ЛОРА

30 июля 2000-го

В июле меня взяли на работу мечты – я стала сборщицей благотворительных средств для детского фонда. С этой должности и началась моя карьера, хотя теперь удивительно, откуда у меня было столько энергии и энтузиазма. Лето стояло душное, большую его часть мы с Китом провели в подземке, а в свободное время мчались на «Тернпайк-Лейн»: я присматривала за Джуно, а Кит за Маком. Мы принимали душ дважды в день, на темной одежде оставались соляные разводы, а когда мы прочищали нос, носовые платки чернели.

Бесс регулярно появлялась в нашей квартире. В Ноттингемпшире ей приходилось вести замкнутый образ жизни, во-первых, из-за того, что на ней стояло позорное клеймо девицы Джейми Балкомба, а во-вторых, из-за проделки с шинами. Однако во время наездов в Лондон она не рвалась в город, предпочитала сидеть дома. За исключением нашей встречи на Лизард-Пойнт, я редко видела ее при дневном свете. Она всегда оставалась ночевать.

Джейми писал мне дважды в неделю. Письма приходили по вторникам и пятницам. Суть сводилась к одному – отзови показания сейчас, потом будет хуже. Он рисовал мне варианты развития событий. Судя по всему, у него появились сторонники, такие же «несправедливо обвиненные», которые писали ему пачками. Джейми основал движение в защиту мужчин от того, что они называли женской тенденцией «заявлять об изнасиловании». Кроме того – в строчках писем сквозило ликование – писали ему и женщины. Он называл их «реальными жертвами» – развращенные отчимами, исподтишка одурманенные наркотиками в ночных клубах или изнасилованные за гаражами с ножом у горла. Джейми не упускал случая сравнить «храбрость этих женщин» с моей трусостью. Я рвала письма и оставляла их в урнах по дороге от дома до станции «Клэпхем-Коммон». Мне мечталось, чтобы человек с лезвием в зубной щетке еще раз наведался к Джейми.

Лин наконец назначили антидепрессанты, а еще она решила, что пора затеять вмешательство по отношению к Маку. Теперь это слово, заимствованное из Штатов, звучит привычно, а тогда я услышала его впервые. К процессу Лин привлекла и нас. Все мы – я, Кит, родители Лин, Адель, а вдобавок и консультант по зависимости – сговорились прийти к ним и убедить Мака, что пора что-то менять. По замыслу, наши усилия подтолкнут Мака пройти реабилитационный курс. Кит не особо верил, что затея удастся, но не стал отговариваться и пошел. Все мы собрались в их крошечной квартирке, где даже стульев на всех не хватало.

В плане присутствовал слабый пункт. Для вмешательства необходимо, чтобы Мак был дома. А он постоянно ускользал посреди ночи. Он восемь часов подряд не отвечал на звонки и не появлялся, так что в конце концов мы разъехались. Поезд метро напоминал раскаленную духовку, к тому же мы застряли между станциями минут на двадцать. Когда мы наконец выбрались наружу, мы ненавидели всех и вся, включая друг друга.

– Нет, только не это! – воскликнул Кит, когда мы вывернули из-за угла.

Я посмотрела в ту сторону: из дверного проема нашего подъезда торчали тонкие белые щиколотки и потертые серебристые кеды.

– Она предупреждала, что придет?

Я огрызнулась:

– Конечно, нет.

У меня ни на что не осталось сил. На наших лицах был написан весь наш день, но Бесс, кажется, даже не заметила, что мы вымотаны до предела.

– Я ненадолго, – заявила она, топая впереди по лестнице. Розовая краска уже смылась у нее с волос, бесцветные концы торчали из копны темных кудрей. Она вела ладонью по обоям и вдруг замерла, исследуя дыру, сквозь которую просвечивала крашенная зеленой масляной краской стена.

– Мне надо успеть на последний поезд до дома. Времени в обрез. Я думала, вы раньше придете.

Мы с Китом обменялись озадаченными взглядами. Прежде Бесс никогда не уезжала от нас домой. Когда она приходила, само собой разумелось, что она останется на ночь.

– Домой? – Кит поднял вверх два больших пальца; Бесс обернулась, и он тут же спрятал их в кулаки.

– Брось, – сказала я одними губами и улыбнулась.

– Да, – кивнула Бесс, – просто хотела сообщить вам хорошую новость лично.

Наверное, по апелляции, подумалось мне. Ее отклонили.

– Говори!

Мы добрались до верхней площадки, Кит рылся в кармане джинсов в поисках ключей.

– Я переезжаю в Лондон! – объявила Бесс.

Я чуть не рухнула со ступенек. Кит замер с ключом в руке. Мы оба подумали об одном и том же: она решила перебраться к нам.

– Надо же, – проговорила я.

