Проснулся Вадим утром оттого, что что-то сильно беспокоило его. Открыв глаза, он непонимающим взглядом обвел белые стены, тумбочку и соседнюю кровать, застеленную покрывалом. Затем он все вспомнил, и тревога за судьбу Алисы охватила его с новой силой. Найдя свою высушенную одежду на стуле у кровати, он быстро оделся и, выходя из палаты, столкнулся с девушкой. «Алиса!»

Вадим с удивлением отступил назад, а она, как ни в чем не бывало, будто вчера не произошло ничего ужасного, вошла в палату:

— Неплохо устроился!

Вадим не верил своим глазам. Еще недавно в его голове роились самые страшные предположения относительно ее участи, и тут она явилась собственной персоной!

— Расскажи, чем вчера все закончилось? — Он запнулся и подумал: «Алиса живая и здоровая, значит, все хорошо», и уточнил: — Что произошло после того, как я прыгнул в карьер?

Алиса села на его кровать и жестом предложила последовать ее примеру.

— Меня схватили, швырнули на землю, вываляли в грязи. Бегали по берегу, тебя искали, а тут послышался звук приближающейся полицейской сирены, меня снова запихнули в автомобиль и отвезли, как ни странно, к моему дому. Спэроу сказал, что меня хотели только попугать, чтобы я думала, прежде чем писать статьи. Пригрозил, что, если я обращусь в полицию, этим дело не закончится. Мне вернули мои и твои вещи. Как только они ушли, я сразу набрала Артюшенко и все ему рассказала. Он прикатил ко мне домой, я написала заявление о моем и твоем похищении, о том, что нам угрожали. Я переживала за тебя, ты ведь мог утонуть. Ну а дальше было маски-шоу, Воробья-Спэроу взяли и посадили в клетку. Артюшенко мне ночью позвонил, сообщил, что ты нашелся и находишься в больнице.

— Ты думаешь, они действительно хотели нас только попугать? — спросил Вадим, явно в это не веря. Недавние события вихрем пронеслись в его голове.

— Кто знает! Доказать, что у них были другие намерения, невозможно — ты и я живы и здоровы.

— А как же это? — Вадим указал на следы от пластиковой стяжки на ее и своей руке.  — Они стреляли по мне! Тоже хотели напугать?

— Спэроу это так и объяснил. Эти выстрелы спасли нас. Заводские охранники еще раньше заметили два подозрительных автомобиля на противоположном берегу водоема. Карьер Соколовский пользуется дурной репутацией — здесь насиловали и убивали. Последнее убийство семнадцатилетней девушки так и не раскрыли. Охранники сразу сообщили в полицию о выстрелах, и те примчались, поэтому бандиты не стали тебя искать. И поскольку свидетель остался жив, отпал резон расправляться со мной.

— Я видел, как пули бороздили воду возле меня.

— Спэроу представил в качестве доказательства стартовый пистолет, который стреляет капсюлями. Гильзы они собрали, когда уезжали, и доказать, что они стреляли на поражение из боевого пистолета, невозможно.

— Чем для них это закончится?

— Практически ничем — мелкое хулиганство, заплатят административный штраф. У них серьезный адвокат, и он уже роет копытом землю. Артюшенко мне звонил, сказал, что адвокат представил их неудачно пошутившими пай-мальчиками.

— Это плохо.

— Нет, хорошо. После моего заявления они отстанут и от меня, и от тебя.

— Ну у тебя и работенка!

— Бывает… Возможно, они и в самом деле хотели лишь припугнуть — на будущее. Моя статья им серьезно не навредила.

— Ч-черт! У них мои документы, мобильный, ключи от машины, карточки, о деньгах я и не говорю.

— Ты прослушал, я тебе сразу сказала, что они все вернули.  — Алиса открыла сумочку и отдала Вадиму его вещи.  — Будем прощаться — я в редакцию, а ты собирался идти в тюрьму.

— Знаешь, Алиса, после наших вчерашних приключений у меня ощущение, что мы друг друга знаем вечность.

— В таких ситуациях и узнаешь человека. Ты был на высоте!

— Если бы не ты, у меня ничего бы не получилось. Ты поняла без слов, какой у меня план, и здорово помогла.

— Достаточно дифирамбов обоим, мне пора в редакцию, а тебе — заниматься своими делами.  — Алиса говорила сдержанно, с видом очень занятого человека, но Вадиму показалось, что это напускное.

