Глава 5
Майор зашагал за угол, где оставил машину, и спустя пять минут уже въезжал через КПП на территорию военного городка в Калинках. Козырнул старший лейтенант у караулки. Видимо, с ним и повздорил Тетерин.
«Глянул в документ и смутился. Точно тот», – резюмировал Никита.
Военный городок напоминал муравейник, сновали люди в форме, рычала боевая техника. В стороне под навесом ели солдаты, постукивая ложками. От полевой кухни шел густой ароматный пар. У приземистого гаража механики в комбинезонах ремонтировали трехтонный «ЗИС», ухитрившись при этом разобрать половину машины.
Офицеры, пробегающие мимо, отдавали ему честь, поглядывали с опаской. Он даже расстроился. О каком режиме секретности может идти речь? Все уже в курсе, знают в лицо, не по форме же. Она у него такая же, как у всех.
Никита закурил на крыльце штаба и мрачно смотрел, как солдаты вешают какую-то унылую наглядную агитацию. Через пару минут он покрутил головой, ища, куда бы выбросить окурок.
«Урны бы поставили. Они были бы лучше такой вот наглядной агитации, после просмотра которой воевать не хочется!» – подумал офицер контрразведки Смерш.
– Прошу прощения, товарищ майор, разрешите обратиться? – прозвучало над ухом.
У него не было причины резко оборачиваться, и все же он это сделал. По щебеночной дорожке к нему подошел капитан, направлялся в здание, да решил остановиться. Ростом выше среднего, не сказать, что упитанный, но увесистый, однако уверенно держал осанку. Голова какая-то квадратная, массивные дуги над бровями. Хотя и не скажешь, что в его внешности было что-то неандертальское. Впечатления хмурого бирюка он не производил, но и не казался олицетворением добродушия.
Офицер небрежно козырнул. Прогибаться, как видно, он не был научен.
– Капитан Гуревич Всеволод Викторович, – представился этот человек низким голосом. – Формально числюсь помощником начальника штаба по полковым нарядам, хотя фактически этим занимается второй помощник капитан Шеренко. В моем ведении формирование комендантской роты. Не исключено, что со временем меня выведут из штата полка и назначат комендантом Злотова. Комполка говорил, что такое крайне вероятно.
– Рад за вас, Всеволод Викторович, – учтиво отозвался Никита. – В таком случае война для вас окончена, останетесь в тылу.
– Полагаете, я боюсь войны? – спросил капитан. – Не для меня такой расклад. Обязательно буду писать рапорт о переводе в действующую армию. Пусть инвалида назначают. У меня к фашистам личные счеты. Всю семью в сорок первом немец в эшелоне разбомбил.
– Соболезную, капитан.
– Вы не знаете, когда наши войска продолжат наступление? Младшая сестра живет в Орше, больше двух лет уже под немцами.
Попович знал, что не скоро. С кондачка Белоруссию не взять. Одними переименованиями фронтов дело не решится. Месяц, два, три, а то и больше, до следующего лета.
– Затрудняюсь с ответом, Всеволод Викторович. Я не синоптик. Считаете, настали благоприятные дни для истребления немецко-фашистских захватчиков? – пошутил он и посмотрел на небо, которое во второй половине дня оставалось малооблачным.
– Да ладно, я не об этом, – заявил Гуревич. – Вы ведь майор Попович, сотрудник Смерша. Скажите, это правда, что в городе действует немецкий агент или несколько таковых, осуществляющих связь со своими посредством рации?
Возможно, этот офицер был не очень умен. Или же им двигали какие-то особые побуждения. Сделать выводы по внешности было трудно. Эмоции и мысли со сложного лица капитана Гуревича не читались.
– Кто вам об этом сказал?
– Вообще-то, мой подчиненный, лейтенант Орешкин. Он командует укомплектованным взводом, несущим службу по охране городской администрации и горкома. Никто не призывал его держать язык за зубами. Пеленгаторы засекли работу радиста, локализовали примерный район. Выдвинулись все три отделения, обложили берег. Я знаю, что они там лазили несколько часов, но ничего не нашли.
– Так это был Орешкин? – удивился Никита. – Странно. Не так давно я с ним разговаривал, он об этом не обмолвился, хотя и знал, кто я такой.
– А что вы хотите? – Гуревич пожал плечами. – Костя младший командир, он не владеет информацией, не знает задач, поставленных перед вашей контрразведкой. Искали подозрительных лиц в заданном квадрате. Таковых не нашли. Дорога над обрывом, следы протектора, оставленные предположительно «газиком». Но ведь они могли появиться там и раньше. Костя правильно себя ведет. Он вроде общительный, говорливый парень, но далеко не болтун.
– Давно его знаете?
– Пять дней, целую вечность. – Капитан усмехнулся. – Достаточно, чтобы узнать человека.
– Зачем вы подошли и завязали разговор о немецких шпионах? – в лоб спросил Никита.
Капитан не растерялся, даже в лице не изменился.
– Хочу помочь, товарищ майор. Не люблю, знаете ли, немецких шпионов. В данный момент я не загружен делами при штабе, даже совестно. Я год служил в следственном отделе военной прокуратуры, невольно все подмечаю, присматриваюсь. Я это вот к чему. – Гуревич замялся. – Пусть вам не кажется странным мое поведение.
«Уже показалось», – подумал Никита.
– В общем, если вам потребуется помощь бывшего следователя, то можете на меня рассчитывать, поставив, разумеется, в известность товарища подполковника.
– Кого-то подозреваете, Всеволод Викторович?
– Пока нет. Дело не в этом. – Гуревич снова сделал сложное лицо. – Я пытаюсь понять, что именно привлекло вражеских лазутчиков к этому району.
«Вот именно», – подумал Никита.
– Вы на верном пути, Всеволод Викторович, – сказал он и иронично улыбнулся. – Получив ответ на этот вопрос, мы размотаем весь клубок. Где квартируете, если не секрет? При штабе ночуете?
– Нет, ни в коем случае. При штабе у нас ночует только младший командный состав. Остальные в городе на частных квартирах. Люди сами находят себе жилье. Местные не возражают взять на подселение офицеров. Здесь не фронт, все проще. По тревоге следует прибыть в штаб в течение пятнадцати минут. Это реально, если быстро бежать. Я живу в Овражном переулке, дом восемь. Там дед с бабкой, у них есть Курочка Ряба. – Гуревич криво усмехнулся. – Причем единственная, почти член семьи.
– Откуда сами?
– Из Пензы. Центр города, улица Советская, сразу за памятником вождю мирового пролетариата. Это легко проверяется, товарищ майор, – добавил Гуревич, почувствовав что-то неладное во взгляде собеседника. – Мой домашний адрес находится в списках строевой части.
«Проверяется-то легко, – мысленно согласился Никита. – Но слишком уж долго. Проще голубиной почтой подтверждение отправить, чем пробиться через все бюрократические кордоны».
В кабинете начальника штаба стрелкового полка было тихо, как в библиотеке. Подполковник Юдин, невысокий сорокапятилетний крепыш с приплюснутой головой, увенчанной жестким ежом, мрачно созерцал списки личного состава, лежащие перед ним. Он выглядел расстроенным. Это замечалось невооруженным глазом.
В комнате присутствовали еще двое, оба с капитанскими погонами. Ольховский и Квашнин. Первый – только что назначенный заместитель начальника штаба, второй – помощник по строевой части.
Ольховский был подтянут, аккуратно подстрижен. Обмундирование сидело на нем как влитое. Впрочем, брился он утром небрежно, проглядел клок щетины под нижней губой. Да и воротничок на гимнастерке, если присмотреться, был несвежий. Этот человек казался каким-то отрешенным, безучастным. В равнодушных серых глазах залегла печаль.
Капитан Квашнин на его фоне смотрелся живчиком. Среднего роста, жилистый, рано начавший лысеть. Под темными глазами залегли круги, верный спутник бессонницы, но это его не смущало.
Обоим офицерам было лет по тридцать пять.
– Да уж, – нарушил молчание подполковник Юдин. – Нам не хватало только этой головной боли. Вражеский агент передает послания у нас под носом, и Смерш подозревает одного из наших офицеров.
– Почему же одного, Михаил Егорович, – вкрадчиво сказал Никита. – Лазутчиков как минимум двое, а то и больше. Крот передает, как вы выразились, послания сообщнику, а тот сбрасывает их в эфир. Он может и не служить в армии.
– Но что им надо в Злотове? – проговорил Ольховский каким-то посаженным сиплым голосом. – Единственный значимый объект, который приходит в голову, – мост через Земан. Но его охраняет специальное подразделение, а на восточном берегу – взвод лейтенанта Орешкина. Может, немцы кого-то забыли в Панинских лесах? – внес он на рассмотрение причудливую версию.
– Это как? – не понял капитан Квашнин.
– Ну да, – согласился Ольховский. – Чтобы кого-то забыть в этих болотах, нужно сперва его туда поместить. Обустрой там немцы некий секретный объект, хвосты уже вылезли бы. Лично я не слышал ни о каких подобных вещах в нашем районе.
– Я тоже не слышал, – поддержал его Квашнин.
– Не надо строить версии, товарищи офицеры, – посоветовал Никита. – Это не ваша забота. Существуют специальные органы. Они и будут проводить расследование. Подозреваемых, увы, много. Я прибыл сюда для предварительного ознакомления с обстановкой. Михаил Егорович, вы составили список нужных нам лиц по распоряжению командира полка?
– Составил. – Юдин пальцем, словно это было что-то заразное, придвинул к майору лист с фамилиями. – Извольте, товарищ майор. Здесь все лица, прибывшие в полк, в звании от лейтенанта до подполковника. Под последним я имею в виду себя. Двое из них – мои помощники – находятся рядом с вами. Можете проводить с ними свои оперативные разработки, или как там у вас это называется. Остальных, к сожалению, сейчас нет на месте. Эти офицеры заняты службой, они бывают в городке крайне редко.
Все трое исподлобья смотрели на майора.
– Не надо так сильно драматизировать ситуацию, товарищи офицеры, – заметил Никита. – Органы во всем разберутся. Мы понимаем, что вы боевая часть, временно находящаяся на отдыхе и формировании. Мешать вашей службе мы не собираемся. Возможно, органы в чем-то ошибаются. Если так, то будем исправляться. Мы рассчитываем на вашу активную помощь.
– Капитан Ольховский в данный момент не сильно загружен, – выдавил Юдин. – Я могу откомандировать его вам в помощники, для связи со штабом, так сказать.
По лицу капитана Ольховского было видно, что от озвученной идеи он не в восторге.
Офицер беспокойно шевельнулся, бросил взгляд на подполковника и проговорил:
– Михаил Егорович, завтра прибудет свежее пополнение, обещали артиллерийский дивизион. Работы столько, что хоть волком вой.
– Товарищ майор прав, – подал голос капитан Квашнин. – Каждый должен заниматься своим делом. Впрочем, если товарищу майору действительно нужна помощь…
– Товарищ майор категорически убежден в том, что сапоги должен тачать сапожник, – заявил Никита. – Скажите, товарищи офицеры, капитана Гуревича вы хорошо знаете?
– Капитан Гуревич в полку, очевидно, не задержится, – как-то слишком быстро отозвался Юдин. – В Злотове после нас останется комендатура, небольшой гарнизон, комендантский взвод. Гуревича планируют бросить на этот фронт.
– Разве я об этом спросил? – осведомился Никита.
Начштаба стушевался. Действительно, нехорошо не составить мнение об одном из своих помощников.
– Мы все тут без году неделя, – заявил Ольховский. – Что мы знаем друг про друга? Этот Гуревич какой-то странный, присматривается, лезет во все щели. Все ему интересно. Возможно, прошлое покоя не дает. Он до прихода в действующую армию военным прокурором работал, в сорок первом, по его словам, заседал в трибунале стрелкового корпуса, дезертиров и паникеров к стенке отправлял. Мы пару раз с ним покурили, перебросились парой слов. Странный он какой-то, вроде гладко стелет, а словно в душу забраться хочет.
– Я его личное дело полистал, – сказал Квашнин. – Должность к тому обязывает. В тридцать девятом, находясь на службе в Хабаровске, он написал докладную на своего непосредственного начальника майора Рыбина. Благодаря чему избежал ареста. А в тот год в Дальневосточном округе выявили крупную антисоветскую сеть, куда входило до трети списочного офицерского состава. Успели всех обезвредить, иначе в сорок первом нам пришлось бы еще тяжелее.
Все с интересом уставились на Квашнина, и он начал подозревать, что сморозил лишнее. Впрочем, с идеологической точки зрения все звучало правильно. С некоторых пор майор Попович начал с сожалением постигать, что порой понятия «идеология» и «разум» являются двумя полюсами одной планеты.
– Занял должность начальника, вырос в звании, – продолжал Квашнин. – После заварухи на Халхин-Голе был переведен в родную Пензу, оттуда – в Западный округ. Войну встретил в Волковыске. Там была темная история с попаданием в окружение…
– Ладно, разберемся, – перебил его Никита.
Он не надеялся, что текущая встреча принесет какие-то плоды, просто присматривался, общался с людьми, в каком-то смысле вызывал огонь на себя, надеялся, что рано или поздно агент себя проявит. Офицеры, сидящие в комнате, были обычными советскими людьми со своими достоинствами и недостатками.
– Не хочу злоупотреблять вашим терпением, товарищи офицеры, – сказал Никита. – Вы люди занятые, благодарю, что нашли для меня минутку. Думаю, помощь ваших людей, Михаил Егорович, нам не потребуется, не стоит напрягать офицеров. Вы же москвич, товарищ подполковник? – сменил он тему.
– Коренной, – буркнул Юдин. – В двадцать лет вернулся в столицу с колчаковского фронта, там и осел. Улица Горького, бывшая Тверская. Квартирка небольшая осталась от родителей, жить можно. Меня уже проверяли, товарищ майор. – Начштаба горько усмехнулся. – Не раз, не два и даже не десять. Родители при царском режиме были служащими и при советской власти остались таковыми. Отец учитель, мама зубной врач. Окончил Можайское пехотное училище, четыре года служил на Кавказе. Очень жаль, если вы рассматриваете версию о моей причастности к разведывательным структурам абвера.
«Поездка в штаб окончательно все запутала. С того ли конца я начинаю раскрутку вражеского агента? Завтра передо мной будут мелькать новые лица, и тогда голова окончательно развалится, – раздумывал майор, покидая штаб. – Есть другие пути. Почему только я должен думать? Где офицеры моей группы, которых я три часа назад отправил во все концы этого городка?»
– Вас подвезти, товарищ майор? – спросил в спину начштаба. – В Злотов сейчас поеду, у нас вещевые склады на Сухарной, надо решить пару вопросов.
