День пролетел, словно укоротился в десятки раз, половины не успел сделать, как наступил вечер, а за ним и ночь. Едва выпроводил последних из канцелярии, как поглядывающий с сочувствием Хрурт доложил, что за дверью ждет Мишелла Моррисон.

– В ночной рубашке, – добавил он.

– Впусти, – велел я.

Мишелла переступила через порог, робкая и трепетная, в ожидании подняла на меня взгляд удивительных изумрудных глаз.

– Мишелла, – сказал я.

Она ответила жалобным голосом:

– Ваше величество, простите, я не сама, меня герцогиня Самантелла прислала!

– Ого, – сказал я. – Вон как даже…

Она смотрела умоляюще, в глазах все еще испуг, я торопливо подошел, обнял, чувствуя, как часто стучит ее сердце.

– Герцогиня знает, – сказал я, – что делает… в интересах империи.

Она подняла голову, изумрудный блеск в глазах стал еще ярче.

– Ваше величество?

– Сэр Ричард, – напомнил я. – Для вас я всегда сэр Ричард. Давайте угощу пирожными, а вы расскажете, как у вас там при дворе идут дела…

После фужера шампанского скованность постепенно выветрилась из ее тела, бледные щечки порозовели. Уже с нарастающим удовольствием слопала горку пирожных, затем без стеснения сбросила рубашку и скользнула ко мне под одеяло.

Я успел подумать, что герцогиня как-то высчитывает насчет перемены блюд или же и на этот счет есть правила, но забивать голову ерундой не стал, великие государственные деятели должны мыслить о высоком или хотя бы великом.

Утром она упорхнула все так же в ночной рубашке, возможно, опять же инструкции герцогини, чтоб и в этом была разница, а я после большой чашки кофе спустился в свой кабинет для приема чиновников и вообще тех, что без меня не в состояния разрулить проблемы.

Поработал с полчаса в одиночестве, потом в кабинет вдвинулся Грейгер Армстронг, которого герцогиня представила как владетеля каких-то земель, явно значительных, приблизился на три шага и медленно поклонился.

Все движения у него, как и у герцогини, рассчитанно замедленные, чтобы никакие неожиданности врасплох не застали. Чем-то похож на перегруженную каравеллу, поверх тяжелого парика, толстого и теплого, как сибирская шуба, еще и массивная шляпа, то ли голова мерзнет, то ли что-то означает в замысловатом придворном этикете.

Свисающие до середины груди овечистые уши в крупных локонах даже в поклоне не сдвинулись с места. С тяжелыми чертами лица, крупного и одутловатого, надменно величавый, выглядит настоящим государственным деятелем, мешки под глазами придают солидность, но взор ясен и прям.

– Ваше величество, – проговорил он спокойным и почтительнейшим голосом, – вот списки всех лордов, которые владеют земельными угодьями, превышающими по размерам королевские.

Я бросил быстрый взгляд на листки, исписанные убористым почерком.

– Многовато.

– Это по империи, – сказал он утешающе. – А в королевствах таких по одному-два, только в далеком Истагаузе сразу пять подобных магнатов. Вы в самом деле намерены провести перепись?

– Да, – подтвердил я. – Налоги должны идти в казну, а не в карманы местных лордов. Откуда от щедрот что-то да перешлют в императорский дворец. Это не жадность, а вопросы безопасности!..

Он поклонился.

– Ваша Звездность… раньше этого никто не делал.

– Почему?

– Наверное, не осмеливались.

– Кто-то должен, – сказал я. – Я вот осмеливатель.

Он сказал проникновенно:

– Тогда вы великий император, ваша Небесность. Хотите сделать империю цельной, а сейчас любая империя – просто союз практически независимых королевств. Если вам по силам…

– Если надо, – заверил я, – то сделаем. Спасибо, сэр Грейгер!

Уходя, он почти столкнулся с Альбрехтом, тот входит без доклада, как и любой из моего ближнего окружения.

Альбрехт оглянулся вслед графу.

