Тринадцать месяцев спустя

Тридцатого декабря, устав скучать по Майклу, я решила совершить прогулку на Голден-Кэп. Оттуда в обе стороны открывается прекрасный вид на побережье. Летом там пахнет можжевельником, а сейчас воздух будет напоен соленой свежестью. Можно поискать нужные цвета, хотя для серьезной работы придется дождаться тепла. Но все равно есть надежда найти какие-нибудь интересные ветви.

Мы с Берти выходим в семь. В деревне тишина, огни только в нескольких окнах. Ночь еще не отошла достаточно далеко. Коттеджи окутаны туманными тенями. Я осторожно ступаю, стараюсь не разбудить тех, кто еще спит. Пусть еще поспят. Но из переулка доносятся шаги. Кто-то идет нетвердой усталой походкой. Может, это фермерша возвращается домой после дойки или рыбак идет с утренним уловом.

Из-за угла появляется высокий худой мужчина. Он согнулся, лицо в полумраке разглядеть невозможно. Но через несколько секунд я узнаю Тэда. Он выглядит утомленным, словно несколько миль шел пешком.

Я забыла, что он прислал сообщение, и, неожиданно встретив его здесь, чувствую неловкость. Мы вполне могли разминуться. Он дошел бы до коттеджа, обнаружил, что тот заперт, и повернул бы обратно. Я опираюсь рукой о садовую стену, в тусклом утреннем свете шершавые влажные камни почти не видны. И он меня не видит, но должен слышать биение моего сердца, которое, кажется, гремит как колокол. Наверное, не слышит, потому что проходит мимо. Я задерживаю дыхание, но Берти рвется к нему, виляя хвостом. Тэд наклоняется, возможно удивленный тем, как этот пес похож на Берти, но затем, осознав, что это и есть Берти, быстро поднимает глаза, видит меня и радостно произносит мое имя. Затем идет ко мне, но я инстинктивно отступаю. Смотрю не на него, а дальше, на увитую плющом садовую стену. Он говорит, что оставил автомобиль на стоянке у паба. Не захотел будить людей шумом мотора. Мы идем к коттеджу. Берти семенит между нами, то и дело поднимая к Тэду голову.

На кухне он долго сидит за столом в пальто, как гость, который не собирается долго задерживаться. Я варю кофе, ставлю перед ним чашку и отхожу назад. Его присутствие кажется мне странным.

– Если бы я не заметил тебя у стены, ты бы прошла мимо? – спрашивает он медленно и устало. Под глазами у него я вижу лиловые круги. Волосы поседели и поредели. Густая щетина, как будто он отращивает бороду.

Я молчу. Все эти недели и месяцы после ухода Наоми я ждала его, а он проходил мимо, спеша к другой женщине.

– Не надо отвечать… не надо. – Тэд пожимает плечами и берет в ладони чашку, роняя несколько капель на скатерть. – Ты, я вижу, в порядке… ну, в том смысле, что здесь у тебя… – он замолкает.

– Да, я в порядке.

– Выглядишь замечательно. В самом деле, – кажется, он удивлен.

– Спасибо.

– Ты похорошела.

– Спасибо, – повторяю я. Если моя внешность стала лучше, то только благодаря Майклу. Но пока я не хочу говорить ему об этом.

– Как мальчики? – он ерзает на стуле, словно устраиваясь поудобнее. – Как прошло Рождество?

– У них все замечательно, – мое сердце все еще колотится, но я не хочу, чтобы он это заметил.

– Я по ним соскучился, хотя с Эдом виделся не так давно.

Это когда он приезжал к нему с Бет. И, наверное, не в первый раз.

– Как Тео?

– Прекрасно.

– Жаль, что мне не удалось провести с ними Рождество.

Похоже, он спал в рубашке. Она мятая. И почему бы ему не пожалеть о том, что нагромоздил столько лжи?

– Ты, конечно, думаешь о Наоми, – резко произносит он. – Все время, не сомневаюсь.

Я отворачиваюсь к окну. Смотреть на него нет сил.

