– Так ты поэтому пришел? Поговорить со мной о Клер? – немного погодя спросил Корбин.

Генри выдержал паузу.

– Нет, я просто зашел поболтать. Хотя я действительно собирался описать ситуацию с Клер. Подумал, что так будет правильно.

За время, прошедшее с тех пор, как Генри ошарашил его новостью о Клер, к Корбину уже вернулось самообладание. Шок от невероятного предательства, поразившего его до глубины души, сменился нарастающим чувством ярости. Генри разделял справедливое чувство.

– Стерва обманывала нас обоих, – подливал он масла в огонь.

Они пробежались по личной хронике событий, чтобы воссоздать картину, как ей удавалось выкручиваться. Оказалось, что Генри впервые перепихнулся с Клер за месяц до того, как Корбин уехал на длинные выходные в Амстердам встретиться с двумя подругами матери. Генри, как и Корбин, познакомился с Клер в «Трех ягнятах». Он пригласил ее на ужин, и она согласилась. Ужин прошел на славу, и последние несколько недель Генри время от времени виделся с ней.

– Как часто вы встречались? – поинтересовался Корбин.

– Каждый вторник вечером.

– У меня по вторникам семинар.

– А по воскресеньям мы иногда ходим в паб на реке.

– Мне она говорила, что по воскресеньям наверстывает учебу.

– Нас одурачили, приятель, – сказал Генри, тряся головой. – Она просила тебя делать вид в «Трех ягнятах», что ты не ее парень? Будто не хочет, чтобы люди знали, что она встречается с клиентами?

– Угу. Она говорила такое. Охренеть.

Генри допил свое пиво одним большим глотком и вытер губы тыльной стороной ладони. Довольный собой, он криво усмехнулся.

– Что-то не похоже, чтобы ты был расстроен так же, как я, – заметил Корбин.

– Еще как расстроен, поверь. Просто я гораздо больше об этом думал, а сейчас скорее зол, нежели опечален.

– Как ты ее вычислил?

Генри рассказал, что в прошлую субботу вечером случайно увидел Клер, когда она выходила из метро на станции «Кэмден-таун». Он помахал ей рукой, но девушка не заметила его. Она явно торопилась и была на чем-то сосредоточена. Генри последовал за ней вдоль прилавков к индийскому ресторану. Возле ресторана ее ждал Корбин, и они поцеловались прямо на улице.

– И ты ей не рассказал? – удивился Корбин.

– Я дал ей шанс самой признаться. Я виделся с ней на следующий день и спросил, действительно ли мы с ней в официальных отношениях, и она ответила, мол, да – надеется, что так и есть. Вот тогда-то я не просто разочаровался, а разозлился. Решил прекратить наши встречи, не объясняя причин, чтобы заставить помучиться. А сегодня вечером увидел здесь тебя. Знаешь, я не думал тебя посвящать в эту грязь. Возможно, ты никогда бы и не узнал, и, наверное, по большому счету это ничего не изменит. Но ты, кажется, славный малый, и я решил, что тебе следует знать.

– Я рад, что ты рассказал мне. Я чувствую себя полным идиотом.

– Ты не идиот. Ты просто доверился женщине. Я серьезно. Никогда больше так не делай.

– Не буду.

– Так как мы поступим? – усмехнулся Генри.

– Ты о чем?

Генри перевернул стакан вверх дном – на деревянном столе образовалось мокрое кольцо.

– Как мы собираемся отомстить ей? Шаг за нами. Она ведь не в курсе, что нам все известно.

– И то правда.

Генри подскочил.

– Еще одну пинту, хорошо? Потом придумаем, как ее поиметь. – Корбин не успел ответить, как приятель уже направился к бару.

