30
Прикрыв глаза и надев наушники, Манон неутомимо прослушивала записанные за день разговоры. Люси Энебель, белокурая сотрудница полиции, приходила в Свингедоу поговорить с ней о Профессоре… Тюрен, снова в деле… Недавнее нападение на нее, прямо в квартире… Этот шрам с незавершенным текстом, смысл которого она так долго искала… Могила Бернулли… Она близка к разгадке, она это чувствовала.
Манон вдруг открыла глаза.
Она растерялась. Незнакомый автомобиль! Рядом с ней Тюрен! Что происходит? Ее рука мгновенно метнулась к ручке дверцы, но прикрепленный в углу ветрового стекла листок формата А4 остановил ее. Ее собственный почерк:
«Направление – собор в Базеле, к могиле Бернулли.
Бойся моего гнева. Eadem mutatа resurgo.
Все в порядке, ты находишься в машине вместе с Тюреном. Он занимается расследованием. Не отвечай на его вопросы. Бернулли. Только Бернулли…»
– Ты уже по меньшей мере в десятый раз хватаешься за эту чертову ручку, – рявкнул парижский лейтенант, не спуская глаз с дороги. – Я заблокировал замки, чтобы ты не наделала глупостей. Хуже ребенка, честное слово.
Допив колу из металлической банки, он сплющил ее одной рукой и выбросил в окно.
– Почему я упорно твержу тебе одно и то же? Через минуту ты снова забудешь, и придется повторять заново. Не знаю, как ты можешь выносить такое состояние. Или нет, знаю. Ты его не выносишь, но даже это ты забываешь.
Зеленый щит «Брюссель – Люксембург – Намюр». Тюрен свернул на трассу Е411 и искоса взглянул на свою пассажирку. Сперва на ангельское лицо, затем на грудь, округлые формы которой вырисовывались под свитером.
– Я надеялся, что излечился от тебя, – признался он. – Надеялся, что забыл тебя. Во всяком случае, пытался, я правда пытался. Но… Манон… И вот увидел тебя снова… И все вернулось… Какая поразительная воля случая, согласна? Я хочу сказать, мы вдвоем, снова в дороге, как в старые времена. Когда наши дни были полны неожиданностей.
Манон отвернулась к окну, от волнения ей не удавалось произнести ни слова. Как она могла согласиться поехать с ним вдвоем? Почему ее не сопровождает эта Люси Энебель? Она незаметно прикоснулась к металлическому корпусу лежащего в кармане мобильника. Подступала тошнота.
– Когда ты меня бросила, я с ума сходил, – продолжал он. – Ты…
Не в силах сдержать гнева, Манон повернулась к нему:
– Бросила? Да о чем ты говоришь? Я никогда не испытывала к тебе никаких чувств и всегда была честна с тобой. Это ты не давал мне покоя, изводил меня! Мне следовало тогда написать жалобу! Рассказать, что знаменитый лейтенант Тюрен всего лишь извращенец, похититель нижнего белья и постоянный клиент проституток!
Он усмехнулся:
– Но ты этого не сделала, потому что я продолжал снабжать тебя информацией о Профессоре. Ты была хуже, чем наркоманка. Услуга за услугу, помнишь?
– Услуга за услугу, – повторила она. – Обмен хорошими технологиями.
Она внимательно посмотрела на него:
– Ты лечился?
– У меня все в порядке, спасибо, что заботишься о моем сексуальном здоровье.
– Знаешь, твое пристрастие к женскому полу лечится… Ты должен был бы…
Она увидела, что он стиснул зубы.
– Оставь свои поучения при себе. Психиатры – это не мое. Не сейчас. Вообще никогда. И не говори больше об этом, поняла?
Манон почувствовала, что дрожит. Она и забыла, до какой степени он неистов. И опасен.
– Сегодня счетчики обнулены, – сухо возразила она. – И не вздумай даже прикоснуться ко мне, иначе я все расскажу. Лучше следи за дорогой и вези нас куда следует. Договорились?
Тюрен заговорил примирительно и даже непривычно спокойно:
– Во всяком случае, я вижу, что у тебя наступило значительное улучшение. Можно даже подумать, что ты совершенно нормальная…
– Я и есть нормальная!
