Глава 17
После лёгкой утренней тренировки у нас в рамках культурной программы была запланирована экскурсия по Лондону. Для путешествия туристическая компания выделила двухэтажный Routemaster с открытым верхом. На втором этаже должна была восседать команда, а экскурсовод с микрофоном по пути станет рассказывать о главных достопримечательностях английской столицы. Обзорная экскурсия была рассчитана на несколько часов, с возвращением к обеду, то есть к 13.30.
– Николай Петрович, ну мне-то зачем с вами ехать? – взмолился я, глядя печальными глазами на Морозова. – Я этот Лондон знаю как свои пять пальцев, меня уже ничем не удивишь. Ни музеем мадам Тюссо, ни домом на Бейкер-стрит, где якобы жил выдуманный Шерлок Холмс, ни собором Святого Павла…
– Отрываешься от коллектива, – прошипел тренер. – Я собираюсь тебя ставить в финал, а ты опять включаешь единоличника. Хватит дурака валять, залезай в автобус со всеми. Тем более Киселёв едет с нами.
Делать нечего, пришлось грузиться в автобус. Место я занял в самом конце открытой ветрам и солнцу площадки второго этажа. Может, удастся там, вдалеке от сидевшего впереди начальства и воркующего на хреновом русском экскурсовода побыть с собой наедине. Рядом плюхнулся Воронин.
– Что, тоже неинтересно? – усмехнулся он. – Я-то прожил в Лондоне несколько месяцев, и то изучил его прилично, а ты вообще за полтора года, наверное, знаешь тут каждую подворотню… Интересно, как Твигги поживает?
– Взял бы и позвонил ей, – брякнул я, думая о своём.
Кто бы знал, к чему приведёт мой необдуманный совет! По возвращении с экскурсии, как выяснилось позже, Воронин и впрямь откопал в своих блокнотах телефон красотки, набрав ей из гостиничного номера. И ведь дозвонился с первого раза, и мало того: она согласилась провести с ним вечер в баре в паре кварталов от отеля, благо у нас было свободное время. Но и это бы ничего, однако, как и в моём случае, то ли по воле злого рока, то ли просто потому, что Твигги была личностью известной, рядом оказался какой-то папарацци, и на следующее утро уже набившая руку на скандалах с советскими футболистами The Guardian вышла с заголовком: «Звезда советской сборной развлекается с английской моделью!» Ну и фото соответствующее, где Валера и Твигги улыбаются прямо в камеру, сидя у барной стойки, на которой стоят бокалы с какой-то жидкостью и торчащими из них соломинками.
– Сука! – восклицал в нашем с Яшиным номере Воронин, потрясая свежим номером, который ему принёс приданный сборной Джордж Скенлан. – Ты представляешь, этот мудак сказал, что он просто поклонник советской сборной, и попросил разрешения сфотографировать нас на память. А теперь вот! Хорошо хоть, не написали, будто я с ней переспал! Ничего такого и не было, если что…
– Ох, наивный ты, Валера, человек, – покачал я головой. – Кто тебя вообще надоумил ей звонить?
– Как кто? – опешил наш полузащитник. – Так ты же и надоумил! Забыл, что ли? Когда на экскурсии были.
– Действительно, это я как-то облажался… И что теперь? Надеюсь, ты предупредил Скенлана, и до того же Киселёва информация не дойдёт? А то ведь, чего доброго, и над тобой судилище устроят.
– То-то и оно! Хрен бы с ним, с партбилетом, так ведь могут на финал не поставить… О-о-о, твою ж мать, за что мне это?!
– Ну ты не убивайся раньше времени, – закуривая, невозмутимо произнёс Яшин. – Финал – вещь серьёзная, я лично в случае чего попрошу, чтобы до финала тебя не трогали. Думаю, и ребята поддержат.
Воронин сел на край моей постели и уронил лицо в ладони. Упавшая на пол газета, словно в насмешку распахнувшись именно на этой странице, мозолила глаза снимком, с которого улыбались Воронин и худющая Твигги.
– Если что, представим это как провокацию англичан, – озвучил я пришедшую в голову идею. – Объяснишь, что Твигги сама тебе позвонила, попросила о встрече в тихом баре недалеко от отеля, сказав, что случилось что-то серьёзное, хотя на деле она захотела с тобой просто встретиться как со старым другом. И ты шёл с ней пообщаться, как к старой знакомой, ну, заказала она пару коктейлей, так ты и не пил, скажешь, если только чуть пригубил за компанию. А тут провокатор с камерой, представившийся поклонником сборной и твоим в частности. То есть это была специально подстроенная диверсия, чтобы лишить сборную перед финальной игрой одного из её ведущих футболистов.
Воронин оторвал лицо от ладоней, с надеждой глянул на меня:
– А что, может и прокатить.
– Хорошо бы, – хмыкнул Яшин. – Только ты, Валерка, прежде чем пускаться во все тяжкие, лучше бы головой думал, а не тем, что между ног болтается.