– И я тоже думаю о ней постоянно. – По его небритым щекам текут слезы. – Вспоминаю ее маленькую. Какие у нашей девочки были нежные ручки. Она трогала мои щеки и вскрикивала, притворяясь, что ее колет щетина. А потом я притворялся, что перевязываю ей ладошки. – Теперь у него текло из носа. Он понижает голос, и мне приходится наклониться, чтобы расслышать. – Она видится мне повсюду. Один раз в Кейптауне по дороге из отеля в больницу я увидел ее впереди и шел следом до самого сада. У этой девушки все было, как у нее. И фигура, и походка. Походка в особенности. – Он улыбается. – Помнишь, как она чуть пританцовывала, будто идти для нее огромное удовольствие?

– Да, но все это в прошлом.

– Что?

– Все.

– Что все? Зачем так говорить? – он сжимает кулак и несильно ударяет по столу. – Зачем сдаваться? Мы ее найдем, – он встает. – Я наделал столько ошибок.

– Тэд, не надо сейчас. Уже поздно.

– Извини, – он стоит слегка покачиваясь, словно пьяный, но алкоголем от него не пахнет. Глаза закрыты. Говорит неразборчиво: – Мне нужно поспать. В самолете не удалось. Все ночь ехал. Мне надо прилечь… я могу остаться?

Я готовлю ему ванну, затем провожаю в свободную комнату. Он оглядывает стены, которые Дэн покрасил в цвет слоновой кости, шторы в серо-голубую полоску, каминную решетку, украшенную лакированными еловыми шишками. Затем останавливает взгляд на стоящей на прикроватном столике чашке без ручки, наполненной найденными на берегу стекляшками, и со вздохом снимает пальто. Кладет его на плетеное кресло у окна.

– Замечательно. У тебя получилось. Не знаю что, но это здорово, – он садится на кровать и сразу с шумным вздохом падает на бок. И почти мгновенно засыпает. Дыхание его становится глубоким и ровным.

Я развязываю ему шнурки, стягиваю ботинки. Он на мгновение пробуждается:

– Останься. Ложись рядом.

Я закрываю за собой дверь, сливаю в ванной воду. Затем спускаюсь на кухню и медленно снимаю одежду, которую надела для похода на Голден-Кэп. За окном уже совсем светло, но пошел дождь. Так что получить удовольствие от прогулки мне бы все равно не удалось. Я расшнуровываю и снимаю туристские ботинки. Берти кладет на мои ноги свою тяжелую голову. Ему нравятся мои шерстяные носки.

Восемь дней спустя

Тэд пришел, как всегда, поздно. Под глазами круги, одежда помята – наверное, одевался второпях после операции. Я была рада его видеть. Он сказал, что с Бет все получилось случайно и только один раз. И я ему поверила, потому что он был мне нужен. Потому что одной с этой бедой было не справиться.

Тэд молча подошел к плите, где стояла подогретая для него еда. Но мясо уже подсохло, а картошка сморщилась.

– Давай я сделаю тебе омлет.

– Не надо, – он взял из буфета бутылку вина, налил два бокала и тяжело опустился на стул. – Извини, что не позвонил. Оперировал весь день. Где мальчики?

– Насчет Тео не знаю, а Эд спит.

– Так рано?

– Он сильно устает, пусть отоспится. Аня не может убраться в его комнате, потому что он поздно встает, – я помолчала. – Приходил Майкл. Мы разговаривали с Гарольдом Муром, и он…

– Кто такой этот Гарольд Мур?

Я напомнила, что это наш сосед, затем рассказала о голубом фургоне у театра.

Тэд кивнул.

– Мне кажется, я видел там голубой автомобиль, может быть, это был фургон. Один или два раза, – он пожал плечами. – Думаю, скоро выяснится, что это машина кого-то из служащих театра. В любом случае на свидетельство дауна особо полагаться не стоит.

– Но Гарольд мог увидеть что-то важное. Он очень волновался, когда показывал свои рисунки.

Тэд молча ел.

– Майкл воспринял его слова серьезно, – продолжала я.

– Ну, допустим, у театра стоял голубой автомобиль. Что дальше?

– А дальше… вот, у меня есть схема. Посмотри, может, что-нибудь добавишь.

