Глава 10
Площадь и Фиатный банк кишмя кишели солдатами.
Бару спешилась. Кошель с бумагами брякнул под левым локтем, а сердце — где–то под самым горлом.
— Вы! — указала она на первого гарнизонного офицера, попавшегося на глаза, — объясните мне, что случилось?
— Почетный караул, гос… ваше превосходительство, — ответил тот, кланяясь в пояс. — В банк прибыла с визитом ее превосходительство правоблюститель.
— А также — имперский счетовод. Известите их.
Офицер отступил, а Бару позволила себе поддаться панике. Зате Ява — здесь и сейчас? Совпадение или ответный ход? Невозможно понять. Впрочем — не важно. Ей нужно просто–напросто войти в здание и отдать распоряжения, которые остановят Тайн Ху.
Разве Зате Ява может ей помешать?
И Бару направилась к банковскому крыльцу, минуя ряды сине–серых, словно гребень морской волны, мундиров. По пути она гадала, внушила бы сабля на поясе солдатам почтение к счетоводу или, наоборот, — взбесила их до крайности.
— Имперский счетовод! — рявкнул офицер, объявляя о ее прибытии и… предавая ее.
Двери Фиатного банка распахнулись, и она прошла в зал писарей, украшенный охотничьими трофеями.
Теперь налево, вдоль стены, к кабинету принципал–фактора Бела Латемана.
Там ее и поджидала Зате Ява. Она попивала что–то из оловянной кружки в обществе принципал–фактора. Раздраженно вскинув взгляд и привстав, принципал–фактор произнес:
— Обратитесь к моему секре…
Внезапно его взгляд упал на символический кошель на поясе, и он узнал Бару. С плохо скрываемым отчаянием он плюхнулся в кресло и потянулся к своему высокому воротничку, проверяя, в порядке ли костюм.
— Ваше превосходительство! — воскликнула Зате Ява. — Пожалуйста, простите меня за то, что не встаю. Какое неожиданное удовольствие — видеть вас! Какая честь!
— Взаимно, ваше превосходительство. Кстати, для меня это удовольствие еще более неожиданное — мы ведь в банке, а не в суде.
Бару поцеловала ей руку. Взгляда вороньих глаз Зате было не избежать. Вероятно, Зате оттачивала его в течение десятилетий — во время долгих допросов…
Тайн Ху наверняка успела предупредить ее о том, что Бару все известно. Ладно. Бару справится.
— Я охочусь на вырожденцев — сектантов–икари. Бел Латеман оказал мне бесценную помощь, — проворковала Зате Ява, улыбаясь принципал–фактору. Тот поспешно кивнул, глаза его забегали, заметавшись между двумя посетительницами. — В конце концов, для устройства храмов им нужна недвижимость, а у любой недвижимости есть владелец. К ответу надо призвать и виновных, и их пособников — вольных или невольных.
Бару также одарила Бела Латемана улыбкой. Фалькрестиец, космополит и, судя по закушенной губе и бисеринам пота на лбу, явно недоволен своим положением. Пожалуй, следовало пообедать с ним, прежде чем устраивать набег на банк в компании морской пехоты.
— Замечательно, что мой принципал может оказать вам столь важную услугу. Пожалуйста, впредь не стесняйтесь обращаться прямо ко мне.
Ее принципал. Должно быть, сейчас бедолага вспоминает о судьбе двух прежних имперских счетоводов, под началом которых он успел послужить.
— Конечно же, я бы обратилась прямо к вам! Но ваш секретарь заявил, что вы отправились в Вультъяг, — ответила Зате Ява, безобразно подмигивая, как будто Вультъяг был сердцем не ее собственного заговора, а портовым борделем или чуть более импозантным домом свиданий. — Уверена, у вас есть дела к вашему принципал–фактору. Если они требуют приватности, я вполне могу подождать нужных сведений в общем зале.
— Нет–нет, — произнесла Бару, решительно отметая малейший намек на секретность. — Я хотела расспросить принципала об изменениях в денежно–кредитной политике и о ссудах, требующих одобрения. В общем, заняться хозяйственной рутиной.
— Но отчего же вы не прислали секретаря? — хмыкнула Зате Ява. — Он для этого и существует.
