В «Путешествии в горы Выштраны» я уже писала о Друштаневе. Однако, если у вас случайно найдется экземпляр этой книги, или вы намерены приобрести его, как я советовала выше, прошу, не обращайте внимания на то, что там написано об этой деревне, да и о выштранском народе в целом.

Сейчас мне всей душой стыдно за те давние слова. Я, против собственной воли, старалась держаться в рамках путевых заметок, принятых для юных леди тех времен. В результате вышла полная ахинея, куда хуже «Странствий по Центральной Антиопе» мистера Кондейла, вдохновленная скорее яркими сценическими образами полумистических выштранских персонажей, чем теми, с кем познакомилась я в Друштаневе. Если верить этой книге, Выштрана – край жалобно стонущих скрипок, девушек с пламенным взором и крепких сладких вин.

Иными словами – край самых банальных клише. В Выштране я выпила куда больше чаю, чем вин, скрипок почти не слышала, и ни разу не заметила в глазах Дагмиры чего-либо, хоть отдаленно напоминающего пламенный взор. Куда больше пользы принесет вам чтение исторического труда, подробно объясняющего все разнообразие нитей, вплетенных в ткань этого народа. Расположение их гор, тянущихся почти через всю Антиопу, привело к тому, что в свое время эти горы пытались покорить едва ли не все нации континента – чиаворцы, айверши, ахиаты, бульские – последние превратили Выштрану в зависимое государство за шестьдесят лет до нашего прибытия. Но их влияние распространялось главным образом на равнины и лишь отчасти сказывалось на пастухах и охотниках в горах, где исконно выштранский дух держался крепче всего.

Кроме этого, от юных леди ожидают дифирамбов очарованию тех мест, где они побывали. Мужчинам, пишущим о своих путешествиях, позволительно жаловаться на множество недостатков, подчеркивая этим естественное превосходство своей родины. Хоть пол и уберег меня от публикации прегрешений этого последнего вида, должна, пользуясь случаем, сказать о том, в чем не смогла признаться в то время.

Друштанев я сразу же невзлюбила.

Нет, не людей. Я редко понимала их и часто возмущалась их поведением, но в конечном счете благодарна им за оказанную помощь и проявленное к нам терпение. Нередко трогали мое сердце и красоты гор. Но условия, в которых приходилось жить, я чаще всего просто ненавидела и никогда не испытывала ни малейшего желания вернуться туда вновь.

Не в последнюю очередь виной тому был климат. Самые проницательные из читателей, возможно, отметили, что почти все мои экспедиции проходили в самых теплых регионах мира: Ахия, Разбитое море и так далее. (Единственным достойным упоминания исключением из этого правила, кроме Выштраны, был полет в Мритьяхаймские горы – увы, неизбежный.) Туземные спутники, сопровождавшие меня в тех краях, часто выражали удивление тому, сколь охотно я соглашаюсь терпеть жару. По их впечатлениям, мы, ширландцы, привычны к холоду настолько, что зачахнем и умрем без регулярного живительного воздействия промозглого тумана. Но я всегда предпочитала холоду тепло, каким бы избыточным оно ни было, и потому выштранские горы в весенний период вряд ли могли бы прийтись мне по вкусу. Чудесные перспективы встречи с драконами убедили меня пренебречь сим неминуемым недостатком, но, столкнувшись с ним лицом к лицу, я сделалась крайне раздражительной.

К примеру, для выштранца «весенний период» означает совсем не то, что для нас, ширландцев. (И, кстати, почти для всех возможных читателей этой книги, будь они хоть эриганами – если только я не обзавелась поклонниками в самой Выштране, что вполне вероятно.) Весна для обитателей Друштанева означала время, когда их родственники с равнин гонят отары овец наверх, к так называемым средним пастбищам, начинающимся невдалеке от деревни. Обычно это происходит в самом начале флориса – так было и незадолго до нашего приезда. Можете сами сделать выводы о средней температуре этих мест, основываясь хотя бы на том факте, что местные крестьяне стригут овец только к концу весеннего сезона.

В это время года на склонах долин еще держится снег – особенно там, где ели и пихты растут так густо, что лучам солнца нелегко проникнуть сквозь их ветви. Снегопады можно наблюдать и в конце флориса, и даже в начале граминиса; нашей экспедиции приходилось видеть снег почти до самого мессиса. Некоторые джентльмены (в широком понимании этого термина) высмеивали мои жалобы на то, что я мерзла все время своего пребывания в Выштране. Таким могу сказать одно: на будущее лето езжайте со мной в пустыни Ахии, там и посмотрим, кто из нас выносливее. Возможно, я стара, определенно ненавижу холод, но все это вовсе не делает меня хрупкой и нежной.

