Глава 24
Из ада

– Я вижу, вы устроили еще один праздник жалости к самой себе, – произнес Томас, вбегая в плохо освещенную дядину библиотеку. Подняв голову от книги, я увидела, что он одет в исключительно стильную одежду, не подходящую для вскрытия трупов. Его красиво отстроченная куртка идеально сидела на фигуре. Он поймал мой взгляд и ухмыльнулся. – Вы забыли разослать приглашения, Уодсворт. Это невежливо, вы не находите?

Я не обратила внимания на него и на его замечание, хоть и понимала, что он пытается как-то облегчить наше общение. Прошло восемь дней после нашего разговора с мистером Лизом и еще больше времени с тех пор, как я в последний раз видела отца.

Хотя я и не могла полагаться только на показания духа мистера Лиза, Томас с каждым днем отодвигался к концу списка подозреваемых лиц. Он корпел над заметками и деталями днем и ночью. Я не думала, что состояние стресса, которое он старался скрыть, было притворством.

Томас так же сильно хотел раскрыть это дело, как и я. В один особенно тревожный вечер я поделилась с ним своими страхами относительно отца. Он открыл было рот, потом закрыл его. На том все и закончилось. Его реакция меня совсем не успокоила.

Верный своему слову, отец не пытался найти меня, оставаясь равнодушным к моему местонахождению. Это было так на него не похоже – выпустить меня из поля зрения на много дней, – но он стал для меня чужим человеком, и я не могла предсказать его следующие шаги.

Мне очень не нравилось так думать, но его поведение совпадало с несколькими характерными особенностями Потрошителя: он присутствовал при каждом преступлении и отсутствовал тогда, когда Джек, казалось, исчез на три с половиной недели в сентябре.

Как мне ни хотелось узнать мнение Натаниэля, я скрывала от него эти размышления. Не было необходимости его беспокоить до тех пор, пока я не получу точных доказательств, что отец – действительно Джек.

Я листала страницы медицинского тома, в котором вычитала некоторые новые идеи из области человеческой психологии и преступлений. Несомненно, у отца возникли проблемы из-за его горя и была масса причин желать, чтобы трансплантация органов прошла успешно. Это объяснило бы пропажу органов.

Однако я не понимала, чем это могло теперь помочь маме. Потом я вспомнила его любимое лекарство: опиум мог служить убедительным объяснением этого заблуждения.

– Вы не должны тратить драгоценную энергию на такую чепуху, Уодсворт, – сказал Томас, заглянув в книгу через мое плечо. – Несомненно, вы способны выдвигать свои собственные гипотезы. Вы ведь ученый, не так ли? Или вы предоставляете мне самому возможность делать блестящие открытия?

Томас улыбнулся, увидев, как я закатила глаза, раздул грудную клетку и встал, гордо поставив на стул одну ногу, словно позировал для портрета.

– Я вас не виню, я очень привлекателен. Высокий черноволосый герой ваших снов, который придет и спасет вас при помощи своего колоссального интеллекта. Вам следовало бы немедленно принять мое предложение руки.

– Вы больше похожи на слишком самоуверенное чудовище, являющееся мне в ночных кошмарах. – Я криво усмехнулась ему, когда он сморщил нос. Он очень красив, но ему незачем знать, что я так думаю. – Разве у вас нет органа, который надо взвесить, людей, которых вы хотите раздражать, или записей, которые надо сделать для дяди Джонатана? Или, возможно, у вас есть другой пациент, на котором можно ставить эксперименты.

Улыбка Томаса стала еще шире, и он уселся на продавленный бархатный диван. Свежий труп, на этот раз не имеющий отношения к убийствам в Уайтчепеле, лежал на лабораторном столе внизу в ожидании осмотра. Первый же взгляд подсказал, что он расстался с жизнью из-за суровой английской погоды, а не погиб от рук обезумевшего убийцы. Зима несколько раз неожиданно являлась раньше официальной даты своего начала.

