Глава 28
Последний совет перед битвой. Пиньягата. Игуаке. Лизаксу. Отсфир. Дзиранси. Зате Олаке. Вультъяг.
И Честная Рука.
Пока мятежники обсуждали очередную катастрофу, Бару хранила гробовое молчание. Подводила итог своим жертвам. Унузекоме. Мер Ло. Наяуру, Сахауле и Отр. Жители Имадиффа, Хараерода, княжества Наяуру — все они любили ее, Бару Рыбачку, а она швырнула их в пасть войны. А человек, случайно убитый ее дружинниками, — как его звали? Ола… Ола Хаероден? Он бросил что–то в колодец. Что? Теперь никто не узнает. Бару перехватила нить его истории и оборвала ее.
Всех смолола ее машина. Она создала этот жуткий механизм и сама же превратилась в автомат.
А еще был отец Сальм. Безымянные имперские вояки поймали его как преступника. Наверное, они казнили его предписанным способом или увели в какой–нибудь подвал — для «коррекции и излечения».
Отца Сальма раздавили колеса другой машины — империи, управляемой по воле Кердина Фарьера.
Но Бару должна изменить ход истории. Подмять Маскарад под себя, какие бы винтики и гайки для этого ни потребовались. «Зюйдвард», — прозвучало в ее голове.
А ведь про нее говорили, что она стала символом, означающим: «Ордвинн, ты наш!»
Но Тараноке переименовали в Зюйдвард.
От страха у нее скрутило живот, как будто она падала с огромной высоты. Вспомнился ее родной Тараноке, жерло вулкана, огонь, спящий в его глубине. В бездне.
Все пойдет дальше, как и должно.
— Выступаем с рассветом, — произнесла она. — Движемся на запад через долину Зирох.
Остальные спорили о том, как отразить атаку морской пехоты со стороны Уэльтони и обезопасить южный фланг.
Тайн Ху поняла ее первой.
— Идем в атаку?
— Мы ударим по Каттлсону прежде, чем морпехи успеют соединиться с его армией. Будем действовать неожиданно. — Бару взглянула на измотанного князя Пиньягату, славного дисциплиной своих воинов. — Только это и сможет спасти нас.
— Ты ничего не слышала?! — прорычал Лизаксу. Его злость удивила Бару: неужто старый лис в панике? — Они знали о нападении Унузекоме! Заранее. И подготовились. Кто–то выдал его Маскараду и провел их корабли через минное заграждение, чтобы морпехи высадились у нас на южном фланге. Среди нас — шпион, а то и целая шпионская сеть.
— Я знаю, кто это. И я приняла меры.
Бару сказала правду. Где–то далеко Чистый Лист сиял от счастья повиновения, охотясь за жертвой, а может, вспоминая ее смерть. Унузекоме предали его собственные иликари, но Бару распознала шпионку еще в Хараероде и отправила за ней своего человека.
Ни в чем нельзя полагаться на случай.
А затем Бару занялась князьями.
— Мы должны разбить Каттлсона и Хейнгиля на Зирохской равнине и развернуться навстречу морской пехоте, идущей на нас по Инирейну. Возможно, это лучшие солдаты Фалькреста. Но у них нет кавалерии. Понимаете? Если завтра мы победим Каттлсона до их прибытия, наша армия успеет отдохнуть.
— Она никогда не вела нас к поражению, — вымолвил Отсфир, буравя взглядом лампу в центре столе. — Таково мое мнение.
В его голосе прозвучала новая сила, появившаяся и возросшая по весне. С недавних пор он стал истово верить Честной Руке, хотя, возможно, он просто имел на то веские основания.
Бару сообразила, что мысли о собственном положении отошли для него на второй план.
Игуаке, облеченная величием, словно плащом, уставилась на Бару.
— Никогда не вела к поражению? — ехидно переспросила она. — Разве она когда–нибудь вела вас в бой? Хотя бы раз?
— Я убила для тебя трех князей, — оскалилась Бару. — Благодаря мне все твои ненасытные мечты сбылись в одну ночь.
— Бахвальство, — шепнул Зате Олаке. — Осторожнее.