Друштанев был выстроен совершенно беспорядочно. Домишки ютились везде, где хватало ровного места, и между ними не было ничего такого, что можно назвать улицами. Многие из зданий казались абсурдно маленькими в сравнении с островерхими соломенными крышами, очень высокими из-за необходимости выдерживать обильные снега. В теплые месяцы жители деревни пасли овец, зимой промышляли охотой. Они продавали жителям равнин овечью шерсть, теплые тканые одеяла и шкуры.

Люди жили здесь много веков, мало-помалу видоизменяя склоны гор вокруг своих деревень. Кое-где в склонах были вырублены небольшие террасы, достаточные для местных сельскохозяйственных культур, но главные видоизменения заключались в том, что примерно раз в десять лет крестьяне шли выжигать лес. Мне не посчастливилось наблюдать этого события – думаю, я была бы рада уже одной возможности погреться, – но мне объяснили, что зола обогащает почву, и пожарища на некоторое время превращаются в хорошие пастбища, а после зарастают молодым лесом, привлекая оленей. Овцы питаются травой, волки – оленями, а драконы – всеми, кто не успеет убежать.

Я ненавидела холод, и изоляцию, и местную пищу, от которой неизменно несло чесноком, но главной причиной моих страданий было то, что я – в чужой стране, вдали от всего, что знаю, и к этому мне никак не удавалось привыкнуть. Вы можете счесть, что сбежать туда, подобно Тому из несносного трехтомного романа миссис Уотри, было бы весьма романтично, и очень может быть, что кто-нибудь из вас действительно нашел бы здесь романтику. Кто-нибудь, но не я. За минувшие годы ненависть ослабла, сменившись легкой неприязнью – или, скорее, наивной недооценкой – и потому я не стану слишком уж часто повторять, какие страдания испытывала, садясь за очередную миску кислого супа, или выглядывая в окно (незастекленное!) и видя, что с неба (опять!) падает снег. Но, чтобы лучше понять некоторые из моих последующих поступков, имейте в виду, что жизнь в Друштаневе едва не свела меня с ума, а отвлечь от этого способны были одни лишь драконы.

Дом, где мы остановились, принадлежал Индрику Грителькину, представителю сословия, называемого в Выштране «ражешами» – нечто вроде боярских наместников, как говорил лорд Хилфорд. Но это было всего лишь формальным определением данного термина, а истинное его значение – в частности, в местных условиях – мы постигли значительно позже. Будь Грителькин с нами, многое сделалось бы ясным, но его не было, и его исчезновение стало главной нашей заботой на весь первый день в Друштаневе.

К тому времени, как в дом прибыл лорд Хилфорд с Джейкобом, тащившим корзину с провизией для ланча, я отчаялась объясниться с Дагмирой по-выштрански и раз за разом повторяла свою мысль по-ширландски – с каждым разом все громче, будто громкость могла принести успех там, где не помог словарь. Наши сундуки и чемоданы были рассортированы, но не было мебели для хранения их содержимого, и этого Дагмира, похоже, никак не могла понять. Мало этого, любимое кресло лорда Хилфорда, которое он таскал с собой всюду, где бы ни путешествовал, сломалось при падении из перевернувшегося фургона, и от досады я готова была отправить эту штуку на дрова.

Однако главной причиной моего раздражения был голод, и я испытала немалое облегчение, увидев, как эрл выкладывает из корзины на кухонный стол кольца колбасы и булочки.

– Миссис Кэмхерст, – сказал он, – если вам удастся раздобыть стулья, мы сможем сесть и поговорить.

По другим комнатам удалось наскрести три стула и табурет, мы сели к столу и набросились на еду, как оголодавшие волки. Табурет мистер Уикер благородно взял себе.

– Грителькина, – заговорил лорд Хилфорд, едва с первыми порциями еды было покончено, – в деревне нет. Оказывается, он отправил мне письмо с предупреждением, что сейчас неподходящее время для научных изысканий. Но, зная, как порой работает международная почта, он решил подстраховаться и выехал в Санверио в надежде перехватить нас там. Похоже, и письмо, и сам Грителькин потерялись где-то в пути.

В свете того, что стряслось с нашим кучером, мое воображение тут же составило целый ряд крайне печальных сценариев, объясняющих пропажу Грителькина.

– Как вы полагаете, с ним все в порядке? – спросила я.

– Скорее всего, – ответил эрл. – Во всяком случае, местные крестьяне не видят причин для беспокойства. Вероятно, мы разминулись с ним по дороге в горы, это довольно легко.

Оптимизм в его голосе звучал лишь чуточку неестественно, но что бы он сказал, если б здесь не было дамы?

