Глава 17

Мне приходится постоять еще секунду, чтобы вытереть глаза,

прежде чем я подхватываю сумку и направляюсь к гостинице. В этих дурацких туфлях совершенно невозможно идти, я еле ковыляю. Скинув туфли, наклоняюсь и беру их за ремешки, затем поддергиваю отделанный бахромой подол платья, чтобы он не волочился по влажному гравию. Чуть вздрагивая от того, что острые камешки впиваются мне в ноги, я стискиваю зубы, поднимаю повыше голову и продолжаю шагать. Марк уже прибыл в больницу. Они поняли, что я исчезла, а через пять минут мне предстоит открыть письмо. Надо сосредоточиться. Думать о чем-то другом времени нет. Я сглатываю и усилием воли прогоняю мысли о теплых руках Джоша у меня на спине. У меня хватит сил. Я перешла черту. Выполнила все условия Клодин: никому ни словом не обмолвилась о том, что она натворила, и приехала сюда. Я не рухну на последнем рубеже. Она может растоптать меня, ну и пусть – но я защищу Марка и детей от публичного унижения. Большего я сделать не смогу.

Я еще решительнее поддергиваю платье, когда приближаюсь к основной парковке. Она, разумеется, не приспособлена для марша вверх, только для маленьких шажков, как по красной ковровой дорожке. Протиснувшись между двумя автомобилями, я попадаю на большую лужайку перед гостиницей. Мне под ноги ложится мягкая трава, чуть влажная от оседающей вечерней росы. Торопливо шагая через открытое пространство к некогда величественному особняку, я вижу ярко освещенный изысканный фасад и фигуры собравшихся в просторном зале. У меня начинает слегка кружиться голова. Как я все это разыграю? Они поразятся, увидев меня. Может, мне просто открыть письмо и оставить все переживания на потом…

От входа меня отделяет усыпанная гравием дорожка. Я бросаю туфли на землю, неохотно надеваю их и с громким хрустом под ногами направляюсь к каменным ступеням, ведущим к входу. Когда я появляюсь на пороге, присутствующие оживленно беседуют. У них в руках бокалы с шампанским, и сначала лишь пара ближе всего стоящих ко мне гостей поднимают головы и не сразу узнают меня. Но прежде чем кто-то успевает открыть рот, я слышу, как мне кричат «Софи!», и понимаю, что Лу прорывается ко мне сквозь нарядную толпу.

– Марк сказал, что тебя увезли в больницу! – взвизгивает она. – Софи!

О господи, она здесь… Я открываю рот, чтобы ответить ей, но тут гости видят, что я прибыла. Громкий шепот шелестит, словно падающие костяшки домино, и в мою сторону поворачиваются головы. Но мои глаза устремляются к огромному циферблату часов, висящих на стене у входа в библиотеку. Я гляжу, как длинная стрелка с легким щелчком изящно падает на цифру двенадцать. Ровно восемь вечера. Не реагируя на недоуменные взгляды, я опускаю сумку на пол, наклоняюсь, открываю ее, нащупываю конверт и вынимаю его, прежде чем застегнуть «молнию» и сунуть сумку Лу.

– Пожалуйста, присмотри за ней!

Больше я ей ничего не объясняю, пока направляюсь к часам, рассекая толпу гостей, и оказываюсь прямо под циферблатом спиной к стене. Перевернув письмо, я делаю глубокий вдох и вскрываю печать.

Внутри конверта один листок бумаги, свернутый пополам с острой гранью. Вытащив его, я понимаю, что он обернут вокруг нескольких конвертов поменьше, помеченных цифрами от одного до четырех. На втором конверте написано «20:05», на третьем – «20:10», а на четвертом – «20:20».

Послание, переданное четким шрифтом, гласит:

Надорвав первый маленький конвертик, я вынимаю из него почти полный аналог карточки «Шанс» из игры «Монополия».

– Софи!

Я поднимаю голову и вижу, как ко мне шагает мой отец, от которого ни на шаг не отстает моя мачеха. В руке у него телефон.

