Глава 20
Шторм обрушился на берег.
Мятежники назвали его «Благословением икари Химу» — воплощения весны, зарождения жизни, гениальности, лидерства, войн, кровохарканья и рака — всех форм энергии и крайности мироздания. (Сюда же можно было отнести и теплые течения Пепельного моря, порождающие буйные шторма осени.)
С тех нор как появились первые мореходы, корабли повиновались закону времен года. Они гласили: летом следуй торговым ветрам, огибай море но часовой стрелке, из Фалькреста к Ориатийской Федерации, а оттуда — плыви к Тараноке мимо западных земель, и в конце концов ты придешь в Ордвинн. Можешь идти и против ветра, если позволяют весла, паруса и сноровка, правда, тогда ты будешь расплачиваться потом и кровью и должен полагаться на верного штурмана.
Но стоит начаться осенним штормам, следуй в гавань. Путь закрыт — ни скорость, пи близость к берегу не спасут от беды. Торговые ветры обманут, а неумолимые течения и водовороты выбросят твое судно на скалы.
Никто из агентов восставших не мог утверждать, удалось ли «Сцильптеру» добраться до Фалькреста. Но ранний шторм принес с собой блестящую победу. Легкий путь из Фалькреста в Пактимонт уже исчез.
Теперь подкрепления могли подойти только сушей, сквозь снега, скалы и замерзшие болота, через Инирейн. Но Отсфир обрушил мосты и перекрыл фалангами самые опасные броды.
А морская пехота, фалькрестская плеть, могла прибыть только весной.
* * *
Шторм достиг Вультъяга и разогнал стаи птиц, круживших над лесом. Он вспучил воды Вультсниады, струившиеся через долину, выплеснул свои последние дожди на склоны Зимних Гребней и замок Тайн Ху.
Бару стояла на зубчатой стене, мокла и мерзла, дрожа под плащом, пропитавшимся водой.
Она хотела почувствовать себя мелкой и незначительной.
Идиотка. Если она заболеет, здесь, на севере Ордвинна, вдали от медиков Маскарада, ей не будет спасения. Оставив побережье и усадьбу Унузекоме, она перебралась в северные пределы. Да, здесь было безопаснее, кроме того, она действительно ощущала себя вдали от событий и могла притвориться, что она вновь стала неопытной дикаркой с Тараноке.
Она была готова на все что угодно, лишь бы спрятаться, отказаться от взваленного на себя бремени!
Бару постоянно перечитывала «Рогатый камень» и представляла себе восстание в виде великана, созданного из знамен и полей сражений, из бунтов и бушующих толп, из тайных знаков и семейной розни.
Этот колосс был быстр и безжалостен, как лесной пожар.
После резни в уэльтонской гавани и после бесславной гибели Радашича прошло два месяца. И что? Ни драматических измен, ни великих битв, если не считать мятежа во владениях Эребог. Только спокойные, мощные волнения — подземный рокот, пробуждение морового поветрия.
Величайшее военное изобретение Маскарада родилось давным–давно, на заре его истории. Солдаты умирают не в битвах. Их убивают болезни и голод — неторопливые, незримые силы, непременные участники кровавых раздоров.
Наверное, и восстание — из таких же незримых сил, меняющих структуры. Словно волны и ветер, гнущие и расшатывающие мост.
В штабном зале Тайн Ху с мучительной неаккуратностью двигала по картам флажки и символы. Вот движется на юг крохотная полумаска: Маскарад отступает, разоряя поля и амбары на своем пути. Крестьяне и княжеские рекруты пытаются сопротивляться; тысячи мелких стычек не дают угаснуть негодованию и ненависти.
— Столкновения мы выигрываем, даже когда терпим поражение, — бормотала Тайн Ху.
Гонцы приносили вести о странных убийствах. Княжеские секретари, омбудсмены вольных городов, жрецы–иликари, торговые факторы. Кто–то целенаправленно хотел оборвать связь, возникшую между знатью и простонародьем. Это было умно и тревожило Бару. Среди маскарадского командования нашелся настоящий талант. В распоряжении Каттлсона были очищенные, послушные ловкие технократы…
Мятежные князья готовились к войне.