– Как сказать… Кстати, я видел твой постер, рекламу «N-Tech»…
– Мои фотографии? Где?
– У тебя должно быть полно поклонников, многие мужики жаждут с тобой познакомиться. Тебе отлично удалось перестроиться, подальше от математики.
Она с презрением посмотрела на него. По всему видно, что за четыре года ничего не изменилось.
– Перестроиться? Да ты хотя бы понимаешь, на что похожа моя жизнь? Без «MemoryNode» я теперь ничто! Соседи думают, что я сумасшедшая или что мне на них плевать, потому что я их не узнаю! Меня принимают за безмозглую пустышку, хотя… в душе я ничуть не изменилась! Да жизнь просто кипит во мне, Эрве! Просто кипит! Но что же мне делать, ведь я даже газ не могу включить, не рискуя спалить квартиру! Я никогда не знаю, что происходит! Какой сегодня день? Утро или вечер? Какой месяц? Поела ли я уже, сходила ли за почтой? Вот мои вечные навязчивые идеи. У меня не осталось желаний, мне больше ни к чему путешествовать или покупать красивые вещи. Я живу в герметичной коробке! И это ты называешь удачной перестройкой?
Он попытался погладить ее по щеке, но она оттолкнула его руку. Он едва сдержался, чтобы не ударить ее.
– Раз уж ты наконец решилась поговорить со мной, – начал он, – может, ты объяснишь мне, что мы будем делать в Швейцарии?
Она ткнула пальцем в листок А4:
– «Eadem mutata resurgo» – «Изменяясь, я вновь воскресаю, подобная самой себе».
– Ну, теперь-то мне все стало ясно!!
– Если бы ты мог не язвить, это многое бы упростило. «Eadem mutata resurgo» – очень известное в математических кругах изречение, начертанное на надгробной плите Якоба Бернулли. Оно касается спиралей.
– Снова эти проклятые спирали?
– Их можно вращать, увеличивать или уменьшать, но они всегда остаются идентичны себе, бесконечно возрождаются. В этом смысл выражения «Eadem mutata resurgo». Эти совершенные фигуры зачаровали швейцарского математика на всю жизнь. Он даже посвятил им трактат «Spira mirabilis».
– Все это замечательно. А дальше что?
– Что дальше? Вспомни послание, написанное в доме с привидениями в Эме!
– Выходит, ты теперь его помнишь?
– Я выучила, я…
– Говорю тебе, я там не был, в твоем доме.
– «Если ты любишь воздух, бойся моего гнева». «Бойся моего гнева» – это точная анаграмма «Eadem mutate resurgo», только надо одно «r» заменить на «m». Так или иначе, даже без этого… нападения Профессор знал, что я разрешу его загадку. Он старается привести нас туда. Он хочет что-то нам показать.
Тюрен восхищенно присвистнул:
– Да уж, умеешь ты меня ошарашить. Фантастическая девица!
Он задумался, вспоминая свой разговор с Энебель. Ее гипотезу. С одной стороны – Профессор, с другой – душитель, а в центре защитник. Похоже, все трое путаются друг у друга под ногами.
– Но… что за интерес Профессору привести нас туда? Зачем ему сознательно подвергать себя опасности, помогая нам спустя четыре года?
– Не знаю. Но в любом случае он наверняка действует не для нашего блага или удобства. Послание явственно говорит: «Бойся моего гнева». Может, он хочет завлечь нас в одну из своих ловушек? Привести нас к другой жертве? – Манон зевнула и откинулась на подголовник. – А сейчас, если ты не против… Даже не знаю, сколько времени уже не спала, но я устала. А когда устаю, я сплю.
– Поговорим еще немного… Тебе не хочется знать, как я жил эти четыре года? Как продвинулся по службе?
– Можешь говорить хоть целыми днями. Я ничего не буду записывать. Мне в высшей степени плевать на твою жизнь.
И снова наушники, записанные разговоры. Тюрен сжал кулаки. Эта дрянь над ним просто смеется.
Оранжевые лучи фонарей разбивались о ветровое стекло туманными искрами. Белые полосы мелькали под колесами. Неожиданно слева он увидел щит.