Бел Латеман не проронил ни слова, и его гротескная, точно приклеенная улыбка едва не повергла Бару в припадок нервного смеха. «Я чувствую то же самое, — хотелось сказать ей, однако она молча раскрыла кошель и извлекла из него распоряжения, скрепленные личной печатью счетовода, с пометками «срочно, секретно».
— Ваше превосходительство, — вымолвила Бару, передавая их Латеману, — пожалуйста, проследите, чтобы все они вступили в силу немедленно.
Тот вежливо принял бумаги и чуть–чуть расслабился. Сейчас в его взгляде сквозила надежда — похоже, счетовод пришел в банк не с очередным обыском, а значит, принципалу незачем ломать голову над новым загадочным приказом Бару Корморан.
Ничего, зато теперь у него есть возможность проявить себя!
— Немедленно, — повторил он. — Так точно.
— Разве это не гриф «секретно»? — поинтересовалась Зате Ява, мягко опуская кружку на стол. — И «срочно»? Ваше превосходительство, любой приказ с такими грифами должен обсуждаться с представителями правительства. Не припомню, чтобы мне приходилось участвовать в подобном обсуждении. Одобрены ли ваши приказы губернатором Каттлсоном?
— Хороший вопрос, — произнесла Бару, мысленно визжа от ярости. Как? Как старая ворона это углядела? Почерк Бару был бисерным! — До собрания представителей правительства — почти месяц. Я боюсь, что неразбериха, оставленная мне Олонори и Танифель, может усугубиться. Вы ведь понимаете, документацию нужно еще передать в местные отделения банка в каждом княжестве.
— Полагаю, это весьма масштабная смена политики?
— Нет, обычные процедурные изменения.
Бару хотела отвести глаза, но взгляд Зате Явы буквально приковывал к себе. Наверное, так же она смотрела и на Фаре Танифель, наблюдая, как тонет бывший счетовод.
— Меня, как судью, весьма интересуют процедурные вопросы.
Зате попыталась встать и притворилась, будто пошатнулась, вынудив Бару и принципал–фактора вскочить и подхватить ее под руки. Пальцы Зате легли на запястье Бару — они были сухими, теплыми и на удивление спокойными.
— Пожалуйста, давайте проверим приказы вместе. И если Каттлсон будет возражать, вы найдете во мне союзника.
Сердце Бару затрепетало в груди.
У нее было два выхода. Она может приказать принципал-фактору не вскрывать письма. Тогда Бару, конечно, будет настаивать на том, что проверки ее служебной переписки требуют письменных полномочий, подтвержденных органами имперской юстиции. Но Зате Ява, разумеется, возразит, что она имеет право оформлять такие полномочия, а потому приказы Бару можно проверить без лишней волокиты. Принципал–фактор окажется между двух огней, а Зате Ява отправится к губернатору Каттлсону и всполошит его рассказами о загадочных приказах Бару Корморан.
Так что Бару сделала вдох и произнесла:
— Пожалуйста, распечатайте. Секретарь!
В кабинет заглянула Аке Сентиамут, та самая женщина, укравшая клише фиатных билетов для фальшивомонетчиков Тайн Ху. На сей раз медвежьей шубы на ней не было.
— Ваше превосходительство?
— Запереть кабинет, посетителей не впускать. Служебная тайна.
Дрожащими руками принципал–фактор вскрыл два конверта. Зате Ява задумчиво склонила голову.
— «Принципал–фактору банка провинции, — начал читать он вслух, — от имперского счетовода Бару Корморан, приписанного к объединенной провинции Ордвинн…»
— Спасибо, Бел, — перебила Зате Ява, опираясь на его плечо. — Положи бумаги на стол, я прочту сама.
Он подчинился, а Бару решила ничем не выдавать себя.
Зате Ява сдвинула брови.
— Любопытно. Вы приказываете банку отпечатать новый тираж фиатных билетов для выдачи ссуд князьям. И наделяете местные отделения банка полномочиями выдавать мелкие ссуды напрямую частным лицам, но только золотом и серебром.
Бару кивнула в ответ, не доверяя собственному голосу.
— Данные меры — весьма необычны и выходят за рамки моего понимания политики Имперской Республики… — Зате Ява выпрямилась. В ее осанке не осталось ни малейших намеков на возраст и немощь.
«А она в бешенстве!» — подумала Бару.
— Но вы — имперский счетовод и, как говорят, превосходный математик, а значит, знаете толк в подобных водах. Признаюсь, в делах, не касающихся имен и разновидностей порока, я — не специалист.
И она удалилась, со свистом рассекая воздух складками платья.
Вздох облегчения, вырвавшийся из груди Бару, наверное, был слышен на весь кабинет. Принципал–фактор Бел Латеман потрясенно взирал на нее через стол.
— Что вы творите? — прошипел он. — Я не могу выполнить эти приказы.
— Приношу свои извинения, — сказала Бару, крепко стиснув львиные головы на подлокотниках кресла. — Я только что обесценила имперский фиатный билет в Ордвинне. Я отодвинула нас на десять лет назад, пустила прахом экономику провинции и обанкротила большинство князей.
Ее приказы обернутся катастрофой. Выпустив столько фиатных билетов, банк не сумеет обеспечить их золотом и серебром. Деньги хлынут на рынок посредством соблазнительно щедрых ссуд, неслыханного богатства, рожденного из бумаги и чернил. Князья передерутся, лишь бы поставить подписи первыми.
Но ордвиннские князья, вероятно, не знакомы с термином «инфляция». Они явно не в курсе того, что избыток денежной массы убьет ценность валюты. Однако ордвиннский лесоруб, видя, что теперь княжеская лесопилка, благодаря лавине ссуд, может купить все его сырье одним махом, поднимет цены. И так же поступят рыбаки и рудокопы, каменотесы и землеторговцы, охотники и кожевенники. А те, кто работает за жалованье, столкнувшись с новыми ценами, потребуют прибавки, дабы сохранить способность прокормиться.
Цены на потребительские товары взлетят до небес, и покупательная способность фиатного билета, количество товара, который можно купить за него, резко упадет.
Да, это будет финансовое самоубийство. Доверие к фиатному билету рухнет, и вскоре излюбленное оружие Фалькреста будет годиться лишь на подтирку.
Естественно, что все ссуды и долги, исчисляемые в фиатных билетах, — те самые, из которых Тайн Ху вознамерилась построить свой союз, — не будут стоить ни гроша.
Вместе с ее собственными подделками.
Все, исчисляющееся в фиатных билетах, будет начисто сметено. И тут уж ничего не смогут поделать ни Зате Ява, ни губернатор.
Восстание, затеваемое Тайн Ху, сгинет вместе с княжескими долгами.
Ну а золото, загодя накопленное Фиатным банком, будет роздано в виде мелких ссуд. Но не князьям — об этом Бару позаботилась. Ссуды, дозволенные ее приказом, пойдут в карманы рыбаков, лесорубов и крестьян, возделывающих оливковые рощи. И каменщиц, и их сыновей, вскормленных меловой пылью.
Ордвинн соскользнет обратно к экономике доимперских времен, основанной на золоте и потребительских товарах. Однако золото это окажется в руках простого человека. Понаблюдав, как Маскарад перестроил экономику Тараноке, Бару устраивала в Ордвинне совершенно обратное.
Каждый из договоров о золотых ссудах — тех, что спасут сотни тысяч крепостных от голода и долговой кабалы, — будет начинаться с крупного заголовка: «ОТ ЩЕДРОТ ИМПЕРСКОГО СЧЕТОВОДА БАРУ КОРМОРАН».
Но большинство ордвиннских крестьян неграмотны. Тем лучше. Кому–нибудь придется зачитывать договоры вслух. «От щедрот имперского счетовода Бару Корморан…»
Запомните ее имя.
— Нас должны видеть за обедом, — произнесла она вслух.
Принципал–фактор вытаращил глаза.
— Что?
— Работа не оставляет мне времени на ухаживания. Мне нужен мужчина — в качестве эскорта, который защитит меня от неподобающих шепотков. Нас связывают служебные отношения, за которыми можно прятать любовную связь, отчего все будет выглядеть много достовернее. Вы женаты?
Плечи принципал–фактора обвисли от великой усталости.
— Нет, — ответил он. — Но…
— Жаль. Иначе скандал вышел бы еще убедительнее. Ладно! — Бару улыбнулась и хлопнула по столу ладонью. — Напишите моему секретарю, он распорядится. И еще…
Латеман подпер подбородок ладонями.
— Да?
— Ваш секретарь. Женщина в медвежьей шубе. Она из Сентиамутов? Из княжества Вультъяг?
