника и принялась раздирать пойманные вирусы не хуже, чем рысь зайца.

Рысь заняла место вчерашней Аси. Когда я только вошла в бокс, Ася заявила, что «найдено новое управляющее устройство высокого уровня», и, полыхнув, превратилась в рысь из моего сна.

– Решила интегрировать твою Асю, – заявила фича, потягиваясь. – Не возражаешь? Если хочешь, могу обратно в ту дамочку превратиться.

– Нет уж, рысью ты мне больше нравишься. – Если я чему-то и удивилась, то это полному отсутствию удивления подобной трансформацией. Я всегда доверяла своим снам, а теперь – в особенности. – Мышей ловить умеешь?

– Нет здесь никаких мышей, – сказала рысь. – Ни мышей, ни жучков, я проверила.

– Как Швейцария? – запустила я пробный шар. Доверять снам можно, но проверить не мешает.

– Паршиво, – ответила рысь. – Слишком жарко, особенно по ночам. Зато мы привезли оттуда незабудки. Чем займемся?

Я вспомнила тонкий запах незабудок, исходящий от шерстки моей маленькой рыси… Что-то в этом было.

– Хочется сделать что-то эпохальное, – сказала я, наливая себе кофе из кофейника, прихваченного на кухне. Сегодня, для разнообразия, у меня был кофе и пончики. – А что, не знаю. Слушай, фича моя, ты не в курсе, что я вообще могу?

– Да дофига всего, – ответила рысь, вылизывая лапу. – Специализация у тебя – болезни и их лечение. Тут есть твоя коллега, Апистия, но она лечит и калечит по-другому, не так, как ты… Вот что, можешь попробовать себя в трансформации живых организмов.

– Это как?

– Ну, зайца в волка тебе превратить не удастся, – ощерилась рысь. – По крайней мере, не сейчас. Смотри, тебе выдали комплект гигиенических наноботов.

– Слушай, откуда ты знаешь? – спросила я.

Между прочим, я давно о таком мечтала, но какой-то муфтий выпустил фетву, что наноботы – изобретение Иблиса, и мои родители их сторонились, хотя по бабкам вполне потянули бы, даже не чихнув. А тут выдали на шару – лафа!

– Я ведь всегда рядом, – напомнила рысь. – Не забывай. Где бы ты ни была. Так вот, можешь создавать что-то подобное из уже существующих микроорганизмов.

– Жаль, я об этом в Лондоне не знала.

– Жалеть о прошлом – пустая трата нервов, – заметила рысь. – И потом, наноботы не всемогущи и специализированны, а ты со временем сможешь создать такое, что закачаешься. Но придется работать, экспериментировать…

– Вот этим и займемся, – решила я, доставая чистые колбы и прочее оборудование. Видел бы меня сейчас отчим – небось уписался бы от счастья… Я плюнула в одну из колб. Вот, считай, и среда для развития колонии микроорганизмов готова. Ну-ка, посмотрим, с чем тут можно поработать…

– К тебе Нинель, – сообщила рысь. – Откроешь или как? Вообще она и своим ключом открыть может…

– Тогда нет смысла мариновать ее на пороге, – сказала я. – Открывай.

– Сейчас, только свернусь в трей. – Рысь исчезла.

Дверь открылась, и на пороге появилась Нинель в местном суперкостюме, делавшем ее еще более сексуальной, чем обычно.

– Завела себе фичу? – отметила она, не здороваясь. Тон у нее был довольный. – Дама, можете не прятаться.

Рысь тут же появилась на прежнем месте, недобро косясь на посетительницу.

– Ну, как тебе база? – спросила Нинель. – Не самое худшее место на земле?

– Я наружу выходить могу? – поинтересовалась я. – Кто-то мне обещал снег, много снега.

– Сможешь, уже скоро, – кивнула куратор. – Через пару дней.

«Это правда. – Голос, прозвучавший у меня в голове, принадлежал моей фиче, хотя большая кошка на столе старательно делала вид, будто происходящее ее не касается. – Она вообще не врет, но недоговаривает».

– Где больше двух, говорят вслух, – покосилась на рысь Нинель.

Моя фича показала ей язык и отвернулась.

– Слушай, я к тебе с просьбой.

– Чем обязана? – спросила я, глядя, как моя «опухоль» с довольным чавканьем дожирает ретровирус.

– У нас новенькая, – потупилась куратор. – И психотесты показывают, что у нее совместимость только с тобой. Ну, то есть не только, но период адаптации…

– Короче, вы решили кого-то ко мне подселить, – перебила ее я.

Нинель кивнула:

– Да. Но если вы не сойдетесь характерами…

– Я ни с кем не схожусь характерами, однако это не мешало мне общаться с другими людьми без попыток взаимного членовредительства. Я когда-нибудь говорила, что буду категорически против общества?

