Глава 26
Теплым туманным утром вскоре после резни Бару пригласила княгинь Игуаке и Эребог объехать предгорья Кидзуне и посмотреть на раздел их новых земель.
Конечно, это было своего рода бегством из Хараерода — она уже вдоволь нанюхалась дыма сжигаемых трупов. Но ей действительно хотелось поглядеть на дележ добычи — на плод своих трудов, на доказательство необходимости ее жестоких, бесчеловечных мер. Должна же и сама Бару придать себе уверенности перед завершением игры!
Отправив Тайн Ху готовить «шакалов» к следующему походу, Бару взяла в качестве охранника богатыря Дзиранси. Что ж, такая «смена караула» ей тоже не повредит. Кстати, оказалось, что он не умеет ездить верхом. Не важно, это послужило поводом пройтись пешком! Теперь она шагала по дороге, опустив голову, обливаясь потом, и внимательно считала биение своего размеренного пульса.
Когда солнце выжгло туман, они поднялись на разрушенную сторожевую башню древнего стахечийского форта.
Бару узрела на западе голубую гладь водохранилищ и первые всходы на полях Наяуру. Обширные владения мертвой княгини уже тлели от гари. С такого далекого расстояния солдат было не разглядеть, но дымы указывали на армию лучше всяких знамен.
Эребог досадливо прищелкнула языком и велела дружиннику подать зонтик от солнца.
— Там твоя кавалерия, верно?
— Мои лошади. И воины «шакалов», — уточнила Игуаке, покосившись на Бару. — Я велела им сжечь все, если им окажут сопротивление.
— Разве тебе не жаль своих наделов?
Игуаке пренебрежительно шевельнула левой рукой, и нефритовый браслет зазвенел о платиновое запястье, точно колокольчик.
— Мертвецы — превосходное удобрение.
Укрывшись в тени зонтика, Эребог оглянулась на Бару и усмехнулась — вероятно, предлагая вместе посмеяться над спектаклем Игуаке или разделить ее наслаждение от столь великолепного предательства. Княжества Отра и Сахауле принадлежали ей. Она оставит наследникам не только жалкий глиняный карьер.
Бару лукаво улыбнулась в ответ, словно говорила: «Удостоверилась в том, насколько я непреклонна и холодна?»
Эребог коснулась бока лошади Игуаке.
— Ты не взяла с собой ничего от солнца? Могу предложить запасной зонтик.
— Ты — прямо как бабка.
— Я и есть бабка.
— Да уж… бабка при куче глупых и нищих детей.
Бару прикусила язык, чтобы не расхохотаться. Коровья Княгиня не разменивалась на зонты — ее дружинники уже ставили шатер. Но Эребог беззаботно гнула свою линию:
— Может, и так. Надеюсь, хоть кто–то из них порадует бабку богатыми и учеными внуками.
— Честная Рука. Говорить сейчас? — негромко спросил Дзиранси на ломаном иолинском.
На стахийском богатыре был нагрудник от его лат — стальное произведение искусства, какого не смог бы повторить никто в Ордвинне. Бару очень хотелось содрать его, как панцирь с краба, и забрать для пристального изучения. И Дзиранси был вполне достоин своего доспеха: дисциплинирован, сдержан, восхитительно немногословен — пусть даже причиной тому был языковой барьер.
А еще за ним угадывалась некая тайная сила.
— Идем, — сказала она и увлекла его подальше от княгинь, к полуразрушенной стене. — В чем дело?
Он устремил взгляд на запад. Глаза его были странно зелеными, как пламя горящего бария.
— Очень красиво. Совсем плоско. Хорошая земля. Я не видел такой. Дом Хуззахт вырублен в горах… — Он начертил пальцем в воздухе ступенчатую линию. — Водяные машины. Насыпные фермы.
Бару отважилась вспомнить пару–тройку стахечийских слов.
— Твой народ — идти юг? Торговать. Жениться. Земля теплее.
Подбородок Дзиранси задрожал: он тоже едва удерживался от смеха. Смутившись, Бару перешла на иолинский:
— Вы ведь хотите этого, не так ли?
— Я скажу, чего мы хотим, скоро. — Он оперся на древко копья. — Тогда я буду готов спросить. В правильном месте, под добрым камнем. Ответь мне: что будет с… — Он кивнул на запад, в сторону плодородных угодий Наяуру. — С плоской землей?
