Тринадцать месяцев спустя

В ванной после слива воды остаются маленькие камешки, черные и коричневые. Иногда они впиваются в кожу ног, и я их чувствую, когда надеваю туфли. Но сейчас я их замечаю и слежу, когда они исчезнут в сливном отверстии.

После ванны я выхожу из дома позвонить. Говорю тихо, поднеся мобильник ко рту, потому что окно в комнате Тэда открыто, и он может услышать. Ожидая ответа Майкла, я наблюдаю за черным паучком. Он свешивается на паутинке с садовой стены, качаясь, как маятник. Маленькая блестящая бусинка.

Майкл слышит мой голос и удивленно спрашивает:

– Что-то случилось?

– Тэд еще здесь, – говорю я, пальцем отталкивая паучка к стене. Он стукается о камень.

– Понятно.

– Он приехал больной, так что…

– Тебе пришлось за ним ухаживать, – заканчивает Майкл.

– Он рассказал кое-что о Наоми, чего я не знала. Оказывается, она воровала в больнице лекарства.

Несколько секунд он молчит, потом снова тихо произносит:

– Понятно.

– Это когда она летом работала в лаборатории Тэда. Однажды забыла сумку, и он нашел там флакончики с кетамином, – говорить мне было трудно, не хватало дыхания.

– Почему он так долго молчал?

– Говорит, что рассказал тогда полицейским, но они, видимо, не обратили внимания.

Паук торопливо ползет по камню, ищет, где спрятаться.

– Но тебе он об этом не рассказал.

– Не хотел нагружать меня фактами, не относящимися к делу.

– Значит, кетамин? – спрашивает Майкл, помолчав пару секунд.

В этот момент все пространство деревни заполняет размеренный звон утренних церковных колоколов. Эти звуки напоминают мне о том, что существует мир, где светит солнце, люди отдыхают среди аккуратно подстриженных лужаек и собираются на воскресные трапезы.

– Тэд использовал его для анестезии подопытным крысам. Наоми имела к нему доступ. Он ей доверял.

Паук исчез. Должно быть, я пропустила момент, когда он нырнул в щель между камнями.

– У наркоторговцев кетамин сейчас в большом ходу, – медленно произносит Майкл.

– Но Наоми этим не занималась. Только Эд.

– Я постараюсь выявить пользователей, – продолжает Майкл, не обращая внимания на мои слова.

– Каких пользователей? Тэд сказал, что она взяла только несколько флакончиков для приятелей.

– Можно не сомневаться, что это не школьники. Думаю, ее приятели намного старше. Жаль, что теперь уже мы не можем проверить ее контакты.

Услышав последнее слово, я вздрагиваю. Обычно врачи употребляют его по отношению к половым партнерам пациентов, подхвативших хламидию, гонорею или что-то похуже. Неизвестным, способным заразить отвратительной болезнью.

– По крайней мере теперь мы знаем, что означает буква «К» в ее дневнике, – говорит Майкл.

А я-то думала, что это сокращение от курсовой работы. Боже, какая наивность!

– Я выезжаю к тебе, – заканчивает Майкл. – Буду через два часа. Надо поговорить с Тэдом.

– Жду, – отвечаю я. Хочу сказать еще что-то значительное, теплое, но не нахожу нужных слов. И просто добавляю: – Насчет нас он не знает.

– Ему не обязательно все знать.

И не только ему. Если о нашей связи станет известно, то Майкла могут отстранить от дела или вообще уволить. Я об этом боюсь даже думать.

Закончив разговор, я опираюсь рукой о стену. Она холодная и шершавая. В темных трещинах, наверное, полно пауков, которые редко вылазят на поверхность. По дороге в коттедж мои ноги оставляют на покрытой снегом траве четкие следы. Судя по рассвету, день сегодня должен быть солнечный. Я выпускаю Берти. Он бегает кругами по саду, как щенок, катается в траве.

На кухне Тэд варит кофе. Он теперь не такой, каким приехал. Посвежел и, кажется, даже немного поправился. На стуле рядом приготовлено пальто, у его ног – небольшой чемодан. Встретившись со мной взглядом, он отводит глаза, как провинившийся ребенок. Затем протягивает мне кружку кофе, берет свою и произносит, поспешно, словно боясь, что я его прерву:

– Она тебя любила.

А вот это зря. Мне совсем не нужно слышать от него такое. Я обхватываю ладонями кружку и прислоняюсь спиной к стене. В окно светит солнце, делая заметными пыль и пятна на полу.