Они состряпали план. Генри знал заброшенное кладбище на севере Хэмпстедской пустоши, которое называли Боддингтонским. Он обнаружил его еще в первую неделю своего пребывания в Лондоне во время воскресной прогулки. Надгробия большей частью были разрушены, и все заросло деревьями и кустарником. Генри уже упоминал о нем в разговоре с Клер, сообщив, что перед возвращением в Америку хочет пойти с ней туда – взять фотоаппарат и наделать кучу классных снимков. Девушка согласилась, и они договорились на среду, на вторую половину дня. Генри никого не видел на кладбище в солнечное воскресенье и надеялся, что в будний день там тоже не будет ни души. Если не считать Корбина – он будет ждать на кладбище, и они так настращают ее, что бедняжке больше никогда не захочется морочить голову двум мужчинам одновременно. А может, и вообще никому, если уж на то пошло.

Генри дал Корбину детальную схему парка. Неподалеку от центральной аллеи имелась небольшая долина. На одной из могил стоял, покрытый мхом, ангел без головы. Генри написал на схеме «ОБЕЗГЛАВЛЕННЫЙ АНГЕЛ» и определил его как идеальное место.

– А если там окажется еще кто-нибудь? – спросил Корбин.

– Никого там не будет. А если кто и нарисуется, ничего страшного. Мы просто напугаем ее.

Среда отличилась обычной лондонской погодой – небо было устлано низкими быстро плывущими облаками, прохладный воздух был приправлен мелким дождиком. Корбин нашел вход на кладбище и прошмыгнул мимо разбитых ворот. Дорожка, заваленная гниющими листьями, была хорошо заметна, и он пошел по ней к самому центру кладбища. Генри оказался прав. Здесь никого сегодня не будет. Возможно, в солнечное воскресенье и объявился бы какой-нибудь фотограф, но только не в дождливый будний день. Он был уверен, что им не помешают.

Придерживаясь схемы Генри, Корбин отыскал развилку тропы и повернул налево – пришлось пробираться мимо мокрых веток до скрытой поляны. Он сразу же заметил обезглавленного ангела, облаченного в белые одежды, с гирляндой из листьев в руках. Статуя была покрыта мхом, и у нее не только отсутствовала голова, но и оба крыла как будто кто-то подрезал. Корбин содрогнулся от дурного предчувствия. Не слишком ли далеко они зашли? Но потом представил, как Клер скачет из постели в постель – от Генри к нему и обратно, – и в душе снова вспыхнула ярость. Ничего, нормально.

Он снял рюкзак, положил телескопическую лопату на сырую землю рядом со статуей, потом вытащил бутылку, наполненную искусственной кровью, которую намешал Генри.

– Она ужасно коричневая, правда? – поморщился Корбин, когда впервые увидел ее.

– Ага, то что надо. Кровь становится коричневой после реакции с воздухом. Мы же не хотим, чтобы ты выглядел убитым двадцать минут назад?

– Полагаю, что нет.

Корбин посмотрел на часы. У него оставалось еще полчаса до появления Генри и Клер. Он сел на землю перед ангелом, склонившись к постаменту, плеснул фальшивой кровью от шеи вниз под футболку, и кровь растеклась по складкам ткани. Он достал из рюкзака нож и тоже намазал его кровью. Это был складной нож Генри, невероятно острый. Он провел лезвием по подушечке пальца и надрезал полупрозрачный слой кожи, не зацепив ни одного капилляра. Он бросил нож на колени.