Проверив надежность древней каменной кладки, Бару оперлась на стену.
— Саперы Игуаке пойдут к Найу на восходе и пригрозят вскрыть плотины. Угроза уничтожения их владений заставит помещиков Наяуру подняться против тех, кто сохранил ей верность, и просить мира. Затем будет устроен брак одного из уцелевших детей Наяуру с кем–нибудь из наследников Игуаке, и Игуаке станет править Внутренними Землями. Владения вассалов Наяуру достанутся Эребог.
— Эребог… — Стахечийское имя легло на его язык ровно, будто кирпич в кладку. — Эребог задавала опасные вопросы. По–стахечийски, на языке Домов, без ордвиннского акцента. Она спрашивала о человеке, которого любила, — о повелителе клана.
— Что ты сказал ей?
Дзиранси попробовал кладку рукой в латной перчатке и нахмурился: ближайший к нему камень пошатнулся.
— Я не сказал ничего. Молчание — сила. Но я знаю, что он пал. Владыка Дома Юченис — он пал.
Драгоценные сведения! Бару вцепилась в возможность выяснить как можно больше.
— Он зашел слишком далеко?
— Он хотел связать свой дом с Эребог. Получить плоскую землю и стать королем. Но в нем не было нужды. А мы принимаем только тех королей, в которых есть нужда. — Дзиранси постучал по шаткому камню, и тот вывалился из стены. — На нас идет Маска. Мы приняли Короля по Нужде. Он хочет возвыситься над остальными, как и Юченис. Но превосходит его величием. Понимаешь? Его рука шире. Он… — Дзиранси поднял и растопырил пятерню. — Человек–созвездие. Большие глаза. Длинные руки. Он набирает силу. В плоской земле ее много — очень много.
— Король по Нужде послал тебя на юг, — выпалила Бару, но расспрашивать дальше стало невозможно. Игуаке и Эребог, спешившись, направлялись к ним.
Эребог рыкнула что–то по–стахечийски, и лицо Дзиранси замкнулось, превратилось в равнодушную маску.
Игуаке стащила с левого предплечья простой платиновый браслет.
— Руку, — велела она.
Бару подала ей правую руку. Игуаке надела браслет на ее запястье и двинула вверх — да так, что украшение врезалось в кожу.
— За то, что ты сделала с Наяуру, — произнесла Игуаке, не отпуская Бару. — Но твой подлый, бесчестный поступок принес мне то, к чему я стремилась, и это я ценю превыше всего другого. — Она повернула браслет, и он скользнул но влажной от пота коже Бару. — Думаешь, теперь ты станешь моей королевой?
Бару вспомнила, как она, отчаявшаяся простолюдинка, стояла перед Игуаке на коленях.
— Считаю, что я выиграю еще одну войну, — ответила она, гордо подняв голову.
— Без моей кавалерии ты не выиграешь даже состязания, кто дальше брызнет, — отмахнулась Игуаке, глядя на Дзиранси оценивающим взглядом. — Но в тебе играет странная сила, шакалиха. Через тебя снисходит дыхание Химу. Если получишь трон, помни о том, что я была голодна. И потому воспользовалась тобой, дабы убить Наяуру и взять все, на что я давно нацелилась. Сейчас я наелась до отвала. Держи меня в сытости, не то я проголодаюсь вновь.
Эребог закатила глаза.
— Послушай себя! Мычишь, как ненасытная дойная корова: «Крови! Земли!» У Наяуру хотя бы была мечта.
— Я хочу того же, что и Наяуру! — Голос Игуаке перехлестнул речь Бабки, как талые воды — плотину. — Я создам империю для моего народа. Я отомщу за пролитую кровь и отвоюю историю у пришлых из Фалькреста. А главная разница между мной и Наяуру в том, что она мертва, а я жива! Мои дети вымарают ее имя изо всех песен и всех родословных книг. И твое, Эребог, заодно — и это самое лучшее, на что ты, жалкая старуха, можешь надеяться.
Эребог расхохоталась и собралась было сказать какую–то старую мудрость, но Бару подняла руку, пресекая ее дальнейшие речи.
— Кое–что я ценю больше, чем твою кавалерию, Игуаке, — заявила Бару. — Твоя исключительная откровенность позволяет доверять тебе, княгиня.
