Я была молода, родилась и выросла в Ширландии, стране прагматичной, давно отказавшейся от самых путаных религиозных взглядов как от ненужных сложностей…

Боюсь, я оскорбила друштаневского священника до глубины души, войдя в молельню с парадного входа.

Те из читателей, кто исповедует культ Храма, сейчас, скорее всего, в ужасе выронили эту книгу. Увы, я была (и остаюсь) ученым-натуралистом, а не антропологом и не историком, и, хоть в наш просвещенный век мы признавали, что человек есть одно из высших животных, меня заботили лишь животные, к людям не относящиеся.

Столь вычурным манером я хочу сказать, что не обращала на местную молельню ни малейшего внимания – даже в День Восприятия. И даже не замечала, что парадным входом пользуются только мужчины, а женщины идут внутрь сквозь боковой. В конце концов, Великий Магистр Ширландский покончил с половой сегрегацией почти две сотни лет назад, хотя в Домах Собраний магистрианских общин некоторых других стран эта традиция соблюдается по сей день. Очевидно, Джейкоб задавался этим вопросом не более моего: он вошел в молельню вместе со мной, и лишь пройдя футов десять, мы начали догадываться, для чего служит невысокая деревянная стенка вдоль прохода.

Тотчас остановившись, мы обменялись одинаково испуганными взглядами. И, конечно же, именно в этот момент появился священник.

Будь я уверена, что смогу сделать это в платье, не нарушая приличий – попробовала бы перебраться через стенку (она едва доходила мне до пояса), но опасность зацепиться юбками и рухнуть вниз головой остановила меня. Не лучше ли удалиться и вернуться сквозь боковую дверь, замеченную мной только сейчас, с большим опозданием? Этот вопрос вогнал меня в ступор, завершившийся, как это часто бывает со мной, третьим и совершенно неподходящим решением: я сделала реверанс и принялась сбивчиво извиняться:

– Я не знала… Видите ли, в Ширландии все совершенно иначе…

Менкем Гоэн гневно взглянул на меня. Так же он хмурился и накануне ночью; очевидно, ко мне, навлекшей на деревню злых духов, он не питал ни малейшей приязни, и новая оплошность лишь усугубила мое положение. Неудивительно, что в этот день он снова был в полном духовном облачении; к счастью, на этот раз нас хотя бы избавили от грохота трещоток. Ни слова не говоря, он указал на дверь за моей спиной.

Что это могло значить? Следовало ли мне уйти совсем, или же выйти и вернуться надлежащим путем? Не желая поддаться стыду и обратиться в бегство, я остановилась на последнем. Если он хочет, чтоб я ушла, пусть скажет об этом прямо.

Но, когда я вернулась через женскую дверь, Менкем не стал возражать. Он просто жестом велел нам сесть – каждому по свою сторону. Оба мы выбрали передние скамьи, и начался ритуал, схожий с тем, каким он встретил меня по возвращении из руин. Теперь ритуалу подверглись мы оба – очевидно, в силу нашего брака Джейкоб тоже считался нечистым.

Чтобы занять время, я принялась изучать интерьер молельни. Когда мне было шесть, у нас некоторое время служила няня с весьма строгими взглядами на безбожных козлоубийц (ее слова), поклоняющихся Храму. Послушать ее, внутри это здание должно было оказаться мрачным, нечестивым капищем, обильно изукрашенным окровавленными внутренностями, а может, и черепом младенца, случайно закатившимся в темный угол.

Внутри было душновато, но не более, чем в любом другом доме этой холодной, почти не знающей окон страны. Ради такого случая священник зажег свечи – настоящие, а не самодельные сальные, какими пользуется большинство выштранских крестьян. В центре стоял алтарь, но его каменная поверхность была начисто выскоблена – разве что кое-где опалена, а в воздухе не пахло ничем страшнее благовоний. За алтарем ровно горела масляная лампада, зажженная от священного огня, доставленного из самого Храма; от нее зажигали огни для жертвоприношений, и ее пламя никогда не должно было угасать.

Покончив с молитвами, Менкем взглянул на нас и замер от ужаса, увидев у меня на коленях раскрытую записную книжку.

– Вы собираетесь записать все это? – спросил он, не веря своим глазам.

Придя в замешательство, я взглянула на записную книжку.

– Но почему бы нет?

