Книга: Правда и другая ложь
Назад: XVIII
Дальше: XX

XIX

Главный следователь девятого отдела умышленных убийств Авнер Блюм возглавлял работу трех комиссий. Он пользовался репутацией гения в том, что в криминальных романах и фильмах называют профайлингом, то есть составлением психологических портретов. В нескольких случаях его комиссиям действительно удалось составить такие точные психологические портреты преступников, что они слали ему из тюрьмы поздравительные открытки. Впрочем, сам Блюм не имел ни малейшего представления о психологии, но являлся непревзойденным мастером в руководстве людьми. Именно поэтому он был просто создан для руководства комиссиями по убийствам. По образцу «Хедхантер» он сумел набрать в комиссии лучших специалистов и смог добиться стопроцентной раскрываемости преступлений. Это достижение он смог удержать на протяжении трех лет подряд. Блюм был завзятым бабником и обожал публичные монологи. Его изобиловавшие английскими цитатами доклады так сильно утомляли слушателей, что Йенссен с удовольствием предложил бы считать их сверхурочными. Успех расследований определялся сравнением динамических психологических профилей жертвы и преступника. Метод работал хорошо. Сначала составляли насколько возможно полную биографию жертвы, а потом по усредненному профилю искали профили потенциальных убийц.
Как установили специалисты комиссии, Бетти Хансен в течение последних шести месяцев действительно интенсивно перезванивалась с кем-то неизвестным. Идентифицировать его пока не удалось. Сим-карта предоплаченного телефона была зарегистрирована на вымышленное имя человека, указавшего несуществующий адрес. Телефон Бетти исчез, так же как и ноутбук с сохраненными электронными письмами. Имени предполагаемого собеседника не удалось найти ни в записной книжке, ни в частной, ни в служебной переписке.
В гинекологической поликлинике Йенссен поговорил с женщиной, делавшей УЗИ, но и ей Бетти Хансен не сообщила имени отца. Без анализа ткани плодного пузыря исследовать ДНК отца было невозможно. Полицейские опросили членов семьи, друзей, коллег на работе и соседей в доме, но никто из них не смог сообщить ничего существенного. В квартире Бетти обнаружили только ее отпечатки пальцев и отпечатки Йенссена и одной соседки. Единственной зацепкой остался динамический профиль абонента. Поиск его, однако, был связан с большими издержками.
Обычно телефонные компании сохраняют данные о том, кто, когда, с кем и как долго говорил по телефону последние полгода. Это был, по мнению Авнера Блюма, слишком малый срок для серьезного полицейского расследования. Тотальное сохранение всех данных на случай уголовного преследования стало бы намного эффективнее, если бы не было ограничено никакими временными рамками, ибо каждый владелец телефона потенциально является преступником, и превентивно к нему надо относиться соответственно. Неограниченное время все данные такого рода хранятся только в Агентстве национальной безопасности, но американцы очень скупо делятся своими ценными данными.
Йенссен не считал оценку телефонных переговоров особенно полезной. Он приклеил прозрачную схему профиля перемещений абонента на большую карту и заказал пиццу с тунцом и каперсами. На схеме в виде точек были нанесены места, время и продолжительность телефонных разговоров. Область расположения этих точек выглядела как облако. При соединении точек линиями получался абстрактный рисунок, довольно приятный с эстетической точки зрения, но абсолютно бесполезный с точки зрения практической. Абонент звонил каждый раз из разных мест. Некоторые звонки были зарегистрированы в городе, недалеко от квартиры Бетти. Однако в большинстве случаев звонили из малонаселенных пригородов, а иногда из отдаленных лесов и заповедников в радиусе трехсот километров. Положение телефона в каждом из этих случаев можно было определить лишь очень приблизительно. При этом звонивший включал телефон перед самым началом разговора и выключал тотчас после его окончания. Таким образом, не было линий перемещения абонента, имелись только разрозненные точки.
Особое подразделение усиленно искало какое-нибудь дитя природы, лесника или охотника. Были прочесаны районы, где абонент включал телефон. Для того чтобы найти тайное пристанище, использовали датчики теплового излучения и спутниковую оптику, команды кинологов с собаками искали норы и подземные укрытия. Находили при этом только браконьерские схроны и покинутые лагеря следопытов. Сотни невинных путников были задержаны полицией на предмет изучения их телефонов, но все эти меры ни к чему не привели.