– Спасибо, Михаил Егорович, я на колесах, – отозвался Никита, остановился в коридоре, проводил взглядом уходящих Квашнина и Ольховского. – Вопрос, так сказать, вдогонку. Сколько «виллисов» и «газиков» имеется в хозяйстве полка?
– Знаете, точно такой вопрос задавал человек из вашего ведомства пару часов назад, – сказал подполковник. – Фамилию не помню, погоны капитанские. Дежурный по парку боевых машин предоставил ему точную информацию, после чего доложил мне.
– То есть навскидку не помните?
– Отчего же, скажу, майор. В трех авторотах на ходу осталось семь или восемь легких командирских машин. Все они на западном берегу Земана, где стоят стрелковые батальоны. При штабе четыре единицы, на ходу, если не ошибаюсь, две. У нас трудности с поставкой запчастей. Все поездки на учете, втайне машиной воспользоваться не выйдет. Большего сказать не могу. Пара машин на балансе у связистов, что-то у кладовщиков, что-то у медиков, у гражданских властей, которым выдали несколько подержанных единиц в Буровичах.
– Машиной сами управляете?
– Нет, у меня водитель есть. Так по штату полагается.
На крыльце Никиту поджидал Квашнин. Он переминался, как-то настороженно поглядывал по сторонам.
– Вам есть что сказать?… Простите, не знаю вашего имени-отчества?
– Павел Юрьевич. Просто хочу поделиться с вами некоторыми наблюдениями, товарищ майор. – Квашнин понизил голос, когда мимо, поочередно отдавая честь, пробежали трое дневальных. – Какое-то двоякое впечатление вызывает у меня товарищ Микульчик Василий Миронович. Не сочтите за крамолу, как-никак первое лицо в городе от нашей родной коммунистической партии. Но должен сказать, что он ведет себя несколько странно. С одной стороны, весь такой активный, устраивает собрания, призывает людей трудиться, проявлять сознательность и гражданскую ответственность, принимает ходоков и так далее. Но я не могу избавиться от впечатления, что Василию Мироновичу глубоко безразлично все, что он делает. Я пару раз встречался с ним, наблюдал за его работой. Как он общается с подчиненными у себя на Троицкой, какой скандал устроил в средней школе. В госпитале пытается подкатить к начальнице медчасти, довольно миловидной женщине. Я слышал, что он не дурак приложиться к бутылочке и каждый вечер занимается этим делом. Я не хочу наговаривать на этого человека, он может оказаться достойным советским гражданином, но, знаете ли… Василий Миронович не был в армии, не воевал в партизанских отрядах. Его перевели к нам из заштатного уральского городка. Вам решать, но, по-моему, стоит обратить внимание на этого человека.
– Он пользуется служебным транспортом?
– Да, все видели его за рулем нового «ГАЗ-67».
– Спасибо, капитан, мы учтем ваши наблюдения. Что-то еще?
– Да, это не все. – Квашнин снова замялся. – Еще раз могу ошибаться, но советую обратить внимание на капитана Ольховского.
– Вот как? – Никита поднял брови. – Я считал, что он ваш товарищ.
– Да, безусловно. Насколько может быть товарищем человек, которого знаешь четыре дня. У Ольховского отсутствует личное дело, и это мне сразу показалось подозрительным. Есть приказ из штаба армии о переводе в нашу часть. У него в порядке документы, продуктовая и вещевая книжки. Но личное дело мы пока не получили. Оно могло затеряться, его в неразберихе могли отправить по неверному адресу. Дай бог, чтобы пришло. Тогда все выяснится.
– Только у него отсутствует личное дело?
– Нет, их привозят нарочные особых отделов. В специальной картотеке остаются копии на случай утери оригинала. На несколько человек из пополнения дела также задерживаются.
– Может, стоит подождать, Павел Юрьевич, не обвинять человека раньше времени? Ольховский нерадиво выполняет свои обязанности?
– Я бы не сказал. В принципе, он дело знает. Ему удалось отыскать немецкие карты, датированные началом текущего года, где отмечены все минные поля. Если дело срочное, его возит водитель Михаила Егоровича. Самостоятельно Ольховский машину не водит. Мне еще один случай показался странным. Вчера он ушел из расположения в семь часов вечера. Капитан снимает комнату в доме, расположенном в Бронном переулке. Очень странно, но в девятом часу вечера, когда уже стемнело, я видел его совсем в другой части города, в Тракторном переулке, что недалеко от механических мастерских. Он входил в дом под номером четыре, поднимался на крыльцо, как-то опасливо озирался. Я отступил за куст за оградой, и Ольховский меня не заметил. Не хочу ничего сказать, в неслужебное время каждый волен бывать там, где ему вздумается, однако в свете последних событий…
– Три уточняющих вопроса, Павел Юрьевич, – перебил его Попович. – Что вы сами делали в Тракторном переулке?
