Глава 9
«Газик» вырвался за пределы огороженной зоны. Глушитель у этого транспортного средства давно отвалился, двигатель ревел, как злой бык. Отдалялся КПП с зевающей охраной, дорога петляла между возвышенностями, напоминающими курганы.
Попович усердно крутил баранку, стараясь не проваливаться в ямы. Иногда он косился направо, убеждался, что Даша не шевелится, и снова упирался взглядом в дорогу. Отвлекаться было трудно. Сюрпризов на проезжей части хватало.
Майор не боялся, что арестантка сбежит или попробует напасть на него. Имей она такие способности, давно бы ими воспользовалась. Хотела ли Даша этого? Куда ей было бежать? Линия фронта далеко. Бродить в одиночестве по лесам и болотам?
С ней что-то происходило. Она замкнулась, сидела нахохленная, скорбно выпятив губу, и пристально изучала собственные коленки.
Странно, но Никита не чувствовал презрения к предательнице. Пропащая душа запуталась, заблудилась в трех соснах, а теперь и сама не рада, что продалась фашистам. Она не сомневалась в том, что будет расстреляна. Именно это, как ни парадоксально, ее и успокаивало.
«Возможно, не все еще потеряно? Искупит свою вину, отсидит. Я в состоянии походатайствовать, чтобы ее не поставили к стенке, не заперли в глухую тайгу на всю оставшуюся жизнь», – подумал Никита.
Из тучи, набежавшей с запада, хлынул дождь. Это было так некстати! Тент в машине отсутствовал. Не успели они опомниться, как заволокло все небо, заблестели разряды молний. Гром гремел, как залпы дальнобойных орудий. Даша ойкнула, закрыла голову руками. В считаные секунды они промокли до нитки.
Майор ругнулся и увел машину с дороги. Она запрыгала по кочкам, влетела в лес.
Листва с развесистой ивы еще не облетела. Она стояла, наклонившись, образуя широкий полог. Никита заехал под него, заглушил двигатель. Теперь людям докучали лишь отдельные капли.
Даша распрямила спину, осторожно осмотрелась. Попович потрогал кобуру на левом бедре – на месте.
– Я не сбегу, – прошептала Даша. – Некуда, да и незачем. Они ничем не лучше вас.
– Очевидно, вы крепко невзлюбили советскую власть, Дарья Алексеевна, если согласились на сотрудничество с немцами.
– Это советская власть крепко невзлюбила меня и моих близких, Никита Андреевич. Ума не приложу за что. Мы были лояльными, законопослушными гражданами, просто жили, работали как все, ходили на партийные и комсомольские собрания, брали социалистические обязательства, выполняли пятилетки, проклинали врагов трудового народа. И с классовой сознательностью у нас все было хорошо.
– Повторяю, не мне судить, – отрезал майор. – С подробностями дела ваших близких я не знаком. Проблема даже не в этом. Вы не любите власть, а враг напал на страну. Вы обижены на первую, а предали вторую. Вам больше нечего сказать в свое оправдание, Дарья Алексеевна?
Ее лицо становилось каким-то зеленым. Она готова была провалиться сквозь землю.
– Мне кажется, вы лукавили, Дарья Алексеевна. Вы никогда не считали немецких фашистов благородными и великодушными гуманистами. Всегда знали, что на самом деле представляет их режим, кто такой Адольф Гитлер, и какими методами он управляет.
– Но любой режим должен защищаться от внешних и внутренних врагов. Вспомните Гражданскую. Красные топили белых офицеров баржами, десятками тысяч расстреливали своих же соотечественников, топили в крови любые недовольства – в Кронштадте, на Тамбовщине. Я не говорю, что этого нельзя было делать. Ленин просто защищал то, что он создал, не гнушаясь никакими методами.
– Ох, наговорили вы уже, Дарья Алексеевна, на парочку расстрелов и десять пожизненных. Это не считая ваших прошлых прегрешений.
– Так расстреляйте меня и бросьте в лесу, – прошептала женщина. – Что вас останавливает? Почему вы носитесь со мной как с писаной торбой?
– Не знаю, – чистосердечно признался Никита. – Надеюсь, что уже скоро к вам придет прозрение. Вы раскаетесь, усовеститесь.
– Вот тогда вы меня и расстреляете. – Улыбка у нее вышла жалкой и неубедительной.
– Что скажете по поводу увиденного?
Она ожидала услышать этот вопрос, и все равно он застал врасплох.