– Что, черт подери, происходит? – вопрошает он, даже не удосужившись поздороваться. – Алиса нам сказала, что с тобой произошел несчастный случай и ты в больнице, а теперь, – он машет на меня мобильником, – твоя бедная матушка вне себя и желает знать, здесь ли ты. – Он сует мне в руку телефон.

– Софи! Алло! – В голосе мамы звучит ужас. – Алиса, пожалуйста, сбавь скорость!

– Я здесь, мам, – отвечаю я.

– Ну, слава богу! А мы все пытаемся дозвониться до тебя! Подожди, Марк хочет кое-что сказать. Передаю ему телефон.

Телефон потрескивает от каких-то движений, но потом отключается. Не успеваю я и пальцем шевельнуть, как аппарат вибрирует у меня в ладони, и я гляжу на дисплей, но вижу там лишь информацию о поступившем сообщении от «Софи (дочь)».

Что-что?

У меня замирает сердце. Я быстро открываю сообщение и просматриваю его: «Изобличаем врушку-шлюшку».

Под текстом прикреплены три фотографии. Я всматриваюсь в них, и у меня замирает сердце. Это парочка в постели. Тыкаю в первую картинку, и она увеличивается. Одеяло наполовину прикрывает голого мужчину. Он отвернулся от объектива. Я вижу его голую спину, руки и затылок. Под ним едва виднеется голова какой-то брюнетки. Я притягиваю телефон к себе, чтобы мой отец и Марго не увидели, что́ я разглядываю – потому что эта парочка занимается сексом. Перехожу к следующему снимку. Он гораздо четче – снимавший переместился правее. Голова мужчины слегка свисает, руки и плечи напряжены от удерживаемого веса тела, и на сей раз хорошо видны его торс и обнаженные груди лежащей под ним женщины. Руки ее свободно заведены назад, голова повернута набок, глаза закрыты. Рот слегка приоткрыт, и она выглядит так, словно ахает.

Я в ужасе, и меня словно приковывает к фотографии.

– Софи! – снова говорит отец, но я его не слышу, поскольку сосредоточиваюсь на лице женщины.

Это я. У меня перехватывает дыхание, когда я открываю последнюю фотку. Она почти идентична предыдущей, но на сей раз моя нога наполовину торчит из-под одеяла, обхватив Рича. Спина у меня выгнута, а Рич поднимает голову, глаза у него закрыты. Совершенно очевидно, что мы не имеем ни малейшего понятия о том, что кроме нас в комнате кто-то есть. Остальной мир словно не существует.

Стиснув челюсти так, что в голове начинает стучать, а зубы пронзает острая боль, я сжимаю в руке телефон, будто провод под напряжением, от которого я не в силах оторваться. Но как, как? Меня начинает трясти. Кто-то наблюдал, как я занимаюсь сексом. Я слышу шум в голове и вижу происходившее глазами подглядывавшего за нами с порога спальни: меня трахают по пьяни, а я не обращаю внимания ни на акт, ни на то, что на меня смотрят. Все это в равной степени и отвратительно, и унизительно.

Сама не знаю, как меня еще ноги держат. Мне как-то удается не сползти на пол в своем серебристом обтягивающем платье. Я не в состоянии оторваться от картинки. Папа стоит передо мной, говорит что-то, когда до меня начинает доходить, что лишь по чистой случайности эти фотографии разглядывает не он.

Моя прежняя уверенность в том, что пусть бы Клодин растоптала меня, лишь бы Марк с детьми не стали этому свидетелями, исчезает, словно кто-то вытащил затычку из раковины с грязной водой. Я не хочу, чтобы вообще кто-то видел подобные мои фотки…

О господи, в карточке же сказано «родители». Все это «улетело» еще и маме. Стерев дрожащими пальцами картинки, я ищу папины последние вызовы. На дисплее появляется «Маура», и я жму туда пальцем. Пожалуйста, только бы ты не смотрела сообщения.

