Они выкопали могилу на поляне. Земля раскисла от дождя. Они выгребали комья земли, и лопата издавала чмокающие звуки. Когда тело Клер было в яме, но еще не было засыпано, Генри сказал спокойным уверенным голосом:

– Думаю, мы должны сделать фото. Одно – ты с ней, другое – я.

– Ты это о чем? – спросил Корбин.

– Мы должны увековечить трагический момент.

– Ты спятил?

– Нет, послушай. Это станет символом нашего доверия. У каждого будет компромат, и мы будем понимать, что связаны навсегда. Подумай.

Корбин все еще был в шоке, пытаясь осознать, что произошло. Они на самом деле убили Клер. Вдвоем, вместе оборвали ее жизнь. Он начал первый. Ведь это он бил ее затылком о землю, не так ли? Он помнил, как в ярости почувствовал прилив адреналина и какое-то приятное ощущение оттого, что кому-то больно. Он желал ее смерти, правда? Или ему просто хотелось, чтобы она почувствовала боль и страх? Неужели он собирался вернуть ей ту боль, которую испытал сам? Теперь он и сам не понимал. Но Генри подскочил с ножом, перерезал Клер горло, и когда Корбин увидел бьющую фонтаном струю крови, им овладело чувство нереальности происходящего, словно он смотрел кино сквозь искаженную призму. Это был сон. Хотя нет, не так. Все по-настоящему, все происходило в реальности. Дождь, кровь, тело, неуклюже скрученное, на земле, вода в глазницах, глаза так и остались открытыми.

Генри вытащил из рюкзака «Полароид».

– Зачем ты взял фотоаппарат? – подозрительно спросил Корбин.

– Я же сказал Клер, что мы идем фотографироваться. Мне нужна была камера, не правда ли?

Однако Корбин напрягся. «Полароид». Такая себе отменная камера для съемки убийства. Тем не менее ему пришлось позировать, и Генри сфотографировал его возле могилы. Потом они поменялись местами, и Корбин снял Генри. Корпус пластикового аппарата был выполнен в желтом и черном цветах. Устройство выплюнуло карточку, и Корбин видел, как проявилось изображение. Плечи у Генри были расправлены, а на лице застыла зубастая улыбка. Он выглядел гордым.

Уцепившись за снимок, Корбин передал камеру Генри. У него дрожали руки, кончики пальцев побелели до кости и начали синеть. Он сдержался и не попросил показать изображение, сделанное Генри. Решил, что не хочет хранить этот образ в своем сознании.

Генри сложил камеру и положил в свой рюкзак. Они зарыли тело Клер, выровняв слой земли и прикрыв слоем мокрых листьев. Все выглядело нетронутым, как будто здесь никого никогда не было. Стало легче, когда тело скрылось под землей, все следы Клер исчезли.

– Как будто никого никогда не было, – сказал Генри, эхом повторяя мысли Корбина. – Пойдем.

Они гуськом шагали по тропе, каждый тащил свои вещи. Пока они обсуждали, что делать дальше, Корбину стало немного лучше. Дождь почти прекратился, облачное небо прояснилось. У входа на кладбище, перед тем как разойтись, они на мгновенье остановились.

– Никаких контактов, – приказал Генри. – Только в случае крайней необходимости.

– Добро, – согласился Корбин.

Генри улыбнулся.

– Не могу поверить, что мы сделали это, чувак, – произнес он, и на его лице отразилась настоящая радость, словно они выиграли большой кубок. Корбин улыбнулся в ответ, желая показать Генри, что испытывает те же чувства.

Оказавшись наедине с собой – лавируя между пешеходами, которые возвращались домой после работы или направлялись на раннее свидание, – Корбин осознал чудовищность своего поступка, внутри начала нарастать паника. Клер мертва. Сегодня утром она была жива, весело шагала по жизни, а теперь похоронена в земле. Корбин остановился, и сзади на него налетел мужчина с открытым зонтом.

– Извините, – промямлил Корбин, ныряя в переулок.

Он согнулся пополам, упершись руками о колени. Его тошнило, сердце бешено колотилось в груди. Он сделал глубокий вдох, пытаясь наполнить легкие загазованным городским воздухом.

