31
Однообразие тьмы до тех пор, пока перед их глазами не появился Базель. Часы на приборной доске показывали всего семь утра, но длинные прямые бульвары уже были запружены транспортом. Швейцария просыпалась под облачным небом.
Очень скоро высотные здания предместий и придорожные офисы автомобильных салонов уступили место строениям другой эпохи. В излучине Рейна, делящего город надвое, расположился средневековый квартал со своими церквами, тесными улочками и роскошными магазинами. Авторитетные марки в витринах – «Брайтлинг», «Булгари», «Картье», «Шопар» – напоминали о том, что каждую весну в Базеле проводится международный ювелирно-часовой салон.
Тюрен припарковался у реки – навигатор показал, что мост, по которому нужно проехать, ремонтируется. Манон вытащила из багажника рюкзак, и они сели на паром, идущий до Малого Базеля.
Через несколько минут они уже шли пешком к холму, на котором возвышался собор. Манон сожалела, что никогда прежде не бывала в этом городе, как, впрочем, и вообще в Швейцарии. Занятия математикой, коллоквиумы, рабочие группы по системам дифференциальных уравнений скорей заносили ее в Америку или в Англию.
В старом городе камни еще хранили отзвуки звяканья шпаг, долгих выступлений Ницше или Буркхардта, стука посоха принца-епископа. Не замедляя шаг, Манон с удовольствием разглядывала фасады, очертания которых тотчас улетучивались из ее головы, с легкостью сновидений. Как бы она хотела погулять здесь до своего «несчастного случая»…
– Это здесь, – сказала она, в сотый раз перечитав свои заметки. – Мюнстерплац.
Тюрен прикоснулся к ушибленному носу. Однако здорово эта девчонка ему вмазала.
– Судя по плану, внутренний двор с галереей находится позади монастыря, – пробурчал он. – Пойдем быстрее, скоро польет. Невероятно, но можно подумать, что эта чертова гроза нас преследует!
Манон держала перед собой свой листок формата А4 и время от времени делала фотографии при помощи органайзера. Она взглянула на пластырь на носу Тюрена. Потом на его перевязанную руку. И быстро, так что он даже не успел этого заметить, сфотографировала лейтенанта.
По мере того как они приближались к цели, ее сердце все сильнее билось в груди. Когда они обходили здание слева, у нее вдруг вспотели ладони. Что происходит? Почему ее тело подает эти тревожные сигналы? Манон вдруг забеспокоилась и стала озираться. А что, если ей на глаза попался человек, с которым она уже встречалась?
– Что с тобой? – спросил Тюрен. – Ты кого-то ищешь?
– Нет…
Полицейский остановился, потом обернулся. Мимо взад и вперед, опустив голову, сновали прохожие. Казалось, никто не подозревает о присутствии двух французов. Ведь они так поспешно выехали из Лилля. Как могло быть, чтобы…
Позади собора, со смотровой террасы Пфальц, вдали виднелись первые склоны Вогезов, внизу протекал Рейн. Даже под тяжелым грозовым небом красота природы казалась ослепительной. Манон щелкнула фотоаппаратом своего органайзера. Бесполезное изображение, которое смешается с тысячами других.
Тюрен смотрел на нее. Эта эскапада бок о бок с предметом его самых острых вожделений доставляла ему удовольствие. Он чувствовал себя так, будто вернулся на четыре года назад. Они могли бы составить прекрасную пару, отправляться за город по выходным, как любовники, получать удовольствие от роскошных отелей и швейцарского и немецкого пива. Почему же она постоянно отвергала его? А ведь именно он, пренебрегая сном, дни и ночи преследовал убийцу ее сестры!
Эта дрянь никогда не желала с ним спать. И этот отказ дорого ей обойдется.
Неутолимая жажда плоти клокотала в нем. В машине он мог бы пойти дальше. Продолжать до самого утра. Исследовать все тайные письмена на этом теле. Он раздел Манон, прикасался к ней, обладал ею, но она об этом даже не помнит. Его власть над ней была полной. Но надо было поторапливаться. Не слишком задерживаться, не привлекать внимания. Осторожность, шантаж, хладнокровие, связи всегда позволяли ему избегать проблем.
Они обошли здание. Массивные дубовые двери были открыты, словно приглашая на службу. Лысый и коренастый ризничий сидел за конторкой слева от входа. Подняв голову, он мельком глянул на них и вновь погрузился в чтение.
Манон застегнула воротник кожаного пальто. Ее насквозь пронизал холод, веявший от тяжелого тесаного камня. Под высоченными сводами гудел сырой ледяной ветер. Мерное, тревожное дыхание преисподней.
Она медленно двинулась к крытой галерее. В боковых нефах рядами тянулись надгробия знаменитых семейств Базеля. От этой неподвижности, от этих гигантских плит веяло чем-то духовным. И зловещим.