Джейкоб по ту сторону разделявшей нас стены издал глухой звук – должно быть, он сдерживал смех.

В конце концов, ответила я в чисто магистрианском духе. Наша религия – религия учености и интеллектуальных дебатов – совсем не похожа на верования храмовников, ревнителей жертвоприношений и непорочности. Поэтому мой ответ подействовал на Менкема обескураживающе – впрочем, возможно, он просто не ожидал подобного ответа от женщины. Как бы то ни было, я выбила его из колеи, и он предпочел не обращать на меня внимания, дабы вновь собраться с мыслями.

– Знай я, что вы собираетесь в эти руины, я запретил бы – ради вашего же блага. Там – зло.

– Вы уже говорили об этом, когда мы вернулись.

Джейкоб из-за стенки бросил на меня предостерегающий взгляд, и я продолжала без лишней резкости:

– Откуда же взялось это зло?

Менкем оглянулся на алтарь и неугасимый огонь, точно черпая в них силы или ища защиты, сделал глубокий вдох и начал свой рассказ.

Не стану и пытаться воссоздать его дословно. Мой далекий от совершенства выштранский, поспешность, с которой я вела записи, и склонность Менкема подчеркивать каждую фразу взыванием к господу привели бы к совершенно нечитаемому результату. Уж лучше я изложу эту легенду так, как поняла ее в тот день.

«Жагрит Мат» – имя, данное жителями Друштанева человеку, якобы правившему королевством, окружавшим руины, давным-давно, в эпоху дракониан. Подобные короли неизменно любимы подданными либо являются законченными тиранами, третьего не дано. К моему удивлению, Жагрит Мат принадлежал к первым. Но одна из его амбиций – желание стать драконом – совратила его с праведного пути.

Много лет молил он богов о превращении, но безуспешно. Наконец одержимость лишила его разума: отступившись от богов, он заключил договор с демоном.

Но демон, конечно же, не выполнил свою часть договора надлежащим образом. Какая-то ошибка в формулировках со стороны короля, или просто коварство демона – и результат оказался ужасен. Король не стал драконом и не остался тем же, кем был, но навсегда превратился в чудовище – наполовину дракона, наполовину человека. Причем не такого, как древние языческие боги, с драконьей головой и более-менее человеческим телом – это Менкем подчеркнул особо. Он стал четвероногим, как горный змей, но в человечьей коже, с наполовину человеческим лицом и человеческими ладонями на сгибах уродливых крыльев.

Обезумевший от этакого превращения, король сделался сущим бичом для собственного народа. Он объявил себя божеством и наложил лапу на все богатства страны, предоставив подданным умирать от голода. Мало того, он потребовал для себя человеческих жертв, и реки крови хлынули по ступеням парадного входа в его храм. Его злодеяния множились день ото дня, но однажды ночью он взлетел в небеса навстречу грозе, и его поразила молния. Упав на крышу собственного храма, король разрушил его – на том и настал конец и ему, и его королевству.

Те, кто читал «Реликвии выштранской мудрости» Дэвида Парнелла, несомненно, узнают эту легенду. Ее рассказывают и в других частях выштранских гор с некоторыми отличиями в деталях: в некоторых версиях злого короля-дракона побеждает ангел господень или храбрый герой, другие гласят, что договор был заключен на определенный срок, по окончании коего короля забрал демон. Даже упоминание о духе короля-чудовища, обитающем в ближайших руинах, не уникально, хотя такой эпилог встречается нечасто.

Но в тот день, сидя в молельне и записывая рассказ священника, я ничего не знала о подобных легендах. И, хотя старания не потерять нить повествования позволяли несколько отстраниться от его содержания, в полумраке молельни воспоминания о чудовищных следах, выжженных в земле за нашим домом, вызывали дрожь. Поверила ли я в рассказ священника? Нет, конечно же, нет: я гордилась собственной рациональностью, и сама мысль о том, что дух уродливого гибрида дракона с человеком тысячи лет после упадка собственной цивилизации таился в своих руинах, игнорируя всех посетителей (которых просто не могло не быть), только затем, чтобы прицепиться ко мне без всякой разумной причины…

Жагрит Мат

И тут я вспомнила об огневике.