– Нет, но я чувствую в тебе избыток агрессии к окружающим. Леди Лёд, мне бы хотелось, чтобы ты поняла: ты среди своих. Здесь нет врагов, враги все там, – она махнула рукой куда-то в сторону, подразумевая, по-видимому, что «враги» столпились за пределами базы.

– Homo homini lyncas est, – заметила я. – Надеюсь, ваша новенькая не станет меня задевать. Вы уж ей объясните, что некоторые болезни прошлого порой внезапно возвращаются: бубонная чума там, СПИД…

– Она тише воды ниже травы, – заверила Нинель. – Увидишь, никаких проблем не будет!

– И откуда она? – на всякий пожарный уточнила я.

– Из Швейцарии. Точнее, она жила там чуть ли не с детства…

Когда Нинель ушла, я повернулась к фиче, продолжавшей свой туалет на моем рабочем столе.

– Кажется, сейчас кое-какую большую кошку оттрепают за шкирку, – сказала я.

– Не получится, – усмехнулась рысь. – Видишь ли, я нематериальна. И шкирка моя тоже.

– Ну-ка, колись. – Я уселась за стол, на котором моя фича уже чувствовала себя, кажется, полноправной хозяйкой.

– Да я толком ничего не знаю, – ответила рысь. – Скажу честно: такие, как Нинель, не отслеживаются.

– А как ты сама в Швейцарии очутилась? Странное совпадение, разве нет?

– Позвали, вот и очутилась. Есть голоса, которые я слышу, и иногда мне хочется… нет, меня словно что-то изнутри заставляет прийти на помощь. Это сильнее меня…

– И кому ты в этот раз помогала?

– Ну, мне не сильно пришлось помогать. Я успела уже к последнему акту. Один парнишка, Бракиэль, кажется, влип в историю – по нему почем зря палили какие-то дурачки. Потом приехал Харма с Нинель и Незабудкой, твоей новой соседкой, и забрали его.

– И что делала ты?

– Ты не поймешь, – ответила рысь, но, увидев мой насупленный взгляд, пояснила: – О’кей, помогала Куперу и Цезарю свет зажигать, так понятно?

– Купер и Цезарь? – переспросила я. – Это кто? Участники Проекта?

– Не участники, – ответила рысь, – а их фичи. Кстати, странно…

– Что? – спросила я.

– Обычно у новеньких фича есть сразу. Или хотя бы намек на нее. А вот у Незабудки нет. Первый раз такое вижу.

– А большой у тебя опыт? – спросила я.

– По состоянию на сегодняшний день – триста восемьдесят семь человек. И лишь у одного нет своей фичи.

– А у Нинель фича есть? – спросила я.

– Кто ее знает? – ответила рысь. – Для меня на нее смотреть все равно что на прожектор – если не ослепнешь насовсем, то, во всяком случае, надолго. И уж точно ничего толком не разглядишь…

– Незабудки, незабудки. – Я чувствовала, что, несмотря на выпитый кофе, хочу спать… и продолжать свои опыты тоже хочу. Но не укладываться же в боксе, если есть комфортабельная комната, пусть и с подселением. К тому же мне хотелось в душ. – Пошли знакомиться с соседкой?

– Пошли. – Рысь поднялась на лапы, потянулась. – Только учти, пока визуализироваться я могу только здесь, ну, или во снах.

– А что тебе мешает? – спросила я.

– Скорее тебе. Не забывай, я всего лишь тень. Ты не везде можешь отбрасывать тень, но она всегда идет следом.

– Жаль. – Я опустила кувшин и тарелку из-под пончиков в мусороприемный лоток – такие были и в боксах, и в комнатах, и в столовой. – Мне приятна твоя компания.

Рысь фыркнула.

– Чем ты слушаешь? Общаясь со мной, ты фактически разговариваешь сама с собой. По сути, это можно назвать сверхъестественной полиморфной шизофренией, раздвоением личности… – Рысь выпустила когти и поскребла ими по столешнице. – И я очень тебе советую – не принимай девочку в штыки. Незабудки – цветы нежные, поломаешь – не срастишь.

– Мне тут сказали, что я целительница, – пожала плечами я, думая, насколько безопасно для психики вот так общаться со своим подсознанием.

– Пока ты больше разрушительнца, – заметила рысь. – И на правах твоего альтер эго предлагаю подумать вот о чем: если я советую тебе с кем-то подружиться, что это может означать? Не забывай, я лишь твоя тень.

С этими словами рысь, в лучших традициях незабвенного героя Кэрролла, дематериализировалась.

– Раздвоение личности, говоришь, – задумчиво произнесла я, проводя рукой по покинутой рысью столешнице. Там, где моя фича точила свои виртуальные, по ее словам, когти, остались едва заметные бороздки, но на чувствительность ладоней я не жаловалась. Кожа на них мягкая, и я часто ее заножу.