– Это были обычные советские граждане, – сказал Попович. – Мужчины, женщины, дети, преимущественно лица еврейской национальности. Их возили из Оршанского гетто, держали в подсобном, так сказать, концлагере. Филиал института бактериологии. Это вы уже поняли. Испытательная база. Бактерий сыпного тифа в фашистской Германии – хоть мешками грузи. Можно заразить население большого города, крупное соединение Красной армии. Но как потом немецким солдатам занять зараженную территорию? И тут на выручку приходит гениальный доктор Альфред Штеллер. Солдатам вводится надежная вакцина, и вперед. Все представители высшей расы живы. Ради столь благородной цели только в этом исследовательском центре за два года умертвили не одну тысячу людей. Это сейчас доктор Штеллер разрабатывал вакцину от тифа. Чем он занимался год или два назад, неизвестно. Чума, холера, брюшной тиф, термические опыты, евгеника. Ваши нелюбимые коммунисты такого никогда не вытворяли, согласитесь. Все нации одинаковы, нет плохих или хороших.
Даша подавленно молчала.
– Специалисты разберутся, – добавил Попович. – Наша задача совсем другая. Мне кажется, в вашей душе что-то происходит, Дарья Алексеевна.
В женской душе творилось что-то несусветное. Увиденное потрясло ее. Она цеплялась за какие-то призрачные ориентиры, служа фашистам. Теперь они рассыпались.
В глубине души Никита ее жалел. Он дал бы ей второй шанс. Но его желания не всегда совпадали с законами военного времени.
– Что теперь со мной будет? – спросила женщина.
– Повторяю, Дарья Алексеевна, все теперь зависит от вас. Наша задача – обезвредить Вальтера и пресечь операцию, замышляемую абвером. Никем не доказано, что она имеет отношение к центру Штеллера. Доктор, по всей видимости, погиб. Надо выяснить, кого держат на гауптвахте. Это могут быть люди из его окружения. После этого дело по тифу передаем в другие структуры. О вашем провале абверу, скорее всего, неизвестно. Вальтер, безусловно, в курсе, но связи с хозяевами не имеет. Надо обезвредить Вальтера в сжатые сроки, сорвать планы абвера и сделать вид, будто вам удалось уйти на дно. Вы не провалились, можете приносить пользу в дальнейшем. Вот тут мы вас и используем. Будете помогать нам в борьбе с фашизмом, Дарья Алексеевна?
– Да… – Она зарделась.
– Вот и славно.
Дождь почти закончился. Из рваных туч моросило что-то совсем незначительное. Земля раскисла, хлюпала под колесами.
Майор вывел «газик» из-под дерева, двинулся к опушке. Для выезда на дорогу ему пришлось основательно поработать акселератором.
Он был внимателен к мелочам, это его и спасло! Что-то двигалось между кочками. Затрясся пожелтевший бурьян в низине. Там полз человек. Матовый отблеск – ствол! Двое или трое в кустах. Спецы не такие уж искушенные, все с одной стороны.
– Под сиденье! – рявкнул он.
Ежу понятно, что сейчас произойдет.
Даша ойкнула, заблестели испуганные глаза.
И чего она копается?
Прогремела автоматная очередь. Это был советский «ППШ».
Никита круто вывернул баранку, бросил машину обратно в кювет. Пули пронеслись над головой. Сдавленно вскрикнула женщина. Машину тряхнуло, она накренилась. Даша вывалилась на обочину, только стоптанные подошвы мелькнули.
Сила тяжести поволокла его следом. Он ударился ребрами о рычаг трансмиссии. Автомат был между коленями. Майор не забыл его прихватить.
Мир завертелся. Следующая очередь продырявила борт. Он видел краем глаза, как кто-то перебежал. Вроде не в форме, непонятно в чем.
Даша стонала на дне канавы. Он катился за ней, не выпуская автомат, оттолкнулся от борта, проделал кувырок и все-таки зацепил ее сапогом. Она отчаянно взвизгнула. Ничего, будем жить, Дарья Алексеевна!
Противник понял, что дал промашку, и открыл шальную стрельбу.
«Сразу кинутся, нам конец!» – мелькнула невеселая мысль.
Но те не бросались в атаку, вели огонь с другой стороны грунтовки.
– Дарья, лежи, не шевелись! – выдохнул он и пополз на край косогора.
Там передернул затвор, вскочил на колени, но только и успел избавиться от нескольких патронов. Нереально за долю мгновения оценить ситуацию. Рытвины, бурьян, клочки кустарника. Еще и грязь непроходимая после дождя. Там смазанная фигура стрелка, тут вторая.