– Знаешь что, Лёва, хоть ты мне и друг…
– Без паники! – осадил я приподнявшегося было Воронина. Яшин же так и сидел с сигаретой в зубах, глядя на товарища по сборной с хитрым прищуром. – Валер, ты извини, но и в самом деле, косяк твой. Да и я хорош, подал идею, не подумавши. Давайте пока не будем пороть горячку. Вот если начальство узнает об этой провокации, тогда и будем внедрять в жизнь предложенный мной вариант, раз у вас всё равно ничего лучше нет.
На том и порешили. Воронин со скомканной газетой отправился к себе в номер, а мы с Яшиным решили перекинуться в «дурака».
– Удивляешь ты меня порой, Егор, – не отрывая взгляда от своих карт, неожиданно произнёс Лев Иваныч, – казалось бы, двадцать лет, а зачастую ведёшь себя, будто чуть ли не старше меня. Выражения у тебя прямо-таки заумные случаются. И ведь из простой советской семьи, рос во дворе…
Яшин взглянул мне в глаза, и на какое-то мгновение я почувствовал себя словно на допросе у сотрудника НКВД. К счастью, в реальности судьба не сводила меня с этими товарищами, поскольку в обеих ипостасях я появился на свет позже, но, наверное, подследственные в застенках НКВД испытывали нечто похожее. Впрочем, в следующий миг Яшин улыбнулся, и повисшая было в воздухе напряжённость тут же испарилась.
– Ну, ту историю с оголённым проводом, думаю, не только вся наша страна, но и полмира уже знает, – сказал он. – Такой бы провод сунуть в руки каждому советскому подростку, глядишь – вундеркиндов и прибавилось бы. Согласен?
– Не уверен, что сработало бы, хотя… чёрт его знает! Я ведь и сам иногда думаю, как так получилось, что из простого дворового оболтуса после кратковременной потери сознания получился композитор и футболист?.. Блин, проиграл! Моя очередь сдавать.
Этим же вечером 28 июля мы по телевизору в холле гостиницы смотрели матч за 3-е место между сборными ФРГ и Португалии. Немцы подтвердили выданные им авансы и, несмотря на гол Эйсебио, в свою очередь отгрузили португальцам сразу три. Причём последний на 90-й минуте матча, когда соперник все силы бросил на то, чтобы отыграться, и шустрый Шнелленгер убежал один на один с Перейрой, спокойно положив мяч под опорную ногу голкипера…
Как мы ни надеялись, что высер The Guardian не дойдёт до руководства сборной, этим надеждам не суждено было сбыться. На следующий день, накануне финала, было объявлено командное собрание. Но тут уж мы включили все свои резервы. В дело пошла моя версия развития событий, озвученная на собрании самим Ворониным, ну и ребята впряглись за нашего полузащитника, напирая на то, что игрок нужен сборной в главном матче за всю историю советского футбола.
– Но пятно-то какое, пятно! – восклицал Киселёв, потрясая свёрнутой в трубочку газетой. – Его уже не смоешь даже победой в финальной игре над англичанами! Вы понимаете, что мне в любом случае придётся доложить по инстанции?
– Анатолий Ефремович, а может, не будем спешить? – предложил Морозов. – Давайте мы финал отыг раем, а там уже и сообщите кому надо.
– Легко вам говорить, Николай Петрович, а поставьте себя на моё место! В сборной такое творится, а я, получается, своим молчанием потворствую…
– Так вы и не молчите, просто скажете не сегодня, а, например, завтра вечером, после финальной игры. Если это вообще будет на тот момент актуально. Да что там, вы же в случае чего можете сказать, что не нянька футболистам, чтобы следить за каждым их шагом, и газеты на английском не читаете, что вообще для вас это всё стало новостью.
– Нет уж, Николай Петрович, не так меня воспитывали, чтобы выставляться дурачком. Ладно, я смотрю, вы тут все заодно… Предположим, подождать до финальной игры, пожалуй, я ещё могу, но потом всё равно вынужден буду доложить кому следует. Единственным оправданием моему поступку может служить то, что я это делаю в интересах сборной и всего советского футбола.
«Какой такой поступок, – думал я, – от тебя, наоборот, просят ничего не предпринимать хотя бы один день, а ты выставляешь себя чуть ли не Иисусом Христом, страдающим за всё человечество».
– Спасибо, Николай Петрович, и вам, ребята, спасибо, что поддержали, – с чувством произнёс Воронин, когда Киселёв ушёл. – А я уж, честно говоря, распрощался с надеждой сыграть в финале.
– Мы же одна команда, Валер! – приобнимая коллегу, сказал Шестернёв.
– Конечно, мы тебя не бросили бы, – добавил Стрельцов.
– В другой раз, Валера, думай головой, – повторил Морозов уполовиненную фразу Яшина, после чего тяжко вздохнул и посмотрел на часы: – Ладно, ребятки, напоминаю: в пять вечера тренировка…
Ночь накануне финальной игры выдалась беспокойной. Не знаю уж, кто надоумил эту молодёжь, но где-то с полуночи к отелю стянулась целая толпа, принявшаяся скандировать, что сборная Англии самая сильная в мире и русские будут стёрты в порошок. Даже со стороны нашего с Яшиным номера, окна которого выходили в закрытый двор, доносились вопли явно подвыпивших молодчиков.
