Глава 22
Дерзкий Джек

Свет раннего утра падал косыми лучами сквозь огромные, как в соборе, окна нашей столовой. Мой завтрак остывал, но я не видела ничего, кроме двух улик, написанных почерком Джека-потрошителя.

Очевидно, те дни, когда он удерживался от своих ужасных деяний, миновали. Джек хотел, чтобы все знали, что именно он совершил эти кошмарные преступления. Он был похож на актера или короля, наслаждающегося вниманием обожающих его поклонников или подданных.

Как меня ни тревожило прошлое Томаса, я не могла всерьез думать о нем как о Джеке-потрошителе. Тот день, когда Томас Кресуэлл перестанет демонстрировать свой блестящий ум, станет днем, когда я заведу единорога в качестве домашнего любимца. Джеку нужно обожание. Томас наверняка бы уже совершил промах к этому времени.

С другой стороны, он действительно держал в тайне свою работу с дядей над трансплантацией все эти недели. Я проклинала свою слабость к нему. Мне необходимо было отрешиться от эмоций, но это оказалось труднее, чем я предполагала.

Я потерла виски и прочла газету еще раз. Меня не удивило проявление змеиной натуры мистера Дойла; то, что его газета заработает все возможные деньги на этой сенсации, было лишь вопросом времени.

– Если честно, – прошептала Лиза, разрезая сосиску за завтраком, – мне жаль, что мы уезжаем так ужасно рано. Никогда не видела этот город в таком волнении! Виктория устраивает бал-маскарад и подговаривает парней явиться в костюме Потрошителя. Высокий рост, черная одежда, абсолютно анонимно. Это ужасно интересно, ты не согласна?

Я украдкой взглянула на тетушку, которая наблюдала за мной, приподняв бровь. Это была проверка на хорошие манеры. Я вежливо улыбнулась.

– Несомненно, это ужасно.

– Ты права. Мне все равно, что говорят люди об этих женщинах; никто не заслуживает, чтобы его убили вот так. Вы просто обязаны остановить его, кем бы он ни был. – Лиза уставилась застывшим взглядом в сторону, потом встряхнулась и вернулась к действительности. – Мне тебя будет недоставать, кузина. Приезжай поскорее к нам и поживи у нас.

Я улыбнулась, сознавая, что мне тоже не терпится поскорее снова увидеть Лизу. Моя кузина умна, беззастенчиво женственна и благополучно играет по собственным жизненным правилам в обществе. Мне будет не хватать ее мудрых замечаний и жизнерадостности.

– Это было бы чудесно! Я обязательно приеду.

Я сделала глоток чая «Эрл Грей» и снова вернулась к газете, пока тетушка и кузина болтали о вчерашнем чаепитии, которое я пропустила.

То ли Блэкберн сдержал свое обещание разыскать редактора и заставить его напечатать письмо «любезнейшему Шефу», то ли мистер Дойл сам решил это сделать. Я больше не доверяла Блэкберну, поэтому склонялась к мысли, что редактор сам опубликовал все подробности.

Я еще раз перечитала письмо, пытаясь проникнуть в тайну личности убийцы. Вспоминая сцену убийства, я убеждалась, что имеется поразительное количество объединяющих убийства и письма деталей. Тем не менее почтовая открытка, изображенная на странице, представляла собой нечто новое. Она была датирована прошлой ночью, и понятно, что убийца отправил ее совсем недавно.

Вчера ночью у меня возникали новые идеи и рос список подозреваемых. Я не знала, кто виновен, но мне в голову приходили некоторые воспоминания.

Считалось, что мисс Эмма Элизабет Смит знала своего убийцу, и намекали на двух возможных подозреваемых. Могли ли это быть дядя и Томас? В записях дяди сказано, что она рассказала следователям об одном нападавшем и что это был подросток. Дядя был с ней помолвлен… ясно, что это имело какое-то отношение к тому, что она стала проституткой.

Если Томас тоже в этом участвовал, это объяснило бы, почему убийства продолжались, когда дядя находился в сумасшедшем доме. Это также означало, что я, сама того не зная, работала вместе с Джеком-потрошителем и, возможно, сама попала под его влияние. Мой желудок свело судорогой.

