Глава 25
Второй день совета закончился полной победой Наяуру. Бару не пыталась одолеть ее. Вероятно, у нее бы и не вышло, даже если бы она пустила в ход все, на что способна. Отр с Сахауле надежно прикрывали фланги ее риторики!
Да, Строительница Плотин убедительно доказала, что Маскарад не победить, а терпение и молчание Пактимонта нужно понимать как милосердие — ведь именно таким образом мятежным князьям дают шанс повиниться и заслужить снисхождение.
Естественно, снисхождение могла обеспечить только выдача Бару Рыбачки Зате Яве с Каттлсоном.
Зная, что произойдет ночью, Бару не смогла удержаться от последнего довода:
— Отчего ты хранишь им верность? Твои связи для них — проклятие! — Указывая на Отра и Сахауле, она не отрывала взгляд от Наяуру — юной женщины, чья внешность, притязания и воля были столь похожи на ее собственные. — Княгиня, зачем ты отдаешь в руки инкрастов свой будущий род? Зачем тебе лояльность на рабских условиях?
— Затем, что — с моей лояльностью или без нее — Маскарад останется жив и здоров! — Жаркая, искренняя ненависть к «шакалам» Бару звучала в каждом ее слове. — Я не хочу зайти в тупик, и у меня есть все шансы на успех! Никому в мире не одолеть стен Фалькреста извне. Пусть мы победим и сбросим врагов в море, но они вернутся с кнутом и пряником. А с ними мы станем сильнее и научимся вести с ними переговоры! К нам будут прислушиваться!
Значит, сходство Наяуру с матерью Пиньон — всего лишь в выборе партнеров. И Отр с Сахауле вовсе не похожи на Сальма и Солита! Мысль об этом буквально обожгла ее, однако самым ужасным стал последний довод самой Бару — строгие рамки наследования, «одна мать, один отец»…
Находить в нем утешение было противно, но удержаться она не смогла.
Махнув на все рукой, она молча таращилась на Наяуру.
«Ты горда, горяча и благородна — и поэтому тебе конец. Я отыскала твои «слепые пятна» так же, как и ты — мои. Мы помечены одинаково. Ты тоже не чувствуешь власти крови. Правда, ты — знатного рода, я — нет. Зато я не связана законами древней чести. Но сейчас мы уважаем друг друга, хоть ты и не веришь, что я способна на нечто подобное. Но я способна», — думала Бару.
Тем временем иликари разнесли приказы по лагерям и домам — саперам, лучникам, кавалеристам, и дальше — в лес, где спрятались «шакалы». Те сразу же оживились и начали смыкать кольцо.
Приказы гласили: «Ночью они должны умереть».
Совет завершился.
Бару покинула зал с пересохшей глоткой и натянутыми, точно струны, нервами. Снаружи ждали дружинники с оседланными лошадьми для Бару и Тайн Ху.
Неуверенно держась в седле, Бару двинулась к лагерю но улицам, изрытым ямами. Тайн Ху присоединилась к ней. По дороге Тайн Ху дважды заговаривала с Бару: в первый раз посоветовала свернуть с тропы в лес, второй — вызвать подкрепление, например, ягату Дзиранси в сверкающих латах и с длинными копьями. Но Бару отрицательно качала головой: все должно было выглядеть как обычно.
На совете она не обменялась с Унузекоме даже взглядом. Все, что касалось резни, было целиком предоставлено Жениху Моря.
Из лагеря «шакалов» навстречу им вышла Аке Сентиамут.
— К вам прибыли верховые. Княгиня Наяуру просит о личной встрече. Они надеются поскорее получить ваш ответ.
«Хватит с меня», — подумала Бару голосом Аминаты.
— Передай им, что я встречусь с ней в «Доме на Холме».
Тайн Ху схватила Бару за плечо, звякнув перчаткой о кольчугу.
— Тебе туда нельзя! Куда девалась твоя расчетливость? Подумай, во что ввязываешься!