— Хватит! — рыкнула Бару и вскочила из–за стола, вытянувшись в струну. — Я могу в одиночку пойти на поле битвы и встретиться с врагом, имея лишь рассвет за спиной. Ясно вам?
— Я с тобой. — Тайн Ху встала, ее губы кривились в усмешке, и она почти встретилась с Бару взглядом (впервые за столь долгое время!). — И Каттлсон вспомнит, как мы вдвоем схлестнулись с ним в прошлый раз.
— Значит, завтра выступаем, — подытожил Отсфир и посмотрел на Лизаксу. — Какая мужчине разница, где умирать, не так ли, дружище?
— Да, перспективы убийственны, — вздохнул Лизаксу. Куда же сбежал прятавшийся в нем лис? Где его задор и кураж? — Куда ни кинь — всюду клин.
Наконец заговорил и Пиньягата. Сам он был суров, как кремень, а голос его звучал жестко, как чепрачная кожа.
— С рассветом выступаем, — отчеканил он. — До вечера не сбавляем темпа. Движемся быстрым маршем. Ударим в сумерках — лошади утомились, люди измождены. Быть по сему. Но кто командует нашим новорожденным волком? Лагерь хочет знать. Кто наш генерал?
Взгляды устремились на Бару.
— Фаланги я отдаю Пиньягате. Лучников — Отсфиру. Дзиранси, твои воины пойдут за воинами Пиньягаты — в резерве. Зате Олаке! К утру его ягата должна выучить наизусть сигналы наших барабанов. «Шакалы» могут сами выбрать, кто возглавит их разведчиков и велитов.
— А главное? — пророкотала Игуаке, и в ее голосе послышался топот копыт ее бесчисленных стад. — Эти должности вторичны. Все зависит от действий наших конников. Кто поведет кавалерию? Кто проломит их строй?
— Генерал у меня только один, — ответила Бару.
Тайн Ху встрепенулась. В свете лампы ее кожа блеснула золотом.
— У нее нет княжеской кавалерии, — возразила Игуаке, скрестив руки на груди. — Нет чувства движения конного строя. Я мшу предложить лучшего. Моего сына, Игуаке Ро.
Верно.
Но, взвесив все за и против, Бару приняла решение.
— У Тайн Ху есть несомненное достоинство, — сказала она. Сердце ее ликовало, но в горло словно залили расплавленное стекло. — Мое доверие.
* * *
Оставшись одна, Бару задула свечи и, спрятавшись таким образом от самой себя, хотела заплакать от страха. Однако не получалось. Чересчур крепки оказались выстроенные ею плотины, слишком безупречно отполированы внутренние механизмы.
Не говоря уже об условиях сделки, которую Бару давно заключила с собой.
Теперь, сидя в темноте, она падала и падала в бесконечную пустоту своей души. Потом появилось беспокойное осознание собственной беспомощности. Тревога заставила ее подняться и покинуть шатер.
Бару сразу направилась к границе армейского лагеря, минуя костры и буквально продираясь сквозь запахи горелого мяса и хвори.
В ночи перекликались авдотки. Какая–то птица пронеслась над головой. «Козодой, — подумала Бару. — Белобрюхий. Или белохвостый». Она не смогла разобрать. В реестр вкралась неточность.
Вскоре она обнаружила, что бредет вверх по склону холма на север, высматривая крутые каменные выступы. Возможно, ее вел некий таранокийский инстинкт, засевший в крови каждого островитянина. А может, она просто знала, где отыщет Тайн Ху.
Княгиня устроилась на холме, скрестив ноги, и смотрела на галактику костров, раскинувшуюся на лугах Зироха.
Заметив Бару, она склонила голову.
— Ваше превосходительство.
— Вультъяг…
Бару облизнула пересохшие губы.
— Вы удостоили меня своим доверием. Завтра я не подведу вас.
И сейчас — более всего на свете! — Бару захотелось говорить искренне. Странно, но это желание оказалось сильнее ее жажды власти над Маскарадом и сильнее ее детского порыва счесть все звезды на небе.
Но язык ей не подчинялся. Свою искренность она уже сожгла дотла, переплавила на металл, превращая себя в машину.
Голос ее прозвучал хрипло, придушенно:
— Я не заслужила этого. Ничем не заслужила.