Минуту спустя ему стало лучше. Он начал вспоминать, как Клер его обидела, пытаясь таким образом вызвать в себе ярость и заглушить чувство вины. Это начало работать, особенно когда в памяти всплыл ее взгляд на кладбище, полный жалости, словно он был настоящим мудаком. Всю дорогу до самого дома он продолжал думать об этом. Очень хотелось в душ.

Через два дня он впервые услышал о Клер.

– Ты же знаешь Клер Бреннан, да? – спросила одна сокурсница из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе.

– Ага. Знаю. А что?

– Я слышала, что она пропала.

– Серьезно? – Корбин приходил в ужас от мысли, что ему будут задавать вопросы о Клер. Но сейчас это произошло, и он чувствовал себя нормально. Голос звучал естественно.

– Да. Она не появлялась в «Ягнятах». Кто-то ходил к ней на квартиру, и ее там не оказалось.

– Может, она раньше уехала домой?

Корбин приготовился к визиту полиции, но к нему никто так и не явился. Через несколько дней он летел первым классом домой, заливаясь пивом и чувствуя, как мышцы груди и живота наконец-то расслабились. Он даже не осознавал, насколько был напряжен эти последние несколько дней в Лондоне. Он почти не спал, а если и засыпал, то сон был таким поверхностным, что сновидения и воспоминания переплелись. Он просыпался в холодном поту, с чувством вины, с затуманенной головой и приходил в оцепенение от того, что случилось на кладбище. Это реальность или фантазия? Когда он осознавал, что все произошло наяву, его охватывал ужас – страшнее самых жутких кошмаров. В самолете, покидая Англию, он почувствовал крайнее облегчение. Свободен ли он теперь? Сошло ли им все это с рук? В конце концов, конечно же, тело должны будут найти и потом, вероятно, начнут расследовать убийство. Придут ли за ним? Или за Генри? Все зависит от того, что Клер рассказывала друзьям о своей жизни, чем делилась, вела ли дневник. Корбин и Клер обменивались письмами по электронной почте, но всего лишь несколько раз, и в них не было ничего личного. Большинство свиданий оговаривались с глазу на глаз в пабе. Вполне вероятно, что никто не знал ее интимных подробностей. Очевидно, у нее была тайная жизнь и она скрывала своих парней друг от друга. Возможно, она имела и других любовников. Может, она вообще никому не рассказывала о своей жизни.

По возвращении в Бостон Корбин остановился на неделю у своего отца на Бикон-Хилл. Приехала мать и забрала его на обед. Он так давно ее не видел, и было понятно, что она хорошо поработала над своим лицом. Губы стали полнее, со лба исчезли морщины. Она, как всегда, спросила об отце. Он отказался рассказывать что-либо, за исключением того, что, по его мнению, отец счастлив. Это полностью противоречило тому, что она надеялась услышать.

Он переехал в Нью-Йорк и пошел на стажировку в «Браяр-Крэйн». Спалось уже лучше, видения с кладбища в Лондоне понемногу отступали. Он продолжал высматривать Генри Вуда, зная, что тот тоже проходит стажировку в Нью-Йорке. Они договорились не иметь в дальнейшем каких-либо контактов между собой. Вообще-то, они условились отвечать на вопросы полиции, что едва знают друг друга, что всего раз или два поболтали в пабе. Корбин намерен был узнать, допрашивала ли полиция Генри. Хотя полагал, что вряд ли. Если у копов не хватило сведений, чтобы допросить Корбина, то маловероятно, что они приходили к Генри.

Впрочем, дело было не только в желании разузнать, имел ли место допрос. Корбин чрезвычайно хотел увидеть Генри снова и сам не знал наверняка зачем. В некоторой степени ему было интересно, как повлиял на Генри тот факт, что он принимал участие в таком страшном и сокровенном деле. Преследовал ли его образ безжизненного тела Клер? Спал ли он? Сожалеет ли о том, что они сделали?