Должно быть какое-то другое объяснение.

Я подумала о Торнли, вспомнила тот день, когда мы с Томасом узнали о связи дяди с мисс Эммой Элизабет. Его потрясение казалось достаточно искренним. Но не было ли все это фарсом? Возможно, Томас не менее талантливый актер, чем мастер включать и выключать свои эмоции. Если бы только я могла полностью выкинуть его из своего бедного сердца!

Надо было обдумать кое-что еще похуже.

Мой отец был связан почти со всеми жертвами. Возможно, опиум так затуманил его мозг, что горе после смерти матери сделало его жестоким. Но действительно ли отец способен на убийство? Мне хотелось это отрицать, бранить себя за такие ужасные мысли, но у отца действительно была привычка становиться другим человеком всякий раз, когда он боялся или находился под влиянием наркотика. Если отец действительно невиновен, тогда почему у меня так тяжелеет на сердце при этой мысли?

И еще вопрос с Блэкберном. Работает ли он вместе с отцом? Их связь скрывали от брата и от меня бог знает как долго. Что еще могли они утаивать? Убийства начались снова, когда отец вернулся домой… Я остановила свои мысли и не пустила их в этот темный переулок.

Я снова вернулась к почтовой открытке, напечатанной в газете.

Она была не слишком длинной, но ее текст внушал такой же ужас, как и первое письмо. И с точки зрения грамматики она была ужасной, но у меня возникло подозрение, что это уловка. Почерк Джека был слишком чистым и аккуратным для человека, не получившего образования. Это выглядело неудачной попыткой скрыть его истинное положение в обществе.

Но какое положение? Врач, лорд, суперинтендант или блестящий ученик?

Открытка написана тем же почерком, что и первое письмо, петли у букв слишком похожи, это не могло быть совпадением. На лицевой стороне этого оскорбительного документа нашлось не больше улик, чем на предыдущем письме. Оно было отправлено по адресу «Центральный офис новостей, Лондон».

– Доброе утро, Амелия, Лиза. Думаю, ваш экипаж готов, – отец вошел в столовую со своей собственной газетой под мышкой, и на его лице отразилась озабоченность, когда он повернулся ко мне. – Заполняешь свою головку безопасными и подобающими девушке вещами? Или ты так быстро забыла о моих пожеланиях, Одри Роуз?

Я подняла голову и улыбнулась, хотя моя улыбка больше напоминала презрительную усмешку.

– Я не знала, что следить за ежедневными новостями – неподходящее занятие для девушки. Вероятно, я должна тратить свое время и твои деньги на новые корсеты, чтобы подавить ими свою волю, – любезно ответила я. – Ношение такой стесняющей движения одежды должно пережимать мои голосовые связки. Ты согласен?

Глаза отца предостерегающе сверкнули, но сегодня ему не удастся меня запугать. Я раскрою это дело Потрошителя, даже если это разбудит спящего зверя в том, в ком он затаился. Тот же самый зверь царапался и выл внутри меня, требуя выпустить его на волю. Я пообещала ему в должное время отпустить его, и это пока его усмирило.

– Ну ладно, – тетушка Амелия встала и жестом велела Лизе сделать то же самое. – Это был такой приятный визит. Спасибо, что приютил нас на время твоего отсутствия, дорогой брат. Ты должен провести некоторое время вне города и снова подышать нашим деревенским воздухом. – Она повернулась ко мне, поджав губы, осмотрела меня. – Это принесло бы большую пользу Одри Роуз, ей надо уехать ненадолго от этого безумия.

– Наверное, ты права, – отец открыл объятия сестре, быстро обнял ее, и она вышла из комнаты.

Лиза подбежала к тому месту за столом, где я сидела, наклонилась и неловко обняла.

– Ты должна мне писать. Я хочу узнать больше о Томасе Кресуэлле и обо всем, что касается печально известного Джека-потрошителя. Обещай, что будешь писать.

– Обещаю.

– Чудесно! – она поцеловала меня в щеку, потом обняла моего отца и выбежала в коридор. Мне было грустно, что она уезжает.

Отец прошел через комнату и сел в свое кресло, игнорируя меня, чтобы подчеркнуть свое недовольство моим поведением. Меня это вполне устраивало.