– Алло, Софи? По-моему, связь прервалась. Я передала телефон Марку, но никакого толку.

– Мам, послушай меня. Ты от меня получала какие-нибудь сообщения?

– Нет… А должна была?

Я облегченно вздыхаю. Вовремя позвонила!

– Это очень-очень важно. Когда закончишь разговор, там, возможно, окажется одно непрочитанное. Я хочу, чтобы ты его стерла не открывая, слышишь? Больше никак подчеркнуть не могу, мам. Ты должна мне обещать, что ради меня не откроешь его.

Воцаряется молчание.

– Мам, ну, пожалуйста, – умоляю я.

– Обещаю, – наконец произносит она. – Мы скоро подъедем. Стой, где стоишь, и не сходи с места.

Я в полном смятении жму на «сброс». Она посмотрит. Уж кто-кто, а мама посмотрит. Снова блокировать телефон нет времени. Да и что толку, когда кто-то там уже дважды его успешно реактивировал?

– Софи! – восклицает отец. – Можешь ты мне все-таки объяснить, что происходит?

Я молча гляжу на него. Нет, папа, не могу, разве что Клодин собирается уничтожить меня. Я возвращаю ему телефон и беру следующий конверт. Смотрю на часы: 20:05.

Лу? Значит, Клодин действительно наняла кого-то следить за мной. О господи, это же просто убьет Лу! Разрушит все! Я в панике оглядываюсь по сторонам, но моей лучшей подруги нигде нет.

– Лу! – кричу я, не обращая внимания на беспокойные взгляды присутствующих.

Откуда-то внезапно появляется Рич в узком черном галстуке.

– Она у портье сдает на хранение твою сумку. Что происходит? И как именно я должен был удержать ее дома? – добавляет он, понизив голос. – Софи, подожди! Нам надо поговорить!

Я бегу к стойке, понимая, что Рич прав. Конечно, там стоит Лу спиной ко мне.

– Лу, мне нужен телефон. Быстрее! – задыхаясь, выпаливаю я. – Можно мне твой взять? Пожалуйста!

Она удивленно оборачивается ко мне.

– Конечно. – Лу лезет в ридикюль, тыкает в аппарат и изумленно восклицает: – Ой, там у меня от тебя сообщение!

Я протягиваю руку и выхватываю у нее телефон, мгновенно стирая сообщение. Лу смотрит на Рича взглядом, вопрошающим «Какого черта?», но тот лишь молча пожимает плечами.

Слава богу, что ему не удалось убедить жену не приезжать. В противном случае она бы уже разглядывала картинки. Я едва не падаю от мысли, что́ могло бы случиться, и меня усаживают на стул. Я сжимаю в руках телефон Лу и конверт.

– Кто-нибудь, принесите ей стакан воды! – слышу я голос Лу, какой-то на удивление далекий. – Софи! – восклицает она. – По-моему, она меня не слышит. Кто-нибудь знает, Марк уже приехал? Надо ему позвонить. – Я чувствую, как она осторожно вытаскивает телефон у меня из ладони.

– Все нормально, – тихо отвечаю я и встаю. У меня осталось еще два конверта.

– Нет, милая, совсем не нормально.

Я отталкиваю Лу и отхожу, надрывая третий конверт и краем глаза видя, как Рич пытается что-то втолковать жене, одновременно загораживая ей дорогу.

Я громко ахаю. Клодин собирается использовать собственных детей, чтобы рассказать Марку, что́ я натворила? Это за гранью болезни – просто злодейство. Я начинаю продираться сквозь толпу гостей. Мне немедленно нужно разыскать Имоджен и детей.

– А Марк знает, что вы здесь? – кричит мне вслед кто-то, по-моему отец Марка. – Может, позвонить ему?

– Не волнуйтесь! – отвечаю я. – Он уже едет.

– Прекрасно выглядите, Софи, – замечает какая-то женщина, которую я не узнаю. По-моему, она одна из руководителей фирмы Марка.

