Он начал танцевать изъявление высшей благодарности, но я прошел мимо с тупым выражением высшего существа, облаченного неограниченной властью, который сам не танцует, танцуют за него и для него.

Каблучки принцессы стучат за спиной часто, как козьи копытца, а я подумал, что все эти балы, любовные игры – все знакомо, я знал это все это давно, у нас это называлось тусней, кагалом и прочими быстро меняющимися названиями.

История учит, что со временем любой труд упрощается, механизируется, отдача возрастает, что хорошо видно при сравнении этих вот вечеров в императорском дворце и нашей тусни.

Здесь каждую даму добиваются месяцами, потом милостиво сдается неистовому напору распаленного любовным жаром кавалера, приглашающе раздвигает ноги, ради этого и воевал все это время… а что в том мире, который я оставил? Там на любой тусовке сумеешь вдуть хоть одной, хоть целой группе, на сколько хватит сил.

И не обязательно в постели, а тоже в типа альтанках и гротах, то есть в коридоре или в туалете между танцами, да и на крыльце или в подъезде, куда выйдешь покурить, заодно можно и посовокупляться, два в одном, мы же деловые.

Но там потому, что есть дела поинтереснее, есть учеба, работа, творчество, карьера, а здесь от безделья вынужденно усложняют такую простую вещь, потому что человеку препятствия необходимы…

Граф Мальгерт некоторое время сопровождал меня, но у нас этикет понимается иначе, незаметно отстал и пошел заниматься делами. Я видел, как вдали встретил Альбрехта, поговорил, Альбрехт кивнул и пошел к нам с принцессой.

Я к этому времени уже обременился толпой, за нами с почтительным видом следуют не меньше дюжины, то ли самых знатных, то ли достаточно смелых, чтобы заявить о таком праве, но перед Альбрехтом расступились, кланяясь тоже с почтением, но на миллиметр недокланиваясь, чтобы не перепоклониться, как можно с императором.

Альбрехт кивнул молча, некоторое время сопровождал нас, наконец поинтересовался:

– А что за бал-маскарад? Мальгерт ничего не перепутал? Снова танцы?..

– Здесь хорошие танцы, – возразил я. – Медленные, степенные, каждое движение просчитано! Никакой сбивающей с толку импровизации, все державно и солидно, это же дворец, а не балаган.

Принцесса вздохнула, то ли одобряя, что да, дворец это не балаган, то ли недовольная таким вольным сравнением.

– Танцы для тугодумов? – уточнил он.

Я пояснил:

– Всегда успеешь сообразить, куда двинуть ногой… Замедленная в восемнадцать раз лезгинка.

– Ваше величество?

– Там тоже партнеры не отрывают один от другого взглядов, – пояснил я. – И не прикасаются один к другому. Двигаются, правда, несколько… живее. А здесь не танцы, а просто сказка.

Я кивнул на участок двора, мимо которого проходим, с двух сторон доносится слаженная музыка, несколько пар танцуют очень медленно, глядя друг на друга застывшими, как и принято, глазами, эмоции выказывают только простолюдины, двигаются только ноги, да иногда руки очень неспешно протягиваются навстречу друг другу, чуть-чуть прикасаются кончиками пальцев, а то и не касаются, а только обозначают прикосновение, целомудренные, дескать, и снова партнеры с поклонами отступают, медленно поворачиваются, как фарфоровые фигурки на часах.

Свет льется от фонарей и развешанных даже во дворе люстр золотой, чувственный, но в этих танцах для высшего круга каждое движение строго регламентировано, словно не танец, а дипломатические переговоры на высшем уровне.

Я оглянулся на принцессу, идет за мной неотступно, на лице страх и надежда сменяются так часто, что захотелось остановиться, обнять, успокоить, но как такой человеческий жест истолкует высший свет, который я просто обязан приручить?

Она ответила таким надменным взглядом, словно смотрит с горы на копошащуюся у подножия в грязи грязную свинью. Я нахмурился и пошествовал императорски дальше, хотя и мелькнула мысль, что это защитная реакция испуганного зверька, надо бы в самом деле проявить как бы тепло, но, с другой стороны, могла бы и не задираться. Императора может обидеть каждый.

Альбрехт пошел рядом, сказал тихонько:

– Сэр Ричард, почему-то мне чудится…

– Креститесь, – огрызнулся я, – хотя мы и в языческом мире!

– Но вы оттягиваете встречу с императором Германом, признайтесь? В оружейную можно было бы и не заглядывать. Не дело императора…

– А право на причуду?

– Не сейчас, – ответил он вежливо, но с твердостью. – Трусите?

– Так выглядит? – спросил я надменно, покосился на принцессу, ее чем-то отвлекли придворные, сказал шепотом: – Если честно, то да, оттягиваю.

– Впервые за вами такое, – заметил он.

– Таился лучше, – пояснил я, – а теперь уже сил нет, все страхи лезут. Чем выше уровень власти, тем страшнее ошибки.

– Так не ошибайтесь.

– Непогрешим только Господь, – напомнил я. – Как принято считать, хотя кто знает, мы же видим только окончательный вариант… Ладно-ладно, дойдем вон до фонаря, и сразу обратно. В Маркус и к Герману!