– Мэлтсэфф, завтра тебе переломают ноги! – донёсся до моих ушей чей-то отчаянный вопль.
Вот гады! Мне захотелось выйти и настучать им по шее, но я понимал, что эта затея обречена на провал. Во-первых, их намного больше, скорее, самому настучат по первое число, а во-вторых, это, как я подозревал, часть задуманной против нас провокации в надежде, что кто-то не выдержит и сорвётся. Только в пятом часу утра, судя по звукам, появились доблестные стражи порядка, рассеявшие толпу из-под окон отеля.
Ни свет ни заря Морозов с воспалёнными глазами обошёл все номера, объявив, что нашими представителями будет подан официальный протест, а нам разрешил проспать завтрак. Что мы с превеликим удовольствием и сделали, хотя после второго подъёма у некоторых побаливала голова. Но наш врач Олег Белаковский накачал страждущих ибупрофеном, так что к моменту отъезда на «Уэмбли» все чувствовали себя более-менее прилично.
Максимыч, как мы и договорились, ожидал нас у служебного входа на стадион. Морозов лично провёл старика в подтрибунное помещение, а затем передал на руки нашему администратору, который должен был позаботиться о месте на трибуне для бывшего военнопленного.
– Вы уж, сынки, не подкачайте, – напутствовал нас Максимыч, вручая напоследок огромную сумку, в которой что-то звякнуло. – Квасок свой принёс, жарко будет – попьёте. Только в какой-нибудь холодильничек поставьте, пусть остынет, а то нагрелся небось, пока вёз его сюда.
Мы поблагодарили сибиряка и пообещали, что не подкачаем. Я тайком посматривал в глаза ребятам и видел, что каждый из них полон решимости победить. И предматчевая накачка Гранаткина тут ни при чём, просто мы и сами прекрасно понимали, что стоит на кону.
В раздевалке больше молчали. А что говорить, все и так знали, кто чем занимается на поле. Разве что Морозов ещё раз напомнил:
– Стараемся с первых минут навязать сопернику агрессивный футбол. Не даём спокойно распоряжаться мячом, сразу идём в отбор, больше играйте на Мальцева, он будет разгонять наши атаки с линии последнего защитника. И про искусственный офсайд не забываем, удивим соперника.
Я осмотрел притихших игроков. Здесь были только те, кому через несколько минут предстояло выйти на поле, не заигранные заняли свои места на трибуне. По существу, тот же самый состав, что выходил на полуфинал против немцев. Хромых и сопливых вроде нет, поэтому врач команды дал добро на эту заявку, а Морозов передал её в оргкомитет чемпионата мира ещё вчера вечером.
Что же касается заявки англичан, то здесь тоже обошлось без неожиданностей. Бэнкс в воротах, полевые игроки Коэн, Джек и Бобби Чарльтоны (всего лишь однофамильцы), Мур, Уилсон, Стайлз, Болл, Питерс, Херст и Хант. Моих одноклубников по «Челси» в составе ожидаемо не оказалось.
Вспомнилось, как Джефф Херст отметился хет-триком в финальном матче с немцами. Надо бы намекнуть, чтобы приглядывали за этим парнем. Хотя, в принципе, Морозов дал установку накрывать всех, кто приближается к линии нашей штрафной площади, так что, возможно, и нет смысла в персональной опеке.
Присели, как говорится, на дорожку, хотя и так вроде сидели, разве что старший тренер туда-сюда ходил, а теперь решил опуститься на стул. Морозов то и дело нервно вытирал потеющие лоб и шею носовым платком, постоянно бросая взгляд на циферблат часов.
– Ну что, пора!
Мы поднялись и молча гуськом двинулись по коридору в сторону изумрудного с проплешинами поля. Здесь же, в тоннеле столкнулись с англичанами. С некоторыми я перекинулся парой слов, всё ж таки полтора сезона играл с ними в одном чемпионате. Тот же Бобби Чарльтон по-дружески хлопнул меня по плечу:
– Что, Мэлтсэфф, надеетесь сегодня одолеть нас?
– А вы что, надеетесь одолеть нас? – вопросом на вопрос ответил я, и мы оба рассмеялись.
Хотя на самом деле мне было не до смеха, внутри бушевал настоящий пожар. Колбасило так, что мама не горюй. Но внешне я старался соответствовать остальным нашим ребятам, из которых только южанин Метревели то и дело нервно почёсывался, да так, что на его шее уже в раздевалке начали проступать кровавые полосы.
– Слава, надо было тебе ногти подстричь перед игрой, – хмыкнул Стрельцов, наблюдая очередной акт мазохизма.
– А ну тебя, – отмахнулся Метревели. – Удивляюсь, как вам удаётся оставаться такими невозмутимыми? Чего такого съели?