– А что же насчет дракона? – спросил мистер Уикер. – Ведь дело ясное – это не первый подобный случай, но говорить со мной об этом никто не захотел.

Лорд Хилфорд покачал головой и потянулся за новой булочкой.

– Со мной тоже, однако вы правы: имели место и другие нападения. Уж это-то я сумел выжать из местного старосты, Юряша Мажустина. Не так много, чтобы опасаться за свою жизнь всякий раз, как выйдешь за порог, но достаточно для нежелания рассказывать о них иностранцам.

После этих слов за столом стало тихо. Мне очень хотелось знать, интересовался ли кто-нибудь, сможем ли мы вообще заняться тем, зачем прибыли, но спрашивать об этом вслух я не стала.

Тишину нарушил Джейкоб:

– Есть ли у нас какие-нибудь соображения, что может быть причиной нападений? Может, драконы поражены болезнью наподобие бешенства? Или они, как волки, в тяжелые времена приходят на охоту в людские поселения?

Глаза лорда Хилфорда заблестели.

– Это, Кэмхерст, превосходный набор вопросов, требующих ответа. У меня пока нет даже смутных подозрений, но мы должны заняться этими проблемами безотлагательно.

На протяжении ланча я молчала, внимая каждому слову, но стараясь не привлекать к себе внимания. Я твердо помнила: мое дело – оказывать помощь в исследованиях здесь, в друштаневской штаб-квартире экспедиции. Поскольку пока никто не пытался запретить нам работать, джентльмены решили раздобыть карты и провести разведку окрестностей. Обеспечить нас («Их», – напомнила я себе) предварительной информацией должен был Грителькин, но он исчез, и джентльмены готовились справиться с этим самостоятельно.

Если вы сомневаетесь в скромности моих намерений, прошу не забывать: мне было всего девятнадцать, я еще не стала леди Трент со всеми ассоциациями, что вызывает этот титул, и даже не знала, что драконы станут делом всей моей жизни. Я думала, что выштранская экспедиция будет для меня первой и последней, и твердо решила сыграть отведенную мне роль спутницы и помощницы наилучшим образом.

Иными, не столь возвышенными словами, я провела всю следующую неделю в непрестанных столкновениях лбами с Дагмирой. Благодаря практике и насущной необходимости, мой выштранский быстро улучшался – я не могла бы заявить, будто хорошо освоила грамматику, но, по крайней мере, начала быстрее подыскивать нужные слова. Мешало только обыкновение Дагмиры хватать меня за руки и целовать их всякий раз, как мне удавалось щегольнуть новым словом. В Выштране так принято выражать почтение к лицам вышестоящим, но сардоническая манера, в какой это проделывала Дагмира, напоминала, скорее, чиаворку, вскидывающую руки вверх, благодаря господа за явленное чудо.

Некоторых нужных мне слов, судя по всему, не знала и сама Дагмира. Вскоре стало очевидно: то, что я считала минимумом меблировки, едва достаточным для наших нужд, по сельским друштаневским меркам было экстравагантной роскошью, а некоторых нужных мне предметов мебели (например, гардероба, в который можно повесить платья) не имелось ни у кого во всей деревне – а, возможно, и в системе понятий Дагмиры. Приобрести их можно было только в Санверио, и дело не стоило ни времени, ни расходов. «Придется нам приспосабливаться», – решила я с мученическим долготерпением благородной дамы в суровых обстоятельствах.

Равным образом, не хватало нам и прислуги, но этого я, по крайней мере, ожидала. Джентльменам (вернее, Джейкобу и мистеру Уикеру, взявшему на себя роль слуги лорда Хилфорда) прислуживал потрясающе бледный паренек по имени Ильиш, а на второй день после приезда мы обзавелись и кухаркой, чью безмятежность, казалось, не способно поколебать ничто, но мне по большей части приходилось иметь дело с Дагмирой, и я начала подозревать, что даже самое совершенное владение ее языком не поможет пробиться сквозь преграду ее нрава. Она не отличалась невозмутимостью – скорее, наоборот, с ее-то целованием ручек и частыми многословными речами, слишком быстрыми, чтобы я смогла их понять, – но, будь она спокойна или возмущена, ничто из сказанного мной не действовало на нее ни в малейшей степени. К счастью, я не питала ни ожиданий, ни надежд на дружеское общение со своей выштранской горничной, иначе была бы жестоко разочарована.

Ни Джейкобу, ни остальным я не говорила, сколько домашних дел мне пришлось взять на себя лично. Конечно, самую утомительную и скучную работу, наподобие наведения чистоты, я оставила Дагмире, но все, что хоть как-то касалось драконов, ревниво берегла для себя. За неимением стеллажей и книжных полок, я раздобыла множество ящиков, вполне подходящих для этой цели, и расставила в них привезенные нами книги с такой аккуратностью, точно организовывала грандиозную библиотеку. Мистер Уикер принес большую карту Выштраны и еще одну, поменьше, изображавшую окрестные горы; я развесила их по стенам, и в темном, мрачном доме появилось хоть что-то относительно светлое.