После того как Натаниэль рассказал мне правду о тайнах нашей семьи, я почти не могла смотреть на отца. Мать умирала от скарлатины, и отец знал о ее и так уже ослабленном сердце. Ему не следовало разрешать дяде делать ей операцию в тот момент, когда ее иммунная система подвергалась такому риску. Он знал, что дядя никогда раньше не добивался успеха.

Однако я не могла винить его за отчаянное желание спасти ее. Но я удивлялась, почему он так долго ждал и раньше не попросил дядю помочь. У меня было ложное представление, что дядя сделал ей операцию раньше, чем ее состояние ухудшилось. У меня вырвался вздох. Дяде следовало быть умнее, но как он мог отказать брату? Особенно когда лорд Уодсворт наконец-то сломался и попросил помощи? Трагедия, которая привела нас сюда, в эту разбитую скорлупу семьи, была ужасной, и я опасалась, что горе поглотит меня так же, как отца, если я буду слишком много думать о прошлом.

Я получила известие, что дядя вернулся домой вчера поздно вечером, поэтому я перееду к нему и посмотрю, что я смогу там узнать.

Я снова развернула свою газету; мне было безразлично, что скажет об этом отец.

– Тебе так не терпится закончить жизнь уличной женщиной?

Я сделала глоток чая, наслаждаясь богатым вкусом «Эрл Грея» на языке. Отец играл в опасную игру и не подозревал об этом.

– Ты должен кое-что знать об уличных женщинах.

Он стукнул руками по столу, чуть не сбросив свое чайное блюдце. Его лицо побледнело от гнева.

– Ты должна уважать меня в моем собственном доме!

Я встала, открыв его взгляду свой абсолютно черный костюм для верховой езды. Позволила себе сделать паузу почти в полминуты, чтобы отец разглядел мой мужской наряд; на его лице проступили изумление и шок. Натянула свои кожаные перчатки как можно более яростным движением, потом посмотрела на него свысока.

– Люди, заслуживающие уважения, получают его без усилий. Если человеку приходится требовать подобные вещи, он никогда по-настоящему их не получит. Я – ваша дочь, сэр, а не ваша лошадь.

Я сделал к нему несколько шагов, наслаждаясь тем, как отец отшатнулся от меня, словно только сейчас обнаружил, что кошка, даже дорогая и милая, обладает острыми коготками.

– Я лучше буду презираемой уличной женщиной, чем останусь жить в клетке. Нечего читать мне лекции о морали, если вы сами лишены этой добродетели.

Не ожидая его ответа, я выбежала из комнаты, и тишину нарушал только стук моих каблуков. Больше мне не придется сражаться с юбками и корсажами. Я покончила с вещами, которые меня стесняли.

Лаборатория дяди превратилась в руины, как и человек, обитавший в ней.

Вокруг разбросаны бумаги, столы и стулья перевернуты, а слуги нервно мыли полы, ползая на четвереньках, то занимаясь своим делом, то слушая дядины нескончаемые тирады. Я не могла определить, что его так расстроило: разорение его любимой лаборатории или пребывание на волоске от раскрытия его преступлений.

Но я не собиралась уйти отсюда, не выяснив это.

Никогда прежде не видела его в подобном состоянии. Полицейские вернули все материалы из хранилища улик, когда дядю выпустили из Бедлама, но небрежно побросали их в лаборатории. По-видимому, Блэкберн больше не стремился завоевать мое расположение.

– Что за злодеи! – еще один грохот раздался в маленькой комнатке возле главной лаборатории. – Пропали документы за много лет! Я почти решил поджечь Скотленд-Ярд. Что за животных они берут на службу?

Томас вошел в комнату, оценивая взглядом беспорядок. Он поставил на ножки один из перевернутых стульев, потом сел на него; его лицо выражало раздражение.

Я старательно игнорировала его, и он отвечал мне тем же. Ясно, его все еще злит наша ссора. Или, может быть, он почувствовал, что мое подозрение обретает форму и направлено на него.