– Не, не расскажу, а то тоже захочешь, а там такие последствия… С унитаза три дня не слезешь, – заржал Эдик собственной шутке.
Когда футболисты появились на поле, без малого 100 тысяч зрителей устроили нечто невообразимое. Радовало, что на трибунах мелькали и красные флаги. Фото на память, я скромно пристроился с краю. Мы в красных майках, такого же цвета гетрах и в белых трусах – всё как в полуфинальной игре с немцами. Соперники в белых майках и гетрах и в чёрных трусах.
Кидаю взгляд на королевскую ложу… Рядом с Елизаветой II, голову которой украшает какая-то мохнатая шапка желтоватого оттенка, восседает не кто иной, как Шелепин. О его прилёте мы узнали только сегодня, Александр Николаевич сделал перерыв в своих делах специально, чтобы по приглашению монаршей особы Британии воочию понаблюдать за перипетиями финальной баталии чемпионата мира и поддержать советских футболистов. Опять же – стимул для нас не упасть в грязь лицом на глазах у Первого секретаря ЦК КПСС.
Выстраиваемся в середине поля, военный оркестр играет гимны двух стран. Сначала английский, от хорового исполнения которого стадионом мурашки бегут по коже. Затем грянул наш «Союз нерушимый…». С трибун доносится свист, но мы свой гимн голосим что есть мочи, воодушевляя себя и нагоняя страх на соперника. Во всяком случае, хотелось бы в это верить.
После того как оркестр покинул поле, – лёгкая разминка перед стартовым свистком, мы со Стрельцовым перепасовываем друг другу мячик. Наставник англичан Альф Рамсей задумчиво глядит на поле из-под кустистых бровей. Тренер, ставший легендой после домашнего чемпионата мира. Станет ли он легендой на этот раз? Или мы всё-таки сумеем лишить его такой чести?
Затем два капитана, Шестернёв и Мур, сходятся в центре поля, рядом с судейской бригадой в лице швейцарца Готтфрида Динста и его помощников – чеха Карола Гальбы и немца Рудольфа Крейнтлейна. Того самого Крейнтлейна, что судил нас в поединке с итальянцами на предварительном этапе. В тот раз отсудил нормально, хотелось верить, что и сейчас не будет нам мстить за проигранный его земляками полуфинал. Хотелось также надеяться, что в этой ветке реальности не случится дополнительного времени и «гола-фантома», который был засчитан с подачи лайнсмена Тофика Бахрамова. Тем более что и самого Бахрамова не наблюдалось, поскольку в финале играла советская сборная.
Кстати, по регламенту в случае ничейного исхода в основное время назначались дополнительные полчаса. Если же и они не выявляли победителя, то назначалась переигровка. Никаких послематчевых пенальти. По мне, это было более справедливо, чем полагаться на лотерею в виде 11-метровых ударов.
Право ввести мяч в игру выиграли англичане. На игру они выбрали нетрадиционную схему без ярко выраженных фланговых игроков, тогда как мы с Хусаиновым привычно заняли места на своих флангах.
– Прессингуем, не забываем! – сделав ладони рупором, кричит Морозов.
Мне-то его слышно, раз уж пока мой фланг граничит с тренерскими скамейками, а до остальных ему докричаться сегодня будет трудновато. Рамсей вон и не пытается, только жестами что-то показывает.
Ну что, поехали, как говорил Юра Гагарин! Хозяева турнира принялись перепасовывать мяч на своей половине поля, мы их пока не атакуем, ждём к себе в гости, чтобы уже от центрального круга начать отбор и затем, завладев мячом, быстро отправить его вперёд. Сборная сегодня должна напоминать туго сжатую пружину. Именно этот термин я озвучил перед матчем, и он так понравился Морозову, что тот успел вставить его в свою речь уже несколько раз.
Минуте на третьей я вступил в единоборство с оказавшимся на моём фланге Нобби Стайлзом. Нобби был не типичным для своего времени футболистом: низкорослым, да ещё страдал серьёзной близорукостью, поэтому в игре вынужден был использовать мощные контактные линзы, а за пределами стадиона носил очки с толстыми стёклами. Мало того, он ещё в детстве умудрился потерять все зубы и на игру выходил без зубных протезов, что придавало его лицу устрашающую ухмылку.
Моё плечо оказалось помощнее. Нобби я оттёр в сторону, завладел было мячом, но этот недомерок взял и засадил мне сзади по той самой щиколотке, которой больше всего досталось в игре с немцами.
– Ё…й …! – заорал я, корчась на газоне от пронзившей всего меня насквозь боли. – А-а, …, …, …!
Ну и боль! Не приведи господи перелом… Вижу, надо мной мельтешат тени – это наши ребята пытаются пока на словах объяснить Стайлзу, что так играть нельзя, хотя Метревели, впрочем, успел вцепиться нарушителю в футболку. За Нобби заступаются игроки английской сборной, растерявшийся Динст, не переставая, дует в свисток, а его помощники пытаются разнять футболистов.