Тюрен был рядом. Он прошел мимо могилы Эразма Роттердамского, даже не заметив ее. Краем глаза он следил за Манон.
Его внимание привлек легкий звук шагов за спиной. Насторожившись, он резко обернулся.
Никого, только колонны, темные нефы… В десяти метрах от него Манон гладила рукой истертые камни. Огоньки свечей плясали у нее в глазах, приоткрытый рот, казалось, поглощал каждое их колебание, словно ее присутствие здесь решит все. Что она чувствовала?
– Что-то нашла? – бросил он, потихоньку вытаскивая из кармана маленький инструмент.
– Нет еще, – ответила она. – Нет еще.
Она свернула в нишу в стене и исчезла. Тюрен медленно пошел дальше, глядя в круглое зеркальце своего приспособления.
У подножия третьей колонны позади себя он заметил носок ботинка.
За ним кто-то шел.
Как их могли выследить?
Профессор… Неужели он поджидал их, притаившись где-то глубоко внутри этого города?
Спрятавшись за массивную колонну, Тюрен вытащил свое табельное оружие.
– Нашла! – крикнула Манон. – Эпитафия Бернулли!
– Иду, – ответил Тюрен, стараясь, чтобы его голос звучал естественно. – Просто надо кое-что проверить…
Он переместился влево, спокойно направился к боковой лестнице, взбежал по ней и скрылся справа.
Спустя несколько мгновений чей-то сгорбленный силуэт тихо вскарабкался по каменным ступеням.
Наверху ему в висок уткнулся ствол «зиг-зауэра».
– На пол! – крикнул Тюрен. – Быстро!
Человек скорчился, обхватив голову руками.
– Не трогайте меня! – простонал он.
Коленом лейтенант прижал его щекой к полу.
– Двинешься хоть на миллиметр – и я тебя продырявлю! Зачем ты идешь за мной?
– Я… Я сторож при соборе… Я видел, как вы вошли, и…
Тип с книгой, догадался Тюрен.
Он сунул оружие в кобуру и заговорил более примирительным тоном.
– Вы видели, как я вошел, и что? – спросил он, протягивая руки, чтобы помочь тому подняться.
Сторож встал сам, но не слишком успокоенный. Офицер вытащил полицейское удостоверение.
– Французская полиция? Но почему?
– Вопросы задаю я. Почему вы за мной шли?
– Я хотел понять, что вы опять собираетесь делать здесь, в Базеле.
– Что значит «опять»? Я в жизни не бывал в Швейцарии!
– Вы – нет. Но дама, там, внизу, да, – ответил сторож, показав большим пальцем куда-то за своей спиной.
Тюрен почувствовал прилив адреналина. Он вспомнил о странном поведении Манон на Мюнстерплац. Реминисценции предыдущего путешествия в Швейцарию?
– Что за чушь! Вы ошиблись!
– Нет, я совершенно уверен! Такие истории не забывают. В ту ночь мне даже пришлось вызвать полицию.
Тюрен нетерпеливо махнул рукой, понуждая ризничего продолжать. Тот объяснил:
– До конца лета собор открыт до полуночи. Они вошли очень поздно, около двадцати двух часов. Наверное, думали, что здесь, кроме них, никого нет, меня они не заметили.
– Они? Кто – они?
– Эта самая женщина. С ней мужчина. По ночам освещение здесь слабое, но у меня хорошее зрение. Они с этим мужчиной были похожи как две капли воды. Тот же взгляд, те же черты лица. Думаю, ее брат.
Фредерик Муане… На сей раз точно он…
– Когда? Когда они приходили?
Сторож в задумчивости поскреб подбородок:
– Это было… в прошлом году… Думаю, в конце августа, точнее не скажу.
Тюрен записывал на клочке бумаги, листок в его пальцах дрожал. Слишком много новых деталей после четырехлетней пустоты.
– И… Вы говорили про полицию… Почему?
– Иногда посетители приходят ночью. Чтобы помолиться, проникнуться религиозной атмосферой или просто подышать чистым воздухом. Эти двое оставались здесь долго, очень долго. Это меня заинтриговало. В какой-то момент я даже решил, что они ушли, а я не заметил… Но… потом услышал голоса в глубине крытой галереи… И… потихоньку пошел туда… Они проникли в боковое помещение, примыкающее к галерее. Света не было, только их карманный фонарик. И тогда я увидел… кровь.
Лейтенант слегка напрягся:
– Кровь?
– Когда я подошел, мужчина склонился над ней. В руке он держал… скальпель. И бинты. Он… он кромсал ее!
– Живот, да?
Ризничий вытаращил глаза:
– Откуда вы знаете?
– Не важно. Продолжайте, пожалуйста.