– Как я слышал, – сказал он, – лорд Армстронг всегда впереди. Если у вас все получится, будет говорить о своей мудрости, а если потерпите поражение, скажет, гнали в первых рядах, как заложника.

– Мудрый политик, – согласился я. – Он мне подходит.

Альбрехт посмотрел на меня несколько странно, не такой ответ ожидал, но смолчал, поклонился очень церемонно, за усложненностью пряча попытки понять, что же мое величество брякнуло и с какой целью.

– О магах уже знаете?

– Что?

– По данным нашей разведки, – сообщил он, – эта мелочь, оставленная на гибель и спасенная нами, очень быстро наглеет. Здесь, как и везде, вежливость принимают за слабость.

– Заметил, – ответил я. – В чем заключается их наглость?

– То один, то другой отказываются подчиниться властям, а один вообще готовится проникнуть в Маркус, он своим коллегам похвастался, что намерен взять его себе. Дескать, северный выскочка, завладевший им по какой-то случайности, не имеет права им владеть.

Он умолк и смотрел с ожиданием, я пожал плечами.

– Мало ли что брякнет по пьяни. Если еще и перед женщинами…

– И что, – полюбопытствовал он холодно, – мер не предпринимать?

– Как это, – сказал я с державной строгостью, – как это не предпринимать? Я сказал, не воспринимать серьезно! Мы меры принимаем и без повода, а сейчас нам дают прекраснейшую возможность устроить красный террор во имя счастья будущих поколений!

Он величаво поклонился.

– Будет исполнено, ваше величество. Со всем вашим размахом.

– Э-э, – сказал я, – с размахом поосторожнее. Старайтесь, чтобы на каждую ликвидацию чуждого элемента в обществе было оправдание. Если, конечно, крупного и заметного.

– Оправдание?

– Обоснование, – уточнил я. – Мы же за справедливость? А когда за справедливость, то можно и с перегибами. Массы перегибы любят. Они сами с перегибами.

Он сказал с иронией:

– Особенно когда перегибаем через колено знатных и богатых. Это, кстати, совпадает и с нашими интересами.

Взгляд его оставался пытливым и настороженным, я сказал успокаивающим тоном:

– Дорогой герцог, хотя наша истинная мощь не в нарядах, однако нельзя не признать, что местная одежда в общем более изящна и даже иногда удобнее нашей. Так что не тушуйтесь, вы и в одежде подаете хороший пример. Можно одеваться красиво и оставаться верным христианином.

Он хмыкнул.

– А вот сэр Келляве утверждает, что такое немыслимо.

– Труднее, – уточнил я, – потому и появились протестанты, но о них как-нибудь в другой раз. У них даже доспехи изящнее, что наши уже заметили и оценили. Так что в одежде греха нет, только не чересчурничайте, а вот на магию строгий запрет во всех ее проявлениях. Сказано же в Священном Писании: «Ворожей не оставляй в живых!» Христианство и магия сосуществовать не могут!

Он посмотрел на меня косо.

– В самом деле?

Я огрызнулся:

– На меня не смотрите!.. Императоры выше правил. И вообще… Я воюю с магией в том числе и трофейным оружием.

Он сказал с нажимом:

– А вашим соратникам?

– В Библии сказано, – отрубил я, – не введи малых в искушение!.. Соблазн магии слишком силен.

Он пробормотал:

– Амулеты, значит, отберете?

– Просто прекратим перезарядку, – сказал я. – А старое, что ж, донашивайте.

В дверь заглянул Хрурт, морда на дворцовых харчах стала еще шире, посмотрел на Альбрехта, на меня.

– Сэр Ричард, там герцогиня… Просит аудиенции.

Я сказал недовольно:

– Какая на хрен аудиенция?.. Как здесь любят церемонии! Она в числе тех, кто может без доклада.

– Я это сказал, – объяснил Хрурт, – но ее светлость не хочет наглеть, как ответила.

Альбрехт сказал с усмешкой:

– Я пойду, сэр Ричард. У вас тут начнутся серьезные государственные отношения.