Кое-как с помощью кого-то из ребят поднимаюсь, прихрамывая, подхожу к бровке, где тут же над моей щиколоткой начинает колдовать наш врач.
– Вроде не сломана, и связки целы, – констатирует Олег Маркович. – За такие удары по ногам удалять надо, а то что это – отделался устным внушением!
На ледяные компрессы времени нет, поэтому делает обезболивающий укол, и я с разрешения судьи возвращаюсь в игру. Возвращаюсь медленно в прямом и переносном смыслах, ребята дают мне немного оклематься, не нагружая пасами. Поэтому я получаю возможность понаблюдать за игрой как бы со стороны.
Помню, смотрел как-то матч в записи в компании всё ещё здравствовавшего участника того чемпионата мира Владимира Пономарёва, с более молодой копией которого сейчас я вышел вместе на поле. Не удержался тогда, хмыкнул, мол, играют англичане и немцы на уровне нашей современной второй лиги. На что Пономарёв пожал плечами:
– Ну а что ты хотел, футбол же не стоит на месте. Лет через пятьдесят и о нынешних чемпионах мира будут говорить точно так же. Да и экипировка какая была, ты вспомни! Это тебе не современные облегчённые бутсы, не современные бесшовные мячи, которым и вода нипочём. А тогда дождь прошёл – и всё, мячик превращается в чугунное ядро.
К счастью, сегодня дождик не обещали. Я непроизвольно посмотрел на небо, и в этот момент раздался крик Воронина:
– Малец, мяч!
О блин, чуть пас не прозевал. Принимаю мяч и ускоряюсь вдоль правой бровки. Нога побаливает, но обезболивающее делает своё дело – бежать можно, хотя стопа немного онемевшая, нет того контакта с мячом, как хотелось бы. Бегу и думаю, как долго продлится действие препарата?
Вижу, что вроде бы открывается Стрельцов. Делаю передачу вразрез, но у него тут же в подкате мяч выбивают. Английские защитники тоже недаром свой хлеб едят, голыми руками их не возьмёшь.
Левая стопа понемногу обретает чувствительность, но при этом возвращается и ноющая боль. Пока не та, что была сразу после контакта, но, думаю, дальше будет хуже. Придётся в перерыве снова колоть.
Бросаю взгляд на табло – 34-я минута. Пока держимся, во всяком случае, не выглядим мальчиками для битья. Грамотно обороняемся и при случае пытаемся организовать быстрый контрвыпад. Один из них снова проходит при моём участии. На этот раз отваживаюсь и луплю издали по воротам – мяч и штанга разминаются в нескольких сантиметрах друг от друга. Но это действо хотя бы заставляет Бэнкса высказать недовольство защитникам, хотя меня должен был накрывать кто-то из игроков средней линии. А с трибун я слышу хоть и заглушаемое криками на английском, но такое родное: «Шайбу! Шайбу!»
41-я минута, у наших ворот угловой. Яшин в борьбе с Питерсом первый на мяче, выбивает его кулаком за пределы штрафной. И в этот момент раздаётся свисток. Что такое? Для перерыва вроде ещё рано. Судья показывает на 11-метровую отметку. Ничего не понимаю! Штрафной в нашу пользу? Нападение на вратаря? Или… Вижу радостные лица английских игроков и как наши обступают Динста. Но тот непреклонен – пенальти!
– Ты чё творишь, сука! – ору что есть мочи и широким шагом двигаюсь к эпицентру событий.
Это был тот случай, когда захотелось от всей души заехать судье в рыло. Уверен, так и поступил бы, потому что весь тайм свистки раздавались не в нашу пользу, но в последний момент меня за руку хватает Гиля, который, видно, по глазам прочитал мои дальнейшие действия.
– Малец, не надо! Хочешь оставить нашу команду в меньшинстве? Тогда нам точно конец.
Тяжело дышу, не отводя взгляда от человека в чёрном, лицо которого не выражает абсолютно никаких эмоций. У-у, фашист грёбаный! Даром что швейцарец.
Между тем Чарльтон устанавливает мяч на «точку», короткий разбег, удар – и футбольный снаряд, чиркнув по пальцам вытянувшегося в струнку Яшина, летит в левый от него угол. Стадион тут же взрывается рёвом, кажется, я сейчас оглохну, а Динст указывает на центр поля.
Разыгрываем, находясь в лёгком трансе. Как так-то?! Пенальти из ничего! Получается, нужно быть на голову сильнее соперника, чтобы нивелировать судейский фактор. Но это финал чемпионата мира, на него отбираются не только лучшие сборные, но и лучшие судьи!
– Мартин, ведь не было же пенальти! – кричу я Питерсу, оказавшемуся метрах в десяти от меня.
Тот разводит руками, улыбаясь. Ну и… редиска же ты, Питерс. Был бы честным человеком, джентльменом – подошёл бы к судье и сказал, что нарушения не было. Но видно, честь и Мартин Питерс – понятия взаимоисключающие.