– Я много раз поступал неправильно, – продолжает Тэд с небольшой запинкой.

– Как именно? – я достаю из буфета овсянку, насыпаю в кастрюльку.

В моей жизни многое тоже было неправильно. Много бесплодных ожиданий, чего-то очевидного, что я не замечала.

– Мало бывал дома, – отвечает он. – Вечно занят…

Надо же, как для него все просто. Разве Наоми пропала, потому что он был вечно занят? А остальное, что он делал или не делал, не важно?

– Ты подавал ей дурной пример, – я заливаю овсянку водой, и руки у меня подрагивают от злости. – И она, видно, решила, что можно ни с кем из нас не считаться.

Тэд слегка пожимает плечами.

– Если ты имеешь в виду Бет, так я еще раз говорю: Наоми о ней не знала. Я был осторожен. – Он молчит, затем добавляет, будто это как-то связано с его предыдущими словами: – И между нами действительно все кончено. – Он подходит, смотрит через мое плечо в кастрюльку. – Добавь молока. Будет лучше.

– Скоро приедет Майкл, – я отступаю назад и добавляю в кастрюльку еще полчашки воды.

Он хмурится.

– У меня завтра несколько операций и нужно ехать – осмотреть пациентов. А после, я думал, мы могли бы…

– Мы говорили по телефону, – сообщаю я, помешивая кашу. На него не смотрю. – Его насторожил случай с кетамином.

Я накладываю овсянку в тарелку и ставлю перед ним.

– Раз так, я подожду, – произносит он, глядя на меня.

В воздухе чувствуется напряжение, которое создают непроизнесенные слова.

– Пойду немного поработаю, – говорю я и выхожу из кухни, закрыв за собой дверь.

В это время года нужные мне цвета подбирать очень сложно. Я решила выйти за калитку, может, что-нибудь разгляжу в живой изгороди. Но далеко идти не приходится. Прямо у ворот мой рукав цепляется за стебель розы с замерзшим бутоном. Я отцепляюсь, и бутон оказывается у меня в руке.

В пристройке он немедленно отображается на плотной белой бумаге. Лепестки темные, туго закрученные, на краях чуть отвернуты, так что виден следующий слой – розовато-лиловый. Дивный контраст в соседстве с темно-коричневым. Вначале я кладу розовую краску, затем покрываю ее черной и достигаю нужного эффекта – глянцевого пепельного.

Тринадцать месяцев назад все вокруг нее было прочным и надежным. Дом, школа, приятели. Но теперь я знаю, что за пределами этого круга таилась опасность. Кто-то ждал, когда она сойдет с дороги в тень. Какой-то один человек. Контакт.

Я пытаюсь сосредоточиться на рисунке, слежу за точной передачей формы. Этот похититель не должен ее погубить, если любит.

Дверь со скрипом отворяется.

– Привет! – Майкл в куртке, шея замотана шарфом, в руке ключи от машины. Он догадался, что я здесь, и прошел прямо сюда.

Я касаюсь пальцами его лица.

– Я так соскучилась.

Он прижимает губы к моей руке.

– У тебя усталый вид. Я не приезжал, думал, у тебя сыновья.

– Они уехали несколько дней назад. Пойдем в дом, иначе Тэд явится сюда.

Мы входим. Тэд разложил на стойке ножи, как в операционной. Рядом кучки аккуратно нарезанного лука, пастернака, специй. Сейчас он быстрыми умелыми движениями крошит зеленые стебли петрушки. Пальто и чемодана не видно.

– Вот, собрался приготовить что-нибудь, насыщенное витаминами, – говорит он, обращаясь к Майклу, после обмена рукопожатиями. – Она ухаживала за мной, теперь моя очередь. – Он перекладывает нарезанное на сковороду.

Майкл направляется в гостиную.

– Прошу пройти сюда.

Тэд ставит сковороду на маленький огонь и садится рядом со мной, положив руку на спинку дивана. Я чуть отодвигаюсь. Майкл занимает кресло напротив. Наклоняется вперед с деловым профессиональным видом. Смотрит на нас.

– Узнав от Дженни о случае с кетамином, я запросил в базе данных список всех известных продавцов и потребителей кетамина в стране. А также других преступников, близких к этой сфере.

Что за преступники? Похитители, насильники и убийцы? Я бросаю взгляд на Тэда – как он это воспринимает? Но Тэд сидит, опустив голову. Слушает.

