22
Радмила занималась одним из своих любимых дел – вышиванием иконы, когда в ее покои проскользнула Стеша, вся трепеща от возбуждения.
– Ой, что творится-то, матушка! – всплеснула она руками. – Народ против ведьмы взбунтовался, побили ее на базаре так, что та еле жива осталась.
Княгиня уколола палец иглой и, не смея отшвырнуть лик святой Февронии, над которым она работала, аккуратно положила вышивание на столик. Только после этого она поднесла палец ко рту. Радмила выглядела потрясенной.
– Что?! – переспросила она, как бы осмысливая сказанное Стешей, но потом вскочила и стала допытываться: – Кто посмел?! Как ее вообще отпустили одну?
– Да она ж дикая, – отвечала Стеша, слегка опешив от такой реакции. – За князем вслед побежала, только к утру назад пришла!
– Мирона ко мне, живо! И Еремея! – ледяным тоном распорядилась княгиня.
Стеша хотела что-то возразить или рассказать новые подробности, но, увидев лицо хозяйки, решила, что спорить не стоит, и бросилась выполнять приказание. В ожидании подданных Радмила металась по комнате, как зверь по клетке, только что не кидалась на стены. Зато, когда в ее хоромах появились Мирон и воевода, она дала волю своим чувствам.
– Князь поехал на смертный бой с погаными! – кричала она, топая ногой. – А вам, бездельникам, повелел одно – только одно дело, всего лишь одно! Не два, не десять, не сто! Беречь эту девушку! И как вы справились с указанием князя? Вы оставили ее одну, без защиты, против обезумевшей толпы! Если бы она погибла, как бы мы все смотрели ему в глаза?! Отвечайте!
Первым решился Еремей. Низко опустив голову, он произнес:
– То моя вина, княгиня. Знаю, что противен ей, вот и не подходил близко. Боялся, что не стерпит, погонит меня.
– Ты – человек князя! – внушала Радмила воеводе. – А она – его рабыня, собственность! И у тебя был приказ: хранить эту собственность как зеницу ока! Девка не решает, кому быть с ней рядом! Так что заприте все засовы, чтобы она больше носа на улицу не высовывала. За ней вообще кто-нибудь смотрит? Ее кормят?
– С княжеского стола, княгиня, – заверил Радмилу Мирон.
Но и этого оказалось недостаточно.
– Кормите лучше! – велела Радмила. – Не хочу, чтобы Ярослав решил, что я морила голодом его любимую игрушку. А виновных в избиении – найти и высечь. Публично! Чтоб другим неповадно было!
– Слушаю, матушка, – поклонился воевода.
– А теперь подите все прочь! – устало махнула рукой Радмила. – Одна беда с вами.
Она села перед зеркалом и молча глядела на свет, льющийся из окна. На сегодня вышивание было забыто.
«Кормить лучше, чем с княжеского стола» – это распоряжение нелегко было выполнить, но Марфа справилась бы и не с такой задачей. Как раз сейчас она принимала у мужика-закупщика продукты и придирчиво осматривала привезенное:
– Опять доставил эти огурцы-переростки! Я же просила – маленькие, отборные, – она понюