Глава 10
Военно-транспортный самолет «Ли-2» с пятиконечными звездами на хвосте и фюзеляже вынырнул из ночных туч на высоте две тысячи метров. Он шел с севера на юг. Извилистая линия фронта осталась на западе, километрах в восемнадцати.
Подобные версии американского «Дугласа», скопированного советскими конструкторами, переоборудовались под ночные бомбардировщики, снабжались дополнительными турелями и подвесками. Данный экземпляр не переделывали. Он возил грузы партизанам в немецкий тыл, использовался для сброса парашютистов.
В марте сорок третьего его захватили немцы на партизанском аэродроме. В ходе боя самолет почти не пострадал, чего не скажешь об экипаже и обслуживающем персонале. Немцы переделали его под свои нужды, установили дополнительную стрелковую точку в корме грузовой кабины.
Получасом ранее «Ли-2» взлетел с аэродрома под Витебском. Зенитки молчали, несмотря на пресловутые красные звезды. Пилоты и пассажиры досконально знали местность под крылом.
Самолет пересек линию фронта в пятидесяти километрах к северу от Рошева. Крупных соединений Красной армии в том районе не было. Самолет нырнул в плотную облачность, простирающуюся на десятки километров, а вышел из нее уже над территорией, освобожденной от немцев. Он обогнул Рошев и теперь шел на юг, на Панинские леса.
Монотонно гудели еще не старые двигатели. Самолет был произведен в Ташкенте в сорок втором году. Он то и дело проваливался в воздушные ямы. Пассажиры невесело шутили. Мол, у этих чертовых русских даже в воздухе то ямы, то канавы.
В четверть второго ночи он пересек северную границу Панинских лесов и начал снижаться. Крылатую машину дважды засекали посты воздушного наблюдения, оповещения и связи, но знакомые очертания сбивали их с толку.
Болота в этой части Белоруссии простирались не везде. На севере Панинская низменность была разнородной.
Пилот заложил плавный вираж на юго-восток. В этом месте заболоченные леса с запада на восток рассекала голая равнина шириной полкилометра. Выше стелющихся кустарников здесь ничего не росло. Вдоль опушки петляла проселочная дорога.
На этой восточной границе болот когда-то действовал запасной аэродром советской истребительной авиации. Он фактически не использовался вследствие удаленности и труднодоступности. Всю нагрузку принимал удобный аэродром в Буровичах.
В годы оккупации запасной аэродром тоже не пользовался популярностью. Одно время немцы пытались улучшить дорогу от него к Злотову, но игра не стоила свеч. Взлетные полосы зарастали бурьяном, ветшали аэродромные строения.
После взятия района советскими войсками о данном объекте никто и не вспомнил. Он не имел ни тактического, ни стратегического значения.
Это был первый самолет в Панинских лесах за много лет. Со стороны могло показаться, что он садится прямо на деревья. Машина снижалась быстро. Пилот был уверен в своих действиях. Он совершил посадку виртуозно, без огней и подсказок диспетчера. Погасли бортовые огни.
Пассажиры терпеливо сносили тряску, лишь глухо выражались по-немецки. Они сидели на откидных лавках, откинув головы к бортам.
Фюзеляж дрожал, самолет прыгал по кочкам, рывками замедлялся. Пилот увел машину с посадочной полосы, направил к северной кромке леса, где деревья на опушке формировали развесистый полог.
Полностью спрятаться под этим навесом самолет, разумеется, не мог. В длину он достигал почти двадцати метров, размах крыльев составлял без малого тридцать. Однако «Ли-2» частично он скрыл от посторонних глаз. Затих шум двигателей.
Отворилась дверь кабины пилотов. Оттуда выбрался худощавый борттехник, принялся пробираться к выходу. Отворилась дверь в фюзеляже позади крыльев. Заскрипел, раскладываясь, трап. Прозвучала лаконичная команда.
Пассажиры по одному снимались с мест и пропадали в черном вырезе. Все как на подбор, ладно сбитые, физически развитые, вооруженные до зубов, в плотных камуфляжных комбинезонах с капюшонами, шлемах с маскировочными сетками. У каждого мягкие сапоги, тактические жилеты с вооружением и боеприпасами.
От идеи использовать форму противника немцы решили отказаться – неудобно, непрактично. К тому же операцию планировали завершить этой же ночью. Главное – грамотность и быстрота.
Поднялся с сиденья высокий плотный мужчина, невозмутимый, с орлиным профилем. Это был штурмбаннфюрер Карл фон Остерман. Он командовал этими парнями. Его неплохо знали в департаменте специальных мероприятий Управления имперской безопасности. Он водил приятельские отношения со знаменитым нацистским диверсантом Отто Скорцени.
Он дождался, пока вся команда, состоящая из девятнадцати человек, покинет пассажирский отсек, потом спустился на землю. Подразделение выстраивалось в две шеренги напротив фюзеляжа. Командовал обер-лейтенант Франц Вагнер. Временами Остерману казалось, что это не человек, а робот.
– Всем заправиться! – распоряжался молодой осанистый офицер. – Подтянуть амуницию, проверить вооружение.
Остерман взглянул на светящиеся стрелки часов. Дела шли по графику.
С самолета спустились члены экипажа в черных комбинезонах, осмотрелись, закурили в рукава. Их было четверо. Командовал гауптман люфтваффе Йозеф Гартунг, высококлассный специалист, пилот от бога, способный посадить машину в любых условиях и на самой сложной местности.
Остерман знаком подозвал его и сказал:
– Гартунг, командуйте, десять минут на маскировку самолета. Его не должны обнаружить с воздуха. Мои люди вам помогут. Инструкции вы знаете. Ждите столько, сколько положено. По полю без необходимости не бродить. В случае опасности радируйте. Не забывайте о вероятности использования запасного плана.
– Ясно, господин штурмбаннфюрер! – Командир группы кивнул Вагнеру. Помощник прекрасно понимал начальство.
Люди пришли в движение. Несколько солдат выкатывали из салона рулоны маскировочной сети, набрасывали ее на крыло и фюзеляж. Другие резали ветки в лесу, подтаскивали к самолету. Третьи раскладывали их поверх сети. Все эти действия неоднократно отрабатывались, доводились до автоматизма. Каждый знал, что он должен делать. Самолет быстро растворился в гуще зелени.
Вагнер махнул рукой. Солдаты бесшумно выстроились в колонну по одному и двинулись через небольшое поле в юго-восточном направлении. Вскоре они уже втягивались в лес по еле видимой тропе. Потом по цепочке прошла команда: всем на месте! Люди застыли. Тут же последовало новое распоряжение: вперед передовой дозор. Два солдата отделились от авангарда, углубились в лес. Остальные выждали пару минут и снова двинулись в путь.
Какое-то время тропа петляла по лесу. По ней беззвучно скользили мрачные тени.
Справа за кустами местность резко уходила вниз, там были известные Панинские топи. В сорок первом и сорок втором в тех местах прятались партизаны. У них имелись тайные базы, секретные схроны с оружием. К этим местам вели тропы, которые причудливо огибали гиблые участки. Ориентироваться на этой местности могли лишь знающие люди. У партизан такие были.
Изгнать участников сопротивления из болот немцам так и не удалось. Базы грамотно маскировались. Даже при отсутствии листвы вычислить их положение с воздуха было трудно. Немцы бомбили и обстреливали болота. Партизаны несли потери, но продолжали жить и огрызаться.
Отряд штурмбаннфюрера Остермана продвинулся на два километра в юго-восточном направлении и через двадцать минут вышел к опушке леса. Впрочем, слово «опушка» имело лишь условное значение. Антураж напоминал застывший штормовой океан. Лощины, кустарники, приподнятые голые участки.
В свете луны, выглянувшей из-за облака, очертился проселок, заросший курослепом. Он огибал лес с востока, когда-то вел от Калинок к запасному аэродрому. Потом на нем в нескольких местах поплыл грунт, и им перестали пользоваться. Сейчас дорога находилась в плачевном состоянии.
Диверсанты рассредоточились вдоль дороги, залегли. Кругом царила какая-то неестественная тишина. Потом прозвучала лаконичная команда, и отряд пошел вперед. Половина слева от дороги, другая справа. Временами кричал кулик. Дозор, ушедший далеко вперед, сообщал, что там все чисто.
Места расположения постов диверсанты знали. Они обогнули по буеракам небольшое озеро, на берегу которого раскинулся поселок Калинки, обошли военный городок, окруженный забором.