Краем глаза видел, как встрепенулась принцесса, услышав имя деда, Альбрехт тоже заметил, взглянул с сочувствием.

Лестницы во дворце не просто лестницы, а некое концертное произведение искусства, там постоянно дефилируют взад-вперед роскошные женщины, демонстрируя платья, прически и себя в самом выгодном свете. Причем поднимаются где-то по другой лестнице, а сходят красиво и царственно именно по этой, самой праздничной, самой освещенной и богато украшенной.

Огромные люстры с блестящими кристалликами создают еще более праздничный настрой, а мягкая фривольная музыка усиливает и игривое настроение, и поощряет на всякие вольности и непотребности, которые вообще-то потребности, но признают их через несколько столетий.

Альбрехт пробормотал:

– А вообще-то хорошо живут… Если вот так, непредвзято.

– А мы предвзяты? – спросил я.

– Еще как, – заверил он и, видя мое лицо, уточнил: – В лучшем смысле слова. Так что придется не просто трудно, а очень трудно. Местные нас не поймут. Да и наши начнут потихоньку распускать мышцы…

– А подвиги? – напомнил я.

Он вздохнул.

– Да, без подвигов какая жизнь?.. Но если вот между ними, между подвигами, то вполне, вполне и для наших. Так многие скажут.

Он бросил косой взгляд на длинную стену. В нишах рыцарские доспехи в полный рост и с опущенными забралами, не определишь сразу, есть внутри кто или нет. Все доспехи вроде бы из разных эпох, но различия не так уж. Ощущение такое, что не из разных времен, а из разных мастерских, соперничающих в искусстве выделки.

Стена напротив отдана под оружие, тоже из одной эпохи, растянувшейся на пять тысяч лет. И слишком замысловатое, чтобы таким вооружали армию. Возможно, это трофейное, отобранное у знатных полководцев противника, но, скорее всего, изделие собственных мастерских императорского двора, создающих такие вещи для украшения.

У лестницы двое гвардейцев из нашей армии отдали салют, оба уставились на принцессу. Один сказал в изумлении:

– Сэр Ричард, а что делает с вами этот ребенок?

– Восхотела в монастырь идти, – пояснил я, – вот и показываю прелести жизни, от которых отказывается.

– Ой, – сказал он с опаской, – вы только не все показывайте, ваше величество!.. Даже мне бывает стыдно, а я что только не видел!

Принцесса взглянула на меня с опасливым интересом ребенка, которому и хочется поиграть с огнем, таким красивым, но против которого предупреждали родители, и понятным колебанием мотылька, который тоже слыхал, что к соблазнительно жаркому свету лучше не приближаться.

На выходе из зала стражники стукнули в пол тупыми концами копий, тоже уставились на принцессу, но ничего не спросили, но на ступеньках во двор попался Чекард, вытаращил глаза:

– Сэр Ричард, а что делает с вами этот ребенок?

– Что он со мной только не делает, – буркнул я. – Но сейчас вот просится в барабанщики. Думаю вот, в какой полк определить.

– Давайте в наш, – предложил он с живостью и плотоядно потер широкие ладони. – Нам для полного щастя только барабанщицы не хватало!

– Так она барабанить не умеет, – ответил я.

Он изумился.

– Ну и что?.. Сэр Ричард!

Когда мы отошли от них достаточно далеко, принцесса, все еще красная от гнева, заявила ядовито:

– Ага, вас даже дворовая стража называет сэром Ричардом!

– Верно, – согласился я. – Еще не забыли мое красивое и такое звучное имя.

– Вы именуете себя императором, – сказала она уличающим голосом. – А простые солдаты вот так по имени!

Я покачал головой.

– Простые не сумели бы в тяжелейшей битве захватить Багровую Звезду Зла, начисто истребив многочисленную армию противника. Мы все непростые, лапочка.

– Я не лапочка!

Не слушая, я увидел вдалеке сэра Гевекса, подозвал жестом. Он подбежал, придерживая рукой болтаюшийся на боку короткий меч, взглянул преданно.

– Ваше величество?

– Как у вас? – спросил я кратко.

– Всеми багерами разосланы отряды, – доложил он. – Как вы и велели! Для установления и умиротворения. Кто против мира, того рубим на месте, а главарей вешаем. Народ нам еще не верит, но подчиняется.

– Все?

– Нет, конечно, но кто не верит вслух, тот умолкает сразу и навеки. Как вы говорили, ваше величество, ради мира можно пролить реки крови. А сейчас так, ручейки…

Я кивнул и прошел дальше, а притихшая принцесса пошла следом. Думаю, уже и сама не рада, что вот так за мной, но самолюбие не позволит отказаться на полдороги.

Куда бы еще зайти, подумал я, чтобы сбить с нее спесь императорской внучки, на бойню, что ли… Нет, все-таки ребенок, избалованный, но все еще невинный и чистенький, а есть зрелища, которые лучше и самим не видеть, а тем более показывать юной девушке.

Совсем некстати за спиной прозвучал ее капризный голосок:

– Похоже, все-таки стараетесь увильнуть от обещания?