Так как поиск неизвестного абонента не давал результатов, дело начало заходить в тупик. Убийство оставалось нераскрытым, и приходилось наращивать усилия по той же схеме. Выдвигали новые версии, привлекали больше специалистов и расширяли состав комиссий. Поиск становился все менее централизованным и управляемым. Йенссен, который тем временем успел утыкать свою карту стрелками «дартс», не верил в теорию лесного человека. В партизанских появлениях и исчезновениях неизвестного абонента он видел куда менее изощренную стратегию. Йенссену было ясно, что таинственным незнакомцем мог быть только Генри Хайден. На очередном ежедневном совещании Авнер Блюм раздал сотрудникам фотокопии нового «профиля» убийцы.
– Мы ищем человека, – заговорил он, – долгое время ведущего двойную жизнь. Он спортивен, ему от 30 до 45 лет, возможно, у него есть жена и дети и он ведет неприметную жизнь. Живет он в радиусе трехсот километров от города. Вероятно, он охотник, егерь, лесник, может быть, полицейский или солдат. Я говорю об этих профессиях, потому что они позволяют ему отлично маскироваться, а кроме того, представители этих специальностей умеют хорошо ориентироваться на местности. Он ищет стимулы, которых ему не хватает в обыденной жизни. Такие типажи в свободное от работы время грабят банки, убивают людей, чтобы в конечном итоге от чего-то убежать.
– От чего? – поинтересовался сидевший в заднем ряду Йенссен.
– От каких-то событий своего прошлого, – ответил Блюм. – От травмирующего переживания или преступления. Он никогда не полагается на волю случая и всегда досконально изучает свою жертву. Должно быть, он рассказал жертве фантастическую историю своей жизни, причем так убедительно, что женщина никому о нем не сообщила, даже ближайшим подругам и родственникам. Мы должны исходить из того, что она не знала его подлинную сущность. Потом в один прекрасный день или в одну прекрасную ночь она от него забеременела. Он этого не хотел, ее беременность для него слишком опасна. По дороге на встречу со свидетелем Хайденом он сел в ее машину. Затем убил ее и спрятал труп.
– Каким образом? – спросил с места Йенссен.
– Вывез ее на лодке или корабле. Убийство произошло уже в море.
Йенссен встал.
– С вашего позволения, ни одна женщина не проявит такую глупость. Жертва была редактором. Редакторы читают книги, причем профессионально, они анализируют текст, ищут в нем логические ошибки или некорректные связи. Это специалисты по вымышленным историям. От них не ускользает ни одна мелочь. Я понимаю, что какое-то время можно обманывать любого человека, но это не может продолжаться вечно. Если наш убийца хотел маскироваться, а он, несомненно, это делал, то зачем вообще звонил по телефону?
Рассуждения Йенссена вызвали недовольство присутствующих, но он, не смущаясь, продолжал:
– Думаю, этот субъект просто любил отдыхать на природе. Зачем ему понадобилось посылать в издательство диск с УЗИ, если о беременности никто не должен был знать?
Авнер Блюм окинул взглядом аудиторию:
– Но можно ли предположить, что жертва сама отправила в издательство ультразвуковое изображение ребенка, чтобы освободиться от любовника?
– Определенно она не могла этого сделать, потому что боялась его.
– Хорошо, Йенссен, – Блюм не скрывал раздражения, потому что как патентованный гений анализа не мог прислушиваться к сомневающимся. – Скажите нам, кто же, по-вашему, этот неизвестный?
Йенссен буркнул что-то невнятное.
– Что вы сказали? Повторите, пожалуйста, вас плохо слышно.
– Я говорю, что, вероятно, мы его уже знаем.
– Вероятно?
Авнер Блюм взглянул на настенные часы. Этот Йенссен постоянно действовал ему на нервы своими «вероятно». Он еще молод и, наверное, слишком неопытен для того, чтобы работать в комиссии по убийствам. К тому же он очень медлителен и плохо работает в команде. Блюм уже давно подумывал о переводе Йенссена в какое-нибудь другое подразделение. Самый подходящий метод – это по-дружески переманить его в другой отдел.