— Настроение нерабочее.

— Настроишься. Прощай! — Алиса поднялась, подошла к двери и обернулась: — Ты был прав, когда сказал, что наша встреча предопределена Судьбой! Если бы ты не подсел ко мне в кафе, то неизвестно, чем вчера бы все закончилось для меня.  — И она быстро вышла.

Вадим продолжал сидеть на кровати, ощущая себя разбитым и опустошенным. «Надо ее догнать, взять номер телефона, может, позже встретимся, при случае».  — Мысли были усталые, как и его тело. Наконец, взяв себя в руки, он встал и вышел из палаты.

Свой автомобиль он нашел на том же месте, где вчера припарковал, в багажнике находилась его главная ценность — фотокамера «Canon». Посмотрел на часы и, поскольку уже было начало одиннадцатого, поехал в тюрьму.

Как и вчера, капитан встретил его холодно, демонстративно посмотрев на часы:

— Любите поспать? Помещение в вашем распоряжении до 13 часов.

— Успею.

И снова он фотографировал убийц, насильников и остался недоволен собой — ему так и не удалось сделать такие снимки, чтобы улавливалось отличие этого отребья от обычных людей.

Возвращаясь домой, Вадим сделал музыку погромче, надеясь избавиться от тяжелого осадка, оставшегося после вчерашнего приключения.

«Житомир, я тебя надолго запомню!»

Когда он уже подъезжал к Киеву, позвонила Марина. У нее был напряженный голос, а значит, она была чем-то расстроена.

— Как твоя командировка? Все сделал, что наметил?

— Все нормально.

— Вечером я тебе звонила, но с тобой нельзя было связаться. Отключил телефон, чтобы никто не помешал?

«Ревнует? Рассказать ей правду — не поверит или станет допытываться, почему я оказался рядом с Алисой».

— Плохо себя чувствовал, рано лег спать — отключил телефон, чтобы никто не потревожил.

— «Никто» — это я?

Вадим взглянул на себя в салонное зеркало — под глазами синяки, как от недосыпания, лицо помятое, правая скула припухла — вид неважнецкий.

— Мне и сейчас плохо, приезжай, сама увидишь.

— Думаешь, не приеду? — Тон Марины стал мягче.  — Что-нибудь с собой привезти?

— В холодильнике пусто, даже яиц нет, зато твое любимое мартини и лимон есть. Мне заехать в супермаркет?

— Тебе нездоровится, я возьму все на себя,  — решительно заявила Марина.  — Соскучился?

— Мне бы поспать.

— Не волнуйся — буду вести себя тихо как мышь. Целую. Жди!

Однако, несмотря на ее заверения, уже через час они лежали на кровати обнаженные и запыхавшиеся, но удовлетворенные.

— Теперь я уверена, что в Житомире ты ни с кем не спал,  — сказала, довольно потягиваясь, Марина.  — Выпьешь мартини? — Она поднялась, демонстрируя стройную фигуру с плоским животиком и женственными округлостями в нужных местах. Она знала, что Вадим за ней наблюдает, и двигалась грациозно, будто танцуя. Отражение в зеркале повторяло ее движения, словно в комнате были девушки-близняшки.

— Лучше коньяка, хотя нет — хочу сегодня поработать. Почему ты уверена, что у меня в Житомире никого не было?

— Интимная близость накладывает незримый отпечаток на обоих. Так что я сразу почувствовала бы, если бы у тебя кто-то был.

«Почему я не ощущаю незримый отпечаток ее мужа — ведь ночами они не в карты играют?» — Он промолчал, но настроение подпортилось. Марина это почувствовала и, взглянув на зеркало, сменила тему:

— Зеркало зеркалом, а ты в ящик под ним заглядывал?

— Еще нет. Что там может быть — подшивка журнала «Работница» за семидесятые годы прошлого столетия?

— Все же интересно посмотреть, вдруг там что-то ценное!

— У мамы самым ценным были обручальное кольцо и сережки, которые достались ей от мамы, моей бабушки. Так что слитков золота и шкатулок с алмазами не предвидится.

— Что гадать? Давай посмотрим! Любопытно же!