«Нонсенс!» – вновь заявила моя рациональность, оправившись от недолгого потрясения. Да, как нам известно, дракониане ценили драгоценные камни, часто встречающиеся в развалинах их построек (от этого-то многие руины и пострадали от рук грабителей так сильно). Правда, в истории Менкема о сокровищах не было сказано ни слова…

Но ту часть моего разума, что помнила звуки за баней и следы на траве, последнее ни в чем не убедило.

И вдруг…

– Лорд Хилфорд! – воскликнула я, перебив священника.

Менкем мрачно кивнул.

– Да.

Звуки еще могли бы мне почудиться, но реальность следов на траве была бесспорна. И это означало, что за домом действительно побывало некое существо, судя по имеющимся данным, питающее интерес ко мне. Если его интерес действительно был как-то связан с нашим походом к руинам, то и Астимиру, и лорду Хилфорду могла грозить опасность. Да, юноша оставался в деревне, но вот эрл…

Джейкоб поспешно поднялся.

– Пойду переговорю с Уикером.

Я видела, что рассказ священника его ни в чем не убедил. Меня, откровенно говоря, тоже – но этого и не требовалось. Уж лучше проявить осторожность, отправив мистера Уикера следом за лордом Хилфордом, и после чувствовать себя полной дурой, чем пренебречь осторожностью и чувствовать себя еще большей дурой, если случится беда.

– Если позволите, у меня есть еще несколько вопросов, – обратилась я разом к священнику и к мужу.

Джейкоб протянул было руку, чтобы ободряюще сжать мое плечо, но нас разделяла стенка, а, потянувшись поверх нее, он мог бы нарушить этикет. Сжав пальцы в кулак, он вскинул руку вверх – видимо, этот забавно мужественный жест призывал меня крепиться – и вышел.

Я взглянула в раскрытый блокнот и обнаружила, что грызу кончик карандаша. Вынув карандаш изо рта, я заговорила:

– Если это действительно некий… злой дух… – полностью скрыть прокравшиеся наружу сомнения мне не удалось, но я старалась, как могла. – Что вы рекомендуете?

– Тут нужно очистительное омовение, – решительно и бесповоротно ответил священник. – Это следовало сделать сразу же, вернувшись из руин, и я говорил об этом. Но уж теперь откладывать не будем.

Об одержимости храмовников омовениями в рассказах няни не говорилось ничего – она пребывала в твердом убеждении, будто все они грязны и телом, и душой, – но я знала об этом из иных источников. Что ж, если это положит конец страхам Менкема, цена невысока. Вложив карандаш в записную книжку, я развела руками:

– Что ж, где ваша купель?

Но купелью дело не обошлось.

Менкем отправил меня за Джейкобом, мистером Уикером и Астимиром: последний, безусловно, нуждался в очищении не менее, чем я, а джентльменам решили устроить ванну за компанию – на всякий случай. Что до лорда Хилфорда – он мог очиститься по возвращении.

К тому времени, как я собрала всех, о предстоящем каким-то образом узнала вся деревня. (Возможно, то было дело друштаневских сплетниц, но скорее Менкем что-то сказал крестьянам еще накануне.) У входа в молельню собралась внушительная толпа. Дагмира тоже была здесь.

– Говорят, это будет настоящая ванна, – сказала я ей. Пожалуй, мысль была приятной: после бани я никогда не чувствовала себя полностью чистой. – Мне – туда, в молельню?

Она возмутилась так, будто поначалу искренне надеялась, что все дело в моем ужасном выштранском и я имела в виду нечто совсем другое.

– Конечно, нет! Удивляюсь, как вас, неверных, вообще пустили туда! Нет, это должна быть живая вода.

Громко, нараспев читая священное писание, Менкем повел толпу вперед.

– Живая вода? – переспросила я, усомнившись, что верно расслышала ее.

Дагмира кивнула, не вдаваясь в дальнейшие объяснения. Я перевела ее слова на ширландский для своих компаньонов, и Джейкоб споткнулся о камень.

– Живая вода? Но не думают же они… Впрочем, да. Именно это они и задумали.

Проследив за его взглядом, я увидела впереди ледяной ручей.

Никакие возражения не склонили бы священника отступиться от своих намерений. Его простонародная теология не предусматривала подобной ситуации, но он был полон решимости сделать все, что в его силах. Джейкоб, в свое время интересовавшийся историей религий, высказал несколько весьма наукообразных аргументов, утративших половину своей весомости в переводе на ломаный выштранский, но тщетно. Помочь могло лишь одно: нас следовало окунуть в ручей в самом глубоком месте, чтобы вода омыла наши тела до последнего дюйма.