– Я же рассказывала, что у меня дома обстановка еще та. Сижу взаперти целыми днями. Так что я поискала работу и жилье, – с гордостью заявила она. – Буду проявлять фотографии в «Снэппи Снэпс». Платят не очень, зато работать с фотками интересно. По квартирам посмотрела, тут в округе не смогу себе позволить, зато в районе Кристал-Пэлас есть комната. Сможем чаще видеться!

– Отлично! – воскликнула я. Конечно, я обрадовалась больше тому, что видеться мы как раз будем реже. В смысле, что дружба наша перейдет на более спокойные рельсы. Мы сможем встречаться на час выпить кофе или поужинать, а затем разойдемся по домам.

– У меня для вас кое-что есть, последний подарок. За все, что вы для меня сделали. Я знаю, вы оба говорили, что не надо, но это правда последний, обещаю. Не ругайтесь, пожалуйста.

Бесс улыбнулась по-детски застенчиво и вручила мне подарок, завернутый в бумагу и перевязанный лентой. Я развернула сверток и обнаружила внутри фотографию в рамке, а на ней…

– Ничего себе!

Фотография была явно сделана в дверях нашей спальни. Когда она успела? Похоже, рано утром, пока мы еще спали. Сквозь бамбуковые жалюзи падал свет, оставляя тигриные полоски на нашей коже. Одеяла сползли, мы были обнажены по пояс. Я лежала на спине, Кит меня обнимал. Его рука прикрывала мою грудь, в кулаке он держал прядь моих волос, совсем как ребенок. Я инстинктивно прикрыла грудь. Кит резко втянул в себя воздух.

– Ну, как вам?

Молчание затянулось, и сияющая улыбка Бесс несколько потускнела.

Мне не хотелось говорить, что меня как будто изнасиловали, я знала, через что она прошла, но я чувствовала себя именно так.

– Она очень… личная, – вымолвила я наконец.

– Я знаю. В постановке такой кадр не снимешь. Я встала в туалет, а дверь была открыта. Свет падал просто идеально… Я не удержалась… Твой фотоаппарат как раз лежал рядом, Кит.

Кит поджал губы. Его больше разозлило то, что она взяла без спроса его драгоценную камеру, чем то, что его засняли в таком виде.

Бесс, ничего не заметив, продолжила:

– И я вспомнила о той фотографии, что сделала ваша подруга. Вы не знали о том, что вас снимают. А сегодня я сбегала в одно место, там их за час напечатали, – ее голос слабел с каждой фразой. – Я снимала с выдержкой, а объектив… Вам не нравится! – прошептала она.

Посмотрев на наши лица, она неправильно поняла молчание.

– Я куплю новую пленку. Там такой не было. Я не ожидала, что ты заметишь, что ее нет, Кит.

– Все хорошо, – сказала я, однако молчание Кита было красноречивее всяких слов.

Бесс стукнула себя по лбу.

– Я была уверена, что вам понравится, когда вы ее увидите!

– Она мне нравится. – Я поймала ее за руку, потому что Бесс собиралась стукнуть себя по лбу снова. Я и забыла, какая у нее шелковистая кожа. – Просто все неожиданно…

Она высвободила руку.

– Я иногда перегибаю… Неправильно оценила обстановку. Простите.

И ушла.

Мы с Китом подождали, пока хлопнет входная дверь, не зная, смеяться или сердиться. Кит держал фотографию на вытянутой руке.

– Как ей могло в голову прийти, что мы нормально такое воспримем?

– Наверное, после того, что с ней случилось, у нее теперь проблемы с личными границами.

Мы не знали, всегда ли Бесс шла напролом или у нее атрофировалась чувствительность после нападения. Возможно, это последствия травмы. Кто мы такие, чтобы судить?

– А если бы я вообще голый лежал?

Я встала с ним рядом. Оценить фотографию без выжидающего взгляда Бесс оказалось легче.

– Мы красивые. Если отбросить обстоятельства, то снимок прекрасный. Я даже не знала, что во сне ты держишь меня за волосы.

– Я тоже, – растаял наконец Кит. Он провел рукой по моим волосам, убранным в хвост.

– Будем вспоминать, когда состаримся, какими мы были. Понятно, что на комод ее не поставишь, но я бы ее сохранила.

Мы спрятали фотографию в ящик моей прикроватной тумбочки. Когда мы ударились в бега, она затерялась.

Сейчас я понимаю, что Кит был прав. Мне стоило проявить твердость, когда Бесс впервые поджидала меня после работы. Не надо было пускать ее в нашу жизнь. Как выражались раньше, я задала отношениям неверный тон.

Ночью я не могла уснуть и успокоилась, только натянув на себя ночную рубашку. Мне снился кошмар – темная фигура в дверях спальни, которая за нами наблюдает. Тогда я не понимала, что истоки этого беспокойства коренятся не в том, что Бесс нарушила наши интимные границы. Так появились первые признаки большего, пугающего, глубокого. Того, что не выбросишь в урну и не спрячешь в ящик. Того, что я пока не осмеливалась назвать.