— Чего? Почтения? Пиетета? Нашей армии и тех, кто следует за ней? Наших храбрых воинов, разбивших лагерь внизу? — Единым мощным движением Тайн Ху поднялась и встала рядом с Бару. Кольчуга на широких плечах сияла, окутав ее мантией из звездного света. Но взгляд ее был беспокоен. — Как к тебе обращаться? Подруга? Сестра? Либо ты — моя королева, либо нет. Я дала клятву. Сомневаясь в себе, ты сомневаешься во мне. Ответь, ты сомневаешься во мне?
— Мне нужно тебе кое–что сказать, — выдавила Бару. Голос ее дребезжал и шипел, совсем по–другому обстояло дело, когда она лгала. Ложь, вскормленная ее плотью и смазанная ее кровью, слетала с языка гладко, спокойно, уверенно. Откровенность — причиняла боль. — Я…
Еще совсем немного и… Как близко, но как далеко! Точно в парадоксе человека, прошедшего половину Арвибонской дороги, затем — половину оставшейся половины, половину оставшейся четверти… И как бы он ни приблизился к цели, до нее неизменно оставалась многоступенчатая бесконечность.
Но Тайн Ху взяла ее за подбородок. Ладонь в перчатке мягко подперла челюсть Бару, затянутые в кожу пальцы легли поперек губ и коснулись ноздрей. Тайн Ху смерила ее взглядом — так же, как и сама Бару смотрела на княгиню на приеме у Каттлсона.
Она изучала разрез ее глаз, выпуклость скул, нос, подбородок — приметы наследственности, признаки крови — и наконец закрыла ей рот, не позволяя вымолвить ни слова — ни лжи, ни правды.
И это вызывало реакцию такой силы, что Бару зажмурилась.
— Скажешь завтра, — прошептала Тайн Ху. — После битвы. Не раньше.
* * *
На рассвете застучали барабаны.
«Армия волка» двинулась на запад через тучные земли Зироха, и марш ее не поднял в воздух ни пылинки. К концу дня они достигли поля боя.
Место решающей битвы выглядело так.
На юге — непроходимые болота. На севере, за холмом Хенджа, на вершине которого расположился штаб Бару, до самых земель Пиньягаты зеленели весенней порослью равнины — царство кавалерии. Фалангам предстояло сражаться между болотом и холмом, а конникам — сместиться на север, на ковер из цветущих трав.
А впереди лежала неглубокая низинка — будто блюдце, разделенное пополам Зирохской дорогой. Настоящая арена. За низинкой стеной стоял лес — густой, древний, от роду не знавший топора дровосека.
Географические познания Бару были ужасны. Но учиться никогда не поздно.
На опушке — там, где из леса выходила дорога, — мелькали, образуя правильный строй, вражеские знамена. На флангах — олень князя Хейнгиля, в центре — маска в окружении сомкнутых рук.
Каттлсои. Вот и встретились.
Бару наблюдала за опушкой с вершины холма, стоя рядом с Зате Олаке. Подаренная им подзорная труба была совсем обшарпана, но лучшей оптики Бару не доводилось держать в руках со времен плавания на «Маннерслете».
— Стахечийская работа, — объяснил Зате Олаке. — Даже в Фалькресте только подражают им.
Армия Каттлсопа строилась к бою.
— Они спешат, и это хорошо, — сказала Бару, опуская трубу. Всю дорогу она лихорадочно листала наставления по военному делу. — Я боялась, что они просто отступят.
Зате Олаке взмахнул рукой, поймав зудевшую над головой муху.
— Они будут драться. Отступать им резону нет.
— Отчего ты столь уверен?
— Каттлсон — человечишко мелкий и мерзкий, но не дурак. Им известно, что мы даже не пришли в себя после марш-броска. Они в курсе, что половина наших воинов умирает от голода. Вдобавок они боятся, что, если начнут отступать, мы подожжем лес вокруг них.
Кольчуга с чужого плеча сидела на князе Лахтинском, как мешок. Вооружен он был лишь арбалетом и коротким ножом — чтобы, как он сказал, отрезать бороду, если ему будет грозить плен.
— Разумно, — согласилась Бару. — «Шакалов» хлебом не корми, только дай устроить пожар.