– Мы все поняли, в чем заключается ваша гипотеза, Йенссен, и задаем себе вопрос: почему вы так упорно ее отстаиваете? Свидетель Хайден в обсуждаемый нами момент находился в людном ресторане. У него нет в жизни иных мотивов, кроме жажды славы и известности. Он всеми силами помогал следствию раскрыть преступление, иначе зачем бы стал звонить жертве со своего телефона после того, как она была уже мертва? Что, по вашему мнению, могло быть мотивом?
– Секс, – громко откашлявшись, ответил Йенссен. – Жертва, Бетти Хансен, была его любовницей. Он – отец ребенка. Он, или она, или оба вместе убили его жену Марту. Но потом у них что-то не сложилось.
* * *
Размышляя в тишине своей одноместной палаты с климат-контролем, Гисберт Фаш пришел к выводу, что он – человек, обремененный большими проблемами. Эти проблемы возникли не после катастрофы, а намного раньше. Это подтвердила и его мать, Амалия, которая изредка его навещала. Гисберт всегда вел себя как единственный ребенок, несмотря на то что у него были две старшие сестры. Именно поэтому половину своего детства он провел в интернате. После этих откровений Фаш оборвал все связи с матерью.

 

Докучливый свист, как объяснил Фашу невролог, доктор Розенгеймер, не доносился из-за стенки, а был просто шумом в ушах, возникшим вследствие нарушения слухового восприятия после ушиба мозга. От этого ушиба пострадала и зрительная кора, которая, по странной прихоти природы, находится в затылочной доле мозга. Поэтому возникло двоение в глазах. Шум в ушах и двоение в глазах останутся на всю жизнь, как и скованность в ногах и уменьшенный вдвое легочный объем. Кроме того, с вероятностью восемьдесят процентов у Фаша через полтора года могут начаться эпилептические припадки. Этот Розенгеймер ему не сочувствовал. Гисберт с удовольствием поговорил бы с психиатром, но последний не консультировал больных этого госпиталя. После аварии прошло уже три недели, однако Фаш до сих пор не мог самостоятельно встать с кровати. Ноги сняли с вытяжения, но теперь на них наложили фиксирующие шины. По дренажу из плевральной полости вытекал сейчас прозрачный тканевой секрет.
Никогда еще Гисберт Фаш не был так счастлив. Осознание подаренной ему жизни со всеми ее возможностями начать все с чистого листа наполняло его радостью и благодарностью, помогавшими легче переносить боль и шум в ушах. Все чаще он задумывался о человеке, которого надо было за это благодарить. На прикроватной тумбочке лежали три диска, принесенные Генри Хайденом, и письмо из прокуратуры. Из письма можно было понять, что против Фаша возбуждено дело по обвинению в неумышленном поджоге по небрежности. Все его вещи сгорели. Причиной пожара стала электрическая палочка, которая, будучи вставлена в тело силиконовой куклы мисс Вонг, послужила причиной ее возгорания. Было очень похоже на то, что после выписки из госпиталя Гисберт окажется бездомным и, мало того, может отправиться в тюрьму. Раздел письма «ПРИЧИНА ПОЖАРА» Фаш внимательно перечитал, наверное, сто раз. Он мог поклясться чем угодно, что перед уходом из дома выключил нагревательный элемент куклы.
В дверь постучали. На пороге стояла медсестра. Своим смазливым личиком, коротким каре, накрашенными ресницами и выразительными глазами она напоминала Фашу навсегда утраченную мисс Вонг и ночь за ночью питала его эротические фантазии.
– К вам посетитель.

 

Йенссен явился к Фашу с необычайно большим портфелем. В первый момент у Фаша перехватило дыхание, но потом он понял, что этот портфель черный, а не коричневый. Полицейский в вельветовой куртке приветливо представился, показал Фашу свое служебное удостоверение и положил портфель на стол у стены. «Этот бедолага даже не застрахован, но тем не менее может позволить себе частную палату», – подумал Йенссен, сильной рукой отдернул занавеску, выглянул в парк, а потом окинул оценивающим взглядом палату.
– Хорошо вы тут устроились.
Эта вежливая болтовня могла предварять плохие вести или стать вступлением к какой-то совершенно иной теме. Во всяком случае это приветствие было слишком неформальным для незнакомого полицейского.
– Могу я еще раз посмотреть ваши документы? – осведомился Фаш. Йенссен с готовностью снова показал ему удостоверение.
