Полное затмение

ЛОРА

28 сентября 2000-го

Спустя неделю после пожара я нарезала круги по Клэпхем-Коммон за рулем старого фургончика Лин в поисках парковки. Кит сидел рядом; его ладонь до сих пор была перебинтована. С третьей попытки я обнаружила свободный клочок прямо рядом с квартирой и сумела припарковаться, не стесав краску на соседних машинах. Затем мы скормили аппарату монет, обеспечивших нам два часа времени.

– Я как будто жду, что она сидит на пороге, – сказала я, отперев дверь.

Полиция не арестовала Бесс. Ее допросили, но оснований привлечь к суду не нашлось. Свидетелей не было; выяснилось, что камеры на кафе – всего лишь муляж. Пожарные выломали дверь, чтобы добраться до источника огня, так что следов проникновения не осталось. Я покорно вынесла гнев Кита – «да как ты могла оставить незнакомого человека у нас дома!», рассказав ему о том, что Бесс могла сделать запасной ключ, однако никто из слесарей по соседству копию с ключа не делал. Следы ДНК Бесс были по всему дому, она ведь постоянно у нас гостила. Ей не могли запретить нас преследовать. Бездонный колодец моего сочувствия пересох.

Она не сидела на пороге. Та же дверь, только новый замок. Под дверью – пустая картонная коробка и лужица засохшей рвоты. Почерневшее заколоченное окно кухни напомнило о разыгравшейся драме. Меня волной накрыла усталость. Кофеин и напряжение вдруг отпустили в один момент. Я не спала ни единой ночи после пожара, не из-за страха – было еще слишком рано, – из-за мыслей о том, что нам теперь делать. Просчеты возможных вариантов занимали долгие часы. Я лежала без сна на разложенном диване в свободной комнате в доме Адель и думала, что завтра все сделаю, но дни были наполнены визитами в больницу, поиском квартиры и долгими телефонными разговорами с представителями страховой компании и хозяином.

Первым делом почти сразу же, как вышел из больницы, Кит уладил вопрос с почтой – все письма приходили на адрес Адель. Я следовала прежнему ежеутреннему ритуалу – проверяла ее коврик под дверью.

Здесь в Клэпхеме скопились обычные рекламные листовки. На лестнице воняло гарью, стены покрывал толстый слой копоти. Ковер до сих пор не высох, на нем стояли лужи грязной воды. Прогорела стена между квартирой и лестницей с древними бумажными обоями и краской под ними. В гостиной тоже все сгорело или оплавилось: телевизор, фотоаппарат, ноутбук Кита. Пропала всего лишь недельная работа, остальные файлы он переносил на рабочий компьютер. Наверное, они до сих пор терпеливо ждут своей участи на старом жестком диске. (Ему дали больничный, а я предложила его продлить: Бесс не знала, где моя новая работа, зато университет Кита был ей прекрасно известен. Когда я расклеилась, больничный Кита растянулся на длинный отпуск по уходу за членом семьи. Я поддерживала его решение не возвращаться. Теоретически он еще мог вернуться и завершить работу над докторской, но я научилась об этом не напоминать.)

Наши мобильные и домашний аппарат тоже погибли в огне. На телефонном столике осталась лишь черная гора расплавленного пластика. Теперь у нас были новые номера. Там, где стояла фотография с мамой, пожар полыхал так сильно, что все сгорело дотла.

С обратной стороны на двери спальни висело пальто Кита. От него остались металлические пуговицы, обуглившийся швейцарский нож и несколько почерневших монет.

Кит стоял перед местом, где висела карта затмений. Я охнула, прижав руку ко рту.

– Кит! Все твои вещи!

– Ничего. Я так и думал. Хорошо, что основная часть памятных сувениров из детства хранится у мамы. Здесь были только футболки. Думаю, с ними все нормально.

Как ни странно, он оказался прав. В спальне все закоптилось, но ничего не сгорело. Я открыла шкаф и понюхала первое же платье. На вид ничего, однако от запаха меня замутило.