В съемном жилье Корбина в Манхэттене был интернет, но он никогда не искал публикаций о Клер, решив, что это может послужить компроматом. Зато он каждый день ходил в газетный киоск недалеко от своей квартиры, в котором продавались иностранные газеты, покупал «Таймс» и пробегал глазами заголовки в поисках какой-либо информации о Клер. Пятнадцатого июня ее тело обнаружил ирландский волкодав, которого выгуливали на кладбище. Это было важное известие. К заметке прилагалось фото Клер – румянощекой и красивой, – а также снимок родителей Клер, прибывших в Лондон на опознание тела. Не упоминалось ни о подозреваемых, ни о ее свиданиях с американским студентом. Прочитав заметку, он, как всегда, выбросил «Таймс» в мусорный бак.

В начале июля, выпивая со своими сотрудниками в ресторане «Уголок Джимми», Корбин заметил Генри, сидящего в кабинке с женщиной в форменной одежде, которая была старше его. Он был коротко пострижен, одет в светло-серый костюм с несколько ослабленным темно-бордовым галстуком. Корбин разговаривал с практикантом Барри, но увидев Генри, остановился на полуслове.

– Все в порядке? – удивился Барри, бросив взгляд в ту сторону, куда смотрел Корбин.

– Да-да. Показалось, что увидел знакомого. Так о чем я говорил?

К концу разговора Корбин не отводил взгляда от Генри, не зная, что делать. Притвориться, что они не знают друг друга? Когда коллеги решили пойти в другой бар, Корбин остался. Он все еще не был уверен, стоит ли подходить к Генри. Но узнать, как у того дела, все-таки хотелось. Он прикончил коктейль и заказал другой. Сделал глоток и вдруг почувствовал, как кто-то похлопал его рукой по плечу.

– Чувак. Вот не ожидал столкнуться с тобой.

– Привет, Генри. Я увидел тебя, только я не знал, могу ли я…

– Тебе стоило присоединиться. Познакомился бы с Анной. Ей нужно уходить. Я тоже собирался, но тут увидел тебя, притаившегося в одиночестве. – Он засмеялся, и Корбин улыбнулся. – Здесь занято? Я гляжу, пьешь – что это? – коктейль. Чувак, несколько недель в городе…

Генри заказал то же, что и Корбин, и они чокнулись.

– За нас, – сказал он и уже тише добавил: – И за то, что вышли сухими из воды. – Он коснулся кулаком деревянной стойки бара.

Они провели лето вместе, превратив в традицию ежедневные встречи после работы в «Уголке Джимми». Иногда присутствовали другие люди – коллеги или друзья, но чаще всего они были вдвоем. Обычно брали мартини, меняя каждый раз ингредиенты в поисках идеальной смеси. После первого коктейля они переходили в другое место, пили другие напитки. Генри придерживался правил: «Чем глубже ночь, тем ближе к центру», «Никогда не брать больше двух напитков в одном баре», «Не тратить время на разговоры с девчонками до полуночи».

Они нарушали свои правила, хотя и не часто.

Их совместные ночи слились в одну долгую переливающуюся вечеринку. В каждом баре Генри находил друзей, но Корбина никогда не покидал. К концу ночи они всегда воссоединялись. Иногда, конечно, Генри уходил домой с кем-то другим. Но только на одну ночь, и все равно ничего серьезного из этого не выходило. Однажды в жаркий июльский вечер, посидев в баре «Балкон», Генри ушел с парочкой – мужчиной постарше и молоденькой девушкой. Корбин вспомнил ту вечеринку в Лондоне, когда Генри поманил его в спальню. Ему стало интересно, получит ли он похожее предложение и наступит ли та ночь, которая закончится у Генри с Корбином в постели с одной женщиной. После Клер у Корбина больше никого не было. При мысли о любом виде секса у него сводило желудок от сочетания страстного желания и похоти. Но ничего такого не происходило. Генри, несмотря на успех у женщин, казалось, вовсе не интересовался сексом. Однако всегда проявлял любопытство, когда разговор заходил об убийстве.

Довольно часто, оставаясь вдвоем, они обсасывали историю с Клер, делились впечатлениями, как молодые любовники вспоминают первое знакомство, перебирали каждую деталь.

– А потом она бросила на тебя взгляд, чувак, словно ты мальчишка, которого ведут, как щенка на веревочке, – говорил Генри.

– Я очень хорошо помню тот взгляд.

– Вне всяких сомнений, она в тебе ошиблась.

От таких бесед Корбину становилось гораздо лучше, возвращалась уверенность, что они все сделали правильно. Он все еще с ужасом вспоминал о том, что произошло на кладбище, но обсуждение деталей, особенно в манере Генри, немного нормализовало его состояние. Их обидели – они отомстили. И все сошло с рук. Это была целая история.

– Думаю о тех мужиках, которых мы спасли от Клер Бреннан, – любил говорить Генри.

– За всю жизнь. Бог знает сколько.

До конца лета, как раз до самого начала нового учебного года, Корбин пригласил Генри пожить в доме матери в Нью-Эссексе, пока она вместе с его братом путешествовала по Европе. В течение трех теплых дней, периодически омываемых дождями, целый дом был в их распоряжении. Они смотрели фильмы, в основном триллеры шестидесятых и семидесятых годов. Ходили на пляж и плавали в любую погоду, даже в грозу, наблюдая, как вокруг их тел пенится вода.

В последнюю ночь они смотрели фильм «Нож в воде», затем уселись на террасе, забили косячок и потягивали дорогущее «Бордо» матери Корбина. Генри сказал:

– Мы должны сделать это снова.

– Сделать что? Вернуться сюда? Конечно, дружище, в любое время.

– Нет. Я говорю о Клер и о том, что мы сделали с ней. Мы как-то должны это повторить.

На закате дом отбрасывал на дюны и на плоскость пляжа длинную узкую тень.

– Впрочем, если найдется подходящий человек, – выдавил из себя Корбин, когда наконец сообразил, что предлагает Генри.

– Черт, да, подходящий человек. – Генри подался вперед, вытащил из пачки «Парламента» сигарету и прикурил. – Кто-то типа Клер. Нужна девушка, которая свяжется с двумя парнями, с нами обоими, и будет думать, что не поплатится за это. Я размышлял насчет Анны, но понял, что не могу больше находиться с ней ни минуты. Ты мог бы приударить за ней в один из вечеров, чтобы посмотреть, что она будет делать. Впрочем, мы знаем, что она будет делать. А потом мы накажем ее, как наказали Клер.

У Корбина свело желудок, но в воодушевлении Генри было что-то заразное. И чем дольше он знал Генри, тем больше хотел угодить ему.

– Мы должны быть осторожны. Нам повезло с Клер.

– Знаю. Думаю об этом все время. Но не забывай – у тебя есть я, а у меня – ты. Мы всегда можем обеспечить друг другу алиби. Мы всегда поддержим друг друга.

Внизу, на пляже, вдоль пенной линии прибоя шла женщина средних лет, и на какой-то жуткий миг Корбину показалось, что это его мать возвращается домой. Он навел резкость и понял, что она даже приблизительно не похожа на его мать. Он взял сигарету из пепельницы и, сделав глубокую затяжку, сообразил, что схватил сигарету Генри.

– Извини, приятель. Я только что затянулся твоей сигаретой. – Он положил ее обратно в пепельницу. Рядом лежал остаток косячка, который они раскурили.

– Не парься. Это не моя сигарета, это наша сигарета.

– Я даже не курю. Наверное, я под кайфом.

– Чувак, я знаю, – сказал Генри и начал смеяться. Корбин тоже расхохотался, и их ржание смешалось с пронзительным криком чаек.

Только спустя десять месяцев они нашли кандидатку. Ее звали Линда Алчери. Генри познакомился с ней в Хартфорде, куда переехал после окончания Колледжа Аврелия. Корбин вернулся в Нью-Йорк, где ему предложили должность молодого специалиста в «Браяр-Крэйн».

– Кое-что о ней, – тараторил Генри по телефону. – Уже через неделю наших свиданий она сообщила, как сильно меня любит. Чушь собачья, я знаю. Начать хотя бы с того, что она заговорила о любви, когда я повел ее в очень дорогой ресторан. Не думаю, что это совпадение.

– Но и не говорит о том, что она неверна.

– О, думаю, она ляжет под первого, в ком почувствует свою выгоду. Мне кажется, что стоит ей разок взглянуть на тебя, одетого в рубашку от «Брукс бразерс», и она мигом распрощается со мной.