Меткая пуля ударила в приклад «ППШ», едва не раскромсала ему ребра. Майор опомниться не успел, как автомат вырвался из рук, полетел, кувыркаясь, за машину. Голова набекрень, боль, дезориентация. Его закружило, он уткнулся носом в мокрый дерн. Враги перекрикивались, кажется, на русском. Трудно было что-то уловить через звон в ушах и порывы ветра.
Никита машинально кинулся за автоматом и слишком уж высунулся. Пули вспахали косогор, только чудом не задели его. Он оступился, не устоял, покатился на дно канавы.
Где-то за машиной возилась Даша. Лишь бы живая была да не сделала ноги под шумок!
Враги перестали перекрикиваться.
«Неужели пошли?… – Волосы зашевелились на затылке у Никиты. – Сейчас подкрадутся, суки, и гранатами забросают».
Он откатился в сторону, выдернул «ТТ» из кобуры. Подался на откос, рухнул плашмя. Взлетел, оттолкнувшись пяткой, начал палить с двух рук наугад, авось кого-то зацепит. Силуэты мелькали перед глазами, не попадали в прицел. Кто-то убрался обратно за кочку, другой откатился в бурьян. Третий продолжал стрелять, но, слава богу, мимо!
Он перенес огонь на этого фрукта. Последние три патрона ушли в «молоко», да и хрен с ними! Майор рухнул обратно, снова откатился, вытащил из кармана запасную обойму, загнал ее в рукоятку, клацнул затвором.
Тут в двух шагах от него, на проезжей части взорвалась граната. Уши заложило. Хорошо, что оказался под откосом, в травяной жиже. Мало каши ели, уроды!
Попович поднялся, снова начал стрелять, что-то кричал. Ударная волна достала голову, она плыла, зрение подводило.
И вдруг застрочил «ППШ» за машиной! Там застучали короткие очереди. Он не понял сразу, завертел головой. Что за хрень? Подкрепление? Нет, откуда?
Даша добралась до автомата, который он выронил! Стреляла она явно не по майору и делала это умеючи. Эта женщина явно проходила обучение. Вот только на чьей стороне?
Он приободрился, снова куда-то катился, менял обойму. Пули резали метелки бурьяна.
В стане противника воцарилось замешательство, кто-то вскрикнул. Люди пропадали в заболоченной низине.
Даша продолжала вести огонь. Она делала короткую паузу после очереди и снова выпускала несколько патронов. В диске их аж семьдесят один. Такое веселье могло продолжаться долго.
Как ни странно, она отстрелялась результативно. Противник не устоял, пропал за кустарником, беспорядочно отстреливаясь. У Никиты возникало впечатление, что у врагов просто-напросто кончаются боеприпасы. Мало взяли.
Никита перекатился через дорогу и бил им вслед по тем местам, где тряслись ветки. Потом распластался в траве, вытянув руку с пистолетом. Даша тоже прекратила стрелять.
«Кто напал на нас? – размышлял Никита. – Случайность, мимо шли, машина понадобилась? Бродячие полицаи, прорывающиеся к своим? Или горячий привет от Вальтера? Нет, это вряд ли. Ребятам явно не хватило профессионализма».
Он напряженно вслушивался, раскладывал по полочкам звуки тишины. Противник ушел, назад не вернется, нечем ему воевать.
Майор облегченно перевел дыхание, добежал до кустов, откуда супостаты вели огонь. Примятая трава, гильзы от патронов, больше ничего – ни окурков, ни фантиков от конфет. Следы сапог в местах, свободных от растительности. Брызги крови на пожелтевших лопухах. Даша кого-то зацепила. Ранение не смертельное и вряд ли достаточно серьезное, но все равно приятно.
Он побрел назад, меся раскисшую колею. «Газик» стоял, накренившись в кювете, двигатель работал. Непоправимых увечий стрельба машине не причинила.
Даша лежала в грязи под левым колесом, которое весьма причудливо висело в воздухе. На Никиту смотрели огромные от страха глаза.
Он невольно усмехнулся. Страх продлевает жизнь? Она потеряла пилотку, приняла грязевую ванну, словно намеренно себя замаскировала.
– Ну вы даете, Дарья Алексеевна! – Попович отобрал у нее автомат, помог подняться.
Ее всю трясло, зубы стучали от страха.
– Вы молодец, Дарья Алексеевна, – признал Никита. – Я пошел бы с вами в разведку.
– Я не хочу в разведку, – выдавила женщина.