Занозы – это вообще моя проблема. Во всех отношениях.

Кажется, девочка испугалась моего появления.

Она сидела на кушетке, поджав ноги и обняв руками колени. Красивая, но неуловимо отличающаяся от остальных участниц Проекта, среди которых привлекательность скорее норма. Меня, кстати, это живо заинтересовало – наблюдая за другими девочками, я поймала себя на мысли, что мы все чем-то похожи независимо от расы и национальности. Улучшенная модель человека? Рай для нациста-евгеника?

– Привет, – сказала я как можно дружелюбнее. – Я кусаюсь только в полнолуние.

Где-то в голове послышалось недовольное фырканье моей фичи.

– Меня зовут Леди Лёд, но можешь называть меня просто Льдинкой, о’кей? – Я протянула ей руку.

– О’кей, – кивнула она, принимая мою ладонь. – А я Олга.

– Олга? – переспросила я. – А по-здешнему как?

Она уставилась на меня своими огромными глазами. Первый раз вижу такие чистые глаза. В полумраке комнаты (по ночам свет приглушали) казалось, что они даже светятся изнутри.

– Никак, – сказала она. – Олга.

А я думала – Незабудка. Впрочем, рысь предупреждала о странностях моей новой напарницы.

– Хорошо, Олга, – согласилась я. – Красивое имя. Русское?

– Чешское, – ответила она. – Мой отец чех, мать из Кроации. А у тебя есть имя?

Вообще-то Нинель считала, что в Проекте упоминать имена нежелательно, лучше обращаться по никам… Наверно, на чехов это правило не распространяется.

– Ты не поверишь, – сказала я, – но меня зовут Рания. Рания Ас Суад Ат-Тен.

– Почему я не должна верить?

– Потому что это имя подходит мне примерно так же, как рождественская гирлянда майскому дереву. Мои приемные родители – пакистанцы.

– А ты? – спросила Олга.

Я пожала плечами:

– Понятия не имею. Моя история – ложь, замешанная на обмане.

– Сожалею, – вздохнула она, и я почувствовала, что соседка говорит вполне искренне. – У меня в семье тоже все несладко, но, по крайней мере, я верю, что отец меня любит. И мама, по-своему.

– Тогда почему ты здесь? – удивилась я. Может, я чего-то не понимаю, но мне казалось, что здешний контингент – либо сироты, либо, как я, усыновленные.

– Отец пропал, – пояснила Олга, – от него уже год ни единой весточки. Тетушка говорит, что у него новый роман и я ему больше не нужна, а мама всегда в разъездах, я ее месяцами не вижу.

– Паршиво, – машинально сказала я и испугалась, что могу этим шокировать девушку, но та только кивнула:

– Да, и не говори. Наташа пыталась найти информацию про отца, но пока ничего не нарыла.

Наташа? Какая такая… а, еще один псевдоним Нинель, наверно. Интересно, как ее на самом деле зовут?

– Если отец опять женился, должны же были об этом хоть где-нибудь сообщить! Мой отец – Август Рекс.

Мне это имя ни о чем не говорило, и Олга объяснила:

– Неужели ты никогда не слышала? Август Рекс, лауреат «Оскара», режиссер-документалист. «Смерть на ладони», «Дети войны», «Наркоторговля: взгляд изнутри».

На миг у меня перед глазами появилась ехидная, как мне показалось, рожица моей рыси, затем в голове что-то щелкнуло, и в памяти всплыло нужное воспоминание…

Мы с моим тогдашним бойфрендом в его студии, на старом диване перед головизором, а перед нами в уютных креслах – манерный ведущий ток-шоу и мужчина лет сорока-пятидесяти. Мужчина хорош собой, он красив немодной ныне, мужественной красотой. Поверх глаз – едва заметные дорогие имплантаты, выполняющие роль очков, видоискателя робокамер и приемника изображения от беспилотного разведчика, – полезный, но очень дорогой девайс, имеющийся у топовых репортеров ведущих каналов и нескольких самых продвинутых режиссеров.

– Скажите, – спрашивает ведущий, – вам никогда не бывает страшно? Я понимаю, что вы не держите камеру, когда снимаете бой наркоторговцев с полицией или ребенка, играющего на минном поле, но вы ведь все равно рядом, на переднем крае…

– И часто куда ближе, чем вам по ту сторону голоканала кажется. – Мужчина улыбается, улыбка у него приятная. – Марк, радиус действия дроид-камер – семьсот ярдов, но я стараюсь находиться ближе. Считаю нечестным оставаться в безопасном месте, когда герои моих фильмов рискуют жизнью.

– Кто это? – спрашиваю я.