Штаб полка находился в глубине территории, за бараками. Цель располагалась ближе. Гарнизонная гауптвахта соседствовала с караулкой, стоявшей на въезде в часть.
Диверсанты рассредоточивались в складках местности. Несколько человек оседлали дорогу, ведущую из городка в Злотов. По цепочке передавали приказ: ждать, соблюдать режим тишины.
Снаружи прохаживались двое часовых, глухо переговаривались. Вышел еще один, вспыхнул огонек папиросы. Из обрывков разговора явствовало, что скоро подойдет из города какая-то машина.
Фон Остерман неплохо владел русским языком. Еще он знал итальянский, французский и немного английский. Своим детишкам в Дортмунде Карл прививал то же самое, заставлял их учить языки чуть не с пеленок. Настоящий немец обязан знать языки народов, порабощенных им!
Ждать эту машину было глупо. Так можно всю ночь тут просидеть. Диверсанты подползали ближе. Они застыли, когда на дороге заблестел свет фар. От города, гремя бортами, шел грузовик, видимо, тот самый.
Полуторка подъехала к КПП, встала. Слышались голоса. Водитель и старший машины переговаривались с охраной. Открылись ворота, грузовик заехал внутрь. Створки вновь замкнулись.
У ворот остались два солдата. Они потянулись в разные стороны. Один остановился, стал всматриваться. Что-то ему не понравилось. Но реальная опасность возникла сзади. Выросла тень за спиной, лезвие рассекло горло. Боец захрипел, подкосились ноги.
Второй ушел недалеко, резко обернулся и тоже не успел. Выросли двое, сбили беднягу с ног. Стальная леска обвила шею. Он лишь дважды взбрыкнул ногами.
Несколько темных фигур устремились к двери. Безалаберные бойцы оставили ее открытой. Рослый громила в комбинезоне ворвался первым. В крохотной будке горела тусклая лампочка. Двое караульных подлетели как на пружинах. Их убили ножами, не поднимая шума. Одному всадили лезвие в живот, другому вспороли горло.
Вторая дверь вела во двор перед воротами. Там горел фонарь, освещал место для стоянки автотранспорта, где находилась лишь полуторка, которая въехала в ворота минуту назад. За ними прохаживались двое часовых. Один успел вскинуть автомат, что-то выкрикнул. В свете фонаря мелькнуло брошенное лезвие, оно перевернулось, вонзилось солдату в грудь. Второй отшатнулся, но на него уже налетели, не успел даже охнуть.
Капот полуторки был распахнут, внутри с фонарем возился водитель. Он высунулся на шум, заморгал. Его ударили в спину десантным стилетом. Боец захлопал глазами, подавился кровавой пеной.
Диверсанты растекались по двору. В глубину воинской части уходила широкая аллея, терялась в темноте. Тени скользили к караулке, пригибались, чтобы их не заметили из зарешеченных окон.
– Вагнер, возьмите шесть солдат, перекройте аллею, – распорядился Остерман. – Установите пулемет и никого не подпускайте.
– Слушаюсь, штурмбаннфюрер!
Несколько человек побежали вперед, на аллею. Плечистый здоровяк тащил на плече «МГ-42». Остальные подкрадывались к караулке, в окнах которой поблескивал огонек.
Часовой на крыльце отсутствовал. Пост находился во внутреннем дворе, рядом с гауптвахтой. Трое диверсантов уже рассредоточились у тяжелой металлической двери с закрытым оконцем. Остерман, пригибаясь, забрался на крыльцо.
– Грубер, Хогарт, – прошептал он. – Давайте назад, проверить грузовик. Если исправен, уйдем на нем. Подготовить ворота к открытию.
Двое солдат заскользили обратно во двор.
Тут-то и возникла нештатная ситуация. В кабине грузовика оставался человек. Видимо, старший машины, прибывший вместе с водителем. Он увидел, что происходит, сполз с сиденья, помалкивал и думал, как поднять тревогу и самому уцелеть. К сожалению, можно было выбрать только одно.
Диверсант, распахнувший дверь кабины, получил в упор очередь из автомата и умер мгновенно. Второй шарахнул из «МП-40». Полетели стекла, пули кромсали обшивку сидений. Корчился умирающий сержант Красной армии. Рассвирепевший диверсант прыгнул в кабину, вытолкнул окровавленное тело с обратной стороны. Двигатель не пострадал, ключ оставался в замке зажигания.