До последнего дюйма… На середине спора я поняла, что Джейкоба тревожит не столько холод, сколько собравшиеся крестьяне, под взглядами коих его жену собирались раздеть донага. И я еще воротила нос от общей бани! А Менкем, похоже, был убежден: раз все это – религиозный ритуал, неважно, кто меня увидит! Могу отнести это только на счет деревенской практичности: безусловно, никакая вера, требующая, чтобы женщины сидели в молельне отдельно от мужчин, не может одобрять наготы в присутствии противоположного пола.

Так далеко моя готовность терпеть местные суеверия не распространялась.

– Выбирайте, – твердо сказала я Менкему. – Можете прилюдно купать меня в одежде, можете купать меня без одежды вдали от посторонних глаз, а можете не купать вовсе. Вот так, у всех на глазах, я не сниму с себя ни единой нитки – тем более при этих мужчинах.

С этими словами я широким жестом указала на всех собравшихся, кроме Джейкоба и самого священника. Для Менкема исключение был сделано лишь из-за твердой уверенности, что ритуал требует его присутствия.

Священнику это пришлось не по нраву, но мы с Джейкобом, при поддержке мистера Уикера, твердо стояли на своем. Последний, думаю, тоже вовсе не горел желанием обнажаться перед туземцами. Наконец сошлись на том, что крестьян отошлют прочь – всех, кроме нескольких, которые помогут Менкему купать Астимира и моих спутников, после чего Джейкоб с Дагмирой искупают меня, заслонив одной из наших палаток.

Я охотно избавила их от своего общества. К несчастью, при этом мне пришлось ждать, сидя на бочке под испепеляющим взглядом Дагмиры.

– Одни несчастья от вас!

В голове тут же родилось полдюжины ответов, и все – оборонительные. Но рассказ Менкема заронил в мое сердце семя сомнения, и я призадумалась. Даже если не рассматривать гипотезу о злых духах, для местных жителей мы были не более чем досадной помехой.

Конечно же, мы явились сюда не без дела: несмотря на первоначальную заминку, нам удалось собрать множество ценной информации, начиная с вещей простых, наподобие достоверного описания брачно-игровых полетов, и заканчивая моим открытием крохотных клапанов в перепонке крыла.

Но что это значило для Дагмиры? В Ширландии все это обещало принести нам всеобщее одобрение – по крайней мере, джентльменам, как только они представят наши открытия на заседании Коллоквиума Натурфилософов – и я, открывшая то, чего не знал до меня ни один человек, тоже была бы довольна собой, как ученым. Однако для Друштанева во всем этом не было никакого проку.

Конечно, местные на нас заработали: организуя экспедицию, лорд Хилфорд оплатил множество разных разностей. Однако большая часть этих денег досталась пропавшему Грителькину и его боярину. Хватило ли оставшегося для компенсации беспокойств, вызванных нашим присутствием?

Раздумывая обо всем этом, я молчала так долго, что Дагмира презрительно фыркнула и отвела взгляд, но тут же вновь повернулась ко мне, стоило мне негромко сказать:

– Прости.

Не будь я в таком подавленном расположении духа, ни за что не удержалась бы от смеха при виде ее удивления.

– То, что мы делаем… Я полагаю, что мы работаем на благо всего человечества, и твердо верю, что это правда. Но нельзя не признать, что вам это принесет пользу очень нескоро. Чем мы могли бы помочь вам сейчас? Быть может, сказать лорду Хилфорду, чтобы он дал вам еще денег?

На лице Дагмиры отразилось множество противоречивых реакций – большей частью вовсе не позитивных. Наконец она без обиняков сказала:

– Избавьте нас от драконов.

– Избавить вас от драконов?!

Потрясенная, я вскочила на ноги.

Дагмира раздраженно вскинула руку к небу.

– Жрут наших овец, нападают на пастухов – что в них хорошего?

Все мое детское увлечение драконами разом подступило к горлу, лишив меня дара речи.