– Может, получится выветрить или выстирать, – предположила я.

Мы молча сложили уцелевшие вещи и книги, протирая обложки от сажи.

Остальное мы предоставили убирать хозяину.

Спустившись, мы бросили сумки на асфальт. Повар из кафе курил снаружи, сидя на перевернутом ящике. Он взглянул на забинтованную руку Кита.

– Очень плохо! Где вы теперь, отсюда уезжать? Селиться рядом? Подружка спрашивал.

– Какая подружка? – Мой голос невольно дрогнул.

– Такая, волос черный. На следующий день пришел, ужас, говорит.

– Еще бы!

– Если вернется, – предупредил Кит, – скажите ей, что мы уехали на год. Упаковали вещи. Нам надо отдохнуть.

– Да, – кивнул повар, – отдохнуть от все хорошо!

На обратном пути мы проезжали мимо регистрационного офиса в районе Ламбет и остановились на красный. На ступеньках невеста и жених в блестящем костюме, оба средних лет, смеялись, съежившись под градом рисин.

– Давай мы тоже? Прямо сейчас? Чего ждать? – раздался голос Кита, мелодичный от необычной для него спонтанности.

– Поженимся, что ли? – Впервые за эти дни я искренне улыбнулась.

– Не сегодня, это в Лас-Вегас надо лететь. Но можем подать заявление. Сделаем первый шаг. Хочу, чтобы ты была моей женой. Только сейчас понял, насколько это важно для меня.

Морщинки между бровей, залегшие у него на лбу после пожара, мгновенно разгладились.

– Слушай, в том, что Бесс не смогли привлечь, есть один большой плюс. Мы не связаны с ней еще одним уголовным делом. Можем развязаться. Поженимся. Начнем все сначала. Изменим имена. Переедем куда-нибудь, например, в тот район, где живут Мак и Лин.

На светофоре давно зажегся зеленый, но я не заметила. Мы прервали поцелуй, только когда сзади загудели автомобили. Решение созрело еще до того, как я включила вторую передачу.

– Давай! Лучшего способа исчезнуть не придумаешь.

В традиционной красной телефонной будке традиционно воняло мочой, пришлось дышать ртом. Снаружи по незнакомой пока местности ползли машины: мимо турецкой пекарни, работавшей круглосуточно, мимо лавочки ювелира, не работавшей никогда.

В тот вечер я с колотящимся сердцем наконец решилась принять снотворное. С тех пор как мы переехали в Хэррингей, я не спала дольше трех часов. Усталость могла сыграть со мной злую шутку, развязать мне язык, где не следует. Прижав грязную трубку к груди подбородком, я запихала в щель пятифунтовую телефонную карточку и провела в этом положении пять ужасных минут. В другой руке я держала визитку сержанта Кэрол Кент. Картонный прямоугольник обтрепался по краям, на нем остались зеленые пятна травы со времен Лизарда. Сторонники Джейми Балкомба предпочли бы, чтобы я обратилась к ним напрямую, но лучше я услышу, как сердится Кэрол.

Я понимала, что вердикт, вынесенный Джейми, держится на зыбкой почве, однако я считала его справедливым. А теперь я узнала, что и Бесс солгала о том, как добиралась на фестиваль, – сначала полиции, затем под присягой. Причины, которые она мне изложила, шли вразрез с тем образом несчастной жертвы, который отложился в моей памяти. Подружившись с нами, она постепенно раскрыла свою натуру: сперва подглядывание, затем капризы, перемены настроения и, наконец, насилие. Хотя сами по себе эти вещи не доказывали, что Джейми невиновен, в совокупности они подорвали всю мою уверенность в правоте. Белая ложь почернела, измазалась. Верила ли я до сих пор, что Джейми виновен? Да. Пожалуй, верила… Большую часть времени. Знала ли я наверняка? Нет.