Всколыхнулась воинская часть. Остерман ругнулся. Ладно, люди Вагнера их задержат.
Стучаться в караулку было глупо. Диверсанты схлынули, залегли. Дверь разворотил оглушительный взрыв мощной гранаты. Первой в помещение влетела еще одна, потом пошли десантники. Они косили из автоматов все, что там дергалось и шевелилось. Внутри кричали солдаты, захваченные врасплох, кто-то пытался отстреливаться.
Остерман вошел в караулку последним. Время поджимало.
Группа Вагнера, перекрывшая аллею, уже открыла беглый огонь по полуодетым красноармейцам. Гремел пулемет, валил полусонных солдат. Выжившие кинулись прочь, кто-то падал в кустарник.
Сопротивления охрана почти не оказывала. Бодрствующая и отдыхающая смена погибли на месте. Их просто забросали гранатами. Часовые во внутреннем дворе открыли огонь, но пали, нафаршированные осколками.
Потом опять произошел небольшой конфуз. С лестницы, спускающейся в подвал, выскочили два офицера. Один с лейтенантскими погонами, другой капитан. Оба выхватили пистолеты, стали палить. Фельдфебель Линдер повалился замертво. Лейтенанта расстреляли на месте из нескольких стволов.
Капитан метнулся в сторону. Он пытался спрятаться за стендом с наглядной агитацией и кричал от боли, когда его догнали несколько пуль.
Диверсанты с фонарями гремели по ступеням, хлопали выстрелы. Сопротивление конвоиров было благополучно подавлено. Мертвые тела валялись в проходе. В камерах возились люди, кто-то испуганно хрипел. Немцы шли с фонарями, освещали узников. Кто-то гремел связкой ключей, реквизированных у покойника.
– Штеллер! Эрдман!
Они еще были здесь, их не увезли! Ученые мужи отвечали слабыми голосами, припадали к решеткам. Доктор Штеллер задыхался от волнения, судорожно крестился. Наконец-то бог услышал его молитвы.
– Спасибо, мы вам так благодарны!.. – прохрипел всклокоченный доктор, щурясь в ярком свете.
Изможденных узников вытащили из камер, поволокли по коридору к лестнице. Не до церемоний, время поджимает! Снова через двор и караулку.
На аллее шел настоящий бой! Люди Вагнера пока держались, но русские наседали, забрасывали их гранатами. Ночное небо рябило от всполохов света. Гремело как в кузнице.
Остерман срывал голос:
– Прикрыть собой ученых! Всем к машине, открыть ворота!
Работать приходилось под огнем. Арестанты не могли бежать, заплетались ноги. Солдаты практически волокли их на себе. Одни бежали к машине, другие к воротам. Двое пали под проливным огнем. Но докторов диверсанты сохранили, забросили в кузов.
Десантники запрыгивали в машину. Кто-то влез на подножку кабины, бил с одной руки. Солдаты протянули Остерману руки, втащили в кузов. Как вовремя! Только он рухнул на грязный пол, как над головой завыли пули, захрипел раненый.
Грузовик уносился в ночь, подлетая на ухабах. Красноармейцы выбегали за ворота, стреляли по машине. Но она уже была далеко, скрылась за возвышенностью.
Штурмбаннфюрера Остермана терзали недобрые предчувствия. Вроде все сложилось, выжил сам, потерял лишь половину людей, в том числе всю группу Вагнера. Но что-то было не так. Ворчала интуиция, кошки скребли на душе.
Полуторка направлялась к Панинским лесам. Ученые были живы, стонали в углу кузова. Солдаты привалились к бортам. В воздухе стояла тяжелая изморось.
Огоньки слева привлекли внимание штурмбаннфюрера. Он всмотрелся. Черт возьми! Из Злотова шли две машины. Они двигались параллельным курсом. Видимо, там имелась еще одна проселочная дорога. Из воинской части тоже выбирались огоньки. Несколько машин устремились в погоню. Эти не догонят, если, конечно, ничего не случится.
Лес приближался, но очень медленно. Погоня тоже вязла, буксовала. В запасе у Карла имелся план «Б», но он готов был лезть из кожи, чтобы воспользоваться основным вариантом. Про самолет русские не знают, он надежно замаскирован. Нужно сразу прорываться и улетать.