Бару бросила взгляд в сторону — мимо долины и мимо хараеродских земель, где горели костры лагеря Наяуру. Прикосновение Тайн Ху внушало одновременно тревогу и уверенность.
— Она опасается ловушки. Это проверка. Если я откажусь, она поймет, что мы задумали.
— Тогда обмани ее. Ответь, что выезжаешь, и скройся в лесу.
— Не настолько она глупа. За нами могут шпионить.
Бару глубоко вдохнула, чтобы утихомирить бьющееся сердце. Солнце на западе клонилось к закату.
— Но ты права. Отыщи Зате Олаке. Спроси его совета.
Тайн Ху вернулась быстрым галопом и натянула уздечку, резко остановив белого скакуна.
— Он знает человека, который нюхом чует любую измену. Это стахечи–лесовик — тот самый, который спас ему жизнь. Зате Олаке послал его в «Дом на Холме».
— Отлично. Вперед!
Бару развернула свою кобылу но направлению к Хараероду.
— В лагере сохранять спокойствие! — крикнула она Аке. — Обычная бдительность, и не более того. Ночных тревог не ожидается.
* * *
Горожане, не успевшие выпрямить спины после дневных трудов, провожали Бару, Тайн Ху и их стражу беспокойными взглядами. Бару возвращалась в «Дом на Холме» и старалась не смотреть на их измученные лица, на которых поблескивали воспаленные глаза.
Городской шум утихал с наступлением сумерек, и грохот копыт казался кощунственно громким.
А где–то неподалеку беззвучно начали воплощаться в реальность ее кровавые планы. Унузекоме не должен оплошать.
Они выехали на мощенную булыжником площадь перед домом совета. Окна его пылали ярким светом от множества ламп. Тайн Ху выбрала из охраны двоих:
— Ступайте вперед. Проверьте, нет ли измены.
Бару извелась от нетерпения и от вздорного нрава доставшейся ей кобылы.
«Вдруг Жених Моря отступил в последний момент? Тогда все пошло прахом», — подумала Бару, до крови изжевав щеку изнутри.
— Копье брошено, — шепнула ей Тайн Ху. — Пусть летит.
Бару кивнула, считая вдохи и выдохи, и бросила на Тайн Ху благодарный взгляд. Княгиня ободряюще коснулась ее плеча.
Вернувшиеся стражники доложили: все в порядке. Наяуру и ее почетный караул находились в доме.
Конечно, человек Зате Олаке явно затаился где–то поблизости.
— Позволь мне пойти вместо тебя, — вымолвила Тайн Ху. — Пусть ловушка сработает на мне.
— Что? — Бару выпятила подбородок, скопировала серьезную мину Тайн Ху и скривилась. — Тебя невозможно перепутать со мной!
Тайн Ху невесело усмехнулась.
— Не время шутить. Она убьет тебя.
— Она признала меня ровней и не опустится до предательства.
— Неужели? — бесцветным голосом произнесла Вультъяг. — Я поклялась умереть за тебя, не делай же из меня лгунью.
Бару прикусила губу. Ей вспомнилась трапеза на балконе «Речного Дома» и ожидание взрывов в гавани Уэльтони. Ей и прежде доводилось рисковать, и она до сих пор жива.
— Езжай за мной.
Они пересекли площадь в сгущающихся сумерках. На западе, заслоняя последние лучи заката, плыли огромные черные тучи.
Спустя минуту в «Доме на Холме» возникло движение. Темные силуэты замелькали в ярком свете окон. Они напоминали причудливые призрачные тени, словно бог вулкана вырвался из–под земли, плюясь пеплом и осколками обсидиана. Бару замерла.
Сейчас на них с Тайн Ху полетит град стрел из окон и с крыш… Вот–вот раздастся грохот ориатийской взрывчатки, заложенной под мостовой, а потом жгучая вспышка негашеной извести довершит дело…
Внезапно двери дома широко распахнулись. На пороге, озаренном светом ламп, стояла Наяуру. Казалось, что ее свободное платье излучает сияние.
Когда же, Унузекоме? Когда?