Корбин приехал в выходные, когда Линда Алчери устраивала пати в честь своего дня рождения. Она жила в комплексе Западного Хартфорда, а вечеринка проходила на общей террасе на крыше. Генри откланялся пораньше, а Корбин задержался до поздней ночи, пока они не остались вдвоем с Линдой.

– Как ты доберешься до дома Хэнка? – спросила девушка. Чтобы удержать равновесие, она ухватилась одной рукой за перила террасы.

– Ты зовешь его Хэнком?

– А ты?

– Нет, я называю его Генри.

– Генри. Хэнк. Не все ли равно? Но где же он? – Она оглянулась, как будто он мог все еще оставаться на крыше.

Корбин провел ее в спальню, Линда тяжело прислонилась к нему.

– Спасибо тебе, Корбин, – сказала она, неловко поцеловав его в уголок губ. Она вошла в комнату и закрыла за собой дверь. Корбин позвонил Генри.

– И? – спросил Генри.

– Она поцеловала меня, пожелав спокойной ночи, а сейчас она в отключке в своей спальне.

– Что это был за поцелуй?

– Довольно невинный.

– Ты должен залезть к ней в постель. Посмотрим, что будет.

– Она очень пьяна.

– Во-во.

– Не-е-ет, парень. Приезжай и забирай меня.

– Приеду рано утром. Оставайся спать у нее на диване.

Корбин разделся до трусов и лег на диван под овчинное одеяло. Он и без того практически никогда нормально не спал, а выпивка только усугубила ситуацию. Он лежал с открытыми глазами, уставившись в потолок старой квартиры. На фактурной штукатурке мерцали отблески света с улицы. Его немного беспокоил план Генри совершить новое убийство, но еще больше его волновала угроза потерять дружбу Генри. Несколько раз, когда он высказал опасения насчет их плана, Генри очень расстроился.

– Это мы, Корб, – хлопал его по плечу Генри. Дело было на зимний уик-энд, когда они поехали кататься на лыжах в Сандей-Ривер. – Кстати, сколько времени ты терзался по поводу Клер Бреннан?

– Нисколько, – соврал Корбин. На самом деле он до сих пор думал о Клер, хотя и не так часто, как раньше. А когда думал, то каждый раз напоминал себе, что именно Клер свела его с Генри. Клер подарила ему нечто очень важное. Лучшего друга.

– Ну вот, – успокоился Генри. – Выберем еще кого-то типа Клер, такую, по которой мир вряд ли будет скучать. Это все равно что раздавить букашку.

Как только небо посветлело, Корбин почувствовал, что его веки тяжелеют. Он закрыл глаза, перевернувшись на бок, и уже готов был уснуть, как вдруг услышал шлепанье босых ног по паркету и очнулся. Над ним стояла Линда, одетая в старый свитер с эмблемой хоккейной команды «Уэйлерс», который прикрывал только ее попу и больше ничего. Она взяла Корбина за руку и повела его в свою спальню.

– Ты весь дрожишь, – сказала она, когда они улеглись в постель.

– Почему бы тебе не согреть меня? – ответил Корбин, зная, что ее судьба уже предрешена.

Через две недели Генри заманил Линду в заброшенный лагерь бойскаутов у заболоченного пруда в сорока пяти минутах езды на запад от Хартфорда, пообещав, что повезет ее в роскошный коттедж друга. Корбин ждал там, изображая, как и в первый раз, зарезанного. Ощущения были похожи на те, что он испытал на лондонском кладбище, но в то же время абсолютно другие. Он лежал, и сырость земли пробиралась сквозь одежду, на ключице высыхала фальшивая кровь. Корбин знал, что они собирались совершить, знал, что Линда на пороге смерти – мучительной, ужасной смерти, – и его охватило чувство, подобное ужасу. Это был холодный парализующий страх – такой, который он познал еще ребенком, когда выключался свет и он не мог уснуть, а чудовища, прятавшиеся в стенах, начинали перешептываться. Он совсем потерялся – не спал и не ел последние восемнадцать часов. Он выпрямился и глубоко вдохнул свежий воздух с ароматом сосен.

Генри и Линда были в десяти метрах от Корбина. Генри держал девушку за руку выше кисти.