— Аке? Урожденная Одфири. В замужестве — Сентиамут. Хотя ее муж в Погребах как бунтовщик… — Глаза его вдруг расширились. — Нет! Она незаменима!
— Уволить, — отчеканила Бару.
* * *
А то, что произошло потом, было уже простой экономикой.
— Это моя вина, — поведала Бару актрисе. — Я все устроила.
Их территории на барной стойке разделял частокол из пустых стопок.
Менее получаса назад актриса пролила на столешницу виски. Сейчас она слушала Бару и рисовала пальцами реки, вытекавшие из одной лужицы и впадавшие в другую. На ней было роскошное камчатное платье — красное с золотом.
— Не может быть, — отвечала она с сильным урунским акцентом. — Разорить князей и купцов? Как одна женщина могла сделать такое?
Весна сменилась летом. Ссуды, учрежденные Бару, вызвали па рынке эйфорию, но ненадолго. Вскоре экономика, объевшаяся излишками фиатных билетов, начала задыхаться. Цены взлетели вверх. Инфляционный коллапс, разгоревшийся на портовых рынках, выплеснулся наружу, как бумажный шторм.
Противницы Бару, Тайн Ху и Зате Ява, были обузданы. Ценой нарастающей разрухи.
— Все это — только моя работа, — подтвердила Бару, добавляя к частоколу очередную опустевшую хрустальную стоику. — Нищета. Беспорядки. Введенный из–за беспорядков комендантский час. Купцы, вываливающие фиатные билеты в бухту, потому что они обесценились. Вереницы голодающих, тянущиеся прочь из города. — Она рассмеялась. Смех должен был прозвучать горько, неискренне, но получился сильным, почти хвастливым. — Я превратила должность счетовода в настоящее искусство.
Актриса ахнула — удивленно, а может, и поражению. Хмельные реки на ее территории дрогнули в своих руслах, освещенных огоньками свечей.
Равнодушный наблюдатель принял бы актрису за сестру Бару. Она оказалась чуть меньше ростом, чуть слабее Бару (с последним было не поспорить, ведь тренировки в школе и повседневный труд закалили саванта!), но общее сходство здесь
явно присутствовало. Бару, недолго думая, решила использовать данное преимущество как камуфляж. Помимо прочего, актриса могла похвастаться тем же обаянием и властностью, которая не нуждалась в подтверждениях и не зависела от одобрения или верности окружающих. Вероятно, именно поэтому Бару и заговорила с ней, если только актриса не обратилась к ней первой. Она была новичком — таверну рекомендовала ей двоюродная сестренка — и, кто знает, наверное, она увидела в Бару частичку самой себя.
С некоторых пор Бару проводила в подобных заведениях много времени — лишь бы выпить и побыть рядом с морем. Одевалась она в матросское платье, столкнувшись с патрулем, предъявляла печать технократа.
И совсем неудивительно, что сегодня она отправилась в таверну неподалеку от Ату–холла. Кроме того, Бару хотела оказаться подальше от ныряльщиц — длинноногих пловчих, вооруженных сапожными ножами. Они были опасны во всех смыслах, а их интуиция была острой, словно жестяной лист каменщицы. И они слишком бередили душу. С актрисами как-то спокойнее.
Актриса чиркнула пальцем но стойке, соединяя два озерца, покрытых мелкими пузырьками. Взгляд ее — любопытный, чуть искоса — буравил имперского счетовода.
— Значит, у вас побольше власти, чем, скажем, у любого князя? Вы на это претендуете?
— Их власть просто передана им по наследству. По крови. А мне этого было бы мало.
— Но их кровь столь благородна!
— Неужто?
— Князь Хейнгиль каждый день ездит дозором со своими дружинниками, чтобы избавить беженцев от бандитов. Воистину благородный человек!
— Говорят, князь Радашич тоже выезжает в дозор, дабы избавить беженцев от общества Хейнгиля. Очень благородно — на свой манер!
Актриса рассмеялась — восхищенно и обиженно. Бару выложила на стойку монету и подала знак налить еще.
— Что толку им от благородной крови? — продолжала она. — Мне хватило одного письма, чтобы уничтожить их богатства, хотя я… — она указала на свои скулы и переносицу, — из простых.
Актриса подняла два пальца, решительно протестуя:
— Нет. Богатства у них остались.
— Только не в моих книгах.
— Значит, в ваших книгах записано не все.