Вадим поднялся с кровати, случайно опрокинув фужер с недопитым мартини, растекшимся некрасивым желтым пятном по простыне. Марина торопливо подняла простыню:

— Главное, чтобы не прошло на матрац.

Вадим сел возле зеркала на пол и стал разглядывать замочную скважину ящичка.

— Ключа нет,  — констатировал он.  — Придется ломать.

— Алексей такой замок в буфете у свекрови на даче открыл — сунул туда отвертку, повернул — и все!

«Ох уж этот мне муж-умелец!» — раздраженно подумал Вадим, но поднялся и пошел на балкон, где в ящике с инструментами нашел огромную старую отвертку с плоским наконечником и плоскогубцы. Вернувшись, вставил отвертку в замочную скважину, вначале провернуть ее не удалось, но плоскогубцы помогли. «Хрясь!» — и ящик открылся. В нем оказались альбом в потемневшем от времени бордовом переплете, тоненькая пачка листков бумаги, исписанных наполовину выцветшими чернилами, перевязанная голубой ленточкой, и кусок холста, скрученный в рулончик.

В альбоме оказались старинные снимки, скорее всего, сделанные чуть ли не на заре эры фотографии. На большом фото, на всю альбомную страницу, была запечатлена очень красивая девушка с веночком, охватывающим лоб, в белоснежном подвенечном платье. Она словно прилегла на минутку отдохнуть с открытыми глазами. Но зеркало в черной раме, стоявшее у изголовья, не врало — в нем отражалась девушка, лежащая в гробу!

— Какой ужас — ее сфотографировали мертвой! — воскликнула Марина, глядя на снимок из-за плеча Вадима.

— В те времена часто фотографировали покойников в гробу, и даже в компании живых. Усопшего так искусно гримировали, что трудно было разобрать, кто живой, а кто мертвый. Это было обычным делом,  — пояснил Вадим.

— Фу! — Марина брезгливо передернула плечами, затем снова взглянула на снимок.  — Она очень красивая! Если она в гробу, почему у нее открыты глаза? Ее взгляд, отрешенный от всего земного, устремлен в никуда, это так жутко! Готовая иллюстрация для «Вия» Гоголя!

— Фотография напомнила мне работу известного фотохудожника Мана Рэя. Только у него девушка лежит с открытыми глазами и распущенными волосами, а на груди у нее отвратительная статуэтка африканского божка. Когда я ее впервые увидел, решил, что девушка изображает мертвую. Возможно, Ман Рэй в детстве увидел мертвую молодую красавицу с разметавшимися волосами, и этот образ въелся в его подсознание. Разница между этими фото в том, что на одном девушка только изображена умершей, а на другом она и правда мертвая, и еще — зеркало!

Вадим достал увеличительное стекло и внимательно изучил снимок. У него не осталось сомнений в том, что фотограф умело воспользовался ретушью и пририсовал открытые глаза покойнице.

Вадим прекрасно знал историю возникновения и развития фотографии. В конце девятнадцатого и до начала двадцатого столетия были в моде посмертные снимки — фотографировали покойников в позах живых, да еще в компании с родственниками, близкими людьми. Судя по исполнению, этот снимок был сделан в самом конце девятнадцатого столетия, когда уже предпочитали фотографировать мертвецов в гробу, но все еще придавали им черты живых. Вадим видел много таких посмертных фото, но это сильно отличалось — тут фигурировало зеркало, отображающее покойную. Ну а как же примета, что это принесет неприятности живым? То время было богато суевериями.

На обратной стороне фото было написано: «Анна Ступачевская, 1897 год». Судя по манере написания, отсутствию буквы «ять», надпись была сделана значительно позже, спустя десятилетия. В альбоме были и другие фотографии людей, относящиеся к разным периодам времени. На некоторых были надписи, но они, как и эта, ничего не говорили Вадиму. Ему было непонятно, для чего бабушке и матери надо было сохранять фотографии людей, судя по всему, не имеющих никакого отношения к их роду. Ведь не могли же они ни разу не заглянуть в ящик трюмо! И зачем надо было хранить трюмо, совершенно бесполезное, десятилетия простоявшее завешенным черной материей? Бабушка как-то упомянула, что это зеркало стало причиной несчастий, случившихся с его дедом и отцом. Так что же на самом деле с ними произошло?