Увидев подымающегося окровавленного Корбина, она вырвалась из захвата Генри и побежала в лес, визжа во все горло. Генри махнул за ней. Корбин на ватных ногах рванул следом. Может, еще не поздно сказать ей, что это была просто отвратительная шутка? Но когда он догнал их, Генри уже убил ее острым камнем.

– Извини, дружище, кажется, она мертва, – оскалился он и кивнул на проломленный череп девушки. Корбин облился холодным потом. На мгновение показалось, что он сейчас упадет без чувств. Генри щелкнул пальцами. – Эй, чувак, с тобой все в порядке?

– Ага, дружище, – отозвался Корбин. Дело сделано. Линда мертва.

Вместе они вытащили ее тело из леса, и Генри послал Корбина к внедорожнику, чтобы тот притащил лопату.

Генри оставил машину в полукилометре от лагеря. Всю дорогу Корбин внушал себе, что это делает их особенными, лучшими, чем все остальные в грязном мире. Вернувшись с лопатой в руках, он был готов осуществить ритуальный обряд захоронения тела, но, подойдя ближе, остановился как вкопанный – Генри стоял над телом Линды, ухмыляясь и протягивая руки, словно вручает подарок. Корбин посмотрел вниз. Генри исполосовал Линду ножом. Глубокий разрез начинался от линии роста волос, доходил до центра лица и продолжался вниз до туловища. Ее одежда и кожа были искромсаны.

Корбин отвернулся, упал на колени и вывалил содержимое желудка на забитый сорняком гравий.

– Извини, приятель, – сказал Генри. – Я думал, что тебе понравится. Половину тебе, половину мне. Мы все делим поровну.

– Это просто… – начал Корбин, но не смог закончить.

– Немного напыщенно? – засмеялся Генри.

Корбин поднял глаза. Генри протянул пару перчаток такого же телесного цвета, как и у него. Корбин заметил, что на нем также была легкая лыжная шапка, которую он раньше не носил.

– Давай зароем ее и сваливаем отсюда, – скомандовал, надевая перчатки, Корбин.

Корбин, насколько мог, старался не смотреть на труп, пока они рыли могилу. Потом они закатили тело в яму, но одного-единственного взгляда хватило, чтобы страшное зрелище врезалось ему в память и преследовало его даже после того, как они с Генри зачистили место преступления и разъехались разными дорогами. Кожа отделилась от центра ее лица, и под ней в июльском свете начали собираться черные мухи. Душераздирающая картина преследовала его еще долго. Каждый раз, когда он закрывал глаза или просто моргал, он видел это. Бессонница прогрессировала, так же как и паранойя. Он все время ждал, что у его дверей появится полиция, особенно когда узнал, что Линда Алчери никогда не знала настоящего имени Генри. Он соврал, что его зовут Хэнк Боумен, и назвал фейковое место работы.

– На вечеринке я представился ей своим настоящим гребаным именем, – шипел Корбин в телефонную трубку.

– Чувак, она уже никому не расскажет.

– Она могла рассказать своим друзьям раньше или где-нибудь записать. Господи…

– Извини. Я должен был тебя предупредить, что нужно придумать имя. Но ты же просто сказал: «Я Корбин», правда? Ты же не говорил фамилии? Расслабься.

– У нее там были друзья, с которыми я пересекался.

– Так же как и я. Мы с тобой в одной лодке, и это не самая плохая лодка, приятель. Они даже не нашли ее тело. Все будет как прошлый раз. Они никогда не выйдут на нас.

Генри оказался прав.

Так же как и Клер Бреннан в Лондоне, Линду Алчери признали пропавшей без вести. Ее тело обнаружили в начале августа, когда группа подростков устроила небольшой пожар в подлеске у пруда Ил-ривер и его пришлось тушить. Но ни в одной заметке или сообщении из тех, которые перелопатил Корбин, не упоминалось о Генри Вуде, впрочем, как и о Хэнке Боумене. Не объявлялись детективы и у дверей Корбина в Нью-Йорке. Им снова все сошло с рук, хотя этот факт не слишком облегчил тяжесть груза на сердце Корбина. С Линдой все получилось по-другому – когда они убили Клер, было совсем иначе. Клер сама виновата, и Корбином руководила бешеная ярость. Она знала, как сильно он ее любит, и позволила ему верить, что испытывает такие же чувства к нему. И они даже не планировали убивать ее. Просто так случилось, и то только потому, что Клер улыбнулась. Спусковым крючком стала улыбка жалости, адресованная Корбину.