Дядя почти ничего не помнил о времени, проведенном в сумасшедшем доме. Наркотики оказались слишком сильными, его мозг не смог бороться с ними – по крайней мере, так он утверждал. Он не помнил, как все время бормотал свое имя, не помнил никаких открытий, которые мог сделать, сидя в темноте.

– Не стой там просто так! – заорал дядя, бросая в лицо Томаса пачку бумаг. – Приведи все в порядок! Разбери весь этот чертов хаос! Я не могу работать в такой обстановке!

Не в силах смотреть на это продолжающееся безумие, я медленно подошла к дяде с поднятыми руками, будто он был доведенным до бешенства и загнанным в угол псом. Я представляла себе, что его нервы пришли в расстройство, когда наркотик, который ему давали, улетучился из его организма. Эпизодически случающиеся у дяди вспышки никогда прежде не были такими шумными и беспорядочными.

– Может быть, – я обвела рукой комнату, – нам лучше подождать наверху, пока служанки этим займутся?

У дяди был такой вид, будто он готов спорить, но я ему этого не позволила. Мое отсутствие терпимости теперь распространялось на всех мужчин семьи Уодсворт. Пусть он оказался невиновным в убийствах, совершенных Потрошителем, ему предстоит ответить за другие поступки.

Я указала ему на дверь, не допуская возражений. Может быть, дело было в моем новом наряде или в моих сурово сжатых губах, но дядя очень быстро утратил воинственность. Он вздохнул, плечи его опустились, словно он сдался (или почувствовал облегчение), и он стал подниматься по лестнице.

Мы уселись в гостиной с чашками чая; приятная музыка лилась из машины с паровым двигателем, стоящей в углу.

Томас сидел напротив меня, скрестив руки и сжав зубы. Мое сердце забилось, когда наши взгляды встретились, и от этого по моему телу пробежали искры. Мне хотелось накричать на него, потребовать ответа, почему он утаивал от меня правду, но я прикусила язык – момент был неподходящий.

К следующему пункту повестки дня перейти оказалось труднее. Между нами пролегла река лжи и обмана, которую необходимо преодолеть в самое короткое время.

Я взглянула на дядю. Он бушевал и швырял предметы с той минуты, как я вошла, и до этого самого момента. Даже сейчас его глаза казались слегка остекленевшими, будто видели что-то ужасное, чего больше никто не видел. Во мне разгорался новый гнев – я возмущалась тем, что Блэкберн с ним сделал.

Я хотела было спрятать руки в складках юбки, но остановилась, вспомнив, что теперь у меня нет юбок, в которых можно что бы то ни было прятать.

– Я знаю, что произошло с матерью Томаса.

Томас замер, не донеся чашку до рта, с широко открытыми глазами. Я повернулась к дяде. Туман в его взгляде мгновенно рассеялся, сменился жесткостью, которой я никогда в нем раньше не замечала.

– Что ты имеешь в виду?

Я твердо встретила его яростный взгляд.

– После ее смерти вы с Томасом начали работать вместе. Проводить тайные… эксперименты.

Томас нагнулся вперед, чуть не свалившись со стула. Он, как выслеживающий добычу ястреб, пристально смотрел на дядю и ждал ответа. Если бы я могла расшифровать его поступки!

Дядя изумленно рассмеялся, увидев мое серьезное лицо.

– И какое имеет значение, если это так? Мы не сделали ни одной операции почти за целый год. Все это не имеет отношения к нашему Потрошителю. Некоторых призраков следует оставить спокойно лежать в могиле, племянница.

– А некоторые призраки возвращаются и преследуют нас, дядя. Например, Эмма Элизабет.

Выражение лица дяди было таким же мрачным, как у моего отца, и я боялась, что он прогонит меня за то, что я вторгаюсь в его воспоминания.

Когда он откинулся на спинку стула, скрестив на груди руки и сжав губы, заговорил Томас:

– Понимаю. Вы должны просто ей рассказать.

– Ты ничего не понимаешь, мальчик, – резко ответил дядя. – С твоей стороны будет умнее оставить все как есть.

Я пересекла комнату и с грохотом захлопнула дверь, чтобы обратить на себя их внимание.