Строительница Плотин ступила вперед, на булыжную мостовую. Свет упал на ее лицо, на гордый ту майянский нос, на волосы, умащенные маслом… и на белую иену, пузырящуюся на губах и под носом.
Что бы она ни хотела сказать, слова ярости, ненависти или сожаления вышли наружу невнятным клекотом. Последний вздох, покинувший ее грудь, рассыпался в воздухе брызгами слюны.
Наяуру рухнула на булыжники плашмя. Послышался хруст сломанных костей.
— Что случилось? — нарочито громко воскликнула Тайн Ху, чтобы перекричать вультъягских стражников.
Бару заглянула в зал совета. Одиннадцать кресел под одиннадцатью величавыми знаменами… и множество трупов в одеяниях цветов княжества Строительницы Плотин. Гибель их оказалась страшна: они умерли в корчах, цепляясь друг за друга, пытаясь добраться до дверей.
Глядя на поверженную княгиню, на мертвую мечту о царстве, распростертую на грубых камнях, Бару не ощутила ни малейшего торжества.
Тайн Ху предостерегающе шикнула.
Из обители смерти вышел какой–то человек. Его лицо было прикрыто влажной тряпкой, а волосы оказались ослепительно–рыжими.
Он был одет в засаленный костюм охотника и шел, сгорбившись, прижав руки к груди.
Бару завороженно смотрела на его неверную поступь.
«Нет! Не может быть», — подумала она в ужасе.
— Не трогайте его! Это лесовик Зате Олаке! — догадалась Бару, вскинув руку, чтобы остановить стражников.
Голос Тайн Ху звенел от тревожного напряжения.
— Что произошло?
Судя по предсмертной агонии, Наяуру и ее люди задохнулись от угарного газа. Такие отравляющие вещества, по слухам, изобретали в фалькрестском Метадемосе. Но как лесовику–стахи удалось добыть газ?
Стахечи? А если…
Нет. Конечно же, нет.
Рыжеволосый направился к ним уже более уверенной походкой.
Бару задрожала, как будто ее тело узнало его прежде разума.
«Что? Нет! Нет, это невозможно», — опять пронеслось у нее в голове.
Она наверняка ошиблась!
А он уже размотал тряпку (та оказалась липкой, клейкой от химикалий), глубоко вдохнул и посмотрел на закатное небо. Бару разглядела на лице мужчины безобразный багровый шрам от кислотного ожога. Тонкие мускулы его шеи шевельнулись, как безупречно точный механизм.
Он взглянул на Бару.
— Честная Рука, — произнес он по–стахечийски и тотчас перешел на афалон с великолепно подделанным грубым акцентом. — Готово. Передай Зате Олаке, что я не подвел его.
Он влажно кашлянул и коснулся своей груди. Может, он хотел специально продемонстрировать Бару то место, куда вонзился арбалетный болт, некогда сбросивший его в воду?
— Ты знаешь его? — спросила Тайн Ху.
Стало слишком темно, чтобы различить огни, кольцом окружившие Хараерод. Эти столбы грязного света вздымались к небу на западе и юго–западе — там, где разбили лагерь Наяуру и ее союзники.
Бару помолчала.
Парализованная страхом, она смотрела на человека–ремору по имени Чистый Лист.
* * *
Иликари убили союзников Наяуру при помощи их же собственных лошадей.
Переодетые хараеродскими служанками и работницами, иликари беспрепятственно прошли через лагерь Наяуру в окрестный лес. По пути их призрачная армия, надежно скрытая от посторонних глаз, отметила, где расставлены караулы, и сообщила об этом надежной тайнописью гонимых.
Следуя их указаниям, в лес на юго–западе и в город на северо–востоке выдвинулись саперы Отсфира с негашеной известью, нефтью и маслом. Они начали готовить поджоги.
Дым должен был стать началом резни, а яд — отрезать все пути к спасению.
Войско Наяуру привело с собой боевых коней — оружие устрашения, неодолимое в битве. Но животных следовало кормить.
И, пока князья заседали в совете, иликари отравили лошадиный корм.