– Живу я там, – не растерялся Квашнин. – Задержался в штабе, возвращался пешком на съемную квартиру. Это в южной части переулка, дом тридцать четыре. Можете проверить, там прописана Неделина Марья Архиповна. Женщине шестьдесят два года, ей в сорок первом осколком оторвало ступню. Ольховский входил на участок под номером четыре.
– Он был в форме?
– Кажется, да. Определенно в форме.
– Вы сказали, уже стемнело. При этом безошибочно узнали человека на расстоянии. Полагаю, оно было немаленькое, если он не видел вас.
– Звучит, наверное, нелепо, – согласился помощник начальника штаба. – Но я уверен, что это был Ольховский. Вышла луна, он стоял в профиль. Вы считаете, товарищ майор, что я не узнаю человека, с которым работаю бок о бок в течение четырех суток?
– Хорошо, Павел Юрьевич. Все, что вы сказали, мы обязательно проверим. Не надо никому болтать о том, что вы знаете, уяснили? Честь имею. – Майор козырнул.
Когда Никита выехал на Замковую улицу, было четыре часа пополудни. Сбежались тучи, плыли на запад упитанными дирижаблями.
Капитан Ольховский размашисто шагал по правой обочине, заменяющей тротуар. Попович сбросил скорость, подъехал к нему. Тот был погружен в себя, ничего не замечал.
– Покидаете расположение части, товарищ капитан? – поинтересовался Никита.
Ольховский резко повернул голову, остановился. Рядом с ним находился вырез в правом борту «газика», заменяющий дверь.
– Покидаю, товарищ майор.
– На отдых направляетесь, на съемную квартиру? Давайте подвезу. Вас куда доставить, в Бронный переулок или в Тракторный?
Капитан удивленно поднял брови. Попович пристально наблюдал за его лицом. Агент сейчас выдал бы себя мимолетной паникой, легким беспокойством или чем-то еще. Но на скуластом лице Ольховского запечатлелась только досада. Мол, лезешь в мои личные дела.
– Поясните, товарищ майор. – Голос его тоже не дрогнул.
– Вас видели вечером в Тракторном переулке. Вы входили в строение под номером четыре. Хотя живете в Бронном.
– И что с того?
– В этом нет ничего необычного?
– Думаю, нет. – Капитан помешкал, покачал головой.
– Тогда садитесь. Довезу туда, куда скажете, если объяснитесь. Мне, собственно, плевать, где шатаются офицеры штаба в свободное от службы время, но лучше все же разобраться.
Ольховский придержал планшет, болтающийся на портупее, опустился на пассажирское сиденье. Никита внимательно смотрел ему в глаза и не спешил продолжать движение.
– Игорь Николаевич, если не ошибаюсь?
– А вы Никита Андреевич? – Ольховский смотрел на него угрюмо, но в целом вполне спокойно. – Я даже знаю, кто меня видел, – проворчал он. – Сначала показалось, что ошибаюсь, но нет, он самый. Капитан Квашнин, угадал? Мерцало там что-то похожее за кустом черноплодной рябины. Шел к себе на хату, а тут такая встреча. Не стал я его смущать. Ну, увидел, с кем не бывает. Не жалуюсь на нехватку наблюдательности. Так и думал, что он сразу кинется вам докладывать.
– Считаете, он сделал неправильно? – Никита немного напрягся.
Что будет делать настоящий вражеский агент, если почувствует угрозу своей безопасности?
– Я так не думаю. Капитан Квашнин все сделал правильно. По адресу Тракторный переулок, четыре проживает одинокая женщина, с которой у меня уже три вечера… – Капитан помедлил, подумал, как бы выразиться поизящнее. – Назовем эти отношения лирико-романтическими. – Тут ему самому стало смешно, он еле сдержал улыбку.
– И как зовут эту даму?
– Ее зовут Тамара Никаноровна Чеботарь, – сообщил оглушительную новость Ольховский. – Не исключаю, что вы уже знакомы. Она временно исполняет обязанности председателя горсовета. А если нет, то обязательно познакомитесь.
– И как же вас так угораздило, Игорь Николаевич? – спросил Никита.
Впрочем, почему бы нет? Женщина на работе и в постели – две большие разницы. Тамара Никаноровна – дама в соку, к ней вполне подходит понятие «женственная». Она даже в некотором роде миловидна. Пусть не во вкусе майора Поповича, но все женщины и не обязаны быть таковыми.
– Насмехаться будете? – проворчал Ольховский. – Уставы запрещают нам встречаться с женщинами в свободное от службы время? Проверяйте, я не возражаю. Идея о том, что я агент, а она – связная абвера, настолько, знаете ли, умилительна, что просто молчу. Решать, конечно, вам, Никита Андреевич, но задумайтесь, стал бы так тупо действовать фашистский агент? В форме, почти не скрываясь. Мы возвращались с левого берега Земана, на мосту сломалась машина, подъехали к гаражу, что на Троицкой, чтобы попросить нужную деталь. Там оказалась эта женщина, ругалась на завгара. Послушайте, товарищ майор. – Ольховский раздраженно скрипнул зубами. – Я должен объяснять, как это происходит между мужчиной и женщиной? В каком месте проскакивает искра зажигания? Она одинокая, я тоже. Скоро поеду на фронт.