* * *
Кавалерия Игуаке и фаланги Эребог шли по землям Наяуру тяжкой поступью. Помещики Наяуру, которым безумно хотелось восстановить покой и сохранить свое положение, перебили верных вассалов погибшей княгини, возвели на княжий стол одного из сыновей покойной повелительницы и запросили мира. Игуаке обещала выдать за мальчика свою дочь. Дело было сделано.
Она получила земли и богатства Наяуру. И встала на сторону восставших.
Эребог отправила в край, где раньше властвовала Наяуру, своих солдат. Изможденные и донельзя изголодавшиеся, они были слишком слабы для грядущей битвы, но вполне могли послужить заслоном от княжеств Отра и Сахауле, которые пока остались без правителей.
Но Эребог понимала, что набеги па угодья бывших вассалов Наяуру помогут ее войску прийти в боевую форму. Да и казна ее, конечно, пополнится в летние месяцы.
Восставшие собирали силы для битвы.
Двигались на юго–восток, к Инирейну, к великому водному пути, соединявшему Уэльтони с мятежным севером. Сомкнутым строем шли стройные фаланги Пиньягаты, текли неисчислимые табуны и стада из загонов Игуаке, скрипели колеса повозок с припасами и золотом Отсфира.
На заливных лугах долины Зирох, где дорога из столицы сворачивала на восток, к реке, им предстояло встретить разбуженный гнев Пактимонта.
Честная Рука со своим генералом проверили северные леса и подняли войско, которое они кормили и вооружали целую зиму. Повсюду их встречали восторгом, шумным и буйным весельем — иликари, матери, отцы и купцы приветствовали живое воплощение грядущей свободы. Славили будущее без инкрастической дисциплины, вгонявшей их тело и труд в Фалькрестские рамки.
Несколько дней Тайн Ху и Бару Рыбачка ехали бок о бок сквозь заросли сосен под крики соколов с высоты.
За ними пришел к Инирейну лес копий. Фаланги воинов грузились на баржи Отсфира, которые отправлялись вниз по реке — туда, где был разбит огромный армейский лагерь.
Проследив за баржами, генерал и падший имперский счетовод вернулись в Вультъяг.
В княжеских владениях Бару первым делом увидела стаю хищных птиц, круживших над лесом. Их тени крохотными мазками ложились на зеленый холст долин и холмов. На севере шумела вода, падавшая вниз сквозь водосбросы замкового шлюза. Они остановили коней у заставы на перевале. Княгиня Вультъяг держалась в седле прямо и легко, в отличие от Бару, до сих пор не сумевшей подружиться с лошадьми.
Тайн Ху вздохнула.
— Если мы победим Каттлсона и тебе отдадут трон…
— Не надо! — взмолилась Бару, опасаясь выдать свою неимоверную усталость и щемящую тоску при мысли о предстоящих испытаниях. — О чем угодно, только не о битвах и тронах.
В долине, раскинувшейся у их ног, сокол стрелой ринулся вниз, на невидимую добычу.
— А ты пала духом, — констатировала Тайн Ху.
Поерзав в седле с жесткой спинкой и не найдя облегчения, Бару привстала в стременах и оглядела реку и крохотные созвездия домов, каменоломен и мельниц.
— Что за народ живет в княжестве Наяуру? — спросила Бару и подумала, что, наверное, здешние люди ничем не отличаются от тех крестьян, которых она отдала Игуаке, будто скотину.
— Понятия не имею. Я никогда не была на западе. Хотя ту майянской крови там много, как и у меня.
Бару усмехнулась.
— Я полагала, что ты знаешь об Ордвинне все.
Княгиня скорчила обидчивую гримасу.
— Наша страна огромна. В каждой долине деревень — что звезд на небе.
— Ты промахнулась на… — Бару сощурилась. — Примерно на десять порядков величины.
Тайн Ху уныло покачала головой.
— Зате Яве стоило бы запретить браки счетоводов с поэзией.
Позади них раздался шорох. К ним приближались двое — первым шел Дзиранси, за ним — Зате Олаке. Почтительно опустив взгляд, Дзиранси мрачно, серьезно заговорил по-стахечийски.
— Он хочет держать совет, — перевел Зате Олаке. Голос его звучал напряженно — похоже, дело не терпело отлагательств. — Говорит, что видел достаточно и теперь надеется действовать. Я прекрасно понимаю, что это может означать для Ордвинна. Прислушайся к нему.