Взгляд ее привлекло яркое пятно. Она вновь приникла к подзорной трубе и различила огромный штандарт, растянутый меж двух древков: белая маска в окружении разноцветных рук, а сверху — оленьи рога. Под штандартом скакали курцгалопом всадники в шлемах и масках. Бока, шеи и головы коней защищали пластинчатые брони.
— Вот и Каттлсон легок на помине, — произнесла Бару, усмехнувшись. — Наверняка половину казны извел на новый штандарт.
— Болван тщеславный. Ты его видишь?
— Нет. Но могу наблюдать за его личной гвардией.
Внизу, по левую руку от Бару, между холмом и болотом, строились к бою волчьи фаланги первого удара. За ними в шахматном порядке встали лучники и фаланги резерва, и среди них — ягата Дома Хуззахт, готовая к яростной драке. Отборные резервы, пущенные в дело в нужный момент, могут уберечь от поражения, а то и принести победу.
А справа, на цветущем лугу, мельтешили, паслись кони кавалерии. Тайн Ху вымотала животных до предела. Теперь ее сигнальщики скомандовали отдых. Но для некоторых было уже поздно: в подзорную трубу были видны околевшие лошади. Их хозяева брели к общему строго, но кое–кто оплакивал павших скакунов или медлил, не решаясь положить конец предсмертным мукам верных боевых товарищей.
Но и у кавалерии имелись резервы. Их вела княгиня Игуаке, до сих нор кипевшая от негодования. Она неустанно жаловалась, что Тайн Ху забирает себе силы, которые ей пи к чему, и отдает бессмысленные приказы. Однако Бару не хотела пестовать уязвленную княжескую гордость. Игуаке с кавалерийскими резервами подходила с востока.
Кавалерии предстояло биться на северном, правом фланге. В центре должны были встретиться фаланги, а левого фланга не было вовсе: болото годилось исключительно для журавлей и жаб.
Если фаланги с обеих сторон выстоят, исход битвы решит кавалерия Тайн Ху.
— Ты знаешь хоть что–нибудь о сражениях? — шепнул ей на ухо Зате Олаке. Разумно: таких вопросов лучше не слышать барабанщикам, стоявшим неподалеку. — Не о войнах.
— Все, что довелось прочесть.
Сведения о сражениях именовались «боевыми столкновениями». Бару нашла их, когда изучала трактат о канонах военного искусства под высокопарным названием «Наставления к полевой стратегии и тактике». Увы, чаще всего она натыкалась на скудные общие описания сражений!
А сейчас им предстояла настоящая битва, со всеми ее политическими и экономическими причинами. Каттлсону требовалась победа, дабы высокое начальство сменило гнев на милость, а Бару хотела победить, чтобы обеспечить будущее для восстания имперского масштаба.
В «Наставлении» говорилось, что проигрывает обычно тот, кто ударит первым, — наступление дезорганизует пехотный строй и обнажает фланг для сокрушительной кавалерийской атаки.
Но Бару, конечно, не рассчитывала на то, что битва будет столь же предсказуемой, как экономика.
Из центра вражеских боевых порядков раздался громкий нестройный возглас пяти тысяч глоток. Солдаты подхватывали слова своих офицеров, повторявших речи губернатора Каттлсона:
— БАРУ РЫБАЧКА!!! СДАВАЙСЯ, И ПРАВОБЛЮСТИТЕЛЬ БУДЕТ К ТЕБЕ СПРАВЕДЛИВА!!! ПОЩАДИ СЫНОВ ОРДВИННА!!!
Над головой Бару трещали, хлопали па ветру знамена с монетой и кометой. Дразнили Каттлсона. Указывали, где она.
— Я бы не волновался. Думаю, мы победим, — произнес За те Олаке, щурясь на склоняющееся к закату солнце. — В его армии полно рекрутов, завербованных в землях Радашича. Хейнгиль убил их князя и оторвал их от семей перед самой посевной. Их нужно чуть–чуть подтолкнуть, и они бросятся врассыпную.
— Несмотря на свой страх перед Зате Явой? Кроме того, их семьи находятся под властью Хейнгиля, и они набивают себе брюхо хлебом Каттлсона!