– Но я должен был спросить, – пробормотал Никита, отжимая педаль сцепления.
В груди у него что-то клокотало, особенно когда он представил себе эту самую искру.
– Так куда едем, Игорь Николаевич?
– На Троицкую, – буркнул Ольховский. – Присмотреть помещения для интендантской службы. Надеюсь, вам туда же.
Дорога была недолгая, впрочем, ее значительно удлиняли рытвины и колдобины. «Газик», фырча и сотрясаясь, объезжал препятствия.
– Вы мрачноватый субъект, Игорь Николаевич, – заметил Никита. – Это натура такая или есть причины?
– Это допрос? – Ольховский покосился на него.
– Это вопрос.
Капитан пару минут молчал.
Машина приближалась к перекрестку с Троицкой. За кустами в лучах солнца, уходящего в закат, поблескивал Земан. Погода баловала, дожди шли на востоке, а к Злотову тучи подходили, уже растеряв свою дождевую тяжесть.
– Вы все равно узнаете, – сказал Ольховский. – В тридцать девятом я проходил службу в Одесской области, имел то же звание капитана, занимал должность начальника штаба стрелкового батальона. Был арестован по ложному доносу, якобы за участие в какой-то группе офицеров, собирающейся убить товарища Сталина. Вы неглупый человек, Никита Андреевич, знаете, какой шквал ложных доносов был в то время. Старший лейтенант Латышевский, начальник связи батальона, метил на мое место. Меня месяц таскали на допросы, подвергали психологическому и физическому воздействию, предлагали подписать форменную чушь. Пока я сидел, потерял семью. Жена с маленьким сыном сбежала в Сибирь с майором-интендантом. Потом случилось чудо. Следователя арестовали, меня выпустили, сообщив, что товарищ перегнул палку. Перевод в другую часть, служба в Армянске. Опять женился, в сорок первом родилась дочка Анюта. Мы обороняли Перекоп в сентябре, я служил в стрелковой дивизии полковника Титова. Обороняли от танковых колонн Турецкий вал, Армянск, откатывались по степи к Севастополю. Это было тяжелое время, Никита Андреевич. Я снова потерял семью. Они погибли под бомбежкой у Константиновской бухты, когда пытались сесть на паром. Мы дрались в окружении, попали в плен, бежали. Снова унизительная проверка. Я должен был доказать товарищам следователям, что не сам попросился в плен, а меня забрали, контуженого и без боеприпасов. Повезло, что люди видели. – Он замолчал, больше не вымолвил ни слова.
Попович тоже вежливо помалкивал. Он подогнал машину к знакомому зданию, протянул Ольховскому руку. Тот пожал ее, кивнул и удалился.
Никита покурил, вошел в дом. Когда пересекал фойе, он стал свидетелем занятной картины. Тамара Никаноровна строго отчитывала у гардеробной двух небритых мужчин. Те пытались что-то сказать в свое оправдание, но без всякого толку. Женщина пребывала в образе строгой начальницы.
Тут-то ей на глаза и попался Ольховский, проходивший мимо. Они переглянулись. Перемена в женщине была разительной. Она на миг обрела другое лицо, потеплели глаза, дыхание перехватило. С этим взглядом было все понятно, здесь не требовались затяжные следственные процедуры. Мужики не заметили. Ольховский чуть притормозил, но все же прошел мимо. Женщина вернулась в образ, отчитывала подчиненных еще энергичнее, напористее.
Никита усмехнулся. Чего не бывает в жизни.
В комнате надрывался телефон. Он схватил трубку.
– Ну, наконец-то, командир, – пробился через треск помех знакомый голос. – Кольский беспокоит. Я не сильно тебя отвлекаю?
– Докладывай, Глеб. Ты где?
– Я в Буровичах, завершаю опись легкого автотранспорта, находящегося в распоряжении районных гражданских властей. По военному ведомству уже прошелся, побывал в штабе, поругался с тамошними должностными лицами.
– Я в курсе. Что имеем?
– Знаешь, командир, если поскрести по сусекам, то имеем до хрена. В основном это бывалые «ГАЗ-64», пара «эмок», плохо предназначенных для наших сельских дорог, и десяток «Виллисов». При штабе – четыре единицы, но ни одну из них вчерашний радист не мог использовать. Транспорт наперечет, под строгим контролем, к тому же две машины неисправны. Радисту требовалось как минимум часа полтора. Это исключено. Несколько машин при районной комендатуре. Там та же история. Можешь поверить, они не участвовали. Остаются машины связистов, медиков, пара развалюх есть у вещевых складов. В личном пользовании у граждан транспортных средств нет. Все машины принадлежат организациям. Гараж на Троицкой я, кстати, тоже проверил, пообщался со сторожами и завгаром. Пустышка.