Он положил бутылку обратно в рюкзак, под сменную одежду, которую прихватил с собой, спрятал рюкзак за спиной, чтобы его не было видно. Клер придет и увидит мертвое тело, лежащее перед статуей, как ритуальная жертва. От этой мысли его разобрал смех, и он начал хихикать. Не в силах остановиться, через минуту он уже громко смеялся, плечи безудержно тряслись. «Боже, возьми себя в руки», – приказал он себе, но тут же дал волю эмоциям. Он так повизгивал, что его смех отдавался в ушах какими-то анималистическими звуками. Собрав волю в кулак, он прекратил смеяться, беспокоясь, что кто-нибудь может услышать. А что, если заявится сумасшедший турист в надежде сфотографировать статую? Какое-то время он еще нервно похрюкивал, а потом наконец успокоился – с минуты на минуту должны были прийти Генри и Клер. Генри пообещает показать ей что-то интересное. Как она отреагирует? Потеряет сознание? Или завизжит? От этой мысли он испытал головокружение, как много лет назад, когда показал своему брату фотографии, которые нашел в мансарде, – на снимках мужчины в кожаных капюшонах хлестали плетью обнаженных девушек. Разумеется, брат тут же побежал к матери, и она наказала Корбина, запретив принимать душ две недели. Он был брезгливым ребенком, помешанным на чистоте, и невозможность помыться стала настоящей пыткой.

– Пойдешь в душ, когда твой внешний вид будет таким же грязным, как твоя душа, – сказала ему мать. Каждый день он спрашивал, можно ли ему уже помыться, а она отвечала, что он еще недостаточно грязный. Она смилостивилась лишь после того, как учитель отправил его домой с запиской, что он ходит на уроки неумытый. Где тогда был его отец? Родители еще не развелись, но уже фактически разъехались. Отец жил в основном в городской квартире. Корбин предположил, что, возможно, отец тоже наказан за то, что смотрел те фотографии. Только спустя много лет до Корбина дошло, что снимки вполне могли принадлежать матери.

Ветер раскачивал деревья, по телу Корбина барабанили капли дождя. Вот-вот должны были объявиться Генри с Клер. Воспоминание о том инциденте с фото и матерью немного вывело его из равновесия, но он возьмет себя в руки. Все нормально. Пора браться за ум. Он справится с нервозностью и гневом. Его охватило чувство отрешенности, как во время выхода на биту в старших классах, когда он играл в бейсбол, – будто паришь над собой. Он начал концентрировать внимание.

Корбин услышал шорох из кустарника и увидел, как на поляну шагнул большой голубь с кольцом на лапке, а затем улетел прочь. Дождь забарабанил сильнее. Корбин посмотрел в небо. Казалось, что разбухшее облако чернильного цвета вот-вот разразится потопом. Где же Генри? Может, Клер отказалась идти на кладбище, когда увидела, что собирается дождь? Корбин немного приподнялся, чтобы видеть тропинку, откуда они должны появиться, если, конечно, они вообще появятся.

Он услышал их раньше, чем увидел. Клер неожиданно взвизгнула и разразилась смехом. Вероятно, поскользнулась на склоне. Ее смех острыми уколами прошелся по коже Корбина. Он не виделся с ней, не разговаривал с тех пор, как узнал, кем она на самом деле является. Они только переписывались по электронной почте. Корбин сказался больным и сообщил, что не может с ней встречаться.

Сначала на поляну вышел Генри. За ним по скользкой дорожке осторожно спустилась Клер. Она внимательно смотрела под ноги, чтобы не упасть.

Корбин закрыл глаза, сделал глубокий вдох – аромат озона смешался с запахом земли – и постарался, насколько это было возможно, оставаться неподвижным. Дождь усиливался, и было сложно что-либо услышать. Должно быть, сейчас они смотрели на него. Он услышал голос – голос Генри, который говорил что-то вроде: «Я привел тебя сюда, чтобы ты помогла мне». Потом минута тишины, только звук дождя, хлещущего по листьям, потом он услышал голос Клер:

– Что ты сделал?

– Я совершил это для тебя, Клер, – ответил Генри. Сейчас они подошли ближе. Корбину позарез хотелось открыть глаза, чтобы увидеть болевой шок на лице Клер, но он воздержался. Дождь затекал под воротник, он чувствовал запах липовой крови.

– Что ты наделал, Генри? – Ее голос срывался, она была близка к истерике.

