Хатчинсонский факультет бизнеса и экономики, на котором Корбин Делл обучался во втором семестре третьего курса, находился в уродливом квартале с домами в георгианском стиле к югу от станции метро «Морнингтон кресент». Факультету принадлежал паб «Три ягненка» – обшитая панелями студенческая забегаловка. Именно там Корбин встретил Клер Бреннан, которая в ту ночь работала в баре.

– Что здесь есть вкусненького? – попытался он перекричать песню группы «Коулдплей», звучащую из динамиков.

Она убрала иссиня-черную прядь волос за ушко и наклонилась к нему через стойку.

– Извините, что вы сказали?

Корбин хотел повторить свой вопрос, но взгляд ее холодно-синих глаз ввел его в ступор. Он мельком взглянул на пивные бочки и выбрал наугад сорт пива.

– Пинту или половину? – спросила она. У нее был густой певучий голос.

– Половину, – сказал Корбин, даже не понимая, что это значит.

Корбин потягивал пиво из маленького бокала. Это была его вторая ночь в Лондоне. Накануне он вместе с другими американскими студентами посетил инструктаж. Рекомендации в основном были посвящены тому, как найти квартиру в городе. Молодые американцы, схватив списки агентств недвижимости, сформировали маленькие группки и ринулись на поиски жилья. Корбин уже знал, где остановится, поэтому ему не нужно было никуда бежать. Отец устроил его в гостевой комнате на квартире у друзей. Крошечная квартирка на третьем этаже узкого кирпичного дома располагалась в жилом квартале к югу от реки. По размерам его спальня больше походила на чулан. Судя по скудной обстановке в других комнатах – стереосистеме, загруженному бару, кровати с атласными простынями в хозяйской спальне, – эта квартира, вероятно, использовалась коллегой отца в качестве секс-убежища.

– Он там никогда не бывает, – заверил отец. – У тебя будет своя холостяцкая берлога в Лондоне.

Корбин уже ненавидел свое жилье и пошел в «Три ягненка» в надежде встретить других студентов. Получив свое пиво, он облокотился на стойку бара и осмотрел помещение, наполовину заполненное студентами, которые в большинстве своем сидели группками по три-четыре человека. Он с ужасом заметил, что из маленьких стаканчиков пьют только девушки, мужская половина зала употребляет не меньше пинты. Внезапно он почувствовал глубокую ненависть к барменше. Зачем она вообще спрашивала, какой стакан он хочет? Очевидно же, что ему нужна пинта.

Он повернулся спиной к залу и в два глотка осушил свой стакан. Барменша обслуживала троих студентов – все заказали по пинте «Фостерс». Корбин решил последовать их примеру и терпеливо ждал, пока она их обслужит. Она смахивала пену и доливала стаканы до края. Управившись наконец с предыдущими клиентами, она обратила свой взор на Корбина. Он заказал «Фостерс», добавив, что ему большой стакан. Она улыбнулась в ответ, и Корбин почувствовал сильное желание вмазать ей по зубам.

Он взял свой «Фостерс» – напиток был гораздо вкуснее предыдущего – и сел возле стойки бара на высокий табурет у стены, обшитой панелями, стараясь выглядеть скучающим и безразличным. Он осмотрел комнату, но американцев не заметил. У стойки образовалось временное затишье, и барменша вышла собрать пустые стаканы, разбросанные по столам. Проходя мимо Корбина, она остановилась и поинтересовалась, не из Америки ли он.

– Да, я из приезжих студентов, – признался он.

– Не знаешь кого-нибудь, кому нужна комната? Моя подруга ищет жильцов.

– Где?

– В Кэмдене. Недалеко отсюда.

Корбин сказал, что, возможно, ему это может быть интересно. Признался, что у него уже есть жилье, но там противно. Поведал, что живет в квартире для сексуальных утех, предоставленной другом отца, добавив зачем-то, что она завалена фаллоимитаторами и ящиками презервативов. Барменша рассмеялась, откинув голову и обнажая свою молочно-белую шею.

– Значит, взглянешь на ту квартиру? – спросила она.