Через десять километров зона отдыха.
Тюрен задержал взгляд на лице Манон. Он не мог сдерживать своих чувств. Предмет его тайных мечтаний, его страданий, его ночных наваждений здесь, рядом с ним. Он представил, как она прижимается, трется о его тело своей обнаженной грудью.
Обжигающий поток хлынул по его венам. Да, он болен. Болен женщинами, траханьем, шлюхами. Болен Манон. Сексом. С каждым днем все больше. Он рассчитывал излечиться или хотя бы умерить свои страсти, перейдя в уголовку. Отделаться от искушения, которое подстерегает полицейских из отдела нравов. Работать как каторжный, быть готовым к худшему, не отличая дня от ночи. Но все оказалось напрасно. Влечение росло в нем с каждым днем, все неудержимее.
Он снова и снова без устали вглядывался в нее. Он так легко мог овладеть ею. Сейчас, на этой придорожной зоне отдыха. Добиться своего, ничем не рискуя. Зачем сдерживать себя? Вокруг ни души. Или, быть может, один-два случайных путешественника, которые через несколько минут увидят обнимающуюся в машине парочку. Безымянные существа, которые уйдут в никуда, не пытаясь понять.
Изменение направления разбудило Манон. Слева от нее Тюрен… Страх… Движение к ручке… Лист формата А4, тормозящий порыв и успокаивающий ее. Так, значит, они едут в Швейцарию. В Базель. Бернулли… Она сняла наушники.
– Что ты делаешь? Мы давно едем?
– Два часа. Санитарная остановка, если нужно.
– Обойдусь…
Тихо урча, машина миновала автосервис, который словно витал в воздухе, как загадочный источник света из фильма Спилберга «Близкие контакты третьей степени». Они подъехали к парковке для легковушек.
Манон нахмурилась:
– Мне кажется, туалеты на противоположной стороне.
– Не важно, меня вполне устроит дерево. Если хочешь, в бардачке есть печенье, – сказал Тюрен, надевая косуху. – Я сейчас…
Манон потерла руки и посмотрела в окно. Стоянка была почти пуста, только несколько грузовиков вдали. Мрачная картинка. Она почувствовала озноб.
Бардачок с грохотом захлопнулся. Девушка вздрогнула. Минутная паника.
Рука на ручке двери, листок формата А4. Направление Базель, с Тюреном. С Тюреном? Почему с ним?
Она бросила взгляд в зеркало заднего вида. Никого. Манон расстегнула ремень безопасности и повернулась. Асфальт, слева неподвижные грузовики, черная масса деревьев справа и две-три удаляющиеся точки на трассе.
Где Эрве Тюрен?
– Эрве? – Она поймала себя на том, что кричит, внезапно охваченная приступом страха.
Наверное, ушел в туалет. Или курит. Даже наверняка курит.
Ей захотелось включить радио, чтобы успокоиться. Но приемник не издал ни звука. Нет ключа зажигания. Так и должно быть? Почему она одна среди ночи сидит в чужой машине? Во что она снова ввязалась? Как? Зачем?
Перед ее глазами все завертелось. Она прижала ладони к ушам.
В тот момент, когда она уже решила было открыть дверцу и бежать к грузовикам, появился лейтенант, держа косуху под мышкой, и сел в машину.
– Что я здесь забыла? – сквозь зубы пробормотала Манон. – Ты должен был оставить мне записку! Я думала… Никогда больше так не делай!
Он взлохматил ее черные волосы. Манон заметила в его глазах нездоровый блеск.
– Я бы мог сделать то же самое снова через пять минут, если бы захотел. Потом повторить еще через десять. Выйти, спрятаться, наблюдать за тобой, как только что, а потом вернуться и напугать тебя. Развлечься.
– Наблюдать за мной? Что ты…
– Я бы мог оставаться здесь целую вечность и каждый раз говорить тебе, что мы только что приехали. Я мог бы говорить тебе страшные непристойности. Например, обзывать тебя грязной шлюхой или… – Он сунул руку в карман и помахал перед ней кусочком черного кружева. – Заставить тебя сожрать собственные трусики, но…
Он вдруг хлопнул кулаком по приборной доске.