– Если бы это не было необходимо для данного расследования, я бы оставила вас в покое. Но так как безумец бродит на свободе, режет женщин на куски и, предположительно, пытается использовать их органы так, как некоторые из присутствующих в этой комнате делали в прошлом, мы не можем позволить себе такой роскоши.

– С формальной точки зрения, мы никогда не пытались использовать органы, – возразил Томас, потом пожал плечами. – Состояние моей матери было слишком тяжелым для такой операции. Мы проверяли более мелкие теории, но, как сказал ваш дядя, мы уже год не делали никаких операций. И то мы просто пришили отрезанный палец, если вам нужны подробности.

– И вы считали правильным скрыть это от меня?

– Мы были немного заняты охотой за убийцей, Уодсворт, – резко ответил Томас. – Прошу прощения за то, что не обсуждал то, что считал… щекотливым. Кроме доктора Уодсворта и теперь вас, я не говорил о матери с тех пор, как она умерла. Особенно учитывая то, что отец счел приличным жениться опять еще до того, как ее тело остыло, а мою мачеху нельзя было обременять заботой о детях, которые не были ее собственными.

– Я… мне очень жаль, Томас.

Он снова пожал плечами и отвел глаза. Я села на бархатный диван. Я не могла в это поверить.

Вот почему Томас так искусно изображал эмоциональную отстраненность. Вот в чем корень его высокомерия. Лиза была права – за ним действительно скрывалась боль. Мое сердце стремительно билось. Мне хотелось прижать его к себе и исцелить его раны, и одновременно хотелось выведать все его тайны и немедленно сложить из них полную картину.

Однако прежде всего надо было выяснить, какие отношения связывали дядю с Эммой Элизабет. Сделав над собой большое усилие, я повернулась к дяде.

– Мне нужно знать, что случилось с твоей бывшей невестой. – Я видела, как в его голове вращаются шестеренки, пока он перебирает способы уйти от необходимости рассказать мне эту историю. – Пожалуйста. Расскажи мне, что случилось с Эммой Элизабет Смит.

Дядя высоко вскинул голову.

– По-видимому, я знаю меньше тебя.

– Так выполни мою просьбу.

– О, прекрасно. Она заставляла меня сделать выбор: или она, или наука. Когда я отказался, она разорвала со мной всякие отношения, сказав, что скорее лишится последнего пенни, чем одобрит такую нечестивую работу.

Дядя обхватил голову руками; он явно думал о своей бывшей возлюбленной, и это усугубляло его и без того плохое состояние. Потом стальная решимость, с которой я была хорошо знакома, вернулась к нему и будто омолодила его в одно мгновение.

Это снова был тот самый человек, который учил своих студентов, как отвлекаться от эмоционального аспекта ужасного события, чтобы идти вперед и узнавать факты, не позволяя чувствам ослепить себя.

Он сел прямее и один за другим перечислил факты.

– Эмма могла бы продолжать свою жизнь, но предпочла этого не делать. Сказала, что ей хочется причинить мне как можно больше страданий, думала, что это заставит меня уступить, – он покачал головой. – Последнее, что я о ней слышал, – она сняла комнату в Ист-Энде и отказалась брать деньги у своих родственников. Пошли слухи, как это обычно бывает, что она торгует собой, чтобы платить за жилье, – дядя снял очки и стал стирать со стекол воображаемые пятнышки. Я даже представить себе не могла, что́ он должен был чувствовать. Он уронил руки на колени. – У меня не хватило мужества выяснять, было ли это правдой. Я выбросил ее из головы, погрузился в свою работу и жил счастливо в течение последних нескольких лет.

– Что произошло в ту ночь, когда ты увидел ее тело? – тихо спросила я. – Это напоминает тебе последние убийства?

Дядя откинул назад голову, пораженный, потом стал крутить усы. Несколько секунд он, казалось, листал страницы заметок в уме.

– Полагаю, она могла стать одной из жертв Потрошителя, – дядя так сжал кожаный футляр для очков, что у него побелели костяшки пальцев. Потом он заговорил сквозь сжатые зубы: – Я должен вернуться к работе.

Томас поднял бровь, потом посмотрел на меня. По-видимому, остались еще тайны, которые предстояло раскрыть. Я не могла понять, посвящен он в них или нет, но твердо решила это выяснить.