– Не язвите, герцог, – ответил я. – А то напомню про графиню Эльриссу.

– Клевета, – сказал он и быстро вышел.

Сквозь открытую дверь я успел увидеть, как он в коридоре учтивейшим образом раскланивается с герцогиней, даже подпрыгнул пару раз, но увидел, что я наблюдаю, торопливо помахал перед нею шляпой и поспешно удалился.

Герцогиня вплыла на роскошной полусфере платьев, как на платформе из взбитой розовой пены, присела в поклоне.

– Ваше величество…

– Самантелла, – ответил я. – Вы сегодня еще прелестнее. Как может умная женщина выглядеть все лучше и лучше?.. Садитесь, ваша светлость.

– Умная обязана, – ответила она. – Спасибо, ваше величество. Вы очень любезны. Я знаю, как вы заняты, потому буквально на минутку по поводу вашего указа насчет… насчет сближения с нашими людьми.

Она опустилась в указанное кресло, величавая и с прямой спиной, вперила в меня требовательный взгляд.

Я ответил с доброжелательным интересом:

– Разве не сближаемся? Мне кажется, как я с вами, так и мои лорды с женщинами двора…

Она заулыбалась, но покачала головой.

– Я о сближении более заметном. Некоторые ваши лорды начали понемногу перенимать нашу моду. Пример подает доблестнейший герцог Гуммельсберг, ваш ближайший соратник. Как мы все понимаем, с вашего одобрения?.. Такой поступок сразу располагает, ваши люди перестают смотреться чужими и враждебными…

– Понимаю, – согласился я. – Хотите предложить что-то еще?

Она слегка наклонила голову, не сводя с меня взгляда красивых и умных глаз.

– Вы очень проницательны, ваше величество.

– Да, я такой. Так что?

– Если смею высказать свое мнение…

– Смеете-смеете, – сказал я нетерпеливо. – За это пока не бью. Потом посмотрим, по мере укрепления моего самодержавия и усиления моего дурного самолюбия.

Она смиренно улыбнулась, показывая, что поняла и оценила мою солдатскую шутку.

– У вас не будет дурного самолюбия.

– Да, – согласился я, – конечно, я само совершенство, сам постоянно собой восторгаюсь, но все равно приятно, что и другие замечают.

Она сказала с легкой улыбкой, дескать, поняла и оценила иронию в свой адрес.

– Ваши лорды вас любят, ваше величество. Обращаются как к старшему брату. Это они вас одергивают постоянно, даже незаметно для вас.

– Ага, – сказал я озадаченно, – даже вот так?.. Как и у вас, где даже императора заставляют ходить строго по правилам, выработанным много тысяч лет назад?

Она произнесла тихим голосом:

– Ваше величество, все смотрят на императора.

– Так есть же на что посмотреть, – ответил я. Она улыбнулась сдержаннее, понимает, что хочу оттянуть, а то и увильнуть от какой-то неприятной новости. – А что во мне, таком нарядном, не так?

– Ваш наряд слишком прост, – заметила она, – но я не о наряде. Как ведет себя император, так стараются держаться и все при дворе. А со двора мода, обычаи и вообще вся культура – все-все медленно расползается по империи…

– Ну-ну, – подбодрил я. – Герцогиня, что-то я не замечал за вами нерешительности.

Она улыбнулась, но я видел, что все еще колеблется.

– Ваше величество, мне тоже не нравится говорить неприятные или не слишком удобные вещи. С другой стороны, если мы, ваши соратники, будем только о приятном…

Я тяжко вздохнул.

– Герцогиня, вы же все понимаете. Говорите нужное, я пойму. И, может быть, даже не вдарю.

– Вы уже говорили, – продолжила она смиренным голосом, – что не придаете значение этикету. Дворцовому этикету. Так ведь?

– Но не борюсь, – напомнил я. – Нельзя отнимать у людей такую важную цель жизни, как пудрить головы и красить губы! Даже мужчинам.