– Но они же… они же…

Продолжить разговор по-выштрански я не смогла: в моем словаре не хватало слова «великолепны». Возможно, и к лучшему: силясь подыскать нужные выражения, я успела собраться с мыслями. Красота и величие – это, конечно, замечательно, но они не добавят еды на стол крестьянина-горца и не согреют его дом в зимние холода.

Конечно, участвовать в уничтожении драконов я не могла. С неожиданной горячностью я заговорила:

– Овцам я ничем помочь не могу: драконам нужно питаться – так же, как и волкам, и медведям, и людям. Но мы узнаем, что побуждает их нападать на пастухов, и положим этому конец. Это наука может сделать для вас.

В ночь, проведенную среди контрабандистов, я обещала то же самое Хацкелю, и это обещание еще предстояло сдержать, но в ту ночь мной двигало желание убраться оттуда в целости. На этот раз мотив был прямо противоположным: я не желала уезжать. Для меня отъезд означал бы поражение, а для этих людей – новые нападения и новые смерти.

Поэтому мое обещание несло в себе безмолвное эхо: я никуда не уеду, пока не сдержу слово.

Даже если замерзну насмерть выштранской зимой.

Судя по поджатым губам, Дагмиру мои слова вовсе не убедили, но она приняла их с неохотным кивком.

– Это бы помогло.

Как и успокоение местных умов на предмет древнего проклятия, будь оно суеверием или нет. Тут за мной пришел Джейкоб – раздраженный, с мокрыми волосами – и вместе мы отправились к ручью. Поперек русла уже натянули нашу палатку.

Палатка была слишком мала, чтобы поместиться внутри, укрывшись от посторонних глаз и не входя в воду. Крепко сжав губы, я сняла туфли и чулки, сделала глубокий вдох и шагнула вперед.

Первого же прикосновения воды к босым ногам оказалось довольно, чтобы убедиться: баня – просто превосходное изобретение, если альтернатива ей – этот ледяной ручей. Стоило зайти глубже – и стало еще хуже: юбки прилипли к голеням, будто холодные клейкие ладони, а пальцы ног так онемели, что я не чувствовала дна. Однако я подумала и о том, в чем мне повезло: ручей был неглубок, лежа я едва скрылась бы под поверхностью воды, а если встать, вода не достигала и коленей.

Нырнув в палатку, я пригнулась, чтобы поместиться под натянутой парусиной. Дагмира последовала за мной, а Джейкоб остался снаружи, чтобы принять мою одежду. Я предпочла бы обратный вариант, но Менкем не согласился: в конце концов, мы, ширландцы – сплошь еретики, недостойные доверия в вопросах соблюдения ритуала.

Все мое стеснение исчезло, уступив место желанию покончить со всем этим поскорее. От платья, нижней юбки, корсета и сорочки я избавилась в рекордно короткий срок, пока Менкем читал молитвы снаружи. Но, едва я собралась с силами, чтобы опуститься в воду, Дагмира остановила меня.

– Волосы, – сказала она.

– Что «волосы»?! – прорычала я, лязгая зубами.

От мурашек вся кожа сделалась шершавой, как шкура дракона.

– Вода должна омыть все, – ответила она, разворачивая меня, чтобы вытащить шпильки из волос.

Волосы рассыпались по плечам, с их согревающим прикосновением до боли не хотелось расставаться. Но от промедления становилось только хуже, и потому, едва Дагмира наскоро расчесала мне волосы пальцами, я глубоко, с присвистом вдохнула, разом присела…

В тот же миг невероятный, невыносимый шок вышиб из легких все, что удалось вдохнуть. Кажется, я закричала, хотя ничего утверждать не могу. Помню, что тут же вскочила, но лишь затем, чтобы под нажимом безжалостной руки Дагмиры вновь уйти под воду. Не хватало воздуха, но мой рациональный ум успел оправиться настолько, чтобы я поняла: осталось продержаться лишь несколько мгновений.

И вдруг, без малейшего предупреждения, на ребрах, прижимая меня к твердым камням и скользкому илу на дне, утвердилась босая нога. Я вцепилась в нее ногтями; Дагмира схватила меня за руки – нет, только за правую руку – и попыталась разжать пальцы. Я закричала бы, но голова находилась под водой. Однако за миг до того, как я решила, что она пытается утопить меня, мне стало ясно, что ей нужно – мое обручальное кольцо. Вода должна была омыть все.