Бару опустила палец на стойку со своей стороны хрустального частокола, словно прикалывая что–то невидимое к доске.
— Укажите на мою ошибку. Где они, тайные богатства Радашича?
— Радашич — не шут гороховый. Подумать только — княжеством Уэльским правит человек, ничего не смыслящий в ирригации! Но у него есть сыновья. Князь Хейнгиль навсегда останется цепным псом Каттлсона, но его дочь — гениальна. Читали ее монографии? У князей Лизаксу и Отсфира тоже есть дочери. У княгини Игуаке — сын и дочь, и она вовсе не намерена останавливаться.
Актриса коснулась разделявшего их частокола, поправила одну стопку, другую. Глаза ее — настороженные, внимательные — не отпускали взгляда Бару, явно предлагая что–то или намереваясь о чем–то попросить.
— Есть семья, — продолжала она. — И наследники. Значит, род в безопасности. Никакие чернильные фокусы не отнимут у них этого.
Бару опрокинула очередную стопку дрянного виски и скривилась.
— Только лишние рты, — пробормотала она, выискивая в частоколе свободное место. — Если, конечно, их не заберет Зате Ява. Или служба милосердия не отправит их в Фалькрест.
Забрав у нее опустевшую стопку, актриса пристроила ее к частоколу.
— Ага… — задумчиво проговорила она.
Проверив геометрию хрусталя с остатками виски, Бару залюбовалась игрой отсветов пламени свечей на отточенных гранях.
— Что? — рассеянно спросила она и поправила частокол.
— Вы только что рассказали о себе.
— Вряд ли.
— Когда вы в последний раз обращали внимание на детей?
— Зачем? Они не платят налогов.
— А можете назвать кого–нибудь из княжеских супругов? Как, например, зовут жену Лизаксу?
— Мне не до пустяков.
— А знаете ли историю брака Зате Олаке с Тайн Ко? Почему у Хейнгиль Ри только один живой кузен — и кто он? Можете ли назвать князей, потерявших свое потомство во время Дурацкого Бунта?
В ответ на вызов Бару лишь отмахнулась.
— Уверена, что эти истории крайне трогательны. Но я не драматург. Возникнет надобность — выясню.
— Надобность есть. Вы управляете обездоленным народом, что коренным образом меняет наш образ мыслей.
— Мои мысли обычно заняты работой.
— И детей у вас, полагаю, нет?
— Нет… — Поразительно, как быстро ее общество начало утомлять. — А у вас?
— Я могла бы… Через своих отпрысков я могла бы править Ордвинном!
Бару стало весело.
— Добиться тропа материнской лаской?
Ее смех зацепил уязвимую струнку — гордость, а может, строптивость. Актриса подалась вперед, уперлась руками в колени, и в ее взгляде Бару обнаружила нечто — возможно, только что возникшее и обнажившееся из–под резко облетевшего камуфляжа. Далекий горизонт и ветер, который реял над воображаемым будущим, но не над точным механизмом Кердина Фарьера, нет — над страстью, над желанием, над могучей волей, сосредоточенной в одной точке.
Голос актрисы нес в себе заряд этой воли.
— Я родила бы детей от князей и сыновей княгинь. Я смешала бы свою кровь с их кровью и удерживала бы их верность узами взаимного наслаждения. Взрастив детей и привязав соперников к моей плоти, я бы стерла все границы и соединила наши земли воедино. Я бы устроила ирригацию на общинных землях и сделала бы их обильными и плодородными. Зерном я откормила бы скот и сделала мой народ толстым от молока и мяса. Я отправила бы на охрану дорог и областей широкоплечих юношей и дев, рожденных женщинами, свободными в любви. Против нашей древней силы бледная химия и деликатные законы юных народов — все равно что детская истерика, и потому они уберутся обратно на восток и будут забыты. А с меня начнется истинная династия! Мой род создаст страну, над которой вновь зазвучат урунские песни, где империя ту майя вновь обретет, а со временем и превзойдет былую славу. Вот на что претендую я!
Огонь в ее глазах потух, из груди вырвался вздох. На миг опустив взгляд на озерца из пролитого виски, актриса вздрогнула и посмотрела на Бару. В таверне почему–то воцарилась тишина, а актриса показалась Бару отчаянно юной.
— Недешевые притязания, — произнесла Бару, пряча за словами свои истинные чувства. — Не нужна ли вам ссуда?