Перед самым закатом Жених Моря подал знак. Весть понеслась вперед. Саперы поднесли факелы к маслу.
Когда начались пожары и деревья окутались дымом, а яростный жар хараеродских окраин достиг лагеря Наяуру, боевые кони взбесились от боли и страха.
Они разом вышли из повиновения и понеслись — визжа, гадя на бегу и сметая все на своем пути. Вырвавшийся на волю хаос превратил лагерь в ревущую вонючую мешанину стоптанных шатров.
Услышав крики, Отр Тузлучник понял, отчего его кишки целый день стягивало узлом дурных предчувствий. Услышав тревогу, Сахауле, Конская Погибель, сразу пожалел о том, что еще на миг не задержал Наяуру в объятьях и не шепнул, как любит ее.
Десять рот отборных лучников князя Отсфира открыли огонь из леса и с хараеродских крыш.
Нет, вассалы Наяуру не теряли бдительности. Разведчики и саперы князя Отра были начеку и потратили два дня, защищая лагерь от пожаров. Сахауле недаром хвастал непревзойденной дисциплиной своих солдат. Но их караулы, охотясь за «шакалами», выдвинулись слишком далеко в лес. А лучшие шпионы отправились в лагеря мятежников и ко двору Игуаке — вынюхивать измену — и поэтому совершенно упустили из виду иликари.
Наяуру говорила своим консортам и советникам о предательстве.
И они усердно искали любые признаки измены. Муштровали солдат. Расставляли пикеты. Но хитрость иликари, добывших фалькрестское золото со дна уэльтонской гавани, одержала верх над их бдительностью.
Сахауле погубила собственная верность. Собрав стражу, он помчался к «Дому на Холмс», надеясь спасти княгиню Наяуру. Лучники Отсфира заметили их отряд и перебили воинов. Сахауле выбрался из–под туши своего мертвого коня и, хромая, поплелся вперед. Он преодолел добрых полмили, падая, поднимаясь и неустанно проклиная свое прозвище, сыгравшее с ним столь злую шутку. Наконец он попался на глаза некоему мстительному рекруту Игуаке.
И то, что произошло между ними, стало развязкой совсем другой истории.
Могучий князь Отр устремился в эпицентр событий, дабы навести порядок в лагере. Иликари, подобравшаяся к нему, столкнулась с главой разведки Тузлучника и проиграла состязание клинка и яда. Отр приказал барабанщикам и трубачам сигналить: «Все на северо–восток, сбор на Поясной дороге».
Вероятно, он смог бы организовать отступление и сумел бы совладать с хаосом.
Однако в его лагерь с воем ворвались берсерки–книжники Лизаксу, связавшие друг друга кишками выпотрошенных солдат и коней. Глава разведки Тузлучника истекла кровью и погибла в общей суматохе, но вторая иликари, выслеживающая Отра, отомстила за свою мать.
Так погиб Отр Тузлучник. Перед смертью он звал своего осиротевшего сына.
Зажатое меж двух огней, лишенное командования и конницы, войско Внутренних Земель задыхалось от дыма, но предприняло попытку отползти… и напоролось на очередную измену.
Фаланги хараеродской стражи, горожане–солдаты, купленные деньгами и нашептываниями подсылов Игуаке, а наипаче — верой в мудрого правителя, который помог им выбиться из нищеты и пережить зиму, — заткнули бреши в кольце пожаров. И изможденные воины Наяуру оказались перед стеной из доброй тысячи двенадцатифутовых копий.
Окрестности огласились боевым кличем: «Честная Рука! Честная Рука!»
Уцелевшие в бойне повернули назад, отметая прочь приказ продвигаться к Поясной дороге. Но орда полубезумных людей и лошадей продолжала напирать на них и гнать вперед.
И они продолжили бегство к собственной гибели.
Лучникам Отсфира не хватило стрел на столь огромную толпу.
Но копья у фаланг не кончались.
К утру четверть Хараерода сгорела дотла. Люди Честной Руки строго–настрого предупредили горожан, что груды человеческих трупов и конских тел необходимо сжечь, а всю питьевую воду на будущее — тщательно кипятить.