Попович нервно засмеялся, отстегнул диск, убедился в том, что там еще оставалось немного патронов. Он забросил автомат за плечо.
– Вы мне сапогом по лицу ударили, – заявила женщина и шмыгнула носом. – Теперь болеть будет.
– Не видно ничего.
– Потому что я грязная.
– Почему вы так поступили, Дарья Алексеевна? – Он чувствовал какое-то глупое смущение.
Ей ничто не мешало направить оружие против него, а потом убраться в лес вместе с неопознанными стрелками.
– Не знаю, Никита Андреевич, нечаянно получилось. – Она растерянно развела руками.
– Вы даже кого-то краем зацепили, легкое ранение.
– Простите, плохо целилась. Вы здоровы, Никита Андреевич? – Даша пристально на него посмотрела.
Его еще покачивало, в ушах надрывались колокола.
– Не здоров, а годен, – отшутился он. – Ладно, все нормально. Объявляю вам благодарность, товарищ бывший старший лейтенант. Давайте вытаскивать наше несчастье из кювета.
– А что это было, Никита Андреевич? – Она не отходила от него, вставала на цыпочки, вытягивала шею.
– Может, вы мне объясните?
– Нет. – Она помотала головой. – Пытать будете, не объясню.
– Вы разглядели, кто они такие? Стреляли из наших автоматов.
– Я тоже не понимаю. Туман перед глазами. Перепугалась. Тут автомат ваш прилетает. Я хватаюсь за него как за соломинку. Они не в форме были, какие-то фуфайки, куртки. Как партизаны, право слово. Лиц не заметила.
Им надо было срочно убираться отсюда, пока судьба давала передышку. Он посадил женщину за руль, приказал включить заднюю передачу. Сам раскачивал машину, обливаясь потом, толкал ее на дорогу. Даша и с этой задачей справилась. Вскоре «газик» рычал на проезжей части, готовый продолжать путешествие.
Даша предложила ему вести машину, слишком уж неважно он выглядел. Но такого Никита ей не мог позволить.
Чуть позднее обнаружилось, что у чуда отечественного автопрома отваливается бампер. Они привязали его веревкой, потом дважды застревали в разливах грязи. Какая же это пытка: ругаться без использования ненормативной лексики!
Когда Никита и Даша приехали в Калинки, был шестой час вечера. Куда пропал этот день? Часовой на въезде в военный городок пялился на них с изумлением. Откуда эти красавцы вылезли? Но за шлагбаум пропустил.
Попович остановил машину у гауптвахты. Начальник караула, подтянутый лейтенант в лихо заломленной пилотке, стоял у крыльца и беседовал с капитаном Гуревичем. Они прервали разговор, выбросили в клумбу папиросы и уставились на прибывшую парочку с таким же неподдельным изумлением.
– Дарья Алексеевна, ведите себя немного принужденно, – буркнул Попович. – Вы же как-никак арестованы.
– Хорошо, – прошептала женщина. – Я буду изображать парижскую коммунарку у расстрельной стены.
Она умылась в ручье, привела в порядок голову, намного чище не стала, но красивые глаза продолжали возбужденно искрить. Они направились к караулке. Даша скромно держалась сзади.
Недавние курильщики сделали пресные физиономии и вразнобой отдали честь.
– Приветствую, товарищи офицеры. – Никита показал начкару служебное удостоверение.
Тот сглотнул, зачем-то еще раз отдал честь и назвался.
– Начальник караула лейтенант Рябинин.
– Пропусти на гауптвахту, лейтенант. Служебная необходимость.
– Конечно, товарищ майор. – Никите показалось, что он собрался козырнуть в третий раз. – Мы сейчас все откроем, вас пропустят.
– Всеволод Викторович! – Никита повернулся к капитану Гуревичу. – Давно не виделись. Как жизнь молодая? Служба продолжается? Процесс формирования комендантской роты проходит гладко? Вы какой-то надутый, словно вас обидели. Все в порядке?
– Да, спасибо, товарищ майор, – сказал Гуревич и как-то смутился. – Можно вас на пару слов? – Он исподлобья посмотрел на женщину, выглядывающую из-за плеча Поповича.
– Да, конечно. Вас снова что-то беспокоит, Всеволод Викторович? Прошлое следователя не дает покоя? Или дедуктивным методом вышли на след вражеского агента?
– Я не знаю, что такое дедуктивный метод, – проворчал Гуревич, выразительно глянул на начкара, и тот начал плавно удаляться. – Но я в курсе, что происходило прошлым вечером. – Он вновь уставился на Дашу, теперь уже не мигая. – Насколько я знаю, бывшая начальница медслужбы Меркушина арестована. Ей предъявлены обвинения в сотрудничестве с фашистами. Это так, товарищ майор?