– Доктора Уодсворта вызвали по более неотложному делу. Мы здесь остались вдвоем, и мне уже до смерти надоела ваша хандра. Мы могли бы с максимальной пользой использовать отведенное нам время. Но нет, – он театрально вздохнул. – Вы внимательно читаете всякую чушь.

Я поудобнее уселась в своем гигантском кресле для чтения и перевернула следующую страницу.

– Изучение психологических состояний человека и того, какое они могут иметь отношение к глубинным психотическим процессам, едва ли можно назвать хандрой. Почему вы не используете ваш колоссальный интеллект и не почитаете вместе со мной некоторые из этих исследований?

– Почему вы не говорите со мной о том, что вас действительно беспокоит? Какую эмоциональную проблему вам нужно решить? – Он похлопал ладонью по колену. – Сядьте сюда, и я нежно буду качать вас, пока вы, или я, или мы оба не уснем.

Я швырнула книгу на пол у его ног, но тут же пожалела об этом. Я собиралась сказать Томасу, что отнюдь не сражаюсь ни с какой эмоциональной проблемой, но этим поступком доказала ему обратное. Когда-нибудь я научусь гасить свои проклятые порывы.

Я вздохнула.

– Я не могу отделаться от мысли, что мой отец – это тот человек, который бродит по ночам в трущобах.

– А в чем именно моральная проблема? – спросил Томас. – Следует ли вам сдать дорогого старика-отца властям?

– Разумеется, это моральная проблема! – воскликнула я, пораженная тем, каким тупоголовым он бывает, когда речь идет об основных человеческих понятиях. – Как можно выступить против собственной крови? Как я могу отправить его на смерть? Вы ведь понимаете, что именно это произойдет, если я донесу властям.

Они повесят отца. Учитывая, кто он, они постараются сделать разбирательство как можно более открытым и жестоким. Может быть, его руки запятнаны кровью, но это не означает, что я хочу запятнать свои руки его кровью. Неважно, правда это или нет.

– Не говоря уже о том, – прибавила я вслух, – что это убило бы брата.

Я закрыла лицо руками. Сказанное мной не было самым очевидным. Если я не выдам отца, погибнет еще больше женщин. Я попала в ужасное положение и ненавидела отца еще больше за то, что он меня в него поставил.

Томас сидел очень тихо, уставившись на свои руки. Вечность стояла и ждала, наблюдая вместе со мной, пока он не прогнал ее.

– Что вы надеетесь обнаружить на страницах теорий, придуманных другими?

– Искупление. Ясность. Исцеление от демона, отравившего душу моего отца.

Если бы я нашла какой-то способ решить проблемы с его головой, возможно, он был бы спасен. Я слушала тишину, натянутую между нами, тиканье часов и биение моего сердца в том же ритме.

Я понизила голос.

– Если бы это был ваш отец, разве вы не предприняли бы все, что можно, чтобы спасти его? Особенно после того, как потеряли одного из родителей? Может быть, его еще не поздно спасти.

Томас с трудом сглотнул и перевел взгляд на мою книгу.

– Значит, вы собираетесь использовать такую подпорку, как религию, чтобы освободить его от грехов? Покропите немного святой водой и прогоните из него дьявола? Я думал, это сфера деятельности вашей эксцентричной тетушки.

Я наклонилась и подняла медицинский журнал, потом вернулась к последнему разделу, который читала до этого. Кожаное кресло подо мной заскрипело, когда я выпрямилась.

– Я занимаюсь наукой, Томас. Спасение отца придет в виде лекарств, воздействующих на его физиологию. Существуют великие научные труды о влиянии химических веществ на проводящие пути мозга, – сказала я, указывая на один из таких трудов в книге. – Вдобавок я пригрожу ему посадить его под замок в нашем доме. Я буду держать его в цепях, запру в его собственном кабинете, если он не согласится на обследование его психики.

Томас не успел ответить, так как раздался слабый стук в дверь. Мы оба уставились на лакея, стоящего в дверях из коридора в лабораторию; лицо его заливала краска. Я надеялась, что он там недолго простоял. Если хоть кто-нибудь узнает о вероятности того, что отец – это Джек-потрошитель или что мы его подозреваем и не сообщаем об этом полиции, нам самим грозят огромные неприятности.