– Август Рекс, – отвечает мой бойфренд. – Охрененный дядька, я ходил на его «Смерть на ладони». В голотеатре, понятно, по гэвэ все не так, а там – реально, будто сам на войне побывал. Взрывы, ошметки мяса, кровища… а когда мне в ногу пуля попала…

– Какая пуля, что ты гонишь? – удивилась я.

– Так я ж был в голотеатре имени Елизаветы II, – пояснил бойфренд. – Там все эффекты, включая тактильные.

В ареале головизора как раз зашла речь об этом.

– Знаменитый момент с ранением, – спросил ведущий, – это ведь не спецэффект, то есть вы действительно…

– Я об этом тысячу раз говорил, – без тени раздражения ответил Август. – Я снимаю в «сенсорном мешке», и все, что вы чувствуете во время сеанса, – мои собственные переживания. Никаких спецэффектов! Шрам от той шрапнели могу продемонстрировать, равно как и два десятка других, полученных в процессе съемки.

– Зачем? – ужаснулся ведущий. – В смысле, вы ведь можете убрать все эти шрамы… Вы из естественников?

– Я не осуждаю точки зрения естественников и бодипозитивщиков, – ответил Август (я фыркнула), – но и не разделяю их. Как видите, я пользуюсь имплантатами, и если меня покалечит, моя страховка покроет расходы на восстановительную терапию…

– Легко рисковать здоровьем, когда у тебя в кармане восстановительная страховка, – сказала я, выключая гэвэ.

– Тебя когда-нибудь ранили? – спросил мой бойфренд. Я отрицательно покачала головой. – Вот, а его ранили, и я сам это почувствовал. В кино боль от ранения сильно смягчают, но даже после этого некоторые затребовали робоколяски, чтобы добраться до такси. Представляешь, что он чувствовал?

– Нет, – призналась я. – И не хочу. Пошли трахаться, ну его, этого Августа!

– Слышала, – сказала я. – Мой бывший был в восторге от фильмов твоего отца, а я, если честно, ни одного не видела. Теперь думаю – зря. Так ты считаешь, что просто так он сгинуть не мог?

– Да, – ответила Олга. – И если на чистоту, я согласилась участвовать в Проекте только для того, чтобы найти отца.

– Если понадобится моя помощь, можешь на меня рассчитывать. – Я говорила и слышала себя как будто со стороны. – Думаю, все будет хорошо, Олга.

– Правда? – спросила она, глядя мне в глаза, словно пытаясь проверить, не вру ли я.

– Правда, – подтвердила я, почувствовав прилив невероятной усталости. – А пока прости, но я посплю немного. Чет я устала…

Стоило мне смежить веки, как знакомый белый пейзаж с опушкой и рысь были к моим услугам.

– Ничего, что я тебя немного ускорила? – спросила рысь, выходя из-за сугроба.

– Ускорила? – переспросила я. – В каком смысле?

– В прямом, – ответила рысь. – Хотела с тобой пообщаться, а пока ты бодрствуешь, это затруднительно.

– Вот… – Пропущу тот эпитет, которым я наделила свое подсознание. Не самый приятный, к тому же нецензурный.

– Я не собака, потому ко мне это определение неприменимо, – заметила рысь. – Вот что хочу спросить: ты заметила, что у нее нет специализации?

– Ты хочешь сказать, у Олги нет сверхспособностей? – удивилась я.

Рысь облизнула нос:

– Выходит, что так.

– И что из этого? – спросила я. – Кураторы ошиблись?

– Не думаю, – ответила рысь. – Но тебе надо заняться ее опекой.

– Слушай, объясни мне одно: зачем мне ее опекать? – спросила я. – Во-первых, она сама уже взрослая…

– Не такая взрослая, – возразила фича. – Кроме того, она оказалась в чужом для себя мире, совершенно одна. Ты здесь дома и чувствуешь это, а она – нет.

– Ты не ответила, – с нажимом напомнила я. – Зачем мне ее опекать?

– А зачем ты вправила лапу коту? – парировала рысь. – Хватит прикидываться Харли Квин, ты не такая уж сволочь, какой пытаешься показаться.

– Я лучше тебя знаю, какая я. Будут мне всякие кошки-переростки советы давать!

– На то я и существую, – спокойно заявила фича. – Советовать, помогать, оберегать.

– Да-да, добрая волшебница, Эльберет Гилтониэль. Кстати, я тебе еще имя не придумала. Или оно у тебя есть?

– До сего момента не было, – ответила рысь. – Но Арвен мне нравится. Подходит.

– Читать мысли нечестно, – сказала я, понимая, что, когда проснусь, поступлю так, как посоветовала моя фича. Просто потому, что мне этого захотелось.

– Я не могу их не читать, – парировала новонареченная Арвен. – Поплачь и смирись.

– Не дождешься, – заявила я, проваливаясь в сон без сновидений.