Тэд отодвинул пустую тарелку, начал рассматривать мои круги. Семья. Школа. Соседи. Театр.

– Тут нужен еще круг. Враги и недоброжелатели.

– Откуда у пятнадцатилетней девочки враги?

– Не у нее. У нас.

– Но я подозревала отца Джейд и даже мужа Ани. Они тут ни при чем, – я посмотрела на него. – Ты думаешь, у нас есть враги?

Тэд грустно усмехнулся.

– Моему ассистенту однажды прокололи шины. Он тоже удивлялся, откуда у него взялись недоброжелатели. Я хочу сказать, у докторов такая жизнь: где-нибудь ошибешься – и все, на тебя затаили обиду.

– Боже… – у меня на глаза навернулись слезы.

Тэд подошел, и я снова ощутила знакомый аромат.

– Вспоминается лето.

– Что? – он отстранился и посмотрел мне в глаза.

– От тебя пахнет лавандой. Но не думай, запах мне нравится, – я взяла его руку. Мы уже несколько дней не прикасались друг к другу.

Он высвободил ее и, погладив мою спину, снова всмотрелся в круги.

– Это ароматизатор, которым сестры опрыскивают комнаты после операции. Наверное, дорогой.

– Кстати, ты в последнее время давал мальчикам наличные?

– Нет, а в чем дело? – удивился Тэд, доставая из кармана мобильный.

– Я видела у Эда деньги.

Он поморщился.

– Не знаю, откуда они взялись. Мой банк перечисляет им деньги на карточки. Так что никаких наличных. Теперь извини, мне нужно позвонить ассистенту, чтобы он подобрал снимки для завтрашней операции.

Я так устала, что думать ни о чем не хотелось. Ладно, о деньгах у Эда спрошу утром. Тэд лег в постель. Когда я пришла, он уже спал. А вот я долго лежала, пытаясь представить, кто бы мог затаить на нас злобу. Ничего путного в голову не приходило.

Девять дней спустя

За завтраком Эд нервничал. Накладывая себе в миску овсянку, одну ложку вывалил на стол.

– Мама, что ты делала в моей комнате?

– Ты заснул, даже не сняв ботинки, – ответила я. – Кстати, что это у тебя за деньги?

– Не твое дело, – буркнул он и, проглотив кашу, добавил: – У нас в понедельник благотворительный вечер в гребной секции, после соревнований. А я казначей.

Теперь стало понятно, почему он так устает и поздно приходит. Перетренировался.

Тэд еще спал наверху, операции по субботам начинались позднее, а я, проводив Эда, беспокойно заходила по кухне. Потом позвонила Майклу. Он сказал, что у всех служащих театра есть алиби.

– И что дальше?

– Попробуем реконструировать события вечера четверга. Если появится что-то новое, я дам вам знать.

Значит, какая-то девочка будет выступать в роли моей дочери. Сядет у театра в голубой фургончик примерно в десять тридцать вечера, а потом, когда съемка закончится, выйдет и отправится домой. На это я смотреть не буду.

Позвонил Фрэнк – ответил на оставленное сообщение. Сказал, что я могу начать работу в клинике, если уверена в себе. Как всегда, в начале декабря – большой наплыв пациентов. В основном с простудой. Могу ли я выйти послезавтра?

Одиннадцать дней спустя

Я не садилась за руль много дней, но руки и ноги все помнили. В моем кабинете было чисто, на столе полный порядок. Я достала из сумки стетоскоп и ауроскоп, рядом положила блокнот с бланками рецептов. Вошла Линн, мы обнялись.

– Первый день самый трудный. Держитесь. Если что-то понадобится, я рядом, – она вышла, вытирая ладонью глаза.

Потом пришла Джо с чашкой чая. Поцеловала меня.

– На сегодня мы записали к вам легких пациентов, так что все в порядке.