– Доктор Уодсворт потребовал, чтобы вы немедленно явились в Скотленд-Ярд, мисс. – Когда мы с Томасом переглянулись, он поправился: – Вы оба.

Мне было все равно, как я выгляжу в глазах мужчин, стоящих вокруг письменного стола суперинтенданта Блэкберна. Я прикрывала рот тыльной стороной руки в кружевной перчатке.

Вонь, поразившая мое обоняние, была ничем не лучше вида того, что лежало в свертке. А возможно, даже хуже. Я могла справиться почти с любым отвратительным и кровавым предметом; однако боюсь, что к гниющему мясу я никогда не смогу привыкнуть. Сколько бы раз мне ни приходилось контактировать с этим ужасным веществом.

– Почти наверняка это половина человеческой почки, – подтвердил дядя, хотя никто у него не спрашивал. – Невозможно определить это точно, но мы должны принять во внимание то письмо, которое принесли вместе с ней. У мисс Эддоуз отсутствовала почка. Это – человеческая почка. Судя по степени разложения, она была изъята примерно в то же время, что и ее почка, и это левая почка. Такая же, как почка нашей жертвы. Мне надо будет подробнее исследовать ее у себя в лаборатории, но по внешнему виду есть некоторое… сходство.

Я проглотила свое отвращение. Джек, кажется, совсем свихнулся. Томас передал мне последнее письмо от убийцы, отводя глаза в сторону. Интересно, расскажет ли он полицейским о моем отце? Интересно, поступила бы я так же на его месте? Где-то глубоко внутри шевельнулось чувство вины. Неужели я позволяю сентиментальности встать на пути правосудия? Тогда я ничем не лучше Потрошителя.

Только… что, если полицейские уже выяснили, кто он? Я украдкой бросила взгляд на суперинтенданта Блэкберна. Я совсем ничего о нем не знала и вела себя настороженно в его присутствии. Возможно, он уже видел этот орган в ту ночь, когда его изъяли у жертвы. Он стоял с каменным лицом, несмотря на то что говорил дядя. И это заставляло меня гадать, совершил ли отец эти преступления сам, или они с Блэкберном занимались своими темными делами вместе. Было ли его отвращение при виде двойного убийства фальшивым?

Я встряхнулась, прогоняя от себя стремительно бегущие мысли и чувствуя облегчение от того, что никто не обращает на меня внимания. Письмо было написано такими же вызывающе красными чернилами, как и два других письма, присланных Джеком. Я бы узнала этот наклонный почерк даже во сне – столько раз я читала его, пытаясь обнаружить сходство с почерком моего отца.

Джордж Ласк был другом моего брата и тоже являлся одним из самых громогласных членов той группы добровольных ночных патрульных, к которой принадлежал Натаниэль, «Рыцари Уайтчепела». Если отец действительно Джек-потрошитель, посылать улику человеку, близкому к нашей семье, было очень рискованно. С другой стороны, утверждение, что он съел другую половину человеческой почки, наводило на мысль, что его совсем поглотило безумие.

Каннибализм – это новая степень падения уайтчепелского убийцы.

Я положила письмо обратно на заваленный бумагами письменный стол Блэкберна. Почерк был не похож на почерк отца, но это не означало, что он не постарался замаскировать его. Возможно, то зло, которое обитало в нем, имело свой собственный почерк.

– Интересно, – вслух произнесла я, сама того не желая.

Томас сделал мне знак говорить, но я еще не была к этому готова. Разные мысли и гипотезы возникали и обретали форму в моей голове. Возможно, высказав предположение, я могла бы изучить реакцию Блэкберна и выявить обман. Через несколько секунд я заговорила снова.

– Это кажется несколько странным, вы так не думаете?

– Нет, Уодсворт, – решительно возразил Томас, – послать почку по почте – вполне обычный поступок. Я делаю это по крайней мере три раза в неделю, чтобы не отставать от моды. Вам следует попробовать. Это производит большое впечатление на девушек во время вечернего чаепития.