— Нет Честной Руке покоя, — пробормотала Тайн Ху. — Попомните мои слова.
И она обратилась к Незримому Князю:
— Тогда едем в мой замок. Побеседуем в безопасном месте.
Бару пришпорила коня и поехала вниз — на миг она увидела перед собой лишь бездну и лавину событий, увлекающую в пропасть и ее, дикарку с Тараноке.
Она всегда помнила, что этот момент неизбежен. Но не ожидала, что он явится внезапно и поглотит ее. Ее едва не застали врасплох…
* * *
— Сядь на трон, — произнесла Тайн Ху.
Они стояли на возвышении в тронном зале замка над водопадом. Деревянные балки под потолком краснели в свете факелов. В воздухе сильно пахло хвоей. От двери к княжескому трону вела дорога из грязных отпечатков подошв, оставленных тысячами просителей и все еще не отмытых.
— Он твой, — возразила Бару. — Кто из нас княгиня?
— Я — твой генерал и дала клятву служить тебе. Я не могу сидеть выше тебя.
— Но у меня нет никакого формального положения. Я — простолюдинка.
Бару ожидала отповеди, очередной хитрости придворного этикета. Но Тайн Ху продолжала пытливо смотреть на Бару.
— Когда он будет излагать просьбу, ты должна сидеть, — пояснила она. — Такова традиция.
— Садись. А я встану рядом. Тогда я буду выше тебя, а ты сохранишь свое законное место.
— А ты и впрямь Честная Рука. — Тайн Ху устроилась на троне, зазвенев кольчугой о камень. — Готова?
Уловив в ее голосе напряжение, Бару с тревогой повернулась к Тайн Ху, надеясь ей помочь. Но в зал уже ввалился Дзиранси — непреклонный, суровый, сверкающий доспехами. Его сопровождал Зате Олаке, вымытый и переодевшийся в простое платье.
Богатырь в великолепных латах, посланник таящихся за Зимними Гребнями сил, о существовании которых Маскарад, в общем, и не подозревал, замер перед троном.
Он заговорил — негромко, почтительно, шипя на согласных, со стахечийским акцентом Домов своей родины. Речь его звучала как торжественная присяга.
Зате Олаке принялся переводить:
— Мой народ был отцом Ордвинна, а твой — матерью. Мы бились с ту майя за эту землю, пока их империю не пожрали жуки, а нашу не сломил холод. Ордвинн остался, а мы исчезли, ушли на север, приникли к стенам своих домов за горными пиками и начали биться за соль, цитрусы и пахотную землю. Великая ассамблея раскололась, и мы увязли в междоусобицах.
На некоторое время богатырь умолк.
— Теперь стахечи поднимается в страхе перед новой силой, рожденной на берегах Пепельного моря, перед империей лжи и монеты, — изрек он наконец. — Маскарад хочет подчинить своим законам весь мир. Неприятели похитили прекраснейшего из наших принцев, взяв на абордаж его корабль. Среди братьев принца мы выбрали и короновали Короля по Нужде. Он долго резал камень и ковал сталь, готовясь к войне. Он послал лучшую из своих ягат на разведку.
Дзиранси сделал паузу. Седые, косматые брови Зате Олаке взлетели вверх в комическом восторге. Тайн Ху рядом с Бару испустила долгий изумленный вздох.
Дзиранси вновь заговорил, и Зате Олаке продолжал вслед за ним:
— Король по Нужде, мужчина из Дома Хуззахт, мой брат, послал меня на юг, дабы я проверил слухи о восстании. Он нуждается в союзниках. Но я нашел для него гораздо большее.
Зате Олаке внезапно улыбнулся, качнулся на пятках и с необычайным воодушевлением закончил — лишь на миг позже Дзиранси:
— Я нашел для него достойную королеву. Вместе… — Он запнулся, проглотив торжествующий смех. — Вместе Ордвинн и Король по Нужде смогут прогнать Маскарад.
Опустившись на колено, Дзиранси замолчал.
Никто не сомневался, что Бару станет королевой. Среди восставших ее коронование подразумевалось само собой. На этом согласились за ее спиной еще до начала.