– Это так, товарищ капитан, – подтвердил Никита. – Вас что-то не устраивает?
– Она не похожа на арестованную, – подметил Гуревич. – Свободно ходит рядом с вами. Где конвой?
– Вы серьезно, Всеволод Викторович? – удивился Никита. – То есть, по-вашему, целый майор контрразведки не тянет на конвой? От него легко сбежать?
– Нет, вы неправильно меня поняли. – Гуревич заметно стушевался. – Арестованные предатели Родины во время следствия должны сидеть за решеткой, а потом отправляться к стенке либо в места лишения свободы. Они не могут разгуливать в форме, со свободными руками, без конвоя из специально выделенных красноармейцев.
Попович прищурился и полюбопытствовал:
– Вы ставите под сомнение методы расследования, применяемые оперативным отделом контрразведки, не так ли? Не потрудитесь объяснить, что вас подвигло на подобные умозаключения? Не желаете в удобное для вас время зайти к нам в отдел и объясниться? Мы будем очень рады с вами побеседовать. Разумеется, под протокол.
– Я совсем не это хотел сказать. – Капитан начал покрываться пунцовыми пятнами.
– Не знаю, что вы хотели. Послушайте, что я скажу. Вам вовсе не обязательно знать, что происходит в нашем ведомстве и какие методы мы используем. Не привлекайте к себе внимания, товарищ капитан. Мы знаем, что делаем. Проводится следственный эксперимент. До скорой встречи, товарищ капитан. Пройдемте, гражданка Меркушина.
Гуревич торопливо козырнул, облизнул пересохшие губы.
– Я понял, товарищ майор.
– Вы очень рискуете со мной, Никита Андреевич, – прошептала Даша, когда они миновали калитку. – Вы действительно ведете себя необычно для должностного лица.
– Помолчите, Дарья Алексеевна! – огрызнулся он. – Не вам меня учить. Хотите, чтобы руки связал?
Освещение на гауптвахте было отвратительное. Тут пахло потом, страхом, чем-то гнойным и тухлым. Узкий коридор, клетушки за решетками.
Никита вертел в руке связку ключей, отобранную у начкара, глядел на узника, скрючившегося на шконке. В свете фонаря блестели ободранные стены, паутина, свисающая с потолка.
Мужчина знал, что на него смотрят, высунулся из-под пыльного одеяла и подслеповато моргал. Стекла очков изъели трещины, толку от них не было. Арестант осунулся, щеки ввалились, редкие волосы стояли колом. Определить его возраст было невозможно.
– Я офицер советской контрразведки. Представьтесь, пожалуйста, – проговорил Никита по-немецки.
– Хоть кто-то начал нами интересоваться, – с хрипом выдавил этот тип. – Я не военный человек, занимался мирными медицинскими исследованиями. Меня зовут Гельмут Рунгер, я старший лаборант филиала исследовательского института в Дессау.
– Да, это один из тех, – возбужденно прошептала Даша. – Крузе сказал, что его зовут Клаус Эрдман, он ближайший помощник и сподвижник доктора Штеллера.
– Уверены, Дарья Алексеевна? Человек истощен, небрит.
– Поверьте, Никита Андреевич, я не путаю лица. У него те же черты.
Мужчина услышал знакомые фамилии и заметно заволновался, начал всматриваться, кто стоит за спиной советского офицера.
– Вы не ошибаетесь? – обратился к нему Попович. – Вы убеждены, что ваше имя Гельмут Рунгер? Подумайте хорошо, а пока мы не будем вам мешать.
Персонажи, сидящие в соседних камерах, Никиту не интересовали. Один сдавленно молился, другой припал к решетке и хрипло умолял товарища офицера вывести его во двор и расстрелять. Мочи нет терпеть эту несправедливость.
В последней камере съежился на нарах человек, щурился от света, бьющего в лицо. Он напоминал какую-то хищную птицу, старую, полинявшую, ощипанную, не имеющую никакого интереса к жизни. Кожа обвисла, нос торчал крючком. Но что-то в этой жизни его пока тревожило. В невыразительных глазах мелькнул страх.
– Контрразведка Красной армии, – проговорил Попович, испытывая странное чувство.
В горле у него пересохло, спина зачесалась.
– Это доктор Штеллер, – глухо шепнула Даша. – Видит бог, Никита Андреевич, он и есть.