Я скорчила ему рожицу.

– Я вот что имею в виду. Скажем, он убивал женщин и пытался выполнить пересадку органа, но зачем ему есть почку? Разве это не напрасный расход добытого органа?

Лицо Блэкберна побледнело так, будто его вот-вот стошнит. Его реакция выглядела достаточно искренней, но он уже раньше вводил меня в заблуждение.

Он запустил пальцы в волосы.

– Еще только два часа, а я уже мог бы выпить пинту пива, клянусь. Вы тоже так думаете, доктор Уодсворт? Джек использует человеческие органы для трансплантации или на продажу?

Дядя посмотрел на коробку и рассеянно кивнул.

– Не могу отделаться от одного подозрения. – Дядя снял очки, протер их полой своего сюртука, потом снова надел на нос. – Боюсь, он мог взять запасную почку, но понял, что она ему не нужна, и тогда решил использовать, чтобы она не пропала зря.

Я вздрогнула всем телом. Если отец – это Джек– потрошитель, то где он хранит эти органы? Их ведь нельзя держать в банках в нашем леднике так, чтобы кухарка и служанки не заметили. Не по этой ли причине он не увольнял нашу кухарку, Марту? Была ли она посвящена в его чудовищные тайны? Мысль о том, что я ночевала в доме, где подобный ужас происходил через несколько комнат от моей собственной, была слишком ужасной.

Блэкберн обогнул свой стол, упал в кресло за ним и потер глаза.

– Возможно, управлять имением, как хотел мой отец, не такая уж плохая идея. Я могу справиться со многими вещами, но это уже чересчур. Насколько ужасны могут быть праздная жизнь или занятие политикой?

Томас не обращал внимания на суперинтенданта, он опять хотел услышать мнение дяди. Тот прищурил глаза и сосредоточенно размышлял, даже черты его лица заострились.

– Значит, вы хотите сказать, что он покончил с убийствами?

Дядя покачал головой, и от волнения я вся покрылась мурашками. Его глаза смотрели мрачно, и это говорило о том, что дальше будет еще хуже. Когда он начал теребить свои усы, меня уже не удивили его следующие слова.

– Я считаю, ему нужна еще одна, последняя вещь, а потом, возможно, убийства прекратятся.

К суперинтенданту Блэкберну подошел полицейский и вручил ему папку, что-то прошептав при этом на ухо, а потом ушел так же быстро, как пришел. Переданное послание не могло быть слишком важным, так как Блэкберн бросил бумаги на стол и снова уставился на дядю.

– Не уверен, что хочу еще что-то слышать об этом, доктор Уодсворт, но, боюсь, я не могу позволить себе роскошь оставаться в неведении. Просветите нас.

Не знаю, каким образом, но я вдруг осознала – с большей уверенностью, чем ожидала от себя, – чего именно недостает Джеку-потрошителю. Это должен быть самый важный для пересадки орган, и его предстояло похитить. Слова чуть не застряли у меня в горле, но все же я их произнесла.

– Сердце. Ему понадобится сердце, прежде чем он прекратит убивать женщин.

Я чувствовала, что Томас пристально смотрит на меня, его взгляд прожигал дыру в моей решимости молчать, но я не решалась встретиться с ним взглядом, я боялась, что признаюсь во всех своих подозрениях полицейским тут же, немедленно. И к черту последствия.

Но у меня оставалась одна ниточка надежды, за которую я крепко держалась: дядя тоже не сказал полицейским ни слова об отце. Я рассказала ему о своих подозрениях вчера ночью в лаборатории, и, хотя он отнесся к ним еще более скептично, чем я, его лицо побледнело.

Дядя велел мне не беспокоиться, сказал, что мы скоро узнаем правду. Что отец просто болен и все улики против него – всего лишь совпадение.

Видеть правду всегда нелегко, особенно когда она заключается в том, что самые близкие нам люди могут быть чудовищами, скрывающимися у всех на виду. Если дядя мог держаться на этой единственной ниточке надежды и пытаться как можно быстрее доказать, что отец невиновен, то и я смогу.

Пока что.