– Какого? – спросил я с непониманием.

Она вскрикнула:

– Которое вы мне дали!

– А-а-а, – протянул я, – этого… Ну, я же хозяин своему слову, сам дал, сам взял… А что, я в самом деле вам что-то обещал?

Она топнула ножкой так, что чуть не подвернула ногу.

– Вы обещали меня вернуть моему императору!

– Чего? – спросил я. – Это когда же?

– Когда он изволит дать вам милостиво аудиенцию!

– А-а, – протянул я снова, – вы об этом… Да, я собираюсь к нему заскочить на ужин. Перетереть ряд дипломатических тонкостей. Могу и вас захватить… Это я и обещал? Что-то перестал запоминать несущественные мелочи… Вообще-то до ужина осталось всего ничего, верно?.. Тогда отправимся.

Она сказала решительно:

– Я готова!

– Хорошо, – сказал я, – только вот что, милая леди. Хоть я и вожак разбойников, но у меня строгие ндравы. Потому с неприличными предложениями ко мне, пожалуйста, не приставайте. Я человек по большей части ндравственный.

Она ахнула, задохнулась от возмущения.

– Что? Я?

– Ага, – сказал я злорадно, – уже подбиваете клинья?.. Не получится. Мы напрыгнем на Солнечный город раньше, чем успеете вытереть нос.

Она машинально вскинула руку, явно намереваясь потрогать кончик носа, но спохватилась и взглянула на меня с гордой надменностью.

– Так быстро?

– Даже быстрее, – сообщил я. – Пойдемте, ваше высочество. Только не приставайте ко мне по дороге, хорошо?.. Я застенчивый. Да и люди смотрят…

Впереди из казармы вышел, окруженный офицерами, очень богато одетый придворный, ух ты, это же Гуммельсберг, барон Цоллерна и Ротвайля, граф, а теперь уже герцог. Когда же он успевает везде бывать, а еще и переодеваться, хотя наряды это тоже его стихия.

Похоже, все точнее устанавливает грань между северностью в одежде и южностью, великолепен в блистающем золотом панцире, в туго приталенном камзоле из дорогого материала, на широком поясе прекрасно выделанной кожи блистают драгоценные камешки и позвякивают какие-то висюльки, но там же сбоку торчит рукоять кинжала из белой кости, дань северности.

Даже красного цвета брюки смотрятся вполне естественно, так как красный цвет, понятно, чтобы не видно крови на радость врагам, но у южан вряд ли такие далекие ассоциации. Однако вместо туфель все же сапоги из мягкой кожи с невысокими голенищами, уже почти не сапоги, а башмаки.

– Ага, – сказал я злорадно, – мимикрируете? В шпионы наметились? Такого везде за своего примут…

Принцесса сказала едко:

– Единственный в вашей армии, кто одевается со вкусом.

Альбрехт учтиво поклонился.

– Благодарю, ваше высочество. Сэр Ричард…

Я прервал:

– Герцог, я обещал сегодня поужинать с императором Германом. Принцесса вроде бы не против, он ее дедушка, хотя у меня есть серьезные подозрения, но не при юной же леди…

Он взглянул в упор.

– Почему сообщаете мне?

– Потому что отправитесь со мной, – ответил я. – Пока буду есть, пить и развлекаться, малость пошпионите среди местных. Надо же как-то использовать ваше полевое облачение шпиона!.. Надеюсь, вы не очень сегодня устали?

Он ответил с неудовольствием:

– А это послужило бы оправданием?..

– Я же должен проявить заботу, – объяснил я. – Но не сострадание, конечно, иначе какой я император?.. Топайте к северному выходу из города. Не хочу пугать народ Маркусом.

Он хмыкнул.

– Скажите честно, стесняетесь демонстрировать свою мощь. Вот уж не ожидал от вас деликатности.

– Все-то вы чувствуете, – ответил я. – Какой из вас солдат?.. Петь на клиросе не пробовали?..

Не отвечая, он жестом подозвал двух верховых, одного кивком согнал на землю, поднялся в седло и поскакал на выход из двора. Второй всадник поспешно развернул коня и поскакал за ним.

Я проводил его взглядом, принцесса рядом, притихшая, на лице надежда сменяется недоверием и наоборот, а я вздохнул и сказал громко:

– Зайчик, ко мне, лапушка!

Принцесса метнула взглядом крохотную молнию, конь у меня тоже лапушка, но тут же застыла в ужасе, когда с грозным грохотом копыт в нашу сторону понесся громадный и черный, как сверкающий уголь, конь с пышной гривой и красными глазами.

Можно было усадить ее первой, а потом самому, но я предпочел подняться в седло, а затем по-хозяйски подхватил ее худенькое тельце, как нарядную куклу.

Принцесса вспискнула, я придержал одной рукой, а Зайчик с красиво развевающейся гривой понес нас в сторону выхода из дворцового сада.

Точно так же быстро и красиво промчались через весь город к главным воротам. Бобик несся впереди, расчищая дорогу, хотя улицы все еще полупустые, но ему нравится, когда отпрыгивают в стороны, давая путь его обожаемому сюзерену и вожаку.