Мне было что терять из-за предстоящего звонка, и я это прекрасно сознавала. Последствия нависли дамокловым мечом. Лжесвидетельство. Намеренное вмешательство в ход следствия. Неуважение к суду. Если я приду с повинной, меня посадят в тюрьму, но это самое малое по сравнению с остальным. Отец больше не будет мной гордиться, Лин перестанет меня уважать, отношения с Китом, скорее всего, пойдут прахом. Карьера, о которой я мечтала, тоже под ударом. Вряд ли в благотворительные фонды принимают сотрудников с судимостью.

Я набрала код города. Каждая кнопка рубила канат между мной и той жизнью, которую я так любила, которой добивалась. И все же от любого в подобной ситуации я бы потребовала признаться. Этого бы потребовал от меня Кит.

Стекла телефонной будки задрожали от звука сирены – полицейская машина пыталась втиснуться между двумя автомобилями. Она проехала в нескольких дюймах от меня. Длинные руки закона тянулись к моей шее. Горло свело судорогой.

С ужасающей отчетливостью я поняла, что не в силах отказаться от своей жизни и репутации. Никогда прежде не думала, что мое самолюбие столь велико. Взглянув в собственное отражение в замызганном стекле, я ощутила, что теряю себя. Оказывается, я готова оставить человека в тюрьме, несмотря на то что на его невиновность есть крошечный, но шанс, потому что не готова взять на себя ответственность за ложь под присягой.

После того как заглянешь себе в черное сердце, сложно ли сойти с ума?

Дома Кит колдовал над спагетти на нашей крошечной плите всего на две конфорки, поглядывая на меня с улыбкой. Никогда он на меня так не посмотрит, если я расскажу о том, что натворила. И я никогда не позвоню в полицию. От странного чувства волосы на предплечье встали дыбом, как будто подул ветер.

– Вкусно, – похвалила я, поедая ужин. Паста была чуть переварена, как нам обоим нравилось.

– Спасибо, – рассеянно проронил Кит. Он смотрел на меня, но не в глаза, а куда-то рядом с тарелкой.

– Что такое? – Я отложила вилку.

– Ты все время почесываешься. На нервы действует. Может, хватит?

Я взглянула на предплечья и застыла – по ним шли красные полосы.

– Ох, я даже не заметила.

Только теперь я почувствовала, что кожа расчесана, словно я продиралась через заросли колючего кустарника.

– Может, мы какой-то другой порошок купили? Или что-то еще? Наверное, у тебя аллергия.

Кит вскочил и заглянул в шкафчик под раковиной.

– Да нет, вроде все то же самое.

Царапины краснели на глазах.

– Запоздалая реакция на дым? Или просто нервное расстройство?

Здоровой рукой Кит взял меня за подбородок и потянул вверх, рассматривая шею, затем задрал майку и оглядел живот и спину.

– Наверное, какое-то местное раздражение, оно у тебя только на руках.

Кожа горела огнем всю ночь. Когда я наконец уснула, мне приснился сон, будто меня покусали комары и мама мажет мне руки успокаивающим кремом. Я проснулась в слезах, под ногтями запеклась кровь. На электронном будильнике цифры 8.20 сменились на 8.21.

– Ты почему меня не разбудил?

Я ворвалась в гостиную, где Кит сидел за ноутбуком; рядом поблескивал огоньками модем.

– На работу ты не пойдешь. Я позвонил и сказал, что ты заболела. А еще записал тебя к врачу.

– Из-за небольшого зуда?

Меня трясло, будто я выпила целый литр кофе.

Кит заключил мое лицо в ладони.

– Неважно. Мы вместе, а значит, справимся.

– Думаешь, это из-за пожара?

– Ты ведь знаешь, я о тебе позабочусь, что бы это ни было, правда?

Только потом я выяснила, что Кит не спал всю ночь, читал в Интернете про нервный зуд и составил список возможных диагнозов. Мы оба испытали облегчение, услышав бодрое заключение терапевта.

– У вас был приступ панической атаки, дорогуша, – заявила она. – Ничего удивительного после того, что вам пришлось пережить.

– Да ну, – возразила я. – Мне кажется, есть какие-то физические причины.