Корбин согласился, взял адрес и на второй день переехал примерно в такую же мутную квартиру, но она, по крайней мере, находилась ближе к факультету. Он делил ее с угрюмой ирландкой, главным преимуществом которой было то, что она всегда отсутствовала, а когда объявлялась, бесконечно плакалась кому-то по телефону в своей спальне. Другим ее преимуществом было знакомство с темноволосой голубоглазой барменшей по имени Клер Бреннан. После короткого разговора в «Трех ягнятах» первоначальная ненависть Корбина преобразовалась в страстное увлечение.

До поездки в Лондон Корбин сказал себе, что не станет заводить романтических отношений за границей. В прошлом семестре он встречался с первокурсницей по имени Сара Шарфенберг, которая жила в его общежитии на одном с ним этаже. Эта девушка со Среднего Запада была редким экземпляром и не пыталась в первую же неделю перетрахаться со всеми членами братства. Она говорила Корбину, что практически девственна и не хотела бы торопиться. Он нормально отнесся к этому. Он даже повез ее в выходные в Нью-Эссекс показывать дом своей матери, зная, что никого из семейства не будет. Она была впечатлена. Ему понравилось выражение ее лица, с которым она осматривала громадный дом с видом на океан и коллекцию картин его матери.

Когда они вернулись в общежитие, она достала презерватив и прошептала ему на ухо:

– Я хочу заняться с тобой любовью. Прямо сейчас. – Слова казались отрепетированными, а голос театральным, с придыханием. Они разделись догола, но Корбин почувствовал омерзение. При плохом освещении она неожиданно стала выглядеть дешевой и толстой, и Корбин увидел потемневший зуб, которого раньше не замечал. У него не встал, и он сообщил, что не в настроении. Она бесконечно повторяла, что все нормально, и даже пыталась помассировать ему шею, чем только усугубила ситуацию.

После этого он прекратил с ней встречаться, хотя в последнюю ночь первого семестра напился и начал ломиться к ней в комнату. Он решил в конце концов дать девушке то, чего она хочет. Ее соседка по комнате сказала, что Сара, вероятно, ночует у своего бойфренда. По тому, как соседка посмотрела на него, сразу стало понятно, что она наслышана обо всей этой истории.

– Гребаная шлюха, – выругался Корбин и ушел в свою комнату.

А сейчас он в Лондоне. Решил избегать девушек и секса, а сам тут же запал на Клер Бреннан.

Ее легко было найти – по вечерам она в основном работала в «Трех ягнятах». Корбин мимоходом заскакивал туда, обычно один. Оказалось, что они с Клер в одном классе по дисциплине «Введение в макроэкономику». Иногда вечером он брал учебник, и они вместе обсуждали какую-то тему. Корбин попивал пиво, а Клер за барной стойкой – вино. Они были одного возраста – обоим едва стукнуло двадцать, – но, в отличие от американских девушек, она казалась зрелой и умудренной опытом. Она работала, чтобы оплатить образование, и презирала большинство американских студентов, которые каждый семестр приезжали в Лондон и все три месяца не вылезали из бара.

– К тебе, Корб, это не относится, – уверяла она. – Ты на одну ступеньку выше этих козлов, только на очень маленькую ступеньку. – Она показала пальцами размер ступеньки, и на лице появилась широкая улыбка.

Они редко виделись за пределами «Трех ягнят» и совместных занятий, но перед первым экзаменом закончили свое обучение в квартире Клер в Куинз-парке. Это была крошечная однокомнатная квартира, в которой хватало места только для кровати, стола и стула. Они готовились к сдаче на кровати.

– Оставайся здесь, – предложила она, когда они наконец решили оторваться от книжек. Было далеко за полночь, и метро уже не работало.

– Я могу взять такси, – отнекивался Корбин.

– Не будь иджиотом, – с нарочитым акцентом произнесла она. – Оставайся здесь.

– Я дал себе что-то вроде клятвы – не заводить интрижек в Лондоне.

Она засмеялась.

– Господи, никто тебе и не предлагает.

Они уснули, не прикасаясь друг к другу, но как только забрезжил рассвет, молча начали целоваться. Корбин не успел рассказать, насколько серьезны его намерения не заводить любовных связей, – они занялись сексом. Все случилось так быстро, что у Корбина не было времени даже подумать, не то что запаниковать. Потом они снова целовались, и Клер опять уснула. Корбин не признался, что он занимался этим в первый раз.

Возвращаясь домой холодным свежим утром, он чувствовал не просто ликование, а ощущение какого-то самоутверждения, что ли. Он не виноват. Это череда жалких неопытных подруг создала конкретную проблему. Ему просто нужно было найти настоящую женщину, и он наконец нашел ее.