Гостиная превратилась в наш общий рабочий кабинет – другой подходящей комнаты в доме не было. Сознаюсь, я ничуть не возражала – ведь это значило, что любые общие беседы будут вестись там, и я проведу больше времени в единственном месте, хотя бы немного напоминающем дом.

Шли дни, от пропавшего мистера Грителькина не было ни слуху ни духу, и Джейкоб с мистером Уикером начали картографирование окрестностей Друштанева. Картографического снаряжения мы с собой не захватили, и карта их не отличалась точностью, но мистер Уикер провел детство в Нидди, собирая окаменелости, и более чем привык к длительным походам (хоть и по ровной местности) и составлению карты в уме. Так на стене появился третий лист, и в конце каждого дня я отмечала на нем все, что им удалось обнаружить, призвав на помощь все свое мастерство рисовальщицы. В течение дня лорд Хилфорд, расхаживая перед этой картой, что-то бормотал себе под нос.

Причина этого бормотания заключалась в том, что без указаний Грителькина ни один из них даже не представлял себе, где искать драконов. О, их часто можно было наблюдать в воздухе; гуляя по утрам вокруг деревни – для моциона, а больше для того, чтобы хоть на время сбежать из темного мрачного дома, – я то и дело видела их, парящих над далекими пиками гор, и легко отличала их крылатые силуэты от силуэтов хищных птиц. Но вот взглянуть на них поближе было куда труднее.

Как известно, выштранские горные змеи предпочитают устраивать логова в пещерах. (Именно за это, вкупе с серым, точно скала, окрасом шкуры, они и получили свое название.) Как только логово найдено, натуралист может проследить за перемещениями обитателя и определить, где он добывает пищу, куда летает на водопой, а куда привлекать внимание других драконов. Будучи достаточно смел, ученый может проникнуть в логово дракона в его отсутствие и осмотреть его погадки и экскременты. Логово дракона – жизненно важная отправная точка в нашей работе.

Но для начала это логово нужно отыскать. А одна из причин любви выштранских горных змеев к пещерам – в том, что их в этом регионе, по большей части карстовом, великое множество. Главной целью вылазок моего мужа и мистера Уикера было нанесение на карту пещер. Каждый день они находили не менее полудюжины, причем некоторые – на обратном пути, в местах, которые они полагали полностью исследованными, но многие из найденных пещер были слишком малы для драконов. Однажды Джейкоб обнаружил пещеру весьма неудачным методом: сорвавшись с крутой осыпи, он ухватился за каменный выступ под ветвями колючих кустов, свисавшими вниз и укрывавшими вход в пещеру от взглядов разведчиков. Бесстрашный человек, он велел мистеру Уикеру спустить ему уцелевший фонарь и обследовал пещеру, прежде чем искать путь наверх. Характерные глубокие следы когтей на каменном полу свидетельствовали, что в пещере действительно некогда обитал горный змей, но толстый слой сухих листьев, укрывавший эти следы, означал, что было это давным-давно.

В ночной темноте, лежа в комковатой, неудобной постели и пытаясь заснуть, я развлекалась, изобретая самые дикие способы помочь джентльменам в разгадке этой головоломки. Начиналось это с мыслей отчасти разумных: я могла бы устроиться с планшетом для зарисовок в подходящей для наблюдения точке и зарисовывать перемещения драконов, чтобы найти в них закономерности. (И молиться о том, чтобы какой-нибудь дракон не заметил меня и не спикировал вниз в поисках легкой добычи – вот почему эта мысль была разумной лишь отчасти.) Я могла бы сама отправиться на разведку в горы – по тем местам, где не успели побывать Джейкоб и мистер Уикер. (И молиться о том, чтобы не упасть, как муж, не сломать ногу и не остаться беспомощно лежать, пока не явится дракон в поисках легкой добычи.) Я могла бы с пустыми руками отправиться в выштранскую глушь, веруя, что детские мечты о драконах будут направлять мой путь, как господь направлял путь Панахая в пустыне, пока судьба не приведет меня к превосходному во всех отношениях драконьему логову. (Где я тут же сделаюсь легкой добычей.) Так мое безумие изобретало новые и новые идеи, но моя практичность тут же подсказывала, к чему они приведут.

Однако, пожалуй, мне не стоит спешить хвастаться собственной практичностью. Да, в конце концов, я нашла решение наших проблем, но метод поиска этого решения был почти так же безрассуден, как самые дикие из моих идей.