Со слухом у узника, похоже, были проблемы. Он молчал, но глазки бегали. Остановить их движение этот фрукт не мог.
– Вы неразговорчивы, – подметил Никита. – Добрый вечер, доктор Штеллер.
– Вы меня спутали. Я не доктор Штеллер. Он погиб, я видел его труп. Мы с ним немного похожи. Меня зовут Зигмунд Киттель, я член рабочей группы, сформированной для исследований доктором Штеллером.
– Неужели?
– Пусть руку покажет, – подсказала Даша.
Никита совсем забыл об этом.
Узник мрачно выслушал распоряжение, поколебался, протянул правую руку. Попович велел ему показать другую. Арестант неохотно сделал это.
Да, левый мизинец был заметно искривлен, как-то вызывающе торчал в сторону. Кость неправильно срослась после давнего перелома.
У Штеллера задрожала нижняя губа. Он едва усмирял панику, обуявшую его.
– Вы будете настаивать, что ваше имя Зигмунд Киттель? – вкрадчиво спросил Попович.
– Не понимаю, о чем вы.
– Хорошо, завтра мы доставим сюда некоего Отто Крузе. Пусть он разрешит наш маленький спор.
– Даже не представляю, что вы хотите сказать. – Упрямство в этом человеке было поистине ослиное.
– Доктор Штеллер, ваша вакцина не работает, – сказала вдруг Даша на немецком.
Никита вздрогнул. Еще один сюрприз!
– Вы допустили несколько грубых просчетов в составлении формулы. Пять подопытных, подвергшихся финальному испытанию, все же заразились. Вам просто об этом не сообщили. Их быстро отправили в крематорий. Инкубационный период оказался длиннее обычного.
– Это неправда! – провизжал сиделец. – Вы лжете, этого не может быть! Я лично все проверял! – Он осекся, замолчал, стал злобно кусать потрескавшиеся губы.
– Браво, Дарья Алексеевна, – сказал Никита. – Вы второй раз за сегодняшний день меня приятно удивляете.
– Я сама себя удивляю, – проворчала Да-ша. – Видимо, хочется отличиться перед расстрелом.
Никита задумался.
«Вероятность, что абверу потребовалась именно эта парочка, растет как на дрожжах. Доктор Штеллер сделал открытие. Формула вакцины известна только ему. Понятно, что этот субъект им крайне важен. Вывезти его с гауптвахты, изолировать? Но какими силами? И куда? Нет, как ни крути, самое надежное место здесь».
Никита и Даша поднялись наверх, пересекли двор, вошли в караульное помещение. Вытянулась бодрствующая смена, подбежал начальник караула.
– Рябинин, кровь из носа, усилить охрану гауптвахты, пока не прибудут люди из штаба дивизии! – приказал Попович. – Никого к арестантам не пускать. Записывать всех, кто сюда придет. Потом доложишь. Дело серьезное, на кону государственная безопасность. Пропускаешь лишь людей с документами контрразведки в чине не ниже подполковника. Все претензии ко мне. Я ясно выражаюсь?
– Так точно, товарищ майор! – Лейтенант невольно вытянулся.
У КПП шла перебранка. Помощник начальника штаба капитан Квашнин стоял у открытой двери полуторки и злобно шипел на дежурного сержанта. Тот вертел в руках бумажки и робко качал головой. С документами на вывоз что-то было не так. В кузове лежал груз, укрытый брезентом. Что-то угловатое, выпирающее.
Квашнин не сразу заметил майора контрразведки и предательницу трудового народа. Замешательство его было явным, он судорожно пытался его скрыть.
– Вывозим что-то запрещенное, товарищ капитан? – пошутил Никита.
– Коробки с махоркой для стрелковых батальонов, товарищ майор, – неохотно признался Квашнин. – Печать поставили в конторе вещевого склада, а подпись забыли. Там уже все ушли, а ребята ждут. Добрый вечер, Дарья Алексеевна, – выдавил он. – Не ожидал вас сегодня тут встретить.
«А где ты ожидал ее встретить?» – подумал Никита.
– Я слышал, эту женщину арестовали, да? – Капитан испытывал неловкость, но что-то не давало запрыгнуть на подножку.
Водитель нетерпеливо газовал.
– Вы неплохо информированы, Павел Юрьевич, – сказал Попович. – Кстати, спешу вам сообщить, что мы отработали ваш донос на капитана Ольховского. Он тайно навещал любовницу в Тракторном переулке. Это Чеботарь Тамара Никаноровна. Она работает председателем городского совета. Василий Миронович Микульчик, на которого вы нам указали, пока виновен только в том, что благоволил к Дарье Алексеевне, что вам крайне не нравилось. Еще совсем недавно вы к ней тоже благоволили, и это не может не вызвать нашего интереса.