Вадим стал рассматривать листки бумаги, на которых чернила настолько выцвели, что ему приходилось разбирать слова с помощью лупы. Прочитав первые несколько строк, он понял, что здесь скрывается какая-то тайна.

«Находясь на смертном одре, при ясной памяти, я… — далее было написано неразборчиво,  — …хочу сделать признание, которое запишет мой душеприказчик — нотариус. Мое признание через многие десятилетия после содеянного уже ничего не изменит, никого не спасет — ни людей, ни их честь, достоинство, а всего лишь чуть облегчит муки совести, если это вообще возможно. Мне посоветовал это сделать отец Макарий, священник здешней церкви. Начну с главного.

22 августа 1897 года я нарушил сразу несколько Божьих заповедей — „не убий“, „не возжелай жены ближнего“, „не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего“. Я был без ума влюблен в красавицу Анну Ступачевскую из села Власовка Борзнянского уезда и, понимая, что не могу рассчитывать на взаимность, решился на безумство, обрекшее мою душу на вечные муки».

На этом листке больше ничего не было написано.

— Что там написано? — заинтересовалась Марина, увидев, как изменилось выражение его лица, и Вадим прочитал для нее это вслух.

— Признание реального убийцы — как интересно! А что дальше?

— Сейчас посмотрим.

Однако, бегло просмотрев остальные листки, продолжения он не нашел. Это были письма с малоинтересным содержанием — незнакомые для него люди писали другим незнакомцам, сообщая о своем житье-бытье, не отмеченном какими-либо значительными событиями.

Эти записи вызвали живейший интерес у Вадима — тайна, по всей видимости, имела отношение к его роду, иначе зачем бы все это хранилось в ящике трюмо? Письменная исповедь о совершенном преступлении? Но куда подевалось ее продолжение? Его уничтожили? Тогда зачем было оставлять начало? Кого убили и кто убийца? И при чем тут посмертное фото Анны Ступачевской?

— Я своим девчонкам на работе рассказала о «гене воина», «гене убийцы». Они очень этим заинтересовались и полезли в интернет искать тест, чтобы узнать, есть ли у них этот ген,  — щебетала Марина.  — Особенно усердствовала Викуся.

— Какая Викуся?

— Из нашей с Амадой компашки. Я тебе о ней рассказывала — у нее «черный пояс» по тхэквондо, а по ней и не скажешь.

— Нашли тест?

— Нет. Можешь позвонить своему «синему чулку» в Житомир и узнать, где его можно найти? Или пусть она тебе его пришлет. Девчонки просят.

— Хорошо. Им бы не помог, но тебе не могу отказать.

— Оёёй! — спохватилась Марина, взглянув на часы.  — Скоро полночь! Заболтались мы.

Она стала быстро одеваться, включила мобильный телефон, который отключила, чтобы им не мешали звонки.

— Мой благоверный девять раз звонил! Что это на него нашло? — Не успела она это произнести, как ее мобильный зазвонил.  — Опять он! Пойду краситься и заодно с ним поговорю. Вызови мне такси! — Марина поспешила в ванную, на ходу отвечая мужу:

— Да, дорогой! С девчонками заболталась, устроили посиделки в кафе… — И она скрылась в ванной.

Такси уже ожидало возле дома, а Марина все не выходила из ванной. Вадим несколько раз подходил к двери, из-за нее доносился возбужденный голос Марины, и он не решался постучать. Видимо, ее объяснения мужа не удовлетворили, и назревал скандал.

Наконец она вышла из ванной с раскрасневшимся от возбуждения лицом.

— Нас в Качановке видела его сотрудница, была там с мужем на экскурсии! Мне и в голову не могло прийти, что в такой дыре встречу тех, кто меня знает! Эту Валю я не помню — его сотрудницы для меня все на одно лицо, а она меня запомнила!

— Вот хрень! — воскликнул Вадим, не зная, чем помочь любовнице.

— Переживем и это! — оптимистично заявила Марина, направляясь к входной двери.  — Несколько дней не будем видеться, пусть все стихнет. Придется побыть паинькой!

— Может, какая помощь требуется?

— Помощь? Женись на мне!

Вадим растерялся и не знал, что на это сказать.

— Ха-ха! Я пошутила! Ты испугался? — Марина нервно ему подмигнула.

— Позвони мне завтра, расскажешь… — Вадим чувствовал себя неловко и понимал, что говорит не то.