Как и все прочие, Тайн Ху провела рекрутский набор, поставив в строй годных к службе мужчин и женщин. Они появились на карте в виде тонких булавок — каждая означала фалангу, готовую к походу. Но рекруты были ненадежны: их верность держалась на жалованье и обещании наградных. В случае задержки платежей, домашних неурядиц, падения боевого духа или просто дурного предзнаменования эти бойцы сложат оружие и разбегутся по домам. Поэтому, кроме них, имелись еще два рода солдат — редкая на севере профессиональная кавалерия и крайне необходимые лесовики — воины, которым нет равных зимой.
Набор солдат Бару предоставила Тайн Ху.
В любых конфликтах ордвиннский князь надеялся исключительно на своих воинов. Но ведь не Ордвинн покорил Маскарад — значит, этого ответа было недостаточно. И Бару сосредоточилась на весьма серьезных задачах — на тех, за которые взялся бы фалькрестиец.
Но доклады поступали с опозданием и пестрели ошибками. Подобные недочеты бесили Бару (теперь, оказавшись вне ее неоглядно обширных сетей, она в полной мере смогла оценить бюрократический аппарат имперского счетовода).
В итоге она приказала каждому из князей выделить по кавалерийскому отделению.
— Да, — настаивала она, — и слышать не хочу, что вы жалеете ваших драгоценных вояк, которые вам настоятельно необходимы! Я понимаю, что скачут туда–сюда, возвещая о вашем прибытии, но всему есть предел!
Следовало сформировать службу связи.
Но неожиданно возникла другая проблема. В основном кавалеристы оказались неграмотны.
Бару жутко разозлилась. Но, конечно, ни один из воспитанников маскарадной школы за белыми стенами не пошел бы в княжескую конную дружину! После пары кубков вина Бару озарило — надо набрать в службу связи писарей из беглых жрецов–иликари. Они знали староиолинский и отлично разбирались в собственных храмовых шифрах. Когда описания процедур дойдут до Эребог и Унузекоме, можно будет надеяться на непрерывную и своевременную доставку достоверных сведений со всех восставших территорий.
Иногда к ней в кабинет заходила Тайн Ху. Она посмеивалась над Бару.
— Вот, значит, как ты ведешь нас за собой? Безвылазно за столом, вся в чернилах, частенько пьяная!
— Именно таким образом ваши противники и покорили вас. В этом заключается их сила, — отрезала Бару, встряхивая сведенной судорогой кистью. — Кстати, я трезва как стеклышко.
— Это я могу исправить.
— Уйди вон! — хохотала Бару.
* * *
Она получила деньги в свое распоряжение. Лизаксу отдал ей свою долю, а остальные князья, как она и ожидала, последовали его примеру. Вернувшись в свой вультъягский кабинет, Бару взялась за дело.
Бунт, будто камешек, увлекающий за собой лавину, вызвал нешуточный кризис доверия и феерический обвал стоимости фиатного билета. Это было идеально — сейчас все предпочитали серебро и золото, поэтому за одну мятежную монетку можно было купить целую гору зерна, муки или соли.
— Ого! — воскликнула Вультъяг, выслушав объяснения Бару. — А мы богатеем, просто сидя на месте и ничего не делая? Неудивительно, что ты решила стать счетоводом.
Но следовало держаться настороже. Каттлсон вполне мог подсунуть восставшим отравленный или зараженный зерновкой хлеб. По распоряжению Бару люди Зате Олаке в Пактимонте выкрали комплект официальных печатей. С их помощью она могла фабриковать закупочные ордера от имени правительства Маскарада.
Инструменты были готовы. Настало время обеспечить восстание провизией на зиму.
И она обратилась к Отсфиру. Тот нажил состояние на торговле вдоль Инирейна, перевозя товары из княжества Унузекоме на север, уклоняясь от налогов и выступая в качестве посредника. Князь свел Бару с посредниками и контрабандистами, и она буквально превратилась в имперского торгового фактора. Она заключила нужные сделки, обеспечив их мятежным золотом, с оплатой по факту доставки, и даже привела купцов и контрабандистов в восторг, впервые в истории познакомив их с договорами о страховании сделок.
Правда, Отсфир написал ей: «Есть опасения, что они будут настаивать на таких же роскошных условиях и в будущем, что затруднит торговлю». Бару проигнорировала его жалобы.