Актриса расхохоталась — дико, необузданно, и тотчас после жгучего сценического монолога и этого смеха Бару пришлось признать, что ее общество вовсе не безопаснее компании ныряльщиц.
— Ссуда, — повторила актриса. — А кому она не нужна? Но и без благородной крови тоже не обойтись. Поэтому я, пожалуй, останусь в Пактимонте… изображать тех, кем не являюсь.
— А лицедействовать у вас прекрасно получается, — искренне (монолог и вправду прозвучал волнующе и своеобразно) сказала Бару. — Это из какой пьесы?
Актриса пожала плечами.
— Из моей собственной. Я еще работаю над ней. Думаю, есть риск, что ее объявят крамольной.
— Как чиновник Империи я должна поддерживать искусства. Я оплачу ваш счет.
— А могущество денег превосходит все прочее, — заявила актриса, поднимаясь и осматривая подол своего платья. — Какие забавные бары выбирает моя кузина. Она заслуживает похвалы.
* * *
Так Бару и проводила свое время. В тавернах она выпивала и даже пела местные песни. Постепенно она научилась немного болтать по–иолински и по–урунски, но порой сидела в полном одиночестве.
Однажды вечером совершенно другая актриса — пышная, подгулявшая и ослепительная по ту майянским понятиям о красоте — сказала:
— Зачем вы все скрываете? Я предпочла бы видеть смех или слезы, но не вторую маску!
И Бару подумала: «Если я собираюсь в Фалькрест разгадывать имперские тайны, нужно посвятить себя делу целиком. Я должна уметь прятать любое чувство и принимать любой облик. Если в сердце моем — бунт матерей–охотниц, отправляющихся на поиски пропавших мужей со смертоносными копьями, я должна держать наготове кислоту и стальную маску».
Но ответила она так:
— Я слишком много времени провожу в вычислениях.
Привычка жить в двух мирах стала ее второй натурой. А может, и единственной — что ей еще оставалось делать? Наверное, она до сих пор хранила верность своему родному Тараноке — или нет?
Что скрывалось под ее маской?
Она сокрушила восстание Тайн Ху во имя собственного возвышения. Она стремилась попасть в Фалькрест. Ей следовало играть по правилам Маскарада, чтобы достичь вершины.
Иного выбора не существовало.
В припортовой таверне, глядя на купцов, мечущих кости и обменивающихся новостями, она обратила внимание на высокого ту майя в маске из соколиных перьев. В его повадках было нечто кошачье, а на его поясе из грубой бечевки висели ножны, разумеется, с мечом.
Бару была не па шутку заинтригована. Захватив с собой вина, она быстро вытащила незнакомца из толпы. Правда, она еще не знала, что будет делать, но собиралась попрактиковаться в искусстве обмана.
— Вы — Бару Корморан, — произнес незнакомец. Голос его звучал немного неестественно, не очень высоко и не очень низко, похоже, он был себе на уме. — Я угадал, верно?
Усадив его за кособокий стол, Бару заняла место напротив.
— Сегодня — нет! — заявила она. — Сегодня я из Ордвинна.
Мужчина пожал плечами и потянулся. Кожа его жилистых рук оказалась совершенно безволосой, и Бару не стала скрывать интереса к данной подробности. Пожалуй, она даже внушила ей облегчение. Редкие ужины в обществе Бела Латемана проходили даже более напряженно, чем официальные встречи с губернатором Каттлсоном в совете. Поначалу бедняга (Латеман, не Каттлсон) казался по уши влюбленным, но Бару мигом сообразила, что влюблен он, к счастью, не в нее.
— В маске вы бы могли сойти за ту майянку, — вымолвил незнакомец. — Но тогда бы вам понадобилось новое имя.
— Готова выслушать предложения, — ухмыльнулась Бару.
— Рыбачка, — предложил незнакомец. — Лесная куница, так любимая простым народом. Вдобавок выходит игра слов.
— Игра слов?
Бару наморщила лоб, не находя в афалонском варианте никаких каламбуров.
— Корморан — это птица, которая любит гнездиться возле воды. Корморан всегда ловит рыбу. А по–иолински «рыбачка» означает «куница, которая рыбачит». Вот он — символ икари Девены, ее основа и опора!