Офицер полиции подошел к каменному парапету и глянул на прямоугольный двор внизу. Ему не удавалось увидеть Манон. По стенам крытой галереи плясали призрачные тени проносящихся в небе облаков.
– Совершенно сюрреалистическое зрелище, – объяснял сторож. – Женщина была крайне возбуждена, в ногах у нее лежала развернутая карта дорог Франции. А она не переставая говорила о монахах. Да, именно так. О монахах. Я хотел вмешаться, потому что она… она пыталась оттолкнуть мужчину. Он не давал ей шевельнуться! Крепко держал, уродуя ей живот!
Эрве Тюрен уже едва владел собой. Как бы ему хотелось, чтобы Фредерик Муане сейчас был здесь, под рукой. Он бы выбил у него всю правду, до последнего зуба.
Ризничий указал на свой лоб:
– И вот, когда я подошел, мужчина ударил меня фонариком, и они убежали, взявшись за руки.
Тюрен был озадачен, чтобы не сказать ошарашен. Муане без колебаний ударил ризничего. Неужели речь идет об одном и том же человеке? Что бы могло оправдать такой поступок? До какой степени этот человек манипулирует сестрой?
– Но, – продолжал сторож, – в спешке они уронили клочок бумаги. Листок с точным изображением спирали, начертанной на могиле Бернулли. Спирали и… этих странных крестов… К несчастью, у меня больше нет той бу…
– Каких странных крестов?
– Семь крестов, прямо на спирали, которые, полагаю, были нацарапаны правонарушителями лет пять-шесть назад. Зачем? Поди знай. У людей нынче ни к чему не осталось почтения…
– Семь крестов, лет пять-шесть назад? Вы уверены?
– Абсолютно.
– Не может быть! Я должен это видеть!
Не раздумывая, Тюрен бросился вниз по лестнице, а потом свернул влево.
Очередная неожиданность.
Ниша, где была Манон… Пусто…
Она исчезла.
– Манон!
Нет ответа. Только эхо его собственного отчаяния. Он, задыхаясь, бросился ко входу, ладони стали влажными.
Снова Мюнстерплац, он лихорадочным взглядом обшарил площадь. Несколько торопливых силуэтов. Первые капли дождя, разбивающиеся о мостовую. Никаких следов Манон ни справа, ни слева, ни впереди.
– Этого не может быть! Манон!
Он вернулся в собор и поспешил к овальной плите из черного металла, украшенной изображением земного шара, виноградных листьев, эмблемами и латинскими надписями. В нижней части – закрученная спираль, по которой вились буквы знаменитой надписи: «Eadem mutata resurgo» – «Изменяясь, я вновь воскресаю, подобная себе».
В нишу зашел ризничий. Приблизившись к плите, он кончиком пальца указал на математическую форму:
– Предполагаю, что сегодня она снова пришла скопировать эту спираль. Взгляните, вот кресты…
Эрве Тюрен в отчаянии оперся о стену.
На плите по всей длине спирали были процарапаны шесть крестов, а седьмой находился на ее кончике.
Семь убийств, совершенных Профессором. Шесть – поблизости, а одно – гораздо дальше. Существовала ли между ними связь? Именно это и следовало прочесть? Все это путешествие ради царапин на спирали?
Почему Фредерик Муане действовал таким образом? Откуда такая жестокость? Какую тайну он пытался скрыть? От своей сестры, от остальных?
Почему сегодня Профессор привел их сюда? Кем был тот, кто напал на Манон? Кто ее защитник?
Сделав фотографию цифровой камерой, Тюрен принялся обследовать каждую форму, каждое слово эпитафии. По-латыни: «C. S. Iacobus Bernoulli, mathematicus incomparabilis, acad. Basil» – и так далее.
Он озабоченно повернулся к сторожу:
– А монахи, о которых она говорила… вас это наводит на какие-то мысли? Потому что в ту пресловутую ночь брат вырезал на ее животе: «Отправляйся к Глупцам, неподалеку от Монахов».
– Нет, эта фраза мне ни о чем не говорит. Не понимаю, что монахи могут иметь общего и с этой спиралью, и с какими-то психами? Я думаю, что скорее следует искать связь с картой Франции, которая лежала возле ее ног. Но вот сказать, какую именно связь, увы, не могу. Возможно, она искала какое-то особое место? Связанное со спиралью Бернулли?
– Да, но какую связь, черт возьми? И какое место?
– А, ну…
– Чертовы математики!
Эрве Тюрен сердился на себя за то, что оставил Манон одну. В ее состоянии она была хуже, чем ребенок, оказавшийся рядом с газовой плитой.
Эта кретинка исчезла в недрах Базеля.
Одна, без памяти и, возможно, с решением загадки.
Совершенно очевидно, Профессор расставил ей западню.
И она вот-вот бросится в волчью пасть.