Пострадавшим семьям была обещана вира: по золотому за погибшего, по три — за сгоревший дом.
* * *
Бару отказалась приближаться к Чистому Листу, пока его не заковали в цепи.
Дружинники привязали руки и ноги человека–меноры к тяжеленным камням, сорвали с него одежду и проверили очищенного на предмет ножей, дротиков или реагентов, из которых мог получиться смертоносный газ.
— Зачем все это? — кипятилась Тайн Ху, пока дружинники разбирались с Чистым Листом. — Он спас жизнь и тебе и Зате Олаке. Он убивал ради тебя. Чем он заслужил такое обращение?
Бару стояла молча, боясь не только шевелиться, но и думать. Она просто окаменела. Ее испугало не только внезапное появление человека–меноры, но и то, что он собой символизировал. А его рыжие волосы — может, он выкрасил их нарочно, чтобы передать сообщение? Дескать: не забывайся, Рыбачка?
В конце концов, после раздумий, она изрекла:
— Он — инструмент Фалькреста. Человек, специально обработанный, чтобы служить для шпионажа и быть наемным убийцей. Он мог явиться сюда по приказу Каттлсона.
— Но зачем Каттлсону смерть Наяуру? Зачем ему посылать этого тина на помощь Зате Олаке?
— Помнишь, как ты повезла меня смотреть беспорядки в Пактимонте? Что ты сказала мне тогда?
Тайн Ху говорила о том, что методы Маскарада весьма изощренны. Да, хитроумие — излюбленная стратагема Зате Явы, Маскарада и тех, кто стоит за Безликим Троном.
Тайн Ху приложила к губам два растопыренных пальца.
— Ловушка? Боишься, что ему приказано любыми средствами втереться в доверие и предать нас в решающий момент?
— Именно.
Но тогда почему — Чистый Лист? Ведь его знают и Бару, и Унузекоме. Почему не послать другого очищенного? Неужели их уже не хватает?
Стражник Бару подал знак. Пленника подготовили к допросу.
— Никого не впускать! — рявкнула Бару.
Тайн Ху склонила голову. Совсем недавно от этого почтительного жеста у Бару стало так пугающе тепло на душе…
Бару спустилась по каменным ступеням в подвал, куда бросили человека–менору.
Очищенный посмотрел на нее и заплакал.
— Приказывайте! — взмолился он.
И его физиономия со свежим шрамом от кислотного ожога вдруг ожила. Череда жутких неподражаемо выразительных масок — детская обида, влюбленность, озабоченность, тревога — пробежала по лицу человека–меноры, словно флажный семафор с борта горящего корабля.
Казалось, он безмолвно кричал: «На помощь, на помощь, на помощь!»
— Используйте меня, ваше превосходительство. Найдите мне применение, — произнес он и заплакал чистыми прозрачными слезами.
Но Бару видела перед собой лишь ходячую катастрофу. Не человека в беде, но сломанный механизм.
Наверное, она поддалась самообману: но так было, несомненно, проще.
И разве у нее имелись хоть какие–то альтернативы в данной ситуации?
— Вздохнуть, — вымолвила она, надеясь, что команда сработает. — Отвечай, какое задание тебе дали?
— У меня нет задания, — опустошенно ответил он, садясь, насколько позволяли цепи на руках и ногах. — Правоблюститель наказала меня за то, что я не сумел остановить вас в Уэльтони. Велела кастрировать меня, чтобы мой род не продолжился, и сказала, что я — неудачный экземпляр. Я уже не очищенный, а выбракованный. Теперь я не мшу получать приказы от губернатора и правоблюстителя.
И человек–менора принялся легонько раскачиваться из стороны в сторону: в его бесцельных движениях было нечто неправильное, болезненное, мучительное. Похоже, безупречное колесико гигантского механизма и впрямь разладилось…
Бару охватила жалость. Его предназначение — угождать Имперской Республике: беднягу сконструировали и обработали еще до рождения. И что они с ним сделали в итоге? Умыли кислотой, да еще…
Его забраковали и выгнали вон. Он стал им не нужен.