В раздевалке возмущению парней нет предела. Слава Метревели в волнении переходит на грузинский. А мне тем временем вкалывают новую порцию обезболивающего. Настроение хуже некуда. Проигрываем после первого тайма, да я ещё полукалека. Неужели остановимся в одном шаге от заветного трофея?!
– Ребята, не раскисаем, – слышу голос Морозова. – Нужно во что бы то ни стало постараться забить в начале второго тайма.
Легко сказать – забить. Нет, если судья вдруг решит дать такой же свисток, только в штрафной англичан, тогда гол вполне очень может состояться. Но что-то мне подсказывало, что судья благоволить нашей команде не планирует, а все спорные моменты будут решаться в пользу соперника.
Тем не менее прессингуем с удвоенной энергией. Все силы брошены на алтарь финального поединка, беречь себя нет смысла. И я пашу не только вдоль бровки, но и в центре поля, открываюсь, чтобы получить мяч, ищу возможность убежать, используя свою стартовую скорость…
Не железные же они, эти англичане, должны ведь рано или поздно дрогнуть! Они уже сами не так активно идут вперёд, а мы всё чаще тревожим Бэнкса, и не только дальними ударами. Вот уже и Численко в штрафной пытается бить ножницами… Красиво, но мяч по дуге уходит выше ворот. Мне удаются несколько фланговых проходов, и даже срабатывает «стеночка» со Стрельцовым, но удар приходится в защитника, и мяч покидает пределы поля.
67-я минута. Снова пытаемся что-то создать у чужих ворот. Англичане совсем забыли об атаках, за что стадион награждает их возмущённым свистом. Защищаться ведь тоже занятие хлопотное, сколько сил тратится на то, чтобы отобрать у соперника мяч!
А финальный свисток всё ближе и ближе! Да что ж, твою мать-то, неужто моё попадание в прошлое выльется всего лишь в серебряные медали?
Всего лишь… Алексей Лозовой из будущего от радости прыгал бы в кресле с бутылкой пива в руке, выиграй наши «серебро» мундиале. Да советская сборная вошла бы в историю, это вам не 4-е место! А Егору Мальцеву этого уже мало, он-то уже видел себя с «Никой» в руках, главной звездой финального матча чемпионата мира! Да, английские газеты после полуфинала с немцами отдали должное моему мастерству, но после главного поединка как бы не пришлось засунуть свои амбиции куда-нибудь подальше.
80-я минута. Рвусь в самую гущу событий, меня то и дело лупят по ногам, но я играю сквозь боль, стиснув зубы. Если не сломают, буду рваться к чужим воротам до последней секунды.
Время летит, словно экспресс «Красная стрела». Я уже на месте центрального нападающего, мы со Стрельцом в паре, пытаемся вдвоём продавить эшелонированную оборону англичан, чуть позади Воронин, Численко, Метревели, а наши оборонцы вообще уже в центре поля, того и гляди побегут в чужую штрафную… От проходов по флангу я решил отказаться, всё равно после моих навесов высокие английские защитники выносят мяч. Особенно Джек Чарльтон – все передачи в штрафную он прерывает на самом интересном месте.
А вот Гиля продолжает пахать бровку, он уверен, что рано или поздно, не мытьём, так катаньем, но хотя бы один прострел или навес достигнет цели. Вот Хусаинов совершает очередной забег, на замахе убирает Коэна и, прежде чем его накрыл Бобби Мур, отправляет мяч по дуге в штрафную площадь англичан.
Краем глаза замечаю, что Стрелец аккуратно так, в пределах правил, оттесняет Джека Чарльтона в сторону, давая мне возможность принять мяч. Но в то же время в последний момент понимаю, что по инерции пролетаю вперёд и, что самое хреновое, не успеваю затормозить. И в этот миг словно сам собой получается акробатический кульбит, и я не глядя, чисто интуитивно, наношу «удар скорпиона» в стиле Ибрагимовича. Выставив руки перед собой, смягчаю падение на порядком изжёванный газон и только после этого поднимаю голову.
Гол! Мяч в воротах! Бэнкс сидит на траве, понуро опустив голову, английские защитники застыли, словно участники новомодного в будущем флешмоба Mannequin Challenge, стадион притих, и на мне собирается куча-мала, как и после моего гола немцам.
– Малец, что это было?! – слышу чей-то вопль.
– Это «удар Мальцева», который под таким названием и войдёт в историю, – теперь уже узнаю радостный голос Серебряникова.
Наконец выбираюсь из-под завала, всё ещё пытаясь осознать, что же я такое сотворил. Понятно, что многие спишут это на случайность, мол, повезло парню, что мяч в створ ворот угодил. А я и не спорю, бил наудачу, но ведь всё же извернулся так, что мяч влетел, как мне тут же пояснили, под самую перекладину, став неберущимся для Гордона Бэнкса.