– Я привел тебя сюда по двум причинам, Клер. Хотел, чтобы ты посмотрела, что случилось с твоим вторым бойфрендом. И мне нужна твоя помощь, чтобы похоронить тело. – Голос Генри был спокойным, почти умиротворенным, и Корбин поразился его актерской игре. Он мог только представить взгляд Клер, панику в ее глазах. Услышал, как она что-то сказала, но не смог разобрать. Это было одно слово.

– Нет, Клер. Ты остаешься здесь, – сказал Генри, и Корбин услышал шорох. Он приоткрыл глаза и, хотя сильно мешал дождь, увидел, как Генри хватает Клер за плечи. Ее лицо было опущено, подбородок буквально упал на грудь, тело дрожало. Корбин сел, с его волос струилась вода.

«Посмотри, Клер, – мысленно взывал он. – Подними голову и посмотри на меня».

Она не поднимала глаза. Генри взял ее за голову.

– Ш-ш-ш-ш, – сказал он. – Успокойся, Клер.

Ее лицо все еще находилось в руках Генри, а глаза обнаружили Корбина. Он сидел глядя на нее. Ее глаза округлились, и остатки румянца на лице исчезли. Визг был похож на птичий крик. Генри повернулся к Корбину, отпустил Клер и разразился смехом, упираясь руками о колени. Корбин просто молча смотрел. Он не мог оторвать взгляда от Клер, которая пятилась назад, как боксер, пропустивший удар в челюсть.

Генри, насмеявшись, обратился к Клер:

– Ну как тебе расплата, сучка, а?

Она развернулась, сделала шаг по скользкой дорожке и, не удержав равновесия, опустилась на колено.

Корбин встал, и нож соскользнул на землю. Генри повернулся к нему, улыбаясь во весь рот, и протянул ему руку. При рукопожатии их глаза встретились. Казалось, Генри только что завоевал главный приз.

– Клево, старик, – радовался он. – Кле-во, – повторил он по слогам.

– Сволочи! – закричала Клер и вскочила на ноги. – Вы сволочи!

Генри и Корбин разняли руки.

– Нет, Клер, это ты сволочь, – возразил Генри.

– Шлюха! – выкрикнул Корбин.

Ее глаза метнулись в его сторону, губы дрожали.

– Господи, Корб. Как ты пошел на это? Ты же славный парень.

На ней была белая блузка с глубоким круглым декольте, ткань намокла и съехала вниз, так что показался краешек бежевого лифчика. Кожа на груди стала мокрой и бледной.

– Ага, я славный парень, а ты чертова шлюха. – Голос Корбина сорвался на крик.

Клер глубоко вдохнула, выпрямила плечи.

– Ладно, – сказала она спокойно. Убрала мокрые волосы со лба, поправила блузку.

– Рад был знакомству, Клер, – произнес Генри, и Корбин позавидовал его невозмутимости и размеренному голосу.

Клер взглянула на Генри, потом снова на Корбина и покачала головой. На ее лице появилась легкая печальная улыбка. «Она жалеет меня, – мысленно взвился он. – Она, сука, жалеет меня». Девушка развернулась, чтобы уйти, но Корбин подбежал и сильно толкнул ее в спину. Не ожидая удара, она подалась вперед и со всего маху рухнула на землю – так, что подпрыгнула голова. Корбин подскочил и перевернул ее на спину. Она ударилась головой о край острого камня, и из-под лоскута кожи побежала ярко-красная кровь, смешиваясь с водой.

– Каково оно? – еще больше разозлился Корбин и тряхнул ее. Она застонала, прижав руку к ране. На пальце было кладдахское кольцо – она всегда его носила – и сердце оказалось направлено к ней. Корбин показалось, что она нарочно подняла руку, чтобы продемонстрировать ему кольцо. Его тело пронзил импульс, как будто кнут хлестнул по гребню волны. Он тряхнул ее еще сильнее, и голова Клер снова ударилась о землю.

– Эй, эй! Теперь моя очередь. – Генри коснулся плеча Корбина. В руке у него был нож.