Первым был худенький мальчик лет шести. Челка, большие карие глаза. Его мама в голубом сари молча сидела неподалеку. Мальчик на хорошем английском сказал, что у него болит горло. Да, воспаление, к тому же повышенная температура. Когда они ушли, я обнаружила, что в эти минуты боль у меня внутри, кажется, чуть ослабла. Глотнув горячего чая, я пригласила следующего пациента. Невысокая сухая женщина с опущенными плечами жаловалась на плохой сон, аппетит и отсутствие интереса к жизни. Я осмотрела ее, назначила анализы и отпустила. Потом были еще тринадцать пациентов. Последним вошел молодой строитель, у которого стреляло в ухе. Тут выяснилось, что в моем ауроскопе слабый луч и надо сменить батарейки. Я раскрыла в сумке отделение, где сверху в специальных ячейках из губчатой резины обычно стояли стеклянные флакончики с морфином и петидином. Там же – жидкий нурофен и противорвотные средства. У меня мелькнула мысль проверить, не просрочены ли они. Однако ни одного флакончика с морфином не оказалось. Все ячейки были пустые.

Неужели я выбросила их и забыла? Этого не может быть. Пытаясь унять нарастающую панику, я раскрыла сумку шире и ужаснулась. Пропали и другие лекарства. Ко-кодамол, тазепам. Наверное, я их где-то забыла. Может быть, на столе в доме какого-нибудь пациента во время посещения? Господи, а если они попадут в руки ребенку?

Но надо было продолжать работу. Я нашла батарейки, вставила в прибор, проверила ухо пациента, выписала назначения. И все как в тумане. Нет, лекарства у меня дома. Где же им еще быть! Наверное, я наводила порядок в сумке, выложила и забыла. Потом Аня положила лекарства в медицинский шкаф. Проверю дома.

Вернувшись домой, я зашла на кухню и встала, прислонившись спиной к стене. Вспомнила, как одиннадцать дней назад, вот так же придя с работы, застала дочку танцующей в наушниках. Живую и веселую. Мне хотелось лечь на пол и зарыдать.

Но я взяла себя в руки. Наоми нужно, чтобы я была сильной. Вот сегодня провела прием. Все нормально. А то, что поиски пока еще ничего не дали… Так надо подождать. Все должно проясниться, обязательно. Не может девочка вот так взять и исчезнуть без следа.

В медицинском шкафу лекарств из моей сумки не было. Я искала в шкафах в ванной комнате, на кухне. Посмотрела везде, даже в кладовке среди собачьего корма и под раковиной. Ничего. Положила руку на выглаженное белье, которое оставила Аня, и увидела, что она дрожит. Белье было сложено стопкой, рядом – кучка выстиранных и скрученных попарно носков. Я взяла носки и медленно пошла наверх.

Может, от случившегося у меня нарушилась память? Может, я выбросила просроченные лекарства в мусорный бак и забыла? А заявку оставила, и они готовы для меня в клинике.

Я повесила в ванной комнате чистые полотенца. Рюкзак Эда с принадлежностями для гребли по-прежнему стоял на полу. Он его забыл? Но как это возможно, если именно сегодня у них соревнования, а потом благотворительный вечер? Я вытащила мобильный, села на кровать и набрала его номер. Сработал автоответчик. Должно быть, он на уроке. Я позвонила в школу, попросила соединить меня со спортивным центром. Поговорю с кем-нибудь из тренеров, предложу привезти рюкзак. Ведь у Эда нет времени зайти домой.

– Вы сказали, благотворительный вечер?

– Да, сегодня, – по тону тренера я поняла, что он удивлен. – Я могу привезти рюкзак, только скажите куда.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, миссис Малколм.

– Мой сын забыл дома рюкзак, а у него сегодня важные соревнования и…

– Боюсь, миссис Малколм, что ваш сын забыл также и то, что у нас в этом семестре вообще нет тренировок по гребле. Они будут в следующем. – На том конце линии я услышала, как тренер смеется.

– В таком случае прошу прощения, – я нажала кнопку отбоя.

В руке у меня по-прежнему были носки Эда. Почему он врет? И чем занимался, когда уходил на тренировки по гребле? Я открыла верхний ящик комода. Здесь тоже полно носков. Может, он запихивает сюда грязные. Я нащупала что-то твердое. Вытащила. В галстук был завернут небольшой стеклянный флакон с надписью маленькими черными буковками и желтым кольцом вокруг горлышка. Наркотик.