Квашнин немного побледнел, но справился с собой, поколебался и осмелился спросить:
– А вы к ней не благоволите, товарищ майор?
– Вы смелый человек, Павел Юрьевич, – заявил Никита. – Не могли бы вы завтра зайти к нам в отдел и ответить на несколько вопросов? А сейчас освободите, пожалуйста, проезд. Вы нам мешаете.
Через пять минут он остановил машину у крыльца оплота местной власти. Жизнь там еще кипела. Военные снова что-то выгружали под задорные выкрики Орешкина. Лейтенант приблизился как-то ненароком, смотрел круглыми глазами на свежие пулевые пробоины в корпусе «ГАЗ-64».
Майор обошел капот, встал, положил руку на кобуру, хотя и знал, что патроны кончились. Даша сделала соответствующую мину, вышла, заложила руки за спину. Он молча кивнул подбородком. Мол, вперед, к местам лишения свободы.
С крыльца спускались, увлеченно споря, Тамара Никаноровна Чеботарь и секретарь горкома Микульчик. Оба осеклись, исподлобья выставились на майора со спутницей. По лицу главного городского коммуниста пробежала тревога, он немного побледнел.
Слухами земля полнилась. Микульчик не мог не знать об аресте Меркушиной. Он, видимо, проклинал себя за то, что имел глупость просить ее расположения. Тамара Никаноровна усмехнулась с некой толикой злорадства.
Оба сделали невозмутимый вид, спустились с крыльца и расстались. Василий Миронович засеменил на улицу и торопливо повернул за угол. Женщина задрала нос, проследовала в другую сторону, к подержанной «эмке», поджидавшей ее. Она уселась сзади, водитель завел мотор.
– Проходим в здание, Дарья Алексеевна, – сказал Попович. – Не надо смотреть по сторонам. Дверь в подвал вы, разумеется, помните.
Они спустились вниз, прошли по коридору мимо охранника. Тот отдал честь, отодвинулся подальше.
Никита проводил арестантку до открытой камеры, сунулся внутрь, осмотрел нехитрую обстановку. Женщина мялась посреди тесного бетонного мешка, не знала, куда деть руки. Она пыталась улыбнуться, прятала глаза. Майор заметил, что после стычки на дороге Даша как-то приободрилась, стала увереннее. А сейчас ее опять одолевала грусть.
– Я распоряжусь, Дарья Алексеевна, вам принесут воду и что-нибудь из сменной одежды. Вы сможете постираться и помыться. Нам сегодня досталось.
– Спасибо, Никита Андреевич. Вот и закончилось наше странное свидание. – Она вздохнула. – Надеюсь, хоть немного я вам сегодня помогла.
– Да. – Он тоже смутился. – Вы сегодня спасли мою жизнь, хотя могли бы сделать ровно обратное. Верю, Дарья Алексеевна, что вы ступили на путь исправления.
Майор изобразил кислую улыбку, удалился, закрыл дверь.
Подскочил охранник с ключами.
– Арестованную не допрашивать! – приказал Никита. – Любое общение с ней только через Смерш. Никаких вольностей в отношении ее. Накормить, доставить все необходимое для личной гигиены. Эта женщина – ценный кадр для нашей организации.
– Есть, товарищ майор!
Шагая к лестнице, ведущей на второй этаж, он столкнулся с капитаном Ольховским. Тот выходил из фойе, задумчивый, как студент на экзамене, погруженный в себя. Несмотря на завершение дня, заместитель начальника штаба выглядел прекрасно. До синевы выбрит, свежий воротничок, чистое обмундирование. Совсем недавно он начистил сапоги, они сияли как полуденное солнце. Не хватало скромного букета ромашек в мускулистых руках.
– Здравия желаю, товарищ майор! – сказал капитан, притормозил и козырнул. – А вы все в трудах праведных?
– Работаем, Игорь Николаевич, – сказал Никита. – А вы уже закончили на сегодня?
– Да, пока затишье. Могу позволить себе отдых в вечерние часы. Все идет по плану благодаря грамотно поставленной организационной работе. Получаем подкрепления, усиливаем материальную часть. Сегодня пришли две цистерны с горючим, еще одна минометная батарея. Четыре полевые кухни, два грузовика с сухим пайком.