– Продолжай работать.
Только он положил на аппарат тяжелую трубку, как тот снова разразился хриплой трелью.
– Я звоню уже в третий раз, товарищ майор. – Голос старшего лейтенанта Тетерина подрагивал от волнения. – Сейчас нахожусь в Рошеве.
– Это далеко, Борис.
– Берлин дальше, товарищ майор. Не поверите, я успел побывать в Черевичном. Это в четырнадцати верстах на запад от Рошева, в расположении стрелкового батальона, в котором меня особенно интересовала рота капитана Чеснокова.
– Мастер ты, Борька, заходить издалека и изъясняться загадками, – заявил Никита.
– Я, кажется, молодец, товарищ майор, – похвалил себя подчиненный.
– Самого себя расцеловать хочется? – спросил Попович. – Ладно, не томи.
– Сначала на всех объектах района, где имеются решетки, я не обнаружил никого ценного. Так, по мелочам. Полицаи, солдаты вермахта, пара пехотных офицеров, провинившиеся красноармейцы. В Калинках… помните, там был несговорчивый начальник гауптвахты, вы ему еще врезали по первое число. На гауптвахте я обнаружил двух немцев в гражданской одежде. Смирные такие, сидят, никого не трогают. Обоим лет за сорок, по-русски не фурычат. А я неважный спец в немецком языке, только «хенде хох» и понимаю. Офицер с гауптвахты оказался парнем недалеким и узколобым. Какие-то лаборанты, говорит, по научной линии, ничего серьезного. Фамилии записаны в журнале: Рунгер и Киттель. Я соображаю, что вроде нечего делать работникам умственного немецкого труда в едва цивилизованном белорусском районе. Спрашиваю, как долго сидят? Мол, с двадцать девятого сентября, того самого дня, когда наши по району прокатились. Ни хрена себе! Неделя прошла! Кто привез, почему не забрали, что сказали? Чувствую, тема интересная, возможно, наша. Давай копать. Нашли другого старлея, который в тот день дежурил. Немцев привез некий лейтенант Харченко по приказу комроты, капитана Чеснокова. Сослался на капитана Топтыгина, который в тот день находился в Злотове. Дескать, тот в курсе, примите клиентов. Немцев поместили под арест, Харченко испарился.
– До сих пор сидят? – спросил Никита.
– И неплохо себя чувствуют. Хотя цвет лица немного изменился.
– Мне кажется, капитана Топтыгина следует привлечь к ответственности, – сказал Попович и поморщился.
Наряду с армейской на освобожденных территориях действовала контрразведка НКВД, подчиненная непосредственно Лаврентию Берии. Подчас работа двух структур пересекалась. Каждая тянула одеяло на себя. Их полномочия никак не разграничивались.
– Невозможно, товарищ майор. Я навел справки. Капитан Топтыгин погиб в тот же день в окрестностях Злотова, когда обезвреживали группу немецких окруженцев.
– Ты меня запутал, Борис. Что произошло? Кто такие эти немцы? Давай сейчас, по телефону, некогда мне тебя ждать. Ты метнулся в расположение роты Чеснокова, поговорил с ним, с Харченко, что дальше?
– Хмурое утро двадцать девятого сентября, – высокохудожественно начал Тетерин. – Стремительное наступление дивизии. Немцы этого не ожидали. Наши повалили из Кудринского леса, забрали у фрицев Буровичи, покатились дальше, к Злотову. Севернее никакой цивилизации, овраги, леса, море карликового ивняка. Единственная деревушка – Межель, и та заброшена. На запад Панинские леса, еще хуже. Наши не имели никакой информации о той местности. Для прочесывания отправили усиленную роту капитана Чеснокова. Она уперлась в колючку – засекреченная зона! Мины, эсэсовцы с пулеметами, все прелести. Некий исследовательский центр, совмещенный с небольшим концлагерем. Бункер, пара корпусов, повсюду маскировочная сетка. Я потом выяснил, до войны там была психлечебница закрытого типа. Ее специально в такой глуши возвели. Наши, видать, тоже чего-то исследовали. У немцев паника, все мечутся, не ожидали. В общем, взяли наши эту беду, и волосы дыбом. Под землей лаборатории, крематорий, какие-то глухие боксы, полигоны для испытаний. Немцы все ценное уничтожили. Наверху в бараках узников расстреляли и сожгли. Много их там было найдено. Евреи из гетто, судя по фрагментам одежды. В общем, адское местечко. Наши всех перебили, только двоих взяли. Они сперва чуть не сбежали, а потом давай плакать. Мол, мы простые медицинские сошки, работали под надзором профессора, ничего не знаем. Лаборатории явно серьезные. Лично я считаю, товарищ майор, что это связано с вирусами и бактериями. А нашим наступать надо. Что делать? Чесноков отрядил Харченко отвезти эту пару в Злотов, пусть органы разбираются, оставил на объекте отделение солдат. Харченко приехал на Троицкую, перетер с Топтыгиным. Тот занят был, но выслушал, сказал, что примет меры. Велел Харченко везти задержанных на гауптвахту. Тот так и сделал. Потом покатил на объект, забрал солдат, наивно думая, что их вот-вот сменят. Некогда было ждать. Возможно, Топтыгин и принял бы меры, кабы не погиб. Решил свои дела сначала закончить. Есть у меня такое подозрение, что он никому не успел сообщить о том, что на него вывалил Харченко. А теперь представьте, командир, вся эта жуть уже неделю без нашего присмотра. Двое немецких доходяг оттуда парятся на губе. У вас ничего не екает, товарищ майор?