— Не бери в голову — я просто нервничаю,  — сказала Марина, постепенно успокаиваясь.

Вдруг она устремила взгляд на старинное зеркало и, подойдя к нему, провела по раме рукой.

— Вадя, не нравится мне это трюмо! Я уверена, твоя мама говорила именно о нем — это оно приносит несчастье! Чем скорее ты избавишься от него, тем будет лучше!

— Ты уже никуда не спешишь?

— Ах да! Это зеркало сводит с ума — в нем ощущается что-то нехорошее, угрожающее.

Марина снова направилась к двери. Вадим проводил ее вниз, до такси. Когда она садилась в автомобиль, напомнила:

— Чем быстрее ты избавишься от зеркала, тем лучше. Фотографию и те листки сожги — это дела давно минувших дней, в них нет ничего хорошего. Мне пока не звони — я сама тебя наберу. Чао!

Вадим вернулся в квартиру и посмотрел на разложенные возле зеркала пожелтевшие листки и фотографию мертвой девушки. «Это как-то связано с прошлым моих предков?»

Отца он не помнил, со слов матери, он был геологом, не вернулся из экспедиции. Имелись лишь несколько его фотографий — отец был крупным мужчиной с волевым лицом. Одна из них была свадебная — он в сером костюме, мама в подвенечном платье, запечатленные анфас. В доме бабушки на стене висела их с дедом черно-белая фотография — у него суровое лицо, тяжелый взгляд, он в черном костюме-тройке. Тогда ему было лет сорок пять. Бабушка на фото выглядела значительно моложе его. Вадим знал, что на старинных фотографиях люди часто выглядят значительно старше своего возраста.

Он помнил бабушку старой, она родилась в начале тридцатых годов. На первый взгляд разница в возрасте бабушки и дедушки на фотографии — лет десять-пятнадцать.

«Почему признание убийцы бабушка хранила в ящике трюмо? Неужели неизвестный убийца имел отношение к моим предкам или даже был одним из них? В 1897 году убийца был взрослым мужчиной и вполне мог быть отцом моего деда. Бабушка и мама, когда я пытался узнать о моих предках, ловко уходили от ответа, меняя тему разговора на более интересную для меня. Скрывали какую-то темную историю?»

Вадим заставил себя рассмеяться. «Что это я понапридумывал? Возможно, дед разбил бабушке сердце, уйдя к другой, и она всю оставшуюся жизнь хранила в душе обиду на него, поэтому и не хотела о нем рассказывать». Неоконченная исповедь убийцы взволновала Вадима, а также то, что его самые родные люди, бабушка и мама, говорили недомолвками, когда разговор заходил об отце и деде.

— Чушь! — громко произнес Вадим.  — Посещение тюрьмы, общение с убийцами подействовали на меня, и в голову стали лезть всякие глупости. Почему я решил, что эта исповедь имеет отношение к моим предкам?

Взгляд Вадима упал на фотографию покойницы с открытыми глазами. «В тебя был влюблен убийца. Что он натворил? Убил соперника? Ну не тебя же, ту, которую любил?»

Вадим взглянул на свое отражение в зеркале — бледный, разволновавшийся. Вдруг оно исчезло и вместо него возникло отражение лежащей на постели покойницы с фотографии, которая была вся в белом. Но лицо у покойницы было другое, и он ее знал! Это была Марина!

Внутри у него похолодело. Вадим в ужасе закрыл глаза, а когда открыл, все вернулось в норму — в зеркале было его отражение.

— Чур меня! Привидится же такое!

Ему вспомнились предостережения Марины в отношении этого зеркала. «Что это со мной было? Галлюцинация? Никогда ничего подобного не случалось!» Потом он вспомнил, как во Власовке его поразило видение. «И это связано с зеркалом?»

— Все это чушь! Я слишком устал, вот и мерещится всякое! — громко произнес Вадим, глядя на свое отражение в зеркале.

Он взял фотографию покойницы и стал внимательно ее рассматривать, особенно зеркало — не оно ли теперь стоит перед ним? Очень сложно было их сравнивать — на фото не видно навершия зеркала, лишь его боковины. Вроде похожи. Но даже если зеркало одно и то же, что с того? Зеркало отражает то, что находится перед ним, и не имеет памяти. Или имеет?

Вадим почувствовал, как по спине пробежал холодок.