— Замечательно! Бару Рыбачка, любимица запретного бога. — Она кивнула на его меч. — Между прочим, многие жаждут моей смерти. Князья, которых я разорила, мятежники, которых обставила… Я даже умудрилась разочаровать парламентариев! Вы могли бы получить неплохую награду. Пожалуй, после того, что я сделала с фиатным билетом, губернатор с правоблюстителем даже не подумают возражать. Фалькрестские налоговые службы до сих пор выходят из себя.
— Мое оружие опечатано, — сухо ответил он. — И без труда его не извлечь.
Поднося бокал к своим губам, Бару рассматривала незнакомца и размышляла. Акцент, голос, нос е горбинкой могут многое рассказать о лесных краях…
Вероятно, лесничий. Из ту майя, очевидно… или нет?
Склонив голову, она пригляделась к лицу незнакомца, затем протянула руку и взяла его за подбородок. Он не отстранился даже после того, как она сжала пальцы, словно нащупывая знакомые черты. Навалившись на стол, Бару потянула его на себя, отметила полузакрытые глаза и крупные губы. Почувствовала, как напряглись его мышцы…
И, наверное, разочаровала его, шепнув на ухо вместо ожидавшегося продолжения:
— Тайн Ху? Какая решительная маскировка!
Княгиня Вультъягская разразилась хриплым смехом.
— Наконец–то! Как долго я ждала! Я-то не сомневалась, что вы меня сразу раскусите!
— Явились убить меня?
Тайн Ху качнула головой. Волосы, коротко остриженные после их последней встречи, защекотали ухо Бару.
— Ваш ход сделан. Фиатный билет рухнул. Ответить мне нечем. Но, разорив нас, вы погубили и себя. Освободили нас от бумажных оков Империи. Дотла спалили плоды десяти лет экономического наступления Маскарада. В каком–то смысле я победила.
— Но я остановила вас.
— На время. Но подумайте о своем будущем.
Отстранившись, Бару опустилась в кресло и выпила.
Тайн Ху расхохоталась. Похоже, княгиня предположила, что Бару последовала ее совету и погрузилась в раздумья.
В каком странном положении оказались они обе! Метнули друг в друга копья и теперь сидели рядом — раненые, истекающие кровью. Тайны и устремления Тайн Ху были известны Бару, как никому во всем Ордвинне. И она уничтожила их — надежно, как только смогла.
Вероятно, именно по этой причине Тайн Ху неотвратимо влекло к пей.
— Я собираюсь вам кое–что сказать, — начала Бару. — Замечательная идея, о которой мне довелось читать. Нечто, изобретенное в Ориати.
Тайн Ху ухмыльнулась.
— Выкладывайте.
— Каждое лето вы закупаете для Вультъяга зерно и фрукты и делаете запасы на зиму. Если цены поднимаются, страдаете вы — и, конечно же, вместе со вультъягскими семьями — Вультъяг–Сентиамутами, Вультъяг–Одфири и прочими. Если цены вдруг падают, бедствуют хлеботорговцы. Для обеих сторон предпочтительна золотая середина. — Бару уставилась на свой бокал и решила, что с нее пока хватит. — Поэтому заключайте сделки заранее. Закупайте зерно для урожая следующего лета сейчас.
Тайн Ху сдвинула брови.
— А вы, я вижу, шутить изволите! Это зерно еще лежит в земле и ждет своего часа, чтобы проклюнуться! Никто не ручается ни за будущий урожая, ни за цены!
— Именно поэтому и нужно заключать срочные сделки — чтобы защититься от неопределенности. Торговцы поступятся надеждами на необычайно высокие цены, а вы — на необычайно низкие. Но риск и для них и для вас тоже уменьшится.
Губы Тайн Ху сжались за окаймлявшими маску перьями.
— Ваше последнее экономическое нововведение разорило тысячи. Из–за вас нынешней зимой погибнут от голода люди.
— Нонсенс и преувеличение, — ответила Бару с толикой яда в голосе (вздрагивать от этой мысли она будет позже — по ночам). — В фиатные билеты вкладывали средства помещики, купечество и знать. Именно они были той добычей, которую вознамерился поймать в свои сети Маскарад! А я приманила этот косяк рыб и выпотрошила имперский улов! Я… — Не удержавшись, она фыркнула в свой бокал. — Ха! Я — защитник простого люда!