Екало так, что хоть пятки подставляй!
– Где это, Боря? Как туда попасть?
– От Злотова на северо-восток по лесным проселкам. Ориентироваться только по Межелю. Немцы дорогу не мостили, поддерживали режим секретности. Харченко по наитию ехал. Обратную дорогу уже запомнил. Но их батальон сегодня ночью еще дальше переведут, не найти его будет. У местных надо поспрашивать. Там ведь больница была, учреждение от наркомата здравоохранения, люди должны знать.
– Ладно, Борис, не будем пороть горячку. От объекта уже не убудет, соваться туда можно только после дезинфекции, немцев охраняют. Это может быть не наша тема. Надо рассматривать и другие варианты. Возвращайся в Злотов.
– От Дорофеева есть известия?
– Нет.
– Ну, понятно. Этот охотник как уйдет со своими духами общаться!.. До встречи, товарищ майор.
Никита жадно курил, окутывая комнату дымом. Время – начало шестого. В принципе, день провели продуктивно. Надо учесть, что он еще не закончился. Возможны сюрпризы.
Он задумчиво рассматривал карту города, разложенную на столе, вглядывался в переулки между Замковой и Сухарной улицами. Сперва Лебяжий, затем Новый, Рассветный, Бронный, Сиреневый, Тракторный, Гончарный. Местность не рассечена прямыми линиями. Там пустыри, овраги, свалки, ручейки с мостиками. Клоака. В этом «сердце города» можно спрятать не только агента с радистом, но и парочку пехотных подразделений.
Никита поколебался, снял трубку и попросил телефонистку связать его с абонентом в штабе дивизии. Ему пришлось чуть подождать, но абонент отозвался. Это был полковник Мосин Виктор Ефремович, начальник отдела дивизионной контрразведки.
– Надеюсь, у тебя конкретная информация, майор? – хмуро осведомился он.
– Думаю, да, Виктор Ефремович. Имеется круг подозреваемых, мы над ним работаем и сужаем. Результаты будут. Но образовалось кое-что еще.
– Не томи, Попович, – заявил полковник.
– Вам что-то известно о секретном объекте немцев к востоку от Панинских лесов, где предположительно проводились медицинские опыты на живых людях? Что-то связанное с вирусологией, бактериями?
– Впервые слышу. – Мосин явно насторожился.
Никите пришлось отнять у полковника три минуты драгоценного времени, чтобы ввести его в курс дела. Потом начальство переваривало услышанное.
– Постой минутку, Попович, я плохо соображаю. – Голос полковника как-то надломился. – Наши войска взяли секретный исследовательский объект, который потом покинули? Тех, кого забрали на объекте, поместили на гауптвахту и забыли про них? На объекте, где полно трупов и нацистских тайн, никто не появляется уже неделю, про него никто не знает?
– Несколько упрощенное видение, товарищ полковник, но в целом так.
– Попович, вы там охренели?
– А в этом кто виноват, товарищ полковник? Харченко сделал свое дело и убыл в часть. Солдаты ни о чем не думают, за них это делают офицеры. Топтыгин виновен только в том, что погиб. Наказывать за такие проступки мы пока не научились.
– Но они же не в Марианской впадине сидят, эти двое! – вскричал куратор. – Неужели за все это время никто не пошевелился?!
– Гауптвахте-то что? К ним привозят арестантов, они их содержат. Если надо кому-то, приедут, заберут. А что касается объекта, так он же секретный. Вот таковым и остается.
– Ты издеваешься! – догадался полковник.
– Ни в коем случае, Виктор Ефремович. Но согласитесь, что-то курьезное тут есть. Я сам об этом узнал несколько минут назад. Есть версия, что работа радиста связана с данным объектом. Сообщите в армейский отдел. Мы поработаем с задержанными, а они пусть исследуют объект, разумеется, в защитных костюмах.
– Ладно, разберемся, – проворчал Мосин. – И не вздумай афишировать, будто мы что-то прозевали! Позаботься о задержанных, допроси, выясни, кто такие. Эти ребята могут выдавать себя за других. Не допускаешь мысли, что они и есть та самая посылка?
– Эту версию мы тоже отработаем, товарищ полковник. – Никита положил трубку и опять уставился на карту.
Она отображала только город и ближайшие окрестности.
Он в нетерпении посмотрел на часы. Разбросало же по свету подчиненных! Нет, нельзя метаться, нужно действовать последовательно.