— Верно. — Он сплюнул в траву. — Так и есть. Шпионы никогда не врут.
На той стороне поля сверкнули в лучах солнца белые маски. Пехота Маскарада заняла место в центре фаланг. Над полем загремели барабаны.
К ним подскакал верховой на взмыленном полумертвом коне.
— «Шакалы» из леса сообщают, что маски волокут что–то тяжелое!
— Видимо, хвачхи. — Удивительно, но и сейчас, перед лицом смерти, Бару не удержалась от восхищения. До сего дня о хвачхах она только читала. — Сообщите всем: ожидать стрел, огня и много дыма! Держать позиции!
— А вот и «шакалы», — пробормотал Зате Олаке.
Из леса позади позиций Каттлсона повалил дым: «шакалы» зажгли сырой валежник, поливая его льняным маслом. Весенний ветерок с моря понес клубы дыма на северо–восток, в тыл фаланг Маскарада.
Они рассчитывали, что это вызовет смятение и страх в рядах врага. Но теперь Бару перепугалась сама: «Мы просто подарили им возможность укрыться за дымовой завесой…»
Армии взирали друг на друга поверх щитов. Огромные шеренги воинов разделяло всего полмили.
— Лучникам Отсфира нора стрелять! Чего он ждет?
Бару жестом подозвала верхового.
— Не торопись, — сказал Зате Олаке, выщипнув прядь волос из бороды. — Верь собственным командирам. Он не ошибется с дистанцией.
Бару кивнула и прислушалась.
Барабанная дробь — и тишина над полем. Бару погрузилась в аналитические размышления. Окинула войска — пехотный строй и кавалерийское крыло — взглядом зодчего. Представила себе силу преданности, злости и дисциплины, удерживающую солдат на местах. Каждый был готов встретиться с зазубренными остриями копий и уцелеть… или погибнуть.
Только теперь она поняла, о чем писали в книгах и о чем говорили полководцы. В битве врага не убивают, а именно сламывают, сминают, разбивают. Исход сражения будет решен, когда одна из армий поверит, что ей не уцелеть.
Значит, все решают хитрость и уверенность. Победа за тем, чья ложь убедительнее. Как всегда.
Бару наблюдала за морем масок. Серо–голубые солдаты — фалькрестийцы, ориати, ордвиннцы и, вероятно, тараноки. Плечом к плечу — на службе безмолвного Императора, сидящего на троне. Ведомые человеком, которому нужно успешно завершить сбор налогов и порадовать Парламент. А рядом с ними, по обе стороны шеренг — фаланги объединенных земель Хейнгиля и Радашича, гонимые в бой за ту же далекую маску, за тот же чужой Парламент: кто — страхом, кто — надеждой, кто — долгом, а кто — и любовью к правителю.
— Это не их родина, — сказала она.
— И не твоя, — хмыкнул Зате Олаке.
— Верно, — согласилась Бару, улыбаясь, чтобы прогнать страх. — Хотя у меня были годы, дабы убедить тебя в обратном.
Мерная барабанная дробь разнеслась над порядками «Армии волка»: «Стоять. Стоять. Стоять». Фаланги первого ряда под сенью у леса поднятых копий ждали, готовые ринуться в атаку или отразить натиск врага.
— Внимание! — прошипел Зате Олаке.
Барабанщики и флаговые на вершине холма закричали, внизу подхватили их крики.
Над центром вражеского строя взвилась красная ракета. Описала дугу, рассыпалась звездным ливнем, разорвалась с грохотом, от которого замерло сердце.
Шеренги масок расступились, словно открывая незримые пути.
В дыму показались знамена с оленем.
— Что они еще приготовили для нас? — фыркнул Зате Олаке.
Между рядов пехоты Маскарада вперед устремились латники на гнедых конях. У Бару пересохло в горле. Среди всадников показались дружинники Хейнгиля на жеребцах, защищенных шипастыми шанфронами и критнетами. А вот и сам Охотник на Оленей, на вороном скакуне, ободряюще говорит что–то вассалам!..
— Они поставили кавалерию в центр, — Бару наморщила лоб, стараясь припомнить, читала ли про такую расстановку в «Наставлении». — Ты хоть раз слышал, чтобы кавалерия была среди пехоты? И что он намерен предпринять? Кавалерийскую атаку на наши фаланги?