Зато его подарили Бару.
А вдруг Зате Ява сделала это намеренно? Чтобы снабдить Бару полезным орудием?
— Значит, ты пришел ко мне за приказами, — продолжила она. — Я — имперский счетовод, высшая власть в пределах твоей досягаемости. Чтобы найти меня, ты воспользовался За те Олаке.
— Я скрылся от правоблюстителя, как только она отреклась от власти надо мной. И отправился искать вас. — Лицо его в совершенстве отобразило отчаяние — казалось, бесстрастный череп пытается выразить чувства при помощи мастерски изготовленной маски. — Вы служите Имперской Республике, и я по–прежнему могу служить вам. Иерархический переход позволяет мне выполнять свое предназначение.
Старое знакомое наслаждение, ее первый и любимый наркотик… Не забываться!
— Да, я служу Фалькресту. Не бойся, ты будешь служить мне. Расскажи, почему ты убил княгиню Наяуру.
Простоватая улыбка — облегчение и искренняя радость: наконец–то он может повиноваться опять!
— По распоряжению главы вашей разведки, Зате Олаке превысил свои полномочия. Но ход его был мудр и дерзок, из тех, что принесли ему княжество, а его сестре — пост нравоблюстителя.
— Доложи мне все, что тебе известно о планах Маскарада на грядущее лето.
— Каттлсон замышляет победить в единственной решающей битве близ Инирейна. Надеется поднять свой авторитет в глазах Фалькреста, восстановив порядок в Ордвинне до начала следующего налогового периода. Провизии у него — в изобилии, но Пактимонт охвачен эпидемией. Правительственная казна пуста. Принципал–фактор Бел Латеман, которому он доверил финансовые дела, недавно женился на Хейнгиль Ри, что отвлекло его от исполнения должности. Вдобавок молодая жена настраивала его против Каттлсона.
Данные Зате Олаке получили подтверждение. Хорошо. Конечно, их необходимо перепроверить — на случай, если все подстроено Зате Явой, но на то есть разведчики.
— Что замышляла Наяуру? Намеревалась ли убить меня в «Доме на Холме»?
— Не могу знать.
— Кто распорядился погубить Мер Ло?
— Не могу знать! — Честные глаза человека–меноры вновь наполнились слезами. — Мне очень жаль…
«Тише, — едва нс вырвалось у Бару, — не плачь». Но механизму Чистого Листа не помогли бы утешения Рыбачки. Единственно доступное ему блаженство заключалось в подчинении. Таким уж он был создан.
А орудия Маскарада не заслуживали сострадания.
Бару придвинулась ближе и понизила голос:
— Расскажи все, что тебе известно об истинной лояльности Зате Явы.
— Правоблюстителя?!
Чистый Лист шарахнулся прочь. Камни, к которым были привязаны его руки и ноги, скрежетали о половицы. Миг он сидел с отвисшей челюстью, пребывая в изумлении от только что сделанного открытия.
— У нее нет власти над тобой, — мягко и терпеливо заверила его Бару. — Самый верный слуга Фалькреста в Ордвинне — я.
— Зате Ява служит будущему Ордвинна. Ее заботит лишь собственная способность контролировать это будущее, обеспечить грядущий мир. — Человек–менора облегченно вздохнул. — Она полагает, что через Жрицу–в–свете–ламп держит под контролем иликари, которых сама же преследует. Она тратит их, как разменную монету, покупая доверие Каттлсона. Но ее обманывают. Жрица подчиняется не ей. Верховные властители шпионят за Зате Явой через свою агентуру и считают ее перспективной. Вероятно, ее введут в круг избранных.
— Что?! — Забыв об осторожности, Бару подступила к нему и опустилась на колено. — Повтори! Подробнее!