– Полк собирается в дорогу?
– Да, товарищ майор. Думаю, дня через два начнем выдвигаться на новые позиции западнее Земана. Офицерский состав оповещен, что есть такая вероятность. В городе останется небольшой гарнизон под командой капитана Гуревича. Органы власти уже формируются, сами видите. Горисполком на днях начнет работу.
– Кстати, Игорь Николаевич, насчет представителей органов власти. – Майор хмыкнул. – Если у вас имеется важное дело к Тамаре Никаноровне Чеботарь, то вынужден огорчить. Десять минут назад она уехала отсюда с личным шофером. Возможно, вернется, подождите.
Ольховский смутился и буркнул:
– Спасибо, товарищ майор, я понял. – Он опустил голову, чтобы не демонстрировать пятнистый румянец. – А товарищ Кислевич на месте, не знаете?
Никиту меньше всего волновал долговязый председатель горисполкома. Он распрощался с Ольховским и взлетел на второй этаж.
Глава горисполкома Георгий Неронович был на месте. Из открытой двери доносился его голос, взмывающий к небесам. Он отчитывал кого-то по телефону.
Никита зашагал в дальнее крыло здания. В отделе Смерш царили мир и благодать. Офицеры дружно зевали, развалившись на стульях. Имелась бы кушетка – прилегли бы. Они вели ленивую светскую беседу, при появлении начальника смолкли и поднялись.
Никита отмахнулся, зашагал к телефону. Соединение со штабом дивизии прошло быстро. Полковник Мосин был на линии.
– Наконец-то соизволил, – проворчал он. – Весь день как на иголках. Докладывай, майор!
Попович коротко и ясно изложил все события большого дня. Некоторые подробности опустил. Они не имели отношения к операции, проводимой Смерш.
Оперативники тоже услышали, что их командир и арестантка, транспортируемая им, подверглись нападению, насторожились, стали переглядываться.
– Это случайность или целенаправленная акция? – проворчал Мосин.
– Не доложили, Виктор Ефремович. Стоило организовать сопротивление, как они ушли. Один легко ранен.
– Вражеская радистка спасла тебе жизнь? – Мосин недоверчиво хмыкнул.
– Получается так, товарищ полковник. Ее никто не просил, сама схватила автомат. Я виноват, не успел среагировать.
– Ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Работай с Меркушиной, от нее может быть прок. Доктор Штеллер, говоришь…
– Очень даже вероятно, что он и есть наша посылка, Виктор Ефремович. Штеллер сделал открытие, формулу держит в голове. Вся документация и экспериментальные образцы уничтожены. Для нас его открытие не сенсация, своя вакцина имеется, но определенную ценность доктор Штеллер представляет. Для немцев же он крайне важен. Подозреваю, что они могут положить не один полк, лишь бы отнять у нас этого доктора в живом виде.
– Не преувеличивай, майор. Немцы далеко, – ворчливо отозвался Мосин. – Нормально охраняют этих изуверов?
– Да, я приказал усилить охрану.
– Хорошо, можешь послать туда для подстраховки кого-нибудь из своих людей. Сейчас их не забрать, нереально, ночь на носу. До утра пусть посидят, а там прибудет специальная команда с моими людьми.
– Не по себе как-то, товарищ полковник, – признался Попович. – Трудно объяснить. Понимаю, что никто по нашей милости не будет поднимать полк в ружье. Хоть самому туда езжай и ложись в проходе.
– Хорошо, майор, я сейчас же попробую достучаться до комдива. Пусть выделит людей, заберем твоих упырей. Но сам понимаешь, будет глухая ночь. Все, конец связи.
Майор бросил трубку и угрюмо уставился на подчиненных, которым очень хотелось говорить, но они молчали.
– Вторую лекцию устраивать не буду, – процедил Попович. – Сами все слышали. Крузе и хозяйство с объекта доставлены туда, куда положено?
– Так точно, товарищ майор! – сказал Тетерин. – Довезли до Буровичей в лучшем виде, почти не растрясли. Вопрос позволите? – Глаза Бориса плутовато заблестели, он украдкой переглянулся с остальными.
– Нет. Сегодня все остаются в кабинете. Дорофеев может сбегать до хаты и принести личные вещи, в том числе зубные щетки. Туалетная комната с умывальником в конце коридора. Это не касается Кольского. Через час он выдвигается на полковую гауптвахту и оттуда поддерживает с нами связь. Дай бог, чтобы ночь прошла спокойно. Потом сбагрим фигурантов и будем вычислять Вальтера.