Этого кольца я не снимала с тех самых пор, как Джейкоб надел его мне на палец. Но теперь оно стояло между мной и возможностью поскорее вдохнуть, и муж вряд ли обиделся бы на его кратковременное отсутствие. Я позволила Дагмире снять кольцо и снова погрузила руки под воду.

Нога исчезла, и мгновение спустя, понимая, что больше не выдержу, я вынырнула. Воздух, благословенный воздух ворвался в мои легкие! Дагмира помогла мне встать. Помощь оказалась как нельзя более кстати – все тело онемело, и трясло меня так, что сама я ни за что не устояла бы на ногах.

Одежда, которую Джейкоб сунул в палатку, была не моей. Такого узкого платья, как мое, мне попросту было бы не надеть; вдобавок, оно бы тут же промокло. Халат, которым Дагмира укрыла меня с головой, тоже быстро промок, но он был сшит из толстой шерсти, согревавшей даже в мокром виде. Затем она помогла мне выйти из палатки и взойти на берег, где Менкем завершил свои молитвы ритуальным жестом.

Но в тот момент мне было совсем не до духовных благ, которые могло бы принести это испытание. Я выбралась из ледяной воды на солнце, и это было к лучшему, но ветер пронизывал до костей. Чем скорее я попаду в дом, тем лучше. Еле переставляя непослушные ноги, я двинулась вперед, но Джейкоб нашел более простой выход – он подхватил меня на руки и понес.

– Н-н-не н-н-над-д-до, – вымолвила я сквозь стучащие зубы, противореча собственному телу, с радостью свернувшемуся в клубок и прижавшемуся к его груди.

Его смешок я скорее почувствовала, чем услышала.

– Вздор. Это помогает мне согреться, а значит, оба мы только выигрываем.

Кто стал бы спорить?

Хуже всего были намокшие волосы, удерживавшие холод еще долго после того, как тело начало отходить. Мы с Джейкобом улеглись в кровать и прижались друг к другу, укрывшись одеялами. Так мы лежали, пока я не прекратила дрожать, затем он встал и ушел. Я полежала еще немного, не желая покидать теплый кокон и чувствуя себя маленькой девочкой среди зимы. Наконец я заставила себя подняться, собрала мокрые волосы в неряшливый узел, чтоб они хотя бы не касались спины, и вышла из спальни.

Как только я спустилась вниз, снаружи в дом вошел Джейкоб.

– Уикер с Менкемом уехали, взяв в провожатые Астимира, – сказал он в ответ на мой вопросительный взгляд. – Астимир бывал в резиденции боярина и знает дорогу. Нужно отдать этому священнику должное: стоило мне заметить, что Уикер, скорее всего, сумеет перехватить лорда Хилфорда только на обратном пути, и пройдет еще несколько дней, прежде чем они вернутся в Друштанев, он тут же заявил, что поедет с ними, – Джейкоб тихонько фыркнул от смеха. – Хотел бы я оказаться там и увидеть лицо Хилфорда, когда Уикер сообщит, что лорд должен искупаться в горном ручье.

Лорд Хилфорд был совершенно не религиозен; он даже к бдениям в ночь шаббата присоединялся только потому, что все равно проводил ночи за чтением. Но я с суеверным страхом, поселившимся во мне с прошлой ночи, надеялась, что он пойдет священнику навстречу.

– Но не грозит ли им опасность? – спросила я, растирая руки, чтобы согреть их. – Нет, я не об этой истории с Жагритом Матом… Впрочем, и о ней тоже, но в основном о драконах.

– Они вооружены, – ответил Джейкоб, – и знают, что нужно держаться начеку. Думаю, безопаснее было бы только спрятаться под крышей.

В его словах был резон. В деревне было спокойно – возможно, из-за многолюдности, ведь хищники чаще всего предпочитают одинокие жертвы, – но всякий, кто покидал ее пределы, подвергался риску. Отправляясь с Джейкобом в поле, мистер Уикер рисковал даже сильнее, чем сейчас, в компании священника и Астимира.

Из этих соображений я эгоистически радовалась тому, что муж какое-то время не будет покидать деревню. Однако как нам найти ответы на вопросы и выполнить обещания, данные Дагмире и Хацкелю, не рискуя выходить в поле? Рано или поздно, а рискнуть бы пришлось. И, как бы мне ни хотелось обратного, такая необходимость не заставила себя ждать.