– Чистая психосоматика! Подсознание – хитрая штука. Выпишу вам крем для снятия зуда и диазепам, чтобы вы отдохнули. А еще направление к психотерапевту – расстройство надо пресечь в зародыше, пока все не вышло из-под контроля. Бесплатной консультации надо ждать недель семь. Платную можно получить раньше.

Я думала только о том, что придется пропустить работу, а еще что рука Кита заживает медленнее, чем обещали врачи.

– Заплатим, – тут же откликнулся Кит.

Я подавляла желание почесаться, но, когда мы вышли наружу, оно стало нестерпимым. Кит обхватил мои запястья здоровой рукой и не давал мне вырваться. В памяти всплыли слова Бесс: «Мужчины куда больше нас, иначе сложены, да и намного сильнее».

Не могу избавиться от нее. Мысли сами сворачивают к Бесс. Пусть она не в своем уме, это еще не значит, что Джейми не насильник.

Буду ли я знать точно хоть когда-нибудь?

Психотерапевт, к которому меня направили, хорошо справилась с физическими симптомами – метод осознанности и упражнения помогли перехитрить подсознание: усмирить тревожность и держать покалывание и зуд под контролем. Но я не могла открыть ей настоящую причину. Она была неглупа, догадалась, что я всего не рассказываю. Порой мне приходило в голову, что стоит придумать какую-нибудь детскую травму. В особо темные минуты я подумывала о том, чтобы списать расстройство на загнанные внутрь переживания от маминой смерти.

Я прошла через все это только благодаря Киту. Он дважды спас мне жизнь: во время пожара и после. Каждый день, каждую ночь он был рядом. Поднимался с постели и играл со мной в карты, смотрел фильмы, держал меня в объятиях, расчесывал мне волосы, разглаживал, плел из них косички, пока я подавляла желание до крови расчесать руки. Я попалась в капкан собственной тайны, поджаривалась на собственном адском огне; только теперь я могу оценить то, сколько он для меня сделал, скольким пожертвовал. В благотворительный фонд я так и не вернулась – была не в состоянии работать. Кит набрал преподавательских часов, но денег все равно не хватало. Он не мог содержать нас обоих и одновременно писать докторскую. Как только рука зажила, он устроился на почасовую работу в оптику: вставлял дешевые линзы в оправы. Иногда он брал хорошие линзы и смотрел через них в небо на безымянные звезды. И никогда не жаловался, что это ниже его достоинства.

Четыре недели спустя после того, как сгорела их квартира в Клэпхем-Коммон, Лора Лэнгриш и Кит Маккол обменялись брачными клятвами в регистрационном офисе района Ламбет. Из здания вышли Кристофер и Лора Смит. Они вернулись в новый дом – небольшую квартиру, арендованную на Уилберхэм-роуд. Никаких гостей, никаких невест, перенесенных на руках через порог, только долгий нежный вечер в супружеской постели. Медовый месяц невеста провела, регулярно навещая психотерапевта. Жених вкалывал в две смены, чтобы заплатить за ее лечение и аренду квартиры.

Нам было по двадцать два. Пока другие парочки нашего возраста рассуждали о взаимных обязательствах, мы безнадежно в них запутались. Что такое обязательства в отношениях, в которых одна сплошная тьма? Даже секс утратил былую игривую легкость. Мы нуждались в нем, но не хотели его. Неужели когда-нибудь наша беззаботность снова вернется?

Через пять месяцев Кит вернулся домой с тонким рулоном под мышкой.

– Что это?

– Смотри-ка!

Он развернул карту мира и приколол ее кнопками к стене над камином. А потом длинной красной нитью соединил Лондон и Южную Африку.

– Замбия, январь. Там будет небольшой фестиваль. На несколько тысяч человек. Лин и Мака не позовем. Только ты и я. – Он улыбнулся совсем как прежде. – Вероятность осадков практически равна нулю.

Надо было что-то делать, чтобы не просто жить, но и получать от жизни удовольствие. Если мы вернем в нашу жизнь затмения, возможно, в кромешной тьме отыщем прежний свет.