Провизия, лес и металлы хлынули на север полноводной рекой, наполняя амбары и склады. Отчаянно не хватало соли, единственного надежного консерванта: князь Отр не торговал с восставшими без дозволения княгини Наяуру. Пришлось полагаться на морскую соль из владений Унузекоме.
Но Бару постоянно не хватало помощников. Управлять закупками и перевозками из замкнутой долины Вультъяг оказалось непосильной задачей. Требовался надежный человек, который мог бы заниматься делами в Уэльтони и понимал бы, что от него требуется, без письменных указаний.
То есть секретарь.
И пока Бару продолжала ломать голову над очередной задачей, дружинники Вультъяг, которые несли вахту на южном перевале, подняли над заставой флаг.
К владениям Тайн Ху приближались незваные гости.
* * *
Как всегда, без денежного вопроса не обошлось.
Князьям хотелось разделить добычу. Одна мысль об этом приводила Бару в панику — раздельная казна и политика, бесхозяйственность и жульничество по–настоящему пугали ее. Поэтому на совете в Высоком Камне она приперла к стене Лизаксу, хозяина замка. Пока Отсфир с Тайн Ху обменивались шпильками, Бару вышла с Лизаксу на мраморную ротонду с захватывающим видом на осенний лес. Берсерки–книжники, ученики князя, используемые в качестве телохранителей, ждали в почтительном отдалении.
— Как поживают наши счета? — поинтересовался князь.
— Изрядно разжирели. Нужно закупать провизию и кое-что еще. У нас есть ремесленники, чтобы изготовить оружие, и зернохранилища, с помощью которых можно пережить зиму. Теперь эту махину нужно кормить.
Восставшим действительно требовалось превратить добытое золото в копья и хлеб!..
В глазах князя отразилась память о безнадежности голодных лет.
— Необходимость понятна. Чем могу помочь?
— Деньгами должна управлять я, — ответила Бару. — Всеми, до единой монетки.
Он поплотнее закутался в накидку, тщательно расправив каждую складку. Он был худощав, волосы его начали седеть, а песня ветра в ротонде обжигала холодом, как звездный свет.
— Думаешь, я могу это обеспечить?
— Уверена.
— Но у меня есть только моя доля, — сказал он и пытливо посмотрел на Бару.
Неужели он ожидал услышать от нее витиеватые термины из философской лигатуры, которые можно попробовать на вкус и испытать на прочность, предварительно разъяв на составляющие?
— Разве я имею право распоряжаться долями Отсфира и Унузекоме? — Во взгляде его мелькнула плутовская искра. — Ты замышляешь хитрый финансовый трюк? Предыдущий дорого мне обошелся.
— Они доверяют твоему мнению, — сказала Бару. (Наверное, ему хотелось, чтобы она признала его авторитет.) — Ты — князь-философ, изучающий книги древних мудрецов. Твои действия служат для них примером. Ты — их лучший ум. Если ты отдашь свою долю мне, они поймут, что на меня можно положиться. Если же это их не убедит… — Она невесело улыбнулась. — Я помню, как настойчив ты бываешь в переписке.
— Ясно. Отсфир следует моим советам, когда они его устраивают. Но прочие немало преуспели, повторив мои успехи и избежав моих ошибок. — Отвернувшись, он шагнул к краю ротонды и устремил взгляд к далекому лесу. — Ты хочешь, чтобы я помог тебе стать чем–то большим, чем просто номинальный вождь. А что взамен?
— Я… — Уж кто–кто, а Лизаксу наверняка должен понимать, зачем ей контроль над деньгами! — Я выполню свою работу. Я гарантирую сохранность наших финансов.
— Что послужит общему благу…
Лес в этих местах был смешанный. Лизаксу наблюдал, как ветер обрывает полог умершей по осени листвы и несет ее на склоны гор. Бару уловила негромкий благодарный вздох.
— Но мы ведь торгуемся? — продолжал Лизаксу. — Не будет ли глупо с моей стороны оказывать тебе услугу без личной выгоды?
Бару схватила бы его за плечо и развернула бы к себе, если бы не его рост. Это только подчеркнуло бы разницу между ними, которая играла в его пользу.
— Если ты настаиваешь на том, чтобы искать в восстании личные выгоды, все мы вместе отправимся в Погреба. Тебя устраивает подобный финал?