– Благодарю вас! – улыбаюсь я. – Спасибо, что пришли!

Наконец я замечаю Эда. Он сидит в глубоком кресле у камина и с довольным видом подносит к губам бокал с шампанским. Увидев меня, Эд замирает.

– Софи? – бормочет он. – А мы думали…

– Где Имоджен?

– Наверху, в нашем номере. Ей надо покормить Эви, и она решила, что лучше всего им вместе посмотреть телевизор. Имоджен не хотела, чтобы Изабель и Оливье сильно переживали после внезапного отъезда Марка.

– Какой номер?

– Двести восемьдесят восьмой.

Я резко поворачиваюсь и убегаю.

– Ребята, вы просто какие-то странные! – язвит Филипп, еще один коллега Марка, вырастая слева от меня, когда я добираюсь до главной лестницы. – На ум приходят слова «описаться» и «пивоварня»!

Я раздумываю, не врезать ли ему по жирной ухмыляющейся физиономии, но прохожу мимо и взлетаю по низеньким, покрытым красной бархатной дорожкой ступеням. Найдя номер 288, я предусмотрительно стучу в дверь, из-за которой слышу крик Имоджен:

– Минутку!

– Софи! – удивленно восклицает она, глядя в «глазок». – Э-э, боюсь, тебе сюда пока нельзя.

– Имоджен, я знаю, что дети там! Открывай!

Щелкает замок, и на пороге появляется Имоджен в длинном, просторном светло-зеленом платье.

– Ты что здесь делаешь? Что происходит?

Я молча прохожу в номер. Оливье и Изабель сидят на кровати, одетые в костюмчик пажа и светло-желтое платьице подружки невесты. Они поедают конфеты и смотрят телевизор. Выглядят какими-то маленькими, потерянными и невероятно милыми, но когда я вижу их и впервые за целый день искренне улыбаюсь, дети следят за моим приближением – почти незнакомая тетя в платье, с макияжем и начесанными волосами – и вжимаются в подушки. Я останавливаюсь и заставляю себя принять спокойный вид.

– Привет! Все нормально? – говорю я по-французски и присаживаюсь на краешек кровати, не очень близко, чтобы они еще больше не разнервничались, прижав к коленям конверты и карточки. – Папа выехал из больницы. Да?

Оливье и Изабель медленно кивают.

– Конфеты вкусные? – Мой французский практически на исходе. – Мне нравится ваша одежда… вы очень красивые.

Изабель слабо улыбается.

– Ты вся светишься? – говорит она по-английски.

– Да, действительно, – соглашаюсь я, оглядывая себя. – Мы здесь папу подождем, хорошо? Вы еще чего-нибудь хотите? Может, попить?

Они качают головами.

– Изабель, у тебя телефон с собой?

– Он у меня в рюкзаке.

– Можно им попользоваться?

Она молча встает, подходит к своему рюкзачку, роется в нем и протягивает мне айфон, прежде чем запрыгнуть обратно на кровать. Я включаю телефон. Пока он загружается, конечно же, приходит сообщение с моего номера. Я в ярости вскрикиваю, отчего дети испуганно подпрыгивают. Никаких картинок. Только текст: «Спроси папу, что Софи делает в кровати с Ричардом».

Как родная мать Изабель смогла решиться на такое? Она же совсем дитя! Внутри меня внезапно щелкает какой-то выключатель, и я дрожащими руками «переползаю» в список контактов. «Мама» – один из немногих номеров.

– Я сейчас быстренько позвоню, – улыбаюсь я. – Посидите с Имоджен, а я скоро вернусь. – Не хочу, чтобы они услышали хоть слово.

Я плотно закрываю за собой дверь и иду по коридору, бесшумно ступая по толстому ковру, пока не подхожу к небольшой нише с выходящим на фасадную лужайку окном. Нажимаю на «Звонок» и жду.

Она отвечает почти сразу. По-французски.