Тем временем Майкл продолжает:

– Вот списки. В Бристоле с кетамином связано около сотни человек. Посмотрите, может, здесь есть кто-то знакомый.

– Не понимаю, как у нас могут оказаться такие знакомые? – удивляется Тэд.

– Может быть, Наоми обронила мимоходом какую-то фамилию, или это приятель приятеля кого-то из ваших сыновей.

– Сомневаюсь, чтобы наши дети общались с наркодилерами, – с вызовом произносит Тэд.

– Ты забыл про Эда? – говорю я, повысив голос. – И Наоми тоже уличили в воровстве именно кетамина. Поэтому не исключено, что они имели контакты с такого рода людьми.

Все молчат. Тэд убирает руку со спинки дивана. Майкл перебирает списки, затем протягивает нам одинаковые листки.

– Посмотрите, вдруг узнаете одну из фамилий.

Я читаю: Том Эббот, Джозеф Акерман, Сайлас Ахмад, Джейк Остин, Майк Бейкер… Нет, никого не знаю. С одной стороны, это хорошо, а с другой – скверно. Потому что мы опять стоим на месте.

Тэд отрицательно качает головой.

– Извините, но в памяти ничто не всплывает.

– У меня есть список подлиннее, охватывающий юго-запад, – Майкл достает из кейса еще бумаги.

Тэд начинает читать новый список, быстро переворачивая листы. Но я знаю: знакомую фамилию он не пропустит. Тэд всегда читал быстро, выделяя в тексте главное. А я читаю и перечитываю, поглядывая на Майкла. Он не поднимает глаз, углубившись в свои бумаги. Наверняка устал. Утром после моего звонка посидел за компьютером, распечатал списки, потом два часа ехал на машине в Дорсет. О чем он думал, глядя на дорогу?

Тэд прочел новый список раньше меня. Вернул Майклу и, пожав плечами, отправился на кухню, где принялся шумно открывать ящики. Я продолжаю читать, внимательно вглядываюсь в каждую фамилию. Ничего знакомого.

Майкл подходит, кладет руку мне на плечо. На кухне гудит овощерезка, замолкает, затем гудит снова. Тепло руки Майкла жжет тело. Я закрываю глаза, а он возвращается к своему портфелю и вытаскивает два толстые пачки.

– Это списки по стране.

– Ничего себе, – говорит Тэд, появившийся с подносом, на котором стоят дымящиеся пиалы с супом. – Вы широко забросили сеть.

Майкл берет пиалу, делает несколько глотков.

– Спасибо. Думаю, вы в своей работе тоже изучаете все возможности, когда не можете выявить причину болезни. Разные анализы, томография. Вот и у детективов так же.

Тэд кивает.

– Вы совершенно правы. Иногда какая-то на первый взгляд совершенно незначительная информация меняет дело. Вы обнаруживаете, что у пациента головные боли возникают как-то по-особенному, или выявляется незначительный электролитный дисбаланс, или что-то не так на снимке – и все, диагноз готов.

Суп острый и горячий. Тэд хорошо готовит. На секунду я представляю себе Бет – такой, какая она существует в моем воображении. Она стоит раскрасневшаяся у плиты, варит суп. Тэд наклоняется посмотреть и целует ее в шею. Шрифт списков мелкий, буквы расплываются. Я иду в пристройку за очками, в которых теперь работаю за мольбертом, особенно вблизи. Когда возвращаюсь, Майкл встает, чтобы включить свет.

Тэд улыбается.

– Я и не знал, что моя жена начала носить очки. Тебе они идут.

Я сажусь напротив него, на стул рядом с Майклом. Майкл дает нам каждому по пачке.

– Это список по стране. Если наркоманы замешаны еще в чем-то противозаконном, у фамилии стоит звездочка. Список охватывает Шотландию, Северную Англию, центральные графства, Восточную Англию, Уэльс и юг, включая Лондон.

– Так тут, наверное, тысячи фамилий, – говорит Тэд.

Но тысячу мне читать не пришлось. На втором листе внизу со звездочкой у фамилии значился Йошка Джонс. Я вздрагиваю, как от удара.

– У него был валлийский выговор. Мне это показалось странным.

– У кого? – Майкл встает из кресла, наклоняется ко мне. – И что вам показалось странным?

По голосу я чувствую, что он волнуется.

– Странно, потому что житель Уэльса не может носить имя Йошка.

Майкл просматривает список и быстро находит нужную строчку.