Лизаксу оглянулся на нее через плечо — его глаза сузились над куньей накидкой и превратились в щели. Целые тучи листьев неслись по воздуху, вспугивая птиц.
— Мне нужен человек, который возвысился бы до понимания данного аргумента. Мне не хватает философа Лизаксу, движимого великими бескорыстными идеями. Он был в принципе неплохим… на свой лад. Однако он — и я остерегусь назвать его князем вслух, — да, именно он и довел свой народ до голода. Он видел, как его ученик и сосед — некультурный, своекорыстный, полуграмотный друг — разбогател и разжирел благодаря своему эгоизму. Вообрази себе, каково это — собственными руками воспитать человека только для того, чтобы он преуспел во всем, оставив тебя в стороне? И знать, что его люди процветают, а твои крестьяне плачут, поедая собственные рубища?
Ветер стих. Негромко, демонстрируя уважение к откровенности Лизаксу, Бару произнесла:
— Но может, твое воспитание пошло ему на пользу?
Кунья накидка обманула ее. На миг она увидела перед собой бешеного лиса с острыми, мудрыми, полыхающими яростью глазами. И она почувствовала все, что он мог бы сказать, — весь арсенал острых слов, напомнивших бы о том, что перед ней равный, чей ум не сбить с пути обманом и лестью.
Но в хитрости лиса была и доля сдержанности. Лизаксу не вспылил.
— Нет, — спокойно вымолвил он. — Настал и мой черед получить урок от Отсфира. Философией не накормить дочерей. А на общее благо не купить хлеба для моих крестьян.
Бару поежилась, но не опустила взгляд и вступила в торг.
— Я могу устроить так, чтобы часть денег незаметно исчезла. Сколько тебе нужно?
— Мне не нужны деньги. Мне нужно обещание — нет, лучше договор. — Оттолкнувшись ладонями от перил, он развернулся к ней — и снова что–то в полете ветра и листьев вызвало у Бару иллюзию, будто Лизаксу высвобождает из–под куньего меха человека или прячет под ним лиса. — Играй с остальными, как потребуется. Обведи вокруг пальца Унузекоме и Отсфира, поманив их мечтами о династии. Насыщай близнецов Зате кровью и ядом, дабы уберечь горло от их клыков. Я понимаю: революция — грязное дело, за все нужно платить… Но я — не разменная монета. Я — хозяин своего дома. Когда придет время платить по счетам — используй кого–нибудь другого.
Холодок пробежал вдоль ее спины, как призрачное обсидиановое лезвие. Лизаксу оказался проницателен.
— Об этом попросит каждый. Кто бы отказался?
— Им ты солжешь, чтобы удовлетворить их. Но не мне. — Он протянул ей руку. — Для меня это будет правдой.
Бару ответила на рукопожатие.
Лизаксу кивнул.
— Пора возвращаться, понаблюдать за Отсфиром, — сказал он. — А то Вультъяг его еще прикончит.
* * *
— Нет! — вырвалось у Бару, но голос ее тотчас зазвучал тише, повинуясь воле разума. — Нет…
— Стой! Нельзя! — рыкнула Тайн Ху, ухватив Бару за плечи, не давая ей броситься к карете.
Бару обмякла под ее хваткой и опустошенно посмотрела на заляпанный грязью экипаж. Лошади остановились у ворот замка над водопадом. Плотно занавешенные оконца, гнойно–желтый флаг над крышей и возницы в желтых куртках…
Да, «желтые куртки» были людьми, выжившими после морового поветрия — иммунными, невосприимчивыми к заразе. Флаг был еще старым, использовавшимся до вторжения Маскарада, но смысл его с тех пор не изменился: «мор». Какая–то ордвиннская болезнь, жестокий гибрид, рожденный в котле из кровных линий, скота, крыс и блох пяти цивилизаций.
К ним прибыл заразный пассажир.
— Поговорю с ним снаружи, — ровным тоном, с невольной, неуместной отчужденностью выдавила Бару. — Он услышит.
— Никому не приближаться! — Сапоги Тайн Ху глухо, влажно зачавкали в грязи. Обойдя Бару, она встала между ней и каретой. — От самого Пактимонта он ехал сюда, содержась в карантине. Одна блоха, один выдох изнутри — и конец. Зима вынуждает жить в скученности. Я переболела этим еще в детстве. Мои родители заразились тоже. И я стала княгиней очень рано.