Бару взглянула на Тайн Ху — княгиня, выпрямившись, застыла на троне, словно стрела с оперением из волос цвета воронова. крыла. Поймав ее взгляд, княгиня указала подбородком в сторону Дзиранси, будто говоря: «Он спрашивает тебя, а не меня».
«Не хочу я короля», — подумала Бару. И, наперекор железной клетке самообладания, сквозь прутья и засовы, сквозь бесконечное самоистязание и самоотречение пробилась затаенная мысль.
Она оказалась мучительной, точно острая щепка, загнанная под ноготь.
«Я знаю, чего хочу».
Глаза Тайн Ху стали пустыми и темными, как штормовая ночь.
И Бару заговорила — величаво, уверенно, краденым тоном благородной властительницы:
— Многие желают править вместе со мной. Многие пробуют купить мою руку дарами. Мне сулили флотилии быстроходных: кораблей и армии превосходных лучников. Сейчас же мне предлагают целый народ, с которым я пока даже не знакома. Я не способна заглянуть через горы и коснуться каменных стен, окружающих ваши селения. И не могу оценить характер вашего славного Короля но Нужде.
Дзиранси что–то прогудел, не поднимая глаз от пола. Переводя, Зате Олаке с трепетом взирал на Бару.
— В делах государственного строения зодчий должен быть особенно аккуратен. Сперва надо заложить фундамент дара и благодарности. Король по Нужде готов показать свою силу, которая принесет тебе грядущую победу. Ягата из двух тысяч воинов Дома Хуззахт ждет у истоков Инирейна. По первому твоему пожеланию они отправятся на юг, в Зирохскую долину, и присоединятся к битве. Вот какой дар Король по Нужде шлет тебе безвозмездно, только ради того, чтобы ты не сомневалась в его великодушии и в храбрости его воинов.
Да, знатный вид будет у Каттлсона на иоле боя, когда против него поднимут знамена две тысячи стахечийских воинов! А какой гвалт поднимется в Фалькресте, когда там поймут, что призрачная северная империя вполне реальна и разъярена до предела!
— Соглашайся, — прошептала Тайн Ху. — Нельзя отказать человеку, который одним мановением руки может обеспечить тебе победу. Не забудь и о фалангах у истока Инирейна.
Взгляд Зате Олаке тоже умолял Бару не сходить с ума.
Что ей ответить? Столь щедрый подарок — все равно что принуждение.
У нее нет выбора.
Кроме того, пробуждение этой скрытой доселе силы сработает в ее пользу.
— Я принимаю предложение, — вымолвила Бару.
Дыхание Тайн Ху резко прервалось. Дальнейшие слова прозвучали в абсолютном безмолвии.
— Я согласна принять дар. Передай Королю по Нужде, что после победы я встречусь с ним и посмотрю, смогу ли я принять его как мужа.
* * *
Две недели промчались в тумане чернильных клякс и звездного света. Бару строчила письма, пока запястье не сводило судорогой. Она без устали диктовала финансовую политику Отсфиру, слагала поучительные проповеди для неугомонных рекрутов в Зирохе и даже отвечала на возобновившиеся с недавних пор философские вопросы Лизаксу о политике Маскарада.
«Как могла ты, личность, мыслящая предельно рационально, — писал он, — поверить в наши шансы на победу настолько, что решила восстать? Не боишься ли ты их постепенного возвращения? Как, по–твоему, есть ли нам на что надеяться на протяжении пяти десятилетий или даже ста лет?»
Бару ответила: «Князь Высокого Камня! Превыше всего прочего я забочусь о долгосрочности своих планов».
Давно ли они стояли на балконе, и он говорил о том, что революция — это грязное дело, и за все нужно платить, однако он — не разменная монета?..
Кому, как не Лизаксу, знать: беда философии в том, что изначально она не выдерживает испытания жизнью.
Княгиню Вультъяг она почти не видела. Тайн Ху слишком долго отсутствовала: она хотела привести в порядок замок, но то была лишь отговорка, не так ли? Честная Рука и ее генерал прошли плечом к плечу всю зиму — как равные боевые товарищи. Они говорили между собой как подруги. Иногда…
Но вот возникла сделка со стахечи.
Теперь Бару должна править, а Тайн Ху будет ей служить.
Тайн Ху избегала ее.