– Йошка Джонс. Вы его знаете?

– Помню, у меня на приеме был молодой человек, его звали Йошка.

Я прикрываю глаза и вижу его. Сильные руки, гибкое крепкое тело, темные волосы, высокие скулы. Затем картинка меняется, и передо мной возникают написанные почерком Наоми буквы XYZ. Буква Y спрятана между X и Z и выделена красным, с небольшим сердечком сверху. Он, наверное, предупредил ее никогда и нигде не писать его имя.

– И что собой представляет этот Йошка? – спрашивает Майкл.

– В том-то и дело, что не могу вспомнить.

– Почему? Он мало говорил? Был груб? – вопросы из Майкла вылетают стремительно, как пули.

– Напротив, обаятелен.

– Попытайтесь вспомнить, что он говорил. – Майкл смотрит на меня с надеждой. Тэд обреченно качает головой. Он не верит, что мне удастся что-то вспомнить.

Я поворачиваюсь к Майклу:

– Помню какие-то крупицы. Это было больше года назад.

Когда он вошел, я не заметила у него никаких признаков заболевания. Это легко определить по глазам и цвету лица. Сидит, улыбается. Цвет лица такой, что любой позавидует. Под левым глазом я заметила у него небольшой шрам, но вообще лицо чистое, худое. Глаза красивые. Карие, внимательные. Зачем он приходил, я так и не поняла.

– Напишите, что он говорил, – Майкл достает из кейса чистый лист бумаги, уже прикрепленный зажимом к деревянной дощечке. Роется в кармане, достает ручку – она у него всегда при себе. – Это очень важно.

– Слово в слово?

– Да. Вы удивитесь, как заработает ваша память, когда начнете записывать. Попробуйте, – он ободряюще улыбается, как будто это просто – вспомнить, как прошел прием пациента, длившийся семь минут и происходивший больше года назад.

Это было второго ноября. Я запомнила число, потому что после него вошла Джейд.

Я вывожу на листе дату: «2 ноября 2009» и задумываюсь. Какой была моя первая фраза. Наверное: «На что жалуетесь?» или «Я вас слушаю». Что-то вроде этого. Помню, я спешила, потому что прием предыдущих пациентов затянулся. Он положил руку на стол. Это я тоже запомнила, потому что обычно пациенты так не делают. Стол – моя территория. Рука Йошки оказалась близко к моей, и я была вынуждена отодвинуться. Это походило на какое-то противостояние, в котором он победил.

На мой вопрос Йошка ответил незамедлительно: «Болит поясница, это у меня наследственное».

Такого рода заболевания не бывают наследственными, но я оставила это без комментариев. Хотя, мне кажется, он их ожидал.

Потом я спросила: «И чем, по-вашему, это вызвано?»

Некоторым пациентам такой вопрос не нравится. Они считают, что доктор должен знать все, но Йошка не возражал. Похоже, ответ он подготовил заранее: «Перенапрягся, наверное. Долго носил на руках маленькую сестренку. Она любит кататься у меня на спине. Но девочка растет и становится тяжелой».

Помню, что мой совет спустить девочку на пол, чтобы она ходила сама, Йошка воспринял с недовольством. Думаю, он из тех людей, которые не любят, когда им советуют, особенно женщины.

При осмотре я обнаружила у него признаки люмбаго и выписала рецепт. Прощаясь, он все время улыбался и кивал. Я тоже улыбалась в ответ, довольная, что заболевание у него не тяжелое.

Майкл быстро просматривает мои записи. Тэд встает и читает через его плечо.

– Ну как? – спрашиваю я.

– Посмотрим, – Майкл кладет листок в папку. – Может быть, это тот самый Йошка из списка, хотя это совсем не обязательно.

– Человек пришел на прием к врачу, – подает голос Тэд и снова начинает тереть правую бровь. – Не понимаю, как это может быть связано с Наоми.

– Попробую найти в базе данных его фотографию, – продолжает Майкл. – Если удастся, перешлю ее вам.

– И что потом? – спрашиваю я, чувствуя, как только что зародившаяся надежда угасает. – Предположим, Йошка, который был у меня, и торговец кетамином из базы данных – один и тот же человек. Что это нам дает? – Красная буква Y из дневника исчезает вместе с сердечком.

– Пока неясно, – Майкл улыбается. – Но тут важна каждая мелочь. Помните, я говорил: расследуя сложное дело, не надо торопиться. Сделали один маленький шаг – осмотрелись. Потом следующий. Только так можно получить результат.