– Ууу! – крикнул он, пряча ее трусики в карман.
Манон, задыхаясь от ужаса и отвращения, подскочила на своем кресле:
– Что… Что происходит? Что мы здесь делаем?
– Писаем. Ты что, забыла?
Она стала озираться по сторонам. Почему ее сердце так сильно бьется? И откуда испарина по всему телу?
– Где мы?
Он стал поглаживать ее бедро. Манон крепко схватила его за запястье:
– Во что ты играешь? Даже не пытайся!
– Ты не можешь знать, что я ощущаю. Это… хуже, чем гангрена. Эта потребность… обладать женской плотью. Знаешь, я думаю, что мне оставалось совсем немного, и я бы оказался по ту сторону добра и зла. На темной стороне…
Он высвободил руку, положил ей на затылок и притянул Манон к себе.
– Граница такая хрупкая. Я так хорошо понимаю тех мерзавцев, которых сам преследую… Иногда я чувствую, что мы так с ними близки…
– Оставь меня!
В ее дрожащем голосе прозвучал страх. Она наедине с одержимым, который однажды уже пытался изнасиловать ее. Ей казалось, это было вчера.
Все начиналось сначала. В Тюрене просыпалось чудовище. Осознавая это, он все больше мрачнел.
Он даже не успел среагировать, как Манон локтем ударила его прямо в лицо и схватилась за ручку двери.
Все ее чувства сконцентрировались на одной цели: побег.
Внезапно ее ладонь замерла на ручке.
На руках проступили вены, глаза закатились, а мышцы судорожно напряглись.
Яркий голубой свет. Потрескивание электрических разрядов.
Она хотела закричать. Но из ее губ не вырвалось ни звука.
Несмотря на все усилия, она внезапно почувствовала, что не способна шевельнуть даже мизинцем. Кончик языка высунулся изо рта между верхними и нижними зубами. Невозможно втянуть его обратно.
Парализована.
Но в сознании. Снова чернота, отчужденность.
– Последний электрошокер «Taser», – шепнул Тюрен, вытирая текущую из носа кровь. – Пятьдесят тысяч вольт и парализация на добрых пятнадцать минут. Ни следов, ни физических последствий. Неплохая игрушка, верно?
Возле грузовиков никакого движения. Ни света, ни звука, ничего.
Он вышел, появился с пассажирской стороны и уложил Манон на заднее сиденье.
– Ты сделала мне больно, грязная шлюха. Ты действительно сделала мне больно!
Он достал из бардачка аптечку и заклеил разбитый нос пластырем. Затем вернулся, лег на Манон, запер дверцы и стянул с нее свитер, предварительно засунув свой язык в ее неподвижный рот.
Манон не смогла даже закрыть глаза.
– Я не буду в тебя входить, – шепнул он, облизывая мочку ее уха, – я только положу член между твоими грудями. Излиться на тебя…
Он медленно стал расстегивать ширинку, словно палач, готовящий свой инструмент.
– Потом я одену тебя, посажу вперед и преспокойно уеду отсюда. И ты ни о чем не вспомнишь.
По щеке Манон потекла слеза и исчезла на сиденье. Ткань впитала влагу, словно ее никогда не существовало. А скоро ничего и не будет существовать. Тюрен овладеет ее плотью, поглотит эту потаенную часть души, которую берегут до самой смерти, а если она гибнет, то может погубить и самого человека. Горькое определение насилия.
Две минуты, в течение которых Манон осознавала каждое движение, каждое прикосновение. Она забудет, конечно, но ничто не сможет помешать существованию этого происходящего сейчас ада.
– Теперь я знаю, где ты живешь, и у меня есть повод приходить к тебе так часто, как я пожелаю. Профессор. Какой фантастический поворот судьбы…
Он снял с нее рубашку, брюки, расстегнул лифчик и стянул его зубами. Он гладил ее груди, потом положил на них свое горящее лицо и принялся облизывать соски. Затем его язык медленно коснулся ее шрамов.
– Ты никогда не хотела меня, крошка… Тебе всегда было на меня плевать. Но с сегодняшнего дня ты будешь самым совершенным предметом моих сексуальных утех. Дорóгой к моему выздоровлению.