— Тогда хоть записку, — умоляюще попросила Бару. — Палимпсест. На нас же перчатки. Позволь, я напишу ему.
Взгляд Тайн Ху смягчился.
— Записки — только через меня. У меня есть иммунитет.
— Да. Ты передашь мне ответ.
— Нет. Тебе ни к чему нельзя прикасаться! Карета тоже заразна.
— Тогда ты подержишь передо мной, а я прочту.
Злость, проложившая жесткие складки в уголках губ Тайн Ху, на миг уступила место чему–то теплому, но сразу же сменилась раздражением.
— Ему придется диктовать сообщение мне. Карету не покинет ничто и никто. Записки каждому из вас прочту я. Напиши, что мне ему передать.
— Но ты не сможешь прочесть ни слова, — возразила Бару, пораженная невероятной несправедливостью положения: Тайн Ху не умела читать на афалоне, а Бару — писать по–иолински.
Оценив иронию ситуации, она едва не разразилась диким хохотом. Предостерегающие знаки были ордвиннскими, а паранойя, доктрина изоляции, одна из основ инкрастической гигиены, — принадлежала Маскараду.
Настой Империи просачивается всюду.
— Диктуй мне, — распорядилась Тайн Ху, придя к элементарному решению проблемы. — Я запишу твои слова по–иолински. Или, если хочешь, пошлем за переводчиком.
Расстроенная Бару вновь приободрилась.
Дружинник Тайн Ху принес палимпсест. Спрятавшись от ветра за высокую зубчатую стену, Бару закуталась в теплый плащ и принялась за привычное дело. Она торопливо выводила убористые чернильные строки послания и уже не думала ни о чем другом.
«Его превосходительству Мер Ло, временно замещающему должность имперского счетовода, некогда — секретарю Бару Корморан, шлет поклон Бару Рыбачка. Лучшая кандидатура на эту должность ей неизвестна. Никто не сравнится с его превосходительством — как по способностям, так и по заслугам».
Она начала следующее предложение с извинения, перешедшего в благодарность, но затем яростно зачеркнула написанное.
Продолжить она вполне может после того, как Мер Ло ответит.
Вышедшая из замка переводчица поклонилась княгине и Честной Руке и молниеносно справилась с задачей.
Тайн Ху двинулась к карете, переступила невидимую границу незримой угрозы, шагнула в средоточие смерти. Уверена ли она, что это та же самая болезнь, от которой у нее есть иммунитет? Возможно. Покачиваясь на носках, она обменялась несколькими репликами с возницами. Приняла от них письмо в футляре из рога — прочла его, прикрывая плащом от дождя, и вернула обратно. Скользнула к оконцам экипажа, откинула занавеску, тихонько что–то произнесла…
Желудок Бару остекленел, словно превратившись в графин, в бутыль с кислотой.
Тайн Ху, которая шла к Бару с опущенной головой, остановилась в безопасном отдалении. Тяжелые комья грязи налипли на ее сапоги.
— Извини! — крикнула она. — Сиделка сказала, что он спит. Кажется, я слышала его кашель, но он не отвечает.
— Ага, — Бару сглотнула. — А письмо, переданное возницами? Оно от Зате Явы?
— Скорее, от ее брата — написано одним из его шифров. Зате Ява арестовала Мер Ло и поместила под следствие, чтобы Каттлсон не добрался до него первым. Он был слишком близок к тебе и мог оказаться под подозрением. Если бы она не упрятала его в Погреба, его отдали бы очищенным. При первой же возможности Зате устроили ему побег из заключения и отъезд из Пактимонта. Но в тюрьмах — антисанитария, старые стоки не справляются с ливнями и переполняются, питьевую воду не всегда кипятят, как нужно… в общем, в тюрьме началась эпидемия.
— Ага, — повторила Бару.
— Когда проезжал Хараерод, он был здоров. Но болезнь возобновилась! — Тайн Ху замолчала и сделала шаг назад, как будто решила, что даже слова могут пропитаться заразой. — На севере ему ничем не помочь, кроме того, что уже сделали «желтые куртки». Остается только запастись терпением.