— Верховные властители. Коллективный разум, правящий Маскарадом. Закрытый круг, где каждый зависит от каждого. В это сообщество возводят избранных. Приглашенных подвергают проверке. Успешно пройдя ее, они получают власть определять стратегию Имперской Республики, занимаясь высшей политикой и уделяя внимание улучшению человеческой породы.
Какое счастье в его голосе! А ведь еще недавно щекотливая тема находилась под строжайшим запретом!
Упершись ладонями в половицы, Бару склонилась к нему и зашептала:
— Кто из иликари принадлежит к их агентуре? Кто такая «Жрица–в–свете–ламп»? Кто из иликари служит Фалькресту?
Чистый Лист засиял от счастья. Механизмы условных рефлексов в его голове защелкали барабанной дробью, вознаграждая его за службу.
— Она — пактимонтская жрица Химу. А тайный храм расположен над ламповой мастерской.
Хранительница секретов. Иликари, записавшая на староиолинском все, что может уничтожить восставших.
Женщина, которой Бару открыла свой второй по тяжести порок.
И она навечно запечатлела его на пергаменте…
— Чистый Лист! — прошипела Бару. Позже она вспомнит это с тревожным торжеством в душе. — У меня есть для тебя задание.
* * *
Тайн Ху и Зате Олаке стояли рядом с Бару и провожали взглядами охотника–стахечи, который ускакал на юг на резвом чалом иноходце.
— Эх! — проскрипел Зате Олаке. — А мне он, пожалуй, пришелся по нраву. Я думал, честный парень! — Он подмигнул Тайн Ху. — Очищенный, говорите? Что ж, вполне возможно. Он сказал, что послан Зате Явой.
— Я нашла ему применение, — заявила Бару. — Дело нужное, и притом — вдали от нас.
Позади них раздался стук копыт — прибыл князь Унузекоме с почетным караулом. Жених Моря ловко спрыгнул с седла и протянул Бару руку.
— Я отправляюсь в Уэльтони — собирать флот и охранять устье Инирейна. Потребуются ли Честной Руке мои корабли?
«Как хочется еще раз услышать, как ты говоришь «Тараноке», — подумала Бару. — Жаль, что по–твоему не выйдет».
— Твоим флотом командует адмирал, лучше которого нельзя и желать, — улыбнулась она. — А твои иликари хорошо послужили мне. Жди моих гонцов каждую неделю. И будь осторожен: когда Каттлсон начнет нас атаковать, одной из главных его целей станешь именно ты.
Но Унузекоме ждал продолжения. Надеялся, что она добавит: «Да, мне нужны твои корабли, и лучше мне отправиться в Уэльтони с тобой».
Но Бару больше не проронила ни слова.
Глаза Унузекоме на миг сузились — от разочарования или от боли, и он сжал кулаки.
— Ладно, — пробормотал он. Внезапно голос его дрогнул, на миг, который требовался, чтобы произнести имя. Жених Моря утратил свою любезность и процедил: — Полагаю, лучникам Отсфира посчастливится взять верх.
— Ваша светлость, — проговорила Бару, вернувшись мыслями к бесстрастному расчету, что завел ее так далеко. — Подожди.
Князь скрестил руки на груди и замер.
«Он симпатичен, — подумала Бару. — Фигура замечательная, неглуп».
И в его взгляде уже не было ни ревнивой ярости, ни вспышки негодования.
Но от Чистого Листа она узнала, что доверять иликари нельзя. А Жених Моря был издавна связан с иликари и частенько прибегал к услугам жриц–ныряльщиц.
Необходимость действовать беспощадно и безжалостно становилась сильнее день ото дня. Путь к развязке превратился в узкую горную тропу, ведущую но краю бездонной пропасти. Малейший толчок, любой неверный шаг приведет к катастрофе. Любые слабости — прочь.
Придется поступить именно так.
Кроме того, Унузекоме мечтал стать легендарным героем..
— Флот Маскарада… — произнесла она и потупилась с напускной скромностью. Тайн Ху нахмурилась, а Унузекоме — коротко, едва заметно ахнул. — Флот Маскарада, отброшенный от наших берегов, — вот что произвело бы па меня глубочайшее впечатление.