Однако с Линдой было еще кое-что. Прежде всего предумышленность. Это больше похоже на больную, извращенную игру. Корбин начал задумываться, было ли у Генри с Линдой вообще что-нибудь. Он сказал, что да, но мог ведь и солгать.

Корбин все время вспоминал ту вечеринку, воссоздавал в памяти, как Линда вела себя с Генри до того, как он убрался с террасы. Она вроде бы обрадовалась ему, поцеловала при встрече, но не была назойливой или как-то по-особенному ласковой. Она порхала среди всех своих гостей и всем уделяла внимание. Может, она и перепихнулась как-то с Генри, кто знает. Случайная интрижка. Если так, то она никоим образом не обманывала Генри. И Корбина тоже. Генри специально все подстроил, преувеличив масштаб их отношений. Или нет?

Корбин изо всех сил пытался припомнить детали, которые в итоге привели к смерти Линды. Он старался восстановить в памяти то, что происходило после того, как она разбудила его и потащила в спальню.

– Ненавижу спать одна, – пропела она. – Значит, я шлюха?

Корбин вспомнил, что, когда она наклонилась и прикоснулась к нему, от нее несло алкоголем. Она предложила просто обняться.

– А что Генри? Хэнк, я имею в виду.

– Хэнк? – Она немного удивилась. – Думаю, с ним все будет хорошо.

«Она была душой компании», – говорили многочисленные друзья о Линде Алчери после того, как обнаружилось тело. Это была самая распространенная цитата. И никаких упоминаний о бойфренде.

Чем больше Корбин думал об этом, тем больше понимал, что Генри отчаянно жаждал совершить новое убийство, снова проиграть те события в Лондоне, и он спровоцировал Корбина, наврав ему и убедив переспать с девчонкой, которая, возможно, спит с каждым. Это совершенно иная ситуация – совсем не то, что с Клер.

Он все спланировал, зная наперед, что обезобразит лицо Линды после того, как она умрет.

Для ножа и лопаты была причина, убеждал себя Корбин. Они собирались одурачить Клер, заставив ее поверить, что Генри убил Корбина.

Нет, подумал Корбин. Генри не планировал ничего, потому что именно Корбин толкнул Клер и начал бить ее головой о землю.

В разгар лета после ночной попойки Корбин позвонил Генри по мобильному телефону.

– Привет, дружище. Рад слышать тебя, – обрадовался Генри.

– Заканчиваем, – сказал Корбин. – Все, хватит. Я больше не хочу этого делать.

– Ладно. Расслабься. Мы о чем с тобой говорим?

– Ты знаешь, о чем.

Пауза. В мидтаунской двухкомнатной квартире Корбина включился кондиционер и начал жужжать.

– Чувак, давай не будем по телефону, хорошо? – предложил Генри.

– Разговор окончен. Ты знаешь, о чем я говорю, и я больше не желаю в этом участвовать.

– Ладно. Я услышал тебя. Мы, э-э-э, больше не будем искать девочек, чтобы поиграть с ними.

– Думаю, мы не будем больше болтаться вместе. Это рискованно, и… – подыскивал правильную фразу Корбин. Генри молчал. – Ты здесь? – спросил Корбин.

– Ага, я здесь. Пытаюсь понять, что ты только что сказал.

– Я полагаю… думаю, что по крайней мере пока мы больше не друзья. Я не хочу быть твоим другом.

– Дружище, как угодно, черт возьми. Я услышал тебя, но не горячись, братан. Не забывай о «Полароиде». – Голос Генри изменился, хотя и оставался практически спокойным.

Корбин завершил звонок и вытер вспотевшие ладони о рубашку.

Он надеялся больше никогда не слышать о Генри.

И он не слышал о нем, довольно долго не слышал. До тех пор, пока не встретился с Рейчел Чесс.