– Господин Фаш, вы имеете право не отвечать на мои вопросы. Это не допрос. Я явился сюда не в связи с пожаром в вашей квартире. Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов относительно дорожной аварии, в которую вы попали.
Поверх широких плеч посетителя Фаш покосился на черный портфель, лежавший на столе.
– Там случайно не мои записи?
Йенссен хитро улыбнулся:
– Коллеги из отдела несчастных случаев нашли эти документы на месте аварии.
Йенссен открыл портфель и протянул Фашу конверт толщиной в полсантиметра. Гисберт вскрыл конверт. К его глубокому разочарованию, в нем оказался лишь каталог книжного издательства Мореани, копия списков воспитанников приюта Святой Ренаты за 1979 год и пара вырезанных из журналов фотографий Генри. Одну из них Фаш вырезал из журнала «Country Living», где Генри был изображен с женой. Портрет Генри был обведен фломастером, что показалось теперь Фашу абсолютно смехотворным.
– Откуда вы знаете господина Хайдена?
Возражать было нелепо.
– Он вытащил меня из машины и доставил в больницу. Но это вам, вероятно, и так известно.
Йенссен кивнул:
– Как вы можете об этом помнить? Вы были без сознания.
– Это всего лишь умозаключение. Человек, доставивший меня в больницу, вытащил меня из машины.
– Совершенно верное умозаключение, но как он оказался на месте аварии?
– Могу вас уверить, – ответил Фаш, готовый к этому вопросу, – что господин Хайден не виновен в аварии.
– Я вам верю. То есть он оказался там совершенно случайно?
– Да. Между прочим, вы сказали, что это не допрос.
Атлетически сложенный полицейский тоскливо посмотрел в окно. Если он заболеет, то никогда в жизни не попадет в такую роскошную палату.
– Буду с вами откровенен. Всего через час после того, как он отвез вас в приемное отделение больницы, мы с ним встретились в институте судебной медицины, где господин Хайден должен был опознать труп своей жены.
– Я читал, что она утонула.
– Покойница в морге оказалась другой женщиной.
– Зачем вы мне это рассказываете?
– Пару дней назад еще одна женщина стала жертвой насильственного преступления. Молодая женщина, редактор, которая работала в издательстве Мореани и правила в том числе романы господина Хайдена. Он отлично пишет, этот Хайден, мне нравится его стиль. Вы хорошо знаете этого человека?
Фаш решил дать нейтральный ответ:
– Кто вообще может хорошо знать человека?
– Но вы же собирали материал о нем?
– Больше не собираю. Вы же знаете, что все бумаги сгорели.
– Я задаю себе один вопрос. – Йенссен придвинул стул ближе к койке. – Что интересовало вас в прошлом господина Хайдена?
– Мы оба были воспитанниками в «Святой Ренате».
– Это сиротский приют?
– Да, и это было очень давно.
– Вы собирались писать его биографию?
Гисберт Фаш отказался дать единственно верный ответ. Если бы он его дал, то стал бы лучшим другом этого полицейского. Возможно, его бы освободили от ответственности за поджог собственного дома, и он вместе с полицией смог бы отправить Генри на нары.
– В данный момент я работаю над своей биографией, и по ходу этой работы надеюсь выздороветь.
Ненадолго в палате наступило молчание. Йенссен ни минуты не сомневался в том, что встреча на дороге была неслучайной. Но он понимал, что так не продвинется вперед ни на шаг. Этот несчастный тип не скажет ничего; в конце концов, он обязан Хайдену жизнью, что неопровержимо следует из записей приемного отделения в истории болезни. Необычным Йенссену казалось то, что в морге Хайден ни словом не обмолвился о своем самоотверженном поступке.
– Мне остается лишь от души пожелать вам скорейшего выздоровления.
– Спасибо.
Полицейский взял со стола портфель. Он был по-прежнему очень увесистым. На прощание Йенссен протянул Фашу руку.
– Это все? – поинтересовался Гисберт.
– Да.
– Вы случайно не нашли на месте аварии мой коричневый портфель? – спросил Фаш, пожимая руку Йенссена.
– К сожалению, нет. Вы говорите, коричневый?
– Коричневый, перехваченный ремнем. Приблизительно такого же размера, как ваш.
– Должно быть, при ударе он вылетел за заграждение в море.
– Да, наверное, – согласился Фаш. – Он не был закреплен.
Назад: XVIII
Дальше: XX