— Надеюсь, что да. — Зате Олаке выщипнул из бороды прядь седых волос и хрюкнул от боли. — Надеюсь, помешанный на вопросах чести упрямец ударит но нам — прямо через низинку, а затем помчится вверх по склону. Там–то они и напорются на копья Пиньягаты, и ребяткам придет конец, если фаланги Каттлсона не расстреляют лучники. Своих стрелков, Каттлсон, похоже, забыл дома. А Тайн Ху довершит дело: живо загнет правый фланг и растопчет их пехоту!
Бару стиснула зубы.
Пора!
— Барабанщики! — едва не поперхнувшись, крикнула она. — Сигнальте: сомкнуть щиты, готовиться к обстрелу!
Во рту стало солоно от крови из прокушенной щеки.
Но Каттлсон опередил ее — по «Армии волка» уже открыли огонь.
* * *
В мгновение ока Фалькрестские хвачхи выпустили две сотни ракетных стрел со стальными наконечниками. Пристрелочный залп. Проследив за огненными шлейфами, наводчики взяли поправку на расстояние и ветер и первыми начали Зирохскую битву.
В ту же секунду они выпустили шесть с лишком сотен стрел.
Долина засверкала от искр их ракет и потемнела, где смертоносная туча заслонила солнце. Воины «Армии волка» застыли, завороженные чудовищным фейерверком. С восторгом смотрели они на приближающуюся смерть.
«Щиты. Щиты. Щиты», — стучал и барабаны.
Князь Пиньягата, который стоял в пешем строю без свиты и без знамени, поднял щит вместе со всеми и кивнул съежившимся соседям:
— Ну, если кто опозорится…
Сначала хвачхи истребили тех, кто победнее.
Наблюдая за жутким зрелищем, Бару сразу поняла, что к чему. Таков был ее дар — дар саванта.
Щиты солдат из богатых или закаленных в междоусобицах княжеств — к примеру, дружинников Отсфира с кучей денег в казне и ветеранов Пиньягаты — были хороши и надежны. Но щиты обнищавших рекрутов Лизаксу и Тайн Ху стрелы Маскарада пробивали насквозь. Они вонзались в их плоть по самое оперение, повергая воинов наземь и заставляя стенать от боли. А после этого их боевые товарищи оставались абсолютно беззащитными — все равно что мертвыми.
Ряды Игуаке тоже поредели. Княгиня обожала свою кавалерию, а новобранцам, согласно ее военной доктрине, доставались лишь охвостья да объедки, и они изрядно пострадали.
В огне и смятении состоялось боевое крещение «Армии волка».
Каттлсон не дал им пощады: пока первая очередь хвачх перезаряжалась, залп выпустила вторая.
Новая туча стрел взвилась в воздух, а позади нее взлетела вверх очередная красная сигнальная ракета.
Кавалеристы князя Хейнгиля двинулись вперед. Образовали строй. Выровняли интервалы. Опустили копья. Затрубили в рога.
— В рот мне бочку пива! — взревел Пиньягата, обращаясь к своим дружинникам, которые прикрывались щитами. — Вы поглядите–ка!
Кавалерия Хейнгиля ринулась в атаку. Набирая скорость — с рыси в курцгалоп, а там и вскачь, она устремилась вниз по склону, где жалась израненной черепахой воинская фаланга.
Боевые копи быстро преодолевали расстояние — да и путь до фаланги новоявленных «волков» был недалек.
— Стоять! — рыкнул Пиньягата, уверенный, что его воины передадут приказ по цепи, а слово его для них — куда страшнее стрел и буйных коней. — Стоять, или вы покойники! И все, кого вы любите, заодно!
Прежде чем кавалерия нанесет удар, хвачхам придется прекратить огонь. Значит, у них будет пара мгновений, чтобы ощетиниться копьями.
Строй должен был просто–напросто удержаться.
* * *
«Жаль, у нас не хватило времени вкопать колья», — подумала Бару.
Зате Олаке вырвал из мокрой от пота бороды целый клок.
— Где же паши колья? — спросил он, вторя мыслям Бару.