Он провалил экзамен – здесь этим никого не удивишь – и продолжил встречаться с Клер, их отношения полностью отличались от прежних. В частности, они редко говорили о том, что произошло между ними. Не потому, что Корбин не хотел, – просто она пресекала подобные разговоры. Каждый раз, когда он затрагивал эту тему, она либо отшучивалась, либо называла его идиотом. Корбин стал сосредотачиваться на том, чтобы угадать, о чем она думает, начал зацикливаться на малейших подсказках, которые могли бы указать на ее настроение. Из-за этого он злился на себя, но в то же время понимал, что влюблен. Однажды, после алкокруиза по Темзе, организованного факультетом, он напился и признался ей в этом. По дороге домой их застал ливень, они шмыгнули под навес закрытой пекарни и начали целоваться.

– От тебя пивом несет, – сказала она.

– Я люблю тебя, – ответил он.

Она по-доброму рассмеялась и начала яростно целовать его.

– Ты мой любимый америкашка, – сказала она и снова рассмеялась.

– Спасибо, – нахмурился Корбин и решил больше никогда не говорить о своих чувствах.

Так он и сделал, а их отношения – по крайней мере он считал это отношениями – продолжались до последней недели семестра. Корбин беспокоился об их совместном будущем и собирался пригласить ее к себе в Америку на летние каникулы. Но пока он готовился начать важный разговор, все изменилось. Это был четверг. Корбин потягивал пиво из большого стакана в крупном безымянном пабе неподалеку от своего дома и перечитывал учебник. К столу подошел Генри Вуд – другой американский студент, который занимался по той же программе.

– Учишься? – спросил Генри.

– Ага. – Корбин продемонстрировал обложку книги.

– Без пол-литры не разберешься, правда?

– Вот именно, – согласился Корбин.

За время пребывания в Лондоне Корбин со многими студентами не успел даже познакомиться, но Генри он знал – Генри знали все. Он был одним из тех, кто легко шел на контакт, помнил все имена, всегда мог поддержать разговор. Вскоре после ознакомительной недели он устроил вечеринку на первом этаже своей квартиры в Хэмпстеде. Была холодная сырая ночь, но Генри зажег огни в общем саду и даже прикупил выпивку. На вечеринке присутствовали не только американцы, но и английские соседи – нежданные друзья на всю жизнь, приобретенные Генри за короткий период пребывания в Лондоне.

Ночью начался снег, маленькие снежинки таяли, едва прикасаясь к земле, но никто не ушел, гости оставались в огороженном садике до глубокой ночи. В первые пару часов Корбин чувствовал себя неловко, но вскоре пиво подействовало, и прежде чем он понял это, уже было два часа ночи. Он разговаривал о студенческом футболе с девушкой из университета Ричмонда и мускулистым парнем из Бейлора, который свесил на нее свои обнаженные татуированные руки. Решив, что пора уходить, Корбин извинился и побрел в квартиру искать туалет. Генри стоял в дверях своей спальни с незажженной сигаретой в зубах. Корбин, вообще-то, ненавидел мужиков с длинными волосами, но темные волосы Генри – не меньше пяти сантиметров ниже плеч – не портили его. Это был невысокий парень с мощной грудью, широкими плечами и мелкими чертами лица. Корбин представил себе лиса, наделенного человеческими качествами, дерзкого и обаятельного.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась высокая рыжая девчонка в короткой юбке. Она прошмыгнула мимо Корбина в спальню, скользнув рукой по груди Генри.

Парень улыбнулся, не вынимая сигарету изо рта, и кивнул головой в направлении спальни, зазывно приподняв бровь. Корбин на минуту смутился, но потом сообразил, что Генри предлагает присоединиться. Корбин непринужденно поднял обе руки и покачал головой. Он почувствовал, как кровь прихлынула к лицу, и нырнул в ванную. Когда он вышел, двери спальни уже были закрыты.