Позже вечером я снова вспоминаю его слова. Он произнес их через одиннадцать дней после ее пропажи, когда я уже потеряла всякую надежду.

Одиннадцать дней спустя

Майкл остановил джип на опушке леса недалеко от желто-синего полицейского автомобиля. Хмурое небо недавно разразилось дождем, и фары машин были включены. Сквозь капли на ветровом стекле я смотрела, как он и двое полицейских нагнулись под заградительной лентой и двинулись в глубь леса по вязкой дорожке.

Хорошо, что Тэд был на дежурстве, иначе бы нам сейчас пришлось сидеть тут рядом, ожидая возвращения Майкла. Да ему и не обязательно было сюда ехать. Это меня мучило неизъяснимое желание побывать на месте, где находилась Наоми после исчезновения.

Вскоре Майкл вернулся, принеся с собой сырость леса. Лицо у него было мрачное.

– Фургончик бросили в рощице у подножия холма. Вон там, – он кивнул в сторону леса и крепко сжал руль, глядя перед собой.

– И что? – робко спросила я.

Майкл снял руку с руля и положил на мои пальцы.

– Фургончик сожгли.

Мне очень хотелось, чтобы Майкл не убирал руку, но он завел джип и медленно двинулся к лесной дорожке. Полицейские приподняли ленту, дав нам проехать.

Все время, пока джип двигался по неровной дорожке, я повторяла ее имя, как мантру. Вот и та самая рощица.

Майкл остановил машину и вышел. Я последовала за ним. Дождь перестал, но воздух был пронизывающе сырой и холодный. Пахло мокрой травой. Когда двигатель перестал работать, тишину нарушало лишь карканье кружащих высоко вверху ворон. С ветвей деревьев стекала вода. Мы прошли чуть дальше, утопая ногами в рыхлом грунте и опавших листьях, и встали у натянутой между деревьями полицейской ленты.

Фургончик я увидела не сразу. Он стоял под сосной, упираясь капотом в ствол. Нижние ветви дерева обгорели. Окон нет, крыша почернела. Краска сохранилась только в двух или трех местах. Номерной знак отсутствовал.

Я подошла к автомобилю с противоположной стороны от топливного бака, которая обгорела меньше.

– Майкл, можно заглянуть внутрь?

Он кивнул и подал мне синие резиновые перчатки. Я с трудом натянула их на мокрые руки и наклонилась. Дверца, разумеется, отсутствовала. От сидений остались только пружины. Я сунула руку в углубление, где находилась автомагнитола. Сзади тоже были одни пружины и какие-то провода. Под передним сиденьем собралась большая лужа черной воды. Не такая глубокая, чтобы там могло быть что-то спрятано.

– Почему его бросили здесь, так далеко от шоссе? Куда они могли отсюда пойти?

Майкл пожал плечами:

– Не знаю. Извините, я отойду позвонить.

Он скрылся за деревьями, а я стояла, пытаясь представить себе, как это место будет выглядеть весной. Солнце, цветут колокольчики и фиалки, всюду зелень.

Снова пошел дождь. Вначале я его услышала, потому что листья не пропускали влагу. Небо заметно потемнело. Можно представить, каково здесь ночью.

Вернулся Майкл.

– Нам нужно идти. Скоро сюда прибудет бригада, отвезут фургончик на экспертизу.

Я постояла еще несколько секунд, размышляя. И что мы в результате узнали, что могло бы нас приблизить к Наоми? Вот сгоревший автомобиль. Но где доказательства, что она села именно в него?

– Майкл, разве эти останки автомобиля как-то продвинули нас вперед?

Он на секунду сжал мою руку.

– Вот тут вы ошибаетесь, Дженни. Мы все время движемся вперед, но только мелкими шажками. Мне они заметны, потому что я подготовлен, а вам – нет. Но поверьте, в конце концов мы обязательно придем к цели.

Но мелкие шажки – это же очень долго. Смогу ли я столько ждать?

– И что дальше? – спросила я.

– Фургончик отвезут в гараж управления полиции в Портисхеде для проведения криминалистической экспертизы. Его тщательно осмотрят и выявят все сколько-нибудь полезное для расследования.

Выйдя из леса, я посмотрела вдаль. Слева в сумраке были видны огни нового моста через Северн.

– Вон там находится Уэльс, – сказал Майкл, показывая на холмы на другой стороне реки.

Казалось, до них очень близко. Рукой подать.