Машина въехала в дорожную яму, когда до леса оставалось несколько сотен метров. Заскрежетала и переломилась рессора. Водитель гнал с максимально возможной скоростью. Пассажиры чуть не вылетели из кузова. Стонали ученые и ефрейтор Шуман, раненный в ногу.
Остерман перескочил через борт, побежал к кабине. Все, конец. Подобные поломки устраняются только в мастерских. Водитель не виноват. Хорошо, что хоть это расстояние проехали.
– К машине! Приготовиться к пешему переходу! – скомандовал Карл.
Да, они упустили драгоценное время. Погоня приближалась. Лучи фар машин уже блуждали по опушке. Похоже, русские успели подтянуть сюда значительные силы. Но они не знали, по какой тропе диверсанты пойдут к самолету. Противник еще далеко от этой тропы. У Остермана оставался шанс проскочить.
Восемь солдат невозмутимо ждали его команды. Двое придерживали ученых.
Ефрейтор Шуман, которого товарищи спустили с кузова, пытался самостоятельно подняться. Из простреленной ноги сочилась кровь. Его придерживали за локоть. Это была обуза.
Остерман пристально посмотрел ему в глаза, вынул «вальтер» из кобуры. У раненого исказилось лицо, дико заблестели глаза. Не такого конца он ожидал.
– Герр штурмбаннфюрер, не надо! Я пойду со всеми, не отстану…
Форменная обуза. Закон войны суров и един для всех. Остерман выстрелил ефрейтору в сердце.
Через минуту на дороге никого не было. Диверсанты пропали в изгибах пересеченной местности. До тропы, которая вела к заброшенному аэродрому, оставалось не более четырехсот метров.
Возможно, им удалось опередить русских. Тропа белела среди комьев глины, голого кустарника. Она уже втягивалась в лес, змеилась между деревьями. Двести метров по лесу, четыреста, шестьсот.
Здесь ощущался сильный аммиачный запах. Слева были болота. Мелькнула дорожка, уводящая в топи. Именно с ней был связан запасной план.
Два километра до поля, на котором дожидался самолет. У летчиков инструкции: ждать двое суток, потом улетать.
Впереди раздался встревоженный крик. Дозорный напоролся на засаду. Забили автоматы. Грохот «ППШ» быстро перекрыл рваную трескотню «МП-40». Еще одного потеряли! Осталось семеро солдат. Они уходили с тропы, тащили ученых, которые с трудом волочили ноги.
Дьявол! Остерман не мог сдержать ярость, охватившую его.
Пальба продолжалась, по лесу блуждали огоньки карманных фонарей. Красноармейцы нашли тропу, продвигались по ней, паля для острастки. Их было много, вступать в бой не стоило.
Штурмбаннфюрер взял себя в руки и прорычал:
– Все назад! Держать порядок, не стрелять! Семьдесят метров на юго-восток, сворачивать в болота!
Возбужденные красноармейцы даже не поняли, куда подевался противник. Два отделения, нарвавшиеся на дозорного, шли с севера. Навстречу двигалось еще одно. Они едва не перестреляли друг друга!
Красноармейцы быстро нашли тропу, ведущую в болото, рассыпались, залегли, различили отдаленный треск сучьев.
– Братцы, вперед, возьмем их теплыми, пока не ушли! – скомандовал не в меру ретивый сержант. – За мной, ребята!
Несколько человек пошли вперед, в целях предосторожности выключив фонари. Они отдалились метров на пятнадцать, и двое бойцов провалились в топь. Истошная ругань сотрясла заболоченный лес. Растяпы быстро уходили в трясину. Их спасли, встали цепью, взялись за руки, кто-то отыскал жердину.
Но дальше продвинуться было нереально. Никто не знал этих болот. А вот у немцев как-то получилось.
Младший сержант Девяткин оказался самым сообразительным. Он бросил пару слов своим товарищам и припустил по тропе. На южной опушке уже стояли машины. В одной из них имелась рация, настроенная на связь со штабом полка.
Он кинулся к ней, оттолкнул зевающего солдата, схватил наушники и заорал:
– «Север», это «Юг»! Докладывает младший сержант Девяткин! Противник, включая двух субъектов, выкраденных с гауптвахты, ушел в болота, на бывшую партизанскую базу. Догнать не получилось. Их от восьми до десяти человек. Мы не знаем эти тропы, а противнику они известны. Там всюду трясины!