В ее отсутствие Бару часто советовалась с Зате Олаке — тот постоянно отдавал дань пиву, но деловой хватки вообще не утратил. И какое пиво — старик был пьян от радостного возбуждения. Он давно смирился с тем, что смерть настигнет его прежде, чем воплотятся в жизнь его мечты, и вот теперь понял, что помирать рано.
Его мечты начинали сбываться!
— Жаль, Ява не видит тебя сейчас, — сказал он однажды Бару, когда они совершили набег на кладовые Вультъяг в поисках каких–то особых сыров. — Она замкнулась в своей жестокости. Приучила себя к мысли, будто в мире ничто не пойдет как надо, если не управлять им наижесточайшим образом. Ява думала, что ты — обычная неопытная девчонка, которая не способна командовать. Она забыла… — Зате Олаке довольно рыгнул. — Забыла, что математики делают свои лучшие работы именно в молодости. Верно? Мне один фалькрестиец говорил.
Бару обнаружила, что и сама заразилась его оптимизмом.
— Что будет с Зате Явой, когда мы осадим Пактимонт? Толпа разорвет ее в клочья!
Глаза Зате Олаке блеснули из–за края пивной кружки.
— Я вытащу ее из любой передряги. Сколько раз она спасала меня в те годы, когда я корчил из себя Незримого Князя. Наши поступки, волею Девены, со временем возвращаются и к нам самим.
* * *
Все ждали от Унузекоме послания: «Каттлсон идет к Инирейну».
Но новостей до сих пор на было.
Долину заливал ливень солнечных лучей, и Бару решила проверить то место, где сожгли тело Мер Ло. Однако вместо своих дружинников она обнаружила у ворот замка Тайн Ху — волосы забраны в хвост, на поясе — меч. Отчего–то к ней трудно было привыкнуть: всякий раз при виде ее Бару переживала легкий испуг и волнение.
Бару вновь удивилась грации ее движений, порывистому нетерпению, изгибу бровей, цветам зари в ее темных глазах.
— Княгиня? — Бару кивнула на пустующее место для дружины. — Не опасно ли?
Тайн Ху взглянула на нее со скептическим сарказмом:
— Ты гуляла со мной по дремучим лесам, когда у меня была дюжина причин убить тебя.
Вспомнив об абсурдных событиях тех лет, Бару хмыкнула. Ревизии, обучение стрельбе из лука… Подумать только — каким великим и важным делом казалось тогда предотвращение восстания Тайн Ху!
— Я тебя не боялась.
— А стоило бы! Да и сейчас тебе надо быть с мной начеку.
— Неужто? Что же ты задумала?
Но Тайн Ху не улыбнулась, как прежде. Она не клюнула на подначку и не выкинула ничего, граничащего с непристойностью.
Княгиня Вультъягская лишь почтительно опустила взгляд.
— Не будете ли возражать против общества вашего генерала?
«Прислушайся к голосу разума, Бару. Откажись. Будь тверда».
— Конечно, не буду, — выпалила Бару, расплываясь в глупой улыбке, никогда не приносившей ей никакой выгоды.
Они побрели по лесной тропе, вьющейся среди причудливых геометрических фигур рассеянного света. Высоко над их головами раздался птичий крик. Бару, вспомнив детскую привычку и Тараноке, сделала в мысленном реестре пометку: «ястреб — 1 шт.>.
— Здесь есть кое–что, — произнесла Тайн Ху и взяла Бару за руку, отчего у бывшего счетовода сразу закружилась голова и тревожно заколотилось сердце.
Увы, Бару была уже не в силах ничему противиться!
А Тайн Ху увлекла ее куда–то в сторону от тропы.
— Священное место. Построено давным–давно, когда ни о каких империях — и даже о моих предках — не было ни слуху ни духу.
— Но как твои ту майянские праматери положили начало знатному роду со стахечийским именем?
— Весьма заблаговременно, — ответила Тайн Ху, раздвигая кусты. — Видишь хендж впереди?
Вот она — реликвия древних времен, которую создал бельтикский народ, породивший иликари и названия наподобие «Имадиффа». И юркая мысль, подобно всем прочим, обернулась ужасом: внутренности Бару заледенели при воспоминании об этом селении и о том, что тогда случилось, об этой отвратительной резне…
Бару попятилась назад, прочь от картин прошлого, но Тайн Ху крепко стиснула ее пальцы, и Бару поняла, что она будет вынуждена подчиниться.