Находящиеся в прострации англичане разыгрывают мяч с центра поля. Стадион гудит, свистит, почти 100 тысяч болельщиков (не считая нескольких советских) возмущены пропущенным мячом и требуют обрушить на ворота Яшина шквал атак. Но времени слишком мало. Звучит свисток Готтфрида Динста, а это значит, что, как и в том финале без Мальцева, будут назначены дополнительные 30 минут.
– Ребята, надо дожать! – орал обычно спокойный Морозов сорванным голосом. – Второго такого шанса у нас может никогда не быть! Да что я говорю, вы же взрослые мужики, вы же сами всё понимаете!
– Пасуйте на Мальцева, он создаст остроту, – на правах капитана посоветовал Шестернёв, которому врач бинтовал правое колено.
До этого Белаковский снова успел всадить мне дозу обезболивающего, которой, по его словам, должно хватить на 30 минут. Ага, пасуйте, грустно подумал я, глядя на перетянутую жгутом распухшую щиколотку. Не фига на калеку надеяться, он и так уже сделал всё, что мог. Была бы возможность, я даже, не исключено, попросил бы замену… Нет, не попросил бы. Потому что знал – никогда себе не простил бы, проиграй мы этот овертайм без меня. А если проиграют со мной… Ну что ж теперь, значит, судьба. В любом случае нынешний регламент не созрел ещё до замен в ходе матча.
Дополнительное время не дарит зрителям бесшабашных атак. Те и другие боятся пропустить мяч, и под свист трибун он всё больше перекатывается поперёк. Может, англичане надеются на повторный матч 2 августа, но я всеми фибрами души против. Чувствую, за два дня голень разнесёт так, что будет точно не до футбола. Банишевский, который мог бы меня подменить, вообще на костылях. Если у нас и есть шанс, то лишь в сегодняшнем матче, пока адреналин позволяет носиться по полю сквозь боль. И я ношусь, продолжаю своё броуновское движение от бровки до воображаемой центральной оси поля, периодически пересекаясь со Стрельцовым. В один из таких эпизодов я решаюсь провести «вертушку», и финт удаётся! Рядом со Стрельцовым Бобби Мур, которому не остаётся ничего другого, как бросить своего подопечного и ринуться мне наперерез. До ворот метров двадцать, я пересекаю линию штрафной и, когда Мур валится в подкате, пасую на Стрельцова. Эдик с ходу, как-то коряво пробивает по воротам…
Ну и пусть коряво, пусть удар получился слабеньким, зато и Бэнкс не менее коряв в этот момент. Не успевает свести ноги, и мяч аккуратно так прокатывается в «калитку», медленно пересекая линию ворот.
– Го-о-о-ол!
Ору так, что перехожу на сип, и бегу к Стрельцову, раскинув руки… Но добежать не успеваю, страшной силы удар валит меня на газон. Слышу подозрительный хруст, но сознание удивительным образом не теряю. Спустя мгновение – жуткая боль в носу, в глотку стекает что-то солоноватое, и что-то влажное течёт по моему лицу. Провожу рукой по щеке, вижу на пальцах кровь, и мне становится дурно.
Дальше вижу, как вырвавшийся из объятий партнёров Эдик со всей дури лупит капитану англичан по физиономии, и Мур оседает на газон в паре метров от меня. К счастью, обошлось без массового побоища, у остальных хватило ума удержать парочку отчаянных с той и другой стороны, да ещё несколько стюардов в полицейской форме помогают навести порядок, и с десяток бобби ловят выбежавших на поле болельщиков. Всё успокаивается только минут через пять. К этому времени над нами с Муром уже колдуют врачи.
– Подонок, – негромко шипит сквозь зубы Белаковский. – Какой подонок!
– Кто?
– Да этот… Мур. Взял и локтем тебе в нос заехал. Погоди, сейчас вправим, приготовься…
Ой, мама!!! Вот теперь я точно на пару секунд потерял сознание.
– Зато нос на месте, – успокаивает меня эскулап, суёт в ноздри по ватному тампону и даёт мне пакет со льдом.
Полиэтиленовый, в Союзе такие ещё в дефиците, хотя недавно уже запустили в промышленное производство плёнки. Прикладываю пакет к носу, вроде чуть легче.
Поглядываю на Мура. Тот сидит на газоне, бледноват, не иначе в нокдауне побывал. Врач суёт ему под нос пузырёк с нашатырём.
Тем временем Динст начинает вершить правосудие. Удаляет с поля нашего Стрельцова и капитана английской сборной. Эдик бредёт к тоннелю, понурив голову, наверное, не может простить себе секундной вспышки гнева. Но в глубине души я ему благодарен, пусть знают, что мы – один за всех и все за одного.
– Играть сможешь? – участливо спрашивает Олег Маркович.
Бросаю взгляд на табло. Остаётся семь минут, не знаю уж, будет что-то судья добавлять или свистнет строго по истечении времени на секундомере. Но уж как-нибудь дотерплю, о чём и сообщаю нашему врачу.