— Разумеется. Но вы повторяетесь. Ваши золотые ссуды прославили вас в загонах для скота и каменоломнях. Но вы не понимаете Ордвинн, ваше превосходительство. Если князь несет убытки, он возмещает их поборами с крестьян.
Помрачнев, Бару умолкла и мельком окинула таверну, битком набитую матросами. Среди них затесался какой–то штатский: мужчина с рыжими, будто ягоды рябины, волосами. Он заказал необычайно старое и крепкое пойло и привлек к себе восхищенное внимание собутыльников.
Молчание нарушила Тайн Ху.
— Расскажите мне о Тараноке.
— Я почти ничего не помню… — соврала Бару, и ложь, перемешанная с крупицами истины, потекла с языка сама собой. — Только краски. Какой черной была земля, каким чистым — море. Мы сидели под звездами, я слушала шум волн и мечтала. Я стояла с отцами на берегу, смотрела вслед уходящим купеческим кораблям и думала, что корабли дойдут до края мира и упадут вниз, а мы останемся… И ничего не знала ни о гаванских, ни о равнинных, ни об обмене валют, ни о масках.
— С отцами? У вас был не один отец?
— Мы жили в дикости, — проговорила Бару, чувствуя, как у нее свело живот. Тема оказалась щекотливой и табуированной, и теперь ей придется оправдываться. — Мы не понимали собственной пользы. Но в школе, устроенной Маскарадом, я выучила…
— Содомитам — каленое железо, трайбадисткам — нож, — нараспев продекламировала Тайн Ху. — Мне известен гигиенический кодекс и разновидности порока. Мне приказали расклеить это на каждой двери в Вультъяге, чтобы соседи шпионили друг за дружкой.
— У меня была куча теток и дядьев… — выдавила Бару. Вести подобные беседы с врагом — весьма неразумный и неудачный ход! Но у Бару после выпивки всегда разыгрывалось воображение. Ей так нравилось представлять себе, что ее окутал теплый безопасный кокон, где можно делиться секретами! — В середине лета, когда звезды пылают на небе, мы все покидали наши дома. Стоя на берегу, мы брались за руки. Мы могли протянуть цепочку от моря до самого…
Голос прервался вместе с воспоминаниями.
Бару решила, что самое мудрое — замолчать.
— Когда мы восстанем, — проговорила Тайн Ху, — я оповещу всех, что Бару Рыбачка нужна мне живой. Я попросила Незримого Князя пощадить вас.
Опять этот Незримый Князь, исчезнувший брат Зате Явы! Значит, он — глава разведки у мятежников? Примечай, Бару! Тайн Ху легко может проговориться!
— Вы убили Су Олонори, когда он вплотную приблизился к разгадке. Зачем щадить меня?
— Вам нас не остановить.
Бару помогала головой, сильно кружившейся от вина.
— Я не допущу вашей победы. Вы рождены, чтобы править своей родиной. А я собираюсь завоевать право править моей. Я должна попасть в Фалькрест.
— Но в Фалькресте вы ничего не найдете, — ледяным тоном произнесла Тайн Ху. — Кроме того, вы не носите маску. Все обстоит с точностью до наоборот. Маска уже овладела вами и теперь пожирает ваше настоящее лицо. Сорвав ее, вы сделаете для родины куда больше.
— Но как мне ее снять? Они правят при помощи денег и своей химической отравы! Они используют свое красноречие, чтобы лгать нам и порабощать нас! Власть Фалькреста огромна, терпелива, несгибаема. Никакими восстаниями ее не одолеть. — Бару понурилась. — Единственный путь вперед начинается в самом человеке, в его душе.
— Цена такого пути ужасна. Вы рискуете потерять саму себя, Бару Рыбачка.
— Я согласна заплатить любую цену и принести любую жертву, — выдохнула Бару. — Лишь так я сумею взять себе хоть кусочек их власти.
Каждое слово ложилось в ее счетные книги — и вовсе не в графу «Приход». Секреты Бару выплывали наружу без причины, без выигрыша — только потому, что так велело сердце. Предательское сердце…
Тайн Ху молча ждала продолжения речи Бару. Похоже, она хотела услышать нечто совсем неожиданное, к примеру, узнать очередную шокирующую правду. Но Бару, разомлев от спиртного, не находила в голове подходящих слов. Она задремала и даже не сумела вспомнить, когда именно Тайн Ху ушла.