К лодыжке прицепился репейник. Бару отцепила колючки, глухо ругаясь на уруноки своего детства и радуясь, что не поленилась надеть перчатки. Княгиня коротко рассмеялась — возможно, оттого, что уруноки звучал будто урунский в устах мертвецки пьяного ордвиннца, возможно, по иной причине.
Выйдя на поляну, они словно ступили на дно залитого светом колодца, которое кто–то заботливо окружил валунами, да еще вдобавок инкрустировал мхом и лишайником.
Тайн Ху благоговейно притихла.
— Чувствуешь ее?
— Какую из Добродетелей?
Как Тайн походила на пуму!
— Видд. Ее камень оказался самым стойким из всех.
Видд. Недеяние и повиновение. Сила в стойкости. Смерть, разрушение и время.
— Я бы предпочла Химу, — проворчала Бару, чтобы блеснуть познаниями.
— Опасно поминать ее но весне. Рождение жизни и гениальность — братья–близнецы кровохарканья и рака… — Внезапно Тайн Ху наклонилась. — А тут подкармливали мох!
И действительно, мох под ее рукой был густ, зелен и явно складывался в некий зубчатый знак — руну, отпечатанную на камне.
Княгиня напружинилась и окинула поляну пристальным взглядом.
— Это бельтикское искусство, — пробормотала она. — Они приходили сюда.
— Чистокровные бельтики? — Бару недоверчиво склонила голову набок. — Я думала, что их всех…
Что «их всех»? Поймали и приручили? Превратили в служек для фешенебельных ресторанчиков Пактимонта?
— Здесь, на севере, в глубине лесов, до сих пор живут несколько племен. Порой они досаждают нам. А если взбредет им в голову блажь, могут и вовсе озвереть. — Тайн Ху коснулась рукояти меча. — Похоже, мои лесничие совсем распустились, если позволяют им бродить так близко.
Бару заговорила, не сдерживая злости:
— Через два–три поколения фалькрестийцы на Тараноке будут говорить то же самое о чистокровных остатках моего народа. Они будут посылать своих сторожей, чтобы те загоняли бедняг на вершину потухшего вулкана!
— Не горячись. Бельтикский парод продолжает жить в нашей крови. А нынешние лесные племена — просто его бренные следы. Их время прошло. — Тайн Ху смахнула мох с поваленного камня. — Готово. Я их честно предупреждаю.
Может, и тот солдат под Юпорой «честно предупреждал» отца Сальма!
— Стоило зайти речи о крови и бренности, и ты заговорила совсем как Каттлсон.
Тайн Ху застыла. Взгляд ее полоснул Бару, точно нож.
— Кто ты такая, чтобы поминать Каттлсона? — ехидно фыркнула она. — Я не играю в брачные игры.
Бару снова ощутила горькую опустошенность и зияющую пропасть в груди. Ее сердце давным–давно испещряли сотни шрамов, и Бару проглотила презрительную насмешку, позволила ей достичь обнаженных нервов и почувствовала лишь легкий укол.
— И я в эти игры не вступала никогда, — ответила она. — Я не приняла и не приму ничьих ухаживаний — будь то Отсфир, Унузекоме, владыки Зимних Гребней или кто–либо еще. Но я сделала верный выбор для Ордвинна. Я должна думать о своем народе.
— О своем народе? — Голос Тайн Ху сочился кислотой. — Своем?
Бару сглотнула и отвернулась, притворившись, что злость Тайн Ху ей безразлична. Ее кишки скрутило спазмом, но ей стало все равно.
Бесчувственные грубые рубцы никогда не исчезнут, чего уж тут горевать?
— Я не могла отказать, — произнесла Бару, глядя на четкие тени от сосновых стволов и розоватые солнечные лучи. — Ты и сама предупредила меня, что нельзя отказывать такому человеку. Надеюсь, ты этого не забыла. И что мне еще, по–твоему, оставалось делать?
Тайн Ху за ее спиной дала волю раздражению: тяжелое дыхание, шум, удар камня о камень…
— Нужно искать другие условия для союза и не ставить на кон собственную матку. Много лет назад я отказала Отсфиру и все еще владею собственным княжеством. Я сохранила власть. Возможно, моему народу не стало лучше от моего выбора, но…
Бару едва не напомнила Тайн Ху ее же собственные слова: «Я правлю маленьким, бедным и слабым княжеством! У меня нет ни мужа, ни наследников, ни надежных союзов, ни прочных плотин! Мне нечего предложить повелительнице…»
А может, отразить удар Тайн Ху острым вопросом: «Что разумного ты можешь предложить, если твои принципы довели твое княжество до отчаянного положения?»