Но ведь Бару так долго ждала момента, чтобы предупредить его…
Неужели это все?
Отвернувшись, Бару поплелась в замок. Подошвы ее сапог скворчали, увязая в раскисшей земле. У решетчатых ворот она замерла и принялась пинать камень стены, чтобы стряхнуть грязь.
Тайн Ху ничего не сказала ей вслед.
Поднявшись к себе, она сказала слугам, чтобы те приготовили горячую ванну и не мешали ей работать. Тайн Ху, задержанная необходимостью вымыться и окурить одежду, отвлеклась. Она даже не успела сказать «желтым курткам», чтобы те обязательно доложили ей о состоянии пассажира.
Позже сами «желтые куртки» через слуг Тайн Ху попытались передать княгине новости о больном, но та куда–то запропастилась.
Бару тоже не повезло. Лишь на следующее утро ей доложили о том, что труп умершего накануне человека отвезли в лес и сожгли.
* * *
Когда Бару утратила контроль над собой, наружу вырвалась ярость. Это была ломающая челюсти, убивающая мысли злость. Все охватывающая в своей детальности, всепожирающая в своей ненасытности. Лютая ненависть на каждый сделанный выбор и каждое обстоятельство, доведшее мир до столь неприемлемого состояния.
Злость на самую жизнь.
Прослеживая цепочки событий и узелки паутины, все дороги, которые привели Мер Ло к пепелищу в далеком лесу, Бару неизменно — на главном перекрестке дорог, в самом центре паутины империй и восстаний — натыкалась на саму себя. Когда для ярости не осталось пищи, она принялась пожирать саму Бару. Долго сидела она за столом с пером в дрожащей руке, но не написала ни слова. Стук в дверь застал ее врасплох.
На пороге кабинета появилась Тайн Ху в безукоризненно вычищенных сапогах. На сгибах обоих ее локтей, точно на крюках, висели ножны.
— Я не хочу фехтовать, — буркнула Бару.
Нелепо, но именно в этот момент ей взбрело в голову, что она босиком, а платье висит на ней, как мешок. Ей пришлось ограбить гардероб Вультъяг, а княжеская одежда оказалась чересчур длинной.
— Ладно, — ответила Вультъяг, подойдя к столу и положив мечи в ножнах поперек ее бумаг. — Я оставлю их здесь. Когда захочешь, чтобы я ушла, можешь воспользоваться.
Взгляд ее был прям. Спустя секунду Тайн Ху нащупала нить, выбившуюся из шва ее табарда, и принялась дергать: сперва в размеренном ритме, затем — нетерпеливыми рывками.
Бару наполнила неразбавленным вином бокал, йогом, поджав губы и поразмыслив, — еще один. Тайн Ху приняла его с кивком и одобрительным ворчанием. Они замолчали в ожидании чего–нибудь извне — упавшей книги или раската грома — любого знака, который бы позволил им говорить и действовать дальше.
— Он мог бы принести немалую пользу, — нарушила паузу Тайн Ху.
— Он всегда приносил немалую пользу, — выдавила Бару. Сухое благословение прозвучало как насмешка, дешевая шутка или преувеличенная скорбь. — Мне будет его не хватать.
Взгляд Тайн Ху отклонился на несколько градусов, будто руль корабля, чуть сбившегося с курса под порывом ветра.
— Вы с ним были очень близки.
В голове Бару возник рой фраз — лживых, уклончивых, тщательно составленных из кусочков правды и разбавленных скрытыми смыслами.
«Он был мне небезразличен. Однако он помог мне взлететь так высоко. Мы были друзьями. Я не успела его поблагодарить».
Но все они казались черствыми, негодными и бессмысленными. Поэтому Бару высказалась жестче и правдивее:
— Я доверяла ему. Да, это неразумно. Но — доверяла.
Тайн Ху понимающе кивнула, сдвинув брови.
— Доверие — бесценно, — произнесла она и опять намотала на палец торчавшую из шва нить. — И делиться им тяжело. Жаль, что они не разделили твоего доверия.
— Что? — Бару озадаченно сморщила лоб, отступила па шаг и остолбенела. — Зате Ява? Ее брат? Нет, они не поверили бы ему ни за что.
Они знали о письмах, которые Мер Ло отправлял в Фалькрест. Благодаря лесорубу Зате Явы.