После вечеринки Корбин еще несколько раз сталкивался с Генри, но тот не подавал виду, что помнит о случае в коридоре. Корбин вообще начал сомневаться, правильно ли он его понял. Действительно ли его звали в спальню на секс втроем? Подробности той ночи выглядели размытыми, и сейчас он уже не был так уверен. Но каждый раз, когда Корбин видел Генри, он чувствовал какое-то беспокойство в груди и обнаруживал, что при разговоре начинает запинаться. Не то чтобы ему нужно было что-то доказать Генри, который любил поболтать и гордился тем, что знает все обо всех. Корбин пытался убедить себя, что – Генри бестактный выпендрежник, но каждый раз, когда они оказывались рядом, он пытался в некотором роде понравиться Генри. Шуткой или какой-то историей, которой Генри еще не знал. И когда у него получалось, Корбин ощущал неловкий прилив гордости. Интересно, другие люди чувствуют то же, что и он?

Генри, на удивление, сидел в пабе один, и хотя Корбин немного паниковал в предвкушении экзамена по теории игр, он был счастлив встретить его и пригласил присесть.

– Ты знаешь, могу помочь тебе с экзаменом, – сказал Генри, развалившись с большим стаканом пива на стуле напротив Корбина.

– Ты же не посещаешь этот курс.

– Нет, но я нарыл кое-что. Один и тот же экзамен каждый год. Твой профессор никогда не меняет его. Хочешь знать вопросы?

– Еще бы!

Генри рассказал Корбину, что узнал об этом от студента, проходившего программу в прошлом году.

– Я зазубрил все вопросы, но занятия не посещал, так как группу уже укомплектовали. Так что это тебе поможет, не так ли?

– Ты уверен?

– На девяносто процентов. Девяносто пять. Не волнуйся, чувак. Давай еще по пинте.

Корбин купил выпивку на двоих. Вопросы, похоже, действительно подходили. Все соответствовало темам, которые детально излагал профессор Хинчлифф – один из тех стариков с паутинкой мелких вен на щеках. Корбин решил довериться Генри – это облегчило бы его жизнь.

Он отложил книгу, и они с Генри накатили еще несколько пинт. Это была их самая длительная встреча.

– Где ты прятался весь семестр? – спросил Генри.

Корбину и в голову не пришло что-то скрывать:

– В первую неделю я не нуждался в жилье, потому ни с кем не познакомился. Общался со студентами-англичанами.

– Иуда. Ты же знаешь, что не должен встречаться с другими иностранцами во время заграничной учебной программы.

– Что-то не припоминаю такого.

– Нет? Это требование. Приезжаешь в Европу как мудак, прикладываешь все силы, чтобы ни с кем, кроме американцев, не встречаться, а затем возвращаешься как еще больший мудак. И начинаешь свои истории о последнем курсе словами: «Когда прошлым летом я был в Европе…» Эй, а ты едешь в путешествие после окончания занятий?

– Нет, но хотелось бы, – признался Корбин. – У меня стажировка в Нью-Йорке. Начинается в первую неделю июня.

– Не может быть. У меня тоже. Где?

Они сверили письма по своим летним практикам. Это были разные компании, но в одном и том же квартале Мидтауна.

– Отлично, чувак, – обрадовался Генри. – Мы будем лучшими друзьями. Я уже знаю, в каком баре мы будем зависать.

Они начали обсуждать известные бары и рестораны Нью-Йорка, а фраза о лучших друзьях эхом звучала в голове Корбина. Он понимал, что это пустые слова, и, хотя не испытывал недостатка в приятелях, чувствовал, что лучше друга у него никогда не было. Он уже представлял их с Генри зависающими каждую ночь в одних и тех же барах, где они станут встречаться безо всяких предварительных договоренностей.

– Будет грандиозно, – не мог успокоиться Генри. – Я имею в виду, что люблю Лондон, но нам нужна передышка, тебе не кажется? Выпивка в коктейль-барах вместо пабов, знакомства с загорелыми женщинами.

Они дружно рассмеялись, и каждый сделал глоток пива. Генри наклонился к нему и понизил голос.

– Знаешь, Корб, я думаю, у нас есть что-то общее.

– Да?

– Клер Бреннан. – Генри улыбнулся, обнажив тонкую линию зубов.

– Ага, я знаю Клер. – Корбин как будто проглотил теннисный мячик.

– Я знаю, что ты знаешь. Полагаю, вы тесно знакомы.

– Откуда ты… – зарделся Корбин.

– Похоже, она изменяет нам двоим.

– Что ты имеешь в виду?

– Именно то, о чем ты думаешь. Господи, посмотри на себя. Только без инфарктов, чувак.