Хороший ход сразу поставил бы Тайн Ху на место. Но Бару никогда бы так не сказала.
Голос Тайн Ху звучал будто рык. Ярость ее едва не дымилась, скрывая ее движения.
— Заплати, но по–другому. Нет надобности разменивать себя как монету.
Бару зажмурилась.
— Ваша светлость, я пока ничего не обещала.
Неразумное и нежеланное чувство ожило, затрепетало внутри. Бару знала о нем, но до сих пор не сознавалась в этом даже самой себе.
Огромная ошибка. Вторая по значимости за всю ее жизнь.
А может, и первая, если вдуматься.
Тайн Ху встала у Бару за спиной. Ее сапоги, подбитые гвоздями, наверняка высекали искры из валунов.
Голос ее зазвучал, подобно стелющемуся по земле дыму от лесного пожара.
— Что–то гнетет тебя. Я замечала это зимой и теперь вижу снова.
— Княгиня…
Мольба в голосе Бару. Протестующий вороний грай невдалеке.
— Устала воевать? Совестно грабить? Тебе предстоит править волчьей землей, Бару Рыбачка. Каждую зиму мы замораживаем мертворожденных во льду, потому что земля не поддается лопате могильщика. Ты устала от крови и трупов? Да?
— Ваша светлость, прошу вас…
Раздалось шуршание, и сапоги Тайн Ху за спиной отстучали еще два шага. Как жаль, что Бару не могла заткнуть уши — так же, как зажмурила глаза!
— Что за великие тайны точат тебя изнутри, дитя Тараноке? Что за чудовищная правда таится в тебе? Ты предала уже стольких… Какие еще преступления могут пугать тебя?
Рука легла на плечо Бару. Перчатка из оленьей кожи, гладкая — даже сквозь толстую шерсть, замшу, льняную рубашку и собственную кожу Бару.
«Если ты сожмешь пальцы изо всех сил, — подумала Бару, — я рассыплюсь в прах. Не останется ничего. Что я наделала?»
Она стояла в полной неподвижности, не в силах шагнуть к ней, не желая отстраниться от Тайн Ху. Прикосновение Тайн Ху парализовало ее, как гальванический разряд.
Единственное, чего она желала в этот миг, — уничтожить все, чего хотелось ей всю свою жизнь.
— Ваша светлость, — повторила она. — Тайн Ху, я…
Контакт прервался. Тайн Ху прерывисто вздохнула и отодвинулась.
— Темнеет.
— Я надеялась полюбоваться звездами.
— Под этим небом есть и более безобидные места, — произнесла княгиня Вультъягская с отвратительной почтительностью. — Вы правы насчет бельтиков, ваше превосходительство. Я ошибалась. Они заслуживают уважения.
— Тайн Ху… — начала Бару, ухватившись за цепочку причин и следствий и стараясь не уничтожить все разом.
Как же ей найти выход? Как не говорить эти взрывоопасные слова, а просто засмеяться или блеснуть остроумием? Есть же хоть какой–то способ отползти, зализать раны и опять двинуться вперед! Надо побыстрее нащупать мост через бездонную пропасть. Он ведь есть, правда?
Конечно же есть.
Но издалека долетел низкий рев, который сотряс воздух, будто выдох чудовища: сигнальщик в замке над водопадом дунул в огромный рог. Весть пришла.
Взгляд Тайн Ху сделался непроницаемым.
— Пора, — проговорила она ровным тоном.
Долготерпению Маскарада пришел конец. Каттлсон выступил в поход.
* * *
Перед отъездом из Вультъяга Бару отдала одно–единственное распоряжение.
— Ты останешься здесь, — сказала она Аке Сентиамут.
И добавила, увидев боль в ее взгляде:
— Вультъяг должен остаться в надежных руках. А княгиня доверяет тебе.
Аке поклонилась — вначале Бару, а затем и Тайн Ху:
— Благодарю, ваше превосходительство. Благодарю, ваша светлость.
Возможно, она хотела что–то добавить, но верность не оставила ей выбора.