Конница Хейнгиля стекла по вражескому склону, достигла дна низины и ринулась наверх. Теперь они явно целили в самое уязвимое место — туда, где строй фаланг примыкал к холму Хенджа. Там же суетливо пытались перестроиться рекруты Игуаке со своими плохонькими щитами.
Четыре тысячи всадников, брошенные, как смертоносное копье, в неопытную, смешавшую строй фалангу…
А хвачхи не прекратили огонь. Следующий залп накрыл резервы. В центре стахечийской ягаты призывно застучали барабаны. Их лучницы укрылись под щитами, сплетенными из лозы.
«Отсфир, идиот бородатый, стреляй же!» — пронеслось в голове у Бару.
— Отсфир! — пробурчал Зате Олаке. — Проснись!
И сквозь крики донесся приказ:
— Бей!
В конце концов лучники Отсфира начали стрельбу, прореживая атакующий строй Хейнгиля. Навесом, через строй своей пехоты — прямой наводкой со склонов холма Хенджа.
«Ясно, — поняла Бару, — он не хотел, чтобы неприятель раньше времени засек его позиции. Не так уж глупо».
— Игуаке! — закричал кто–то из ее штаба.
Позади, на востоке, взмыли вверх знамена с бычьей головой. Кавалерийский резерв Игуаке рванулся вперед.
— Поздно, — прошептала Бару.
Дело шло к столкновению кавалерии с копейщиками.
Или нет?
Конники Хейнгиля резко свернули к северу, прерывая атаку. Град стрел с холма Хейнджа прошелся по их флангу. Раненые кони споткнулись, попятились, завизжали. Рухнули наземь пронзенные стрелами латники.
Но рог личной дружины Хейнгиля трубил, зовя за собой. Масса закованных в латы конников бесконечным, фыркающим, взмыленным, сотрясающим землю потоком устремилась на север. Они мчались вдоль строя «Армии волка». Если это не атака, то что же?
Мысли Бару понеслись вскачь вслед за ними.
«А они могли бы пробиться. Проломить строй, открыть путь пехоте позади. Зачем они свернули к северу? Да затем, что один прорыв в центре, где строй глубок, где множество резервов, не решит исход битвы. А удар во фланг, по кавалерии «волков» — вполне».
Бару крутанулась к флаговым и барабанщикам, стоящим на холме.
— Сигнальте Тайн Ху! — заорала она. — Флагами для Тайн Ху: они идут на нее!
«После битвы, — сказала Тайн Ху. — Не раньше».
Как много всего должно случиться после сражения!
Кавалерия княгини Вультъягской под развевающимися стягами двигалась на запад. Лошади топтали цветущие луга.
Это была разведка боем, поиск возможных ловушек перед ударом во фланг Маскарада.
Тайн Ху не видела массы конников Хейнгиля. Не замечала стальной клешни, которая вот–вот отрежет ей путь к отступлению.
— Передайте ей: назад! — крикнула Бару сигнальщикам.
Внезапно воздух сотряс взрыв еще одной сигнальной ракеты. Фаланга Маскарада двинулась в наступление.
Бару вновь повернулась к барабанщикам и флаговым, дабы отдать новый приказ: передать Отсфиру, чтобы он сменил цель, — и ее внимание привлекла сумятица на склоне. На холм Хенджа взбиралась группа лучников «Армии волка» и горстка всадников. Знамени при них не было. Судя по простоте снаряжения, это были люди Лизаксу, но ведь он стоял далеко слева — его берсерки–книжники прикрывали центр со стороны болот.
Зачем они здесь? И — вот он, среди всадников, князь Высокого Камня, ростом вровень с Зимними Гребнями, глаза горят лисьей яростью…
Машет своим лучникам: «Готовьсь!»
— Князь Лахтинский, — Бару положила руку на плечо старика, вложила в голос весь металл, какой могла. — Осложнение обстановки.
Лучники Лизаксу выпустили стрелы во флаговых и барабанщиков Бару. Те попадали с воплями боли, а лучники метнулись к врагам и перерезали им глотки.
«Мы ведь ударили по рукам, — подумалось Бару против всякой рациональности и практичности. — Я ведь обещала тебе…»
Лизаксу со своими всадниками подъехал к Бару.