Отдаю ему пакет с подтаявшим льдом и возвращаюсь на поле. Англичане бросаются на отчаянный штурм, я вынужден отрабатывать на своей половине, бегаю с открытым ртом, потому что в носу проклятая вата, которую неимоверно хочется высморкать вместе с загустевшей кровью. Ну и видок у меня, наверное, сейчас, а потом ещё глаза заплывут, и такое чувство, будто уже начинают набухать под глазами мешки. Да и хрен бы с ним, с видком, не фотомодель. Хотя для будущих концертов, на которые я надеялся, внешность ещё пригодилась бы. Дожить бы ещё до этих концертов! Вообще всякая херня в голову лезет.
Яшин тем временем тащит мяч из-под перекладины, и в этот момент раздаётся трель финального свистка Готтфрида Динста.
– Да-а-а-а! – ору я, упав на колени и сжав кулаки.
Закрываю глаза, лоб упирается в газон, губы шепчут: «Спасибо тебе, Господи! Хоть бы это был не сон, хоть бы всё это было на самом деле».
Представил, как оживаю в своей палате, и оказывается, что всё, что было со мной за эти пять лет, – не более чем галлюцинации бессознательного разума.
Чувствую крепкий шлепок по спине и слышу восторженный голос Шестернёва:
– Малец, мы чемпионы мира! Ты хоть это понимаешь?!
Нет, вроде всё взаправду, не брежу. Поднимаю голову, открываю глаза… Англичане – кто стоит, кто сидит, у всех донельзя понурый вид, их тренер Альф Рамсей о чём-то переговаривается со своим помощником, разводит руки в стороны. А наши скачут, как дети, включая Морозова и удалённого Стрельцова, разве что Лев Иваныч сохраняет хладнокровие, разматывая с колена осточертевшую повязку.
Шестернёв стискивает меня в объятиях, затем бежит обниматься с другими. Перевожу взгляд на королевскую ложу. Елизавета II сдержанно аплодирует, ничем не демонстрируя свои эмоции, если я правильно определил с такого расстояния. Шелепин тоже хлопает, но с куда большим энтузиазмом, и на его лице однозначно улыбка от уха до уха.
Наконец-то я могу вынуть тампоны из ноздрей, чтобы попозировать набежавшим фотографам. Хотя глаза уже изрядно заплыли, но теперь уж ничего не поделаешь. Пусть это останется фишкой финального поединка чемпионата мира 1966 года.
А потом было награждение, рукопожатие королевы и Шелепина и вздымающийся над головой кубок Жюля Риме. Всё это словно в тумане, я так до конца и не смог осознать, что сегодня произошло на стадионе «Уэмбли».
В раздевалке Гранаткин и Ряшенцев сияют как начищенные самовары. А чуть позже всё-таки появляется и Шелепин.
– Ну-ка, дайте я вас обниму, каждого, герои вы наши, – говорит он, начиная с меня, потного и измазанного кровью. – При королеве неудобно как-то было, зато сейчас тут все свои.
Затем короткая речь о превосходстве советского спорта, о том, что наши заслуги будут на родине оценены по достоинству, и пожелание не расслабляться, а продолжать в каждом международном турнире доказывать силу советского футбола.
Не успел Александр Николаевич откланяться, как вносят ящик «Советского шампанского», и пенные струи льются на пол, на ноги, на трусы и майки… Я сижу в уголке, не в силах так же бурно радоваться, как мои товарищи по сборной. Кто-то суёт мне открытую бутылку в руки, и я прикладываюсь прямо к горлышку. Только сейчас понимаю, как хочется пить. Выхлёбываю всю бутылку, потом ещё вливаю в себя охлаждённую бутылку кваса «MaximЫch».
Минут через пятнадцать веселье как-то само собой сошло на нет, и ребята потянулись в душ, смывать грязь и липкое шампанское. Я не спешу, мне так хорошо сидеть, закрыв глаза, осознавая всё величие сегодняшней победы. Из прострации меня выводит лёгкий толчок в плечо.
– Егор, все уже вымылись, иди тоже, – говорит Яшин.
Медленно поднимаюсь, беру полотенце и, едва переставляя ноги, бреду в душевую. Действительно никого, я последний, кто здесь ещё не побывал. Встаю под прохладные струи, которые меня бодрят и приводят в чувство. Стою с минуту с закрытыми глазами и вдруг сквозь опущенные веки вижу, как мигает свет. Открываю глаза – действительно мигает. Взглядом нашариваю находящийся в углу выключатель. Вот же глупая система, тут ведь какая влажность, выключатель нужно было делать снаружи.
Тут же улавливаю запах горелой проводки и вижу, что из-под потолка начинает дымить провод, тянущийся к одной из забранных в мутное стекло ламп. Только этого не хватало. Ну её на фиг, такую помывку, пойду я, пожалуй. Не успеваю сделать и пары шагов, как сверху раздаётся какой-то подозрительный звук. Поднимаю глаза, и в этот момент рядом со мной на мокрый пол падает искрящийся провод. Успеваю подумать, как же он был хреново закреплён, а спустя мгновение моё тело изгибается дугой, я падаю затылком на пол и проваливаюсь в чернильную тьму.