— Не знаю… — вымолвила Тайн Ху.
Бару очень хотела, чтобы та прекратила говорить откровенно и избавила бы ее от новой боли. Но княгиня безжалостно продолжала:
— Я бы на их месте поступила таким же образом. Я бы, конечно, не слушала секретаря имперского счетовода. Он был бы для меня подозрительным типом. Он ведь учился в Фалькресте и был отправлен обратно в Ордвинн. Наверное, они заподозрили, что его задача — следить за тобой, и отметили его как вероятную угрозу. Вероятно, думали, что помогают тебе.
В напряжении мускулов шеи и плеч Тайн Ху, в ее собранности Бару узнала снедавшую ее ярость. Но в голосе княгини не было злости.
— В нашем положении, — сочувственно и предостерегающе прошептала Тайн Ху, — нельзя давать волю чувствам. Такое поведение неизбежно будет принято как слабость.
Бару признательно кивнула, соглашаясь с Тайн Ху.
Как опасны, как сильны неосторожные признания и откровения! Как крепки окружающие заговорщиков невидимые клетки.
— Но если бы я не попросила их переправить Мер Ло к нам… — внезапно выпалила Бару.
Если бы она даже не вспомнила о нем…
— Не знаю, — повторила Тайн Ху с ужасающей прямотой. — Может, в тюрьмах действительно вспыхнула болезнь, а ты для него была единственной возможностью выбраться. Или это дело их рук, и, если бы не твоя просьба, его бы оставили в живых. — Она оборвала торчавшую из шва табарда нитку и повертела ее перед глазами, как будто увидела в первый раз. — Будешь мстить?
— Нет. Я не собираюсь делать глупости. Никто из нас не может позволить себе ошибиться. — Трясущейся рукой она опустила на стол бокал. — Ни единого раза. Ставки слишком высоки.
— Да, — согласилась Тайн Ху. — Ты права.
Бару занесла руку над бокалом, чтобы раздавить его вдребезги. Контролируя каждое свое движение, даже сотрясавшую тело дрожь, она застыла в нелепой позе. Бару решила обуздать злость, но у нее пока ничего не получалось.
Ненависть не оставила Бару сил даже на малейший жест.
Тайн Ху шагнула к ней — словно для того, чтобы уберечь бокал или кулак Бару.
— Еще в Уэльтони я знала, что тебя не придется убивать, — сказала она. — Я не сомневалась, что ты пройдешь испытания. Я верила.
— На свете нет никого, — тонко и горько ответила Бару, — кому я могла бы верить. Маска поглотила меня.
Тайн Ху укоризненно покачала головой.
— Человек умер. Подумай о его утрате, не о своей.
Отрезвленная, взбешенная, парализованная яростью, Бару кивнула.
Княгиня Вультъяг была совсем близко. На миг Бару вспомнила их столкновение в бальном зале губернаторского особняка и притягательность Тайн Ху — ее жгучие темные глаза, полуоткрытые губы, ровное дыхание — и почувствовала, что сейчас Тайн Ху стоит перед ней без маски. Княгиня представляла собой настоящую опасность, но это не пугало.
— Он привез тебе кое–что, — вымолвила Тайн Ху, отводя взгляд в сторону, защищая Бару — или саму себя. — Записную книжку. Вроде бы он прятал ее и сберег в заключении.
Сердце Бару екнуло.
— Что он написал?
Тайн Ху пожала плечами.
— Он изорвал страницы в мелкие клочья. В труху. Может, у него был жар. Я просто хотела сказать тебе о этом, прежде чем мы сожжем ее.
Понятно…
— Иди, — глухо сказала Бару, неуклюже отстраняя княгиню. От прикосновения к плечам Тайн Ху ее пальцы ужалило статическим разрядом. — Я… Пожалуйста, уйди.
Тайн Ху задержалась на мгновение, словно в мучительной ненасытной тоске от чего–то, оставшегося недосказанным. Но затем переступила порог и затворила за собой дверь.
Бару потеряла дар речи. Ее сокрушило последнее доказательство верности Мер Ло, который уничтожил записную книжку лесоруба и заодно избавил бывшего счетовода Бару от всех улик и пороков.
В конце концов она уронила голову и заплакала.