– Милая! Все нормально? – Голос у нее веселее и мягче, нежели я ожидала, хотя улавливаю в нем нотки беспокойства, прежде чем она добавляет что-то о свадьбе, чего я не понимаю.

– Это Софи.

– Софи? – После паузы Клодин произносит на правильном английском, хотя и с сильным акцентом: – Что случилось? С детьми все в порядке?

– Так ты за них беспокоишься?

– Прошу прощения? – медленно выговаривает она.

– Не надо! – резко обрываю я. – Прекрати все это. Ладно, меня ты ненавидишь…

– Ненавижу? Я тебя никогда не видела!

– Ты восемь месяцев подряд отравляешь мне жизнь, – продолжаю я. – Затягиваешь развод, из кожи вон лезешь, чтобы все разрушить. Это ладно. Следи за мной, шпионь, делай что хочешь, но их-то не вмешивай. Это…

– Слушай! Это я затягиваю развод? – Ее голос становится жестче: – Ты с ума сошла? Марк придирался ко всему, к любой мелочи, и использовал любой повод для задержки. Он пытался сделать так, чтобы меня уволили с работы. Зачем мне оставаться замужем за ним?

Вот оно, вранье. Я теряю терпение.

– Хватит! – кричу я. – Я точно знаю, что́ ты ему говоришь и как ты к нему относишься!

– Что бы он тебе ни рассказывал – это неправда.

– Ладно. Значит, у тебя не было романа с его начальником?

– Это не совсем так…

Я язвительно смеюсь.

– Не так! – восклицает Клодин. – Я уверена, он не сказал тебе, что даст мне развод, если только я подпишу обязательство никогда не выходить замуж за Жюльена. Вот с каким мстительным человеком ты связалась.

– Чушь собачья, – усмехаюсь я. – Ты все переиначиваешь и всеми манипулируешь. Я же там была, когда ты звонила! Слышала, как ты кричала на Марка по телефону.

– Ты слышала, как я кричала от безысходности, потому что он отказывался соглашаться на щедрые уступки, которые я ему предлагала! Деньги меня не волнуют – просто оставьте меня в покое. А Марк повторял одно и то же: «Я не могу этого сделать». Ты говоришь, что я чем-то манипулирую? Он же юрист, Софи, – неужели ты такая наивная? Знаешь, что мне надо бы тебе сказать? Беги. Беги со всех ног. Не хочу я, чтобы он вернулся! Не пожелала бы я себе иметь такого врага. Марк может казаться очаровательным, но он коварный человек.

Я закрываю глаза.

– Ты говоришь, будто не хочешь, чтобы он вернулся, а сама упрямо и злонамеренно расстраиваешь нашу свадьбу, желая унизить меня. Все безумие в том, что тебе не надо было так стараться. – Я делаю вдох. – Я и сама поняла, что мне не следует выходить за него замуж.

Воцарилось молчание.

– О чем ты говоришь? – спрашивает Клодин.

– Я видела фотографии, по меньшей мере на одном телефоне! Что ты затеяла – разослать их всем и посмотреть, кто первым доложит Марку? Да ты больная! Ты понимаешь, что вот-вот разрушишь еще одну семью? И двое детей лишатся всего на свете?

– Фотографии? – Голос у нее звучит испуганно. – Софи, Марк сказал мне, что ты получила травму головы и он едет в больницу. Это на тот случай, если дети позвонят мне и занервничают. Возможно, ты сейчас… в растерянности. Не хочу показаться грубой, но, по-моему, мне нужно идти. Надеюсь, тебе лучше.

Я стою в коридоре. Вообще-то разговаривала Клодин вполне нормально. Но ведь совсем не это говорят о людях, совершающих безумные поступки? «Все так мило, так обыкновенно…» – говорил мне Марк о том, что именно так Клодин и поступает – переворачивает все на свете.

– Софи!

Я вздрагиваю от страха, прежде чем резко повернуться и увидеть, что кто-то стоит позади меня на расстоянии вытянутой руки.

– По-моему, ты хочешь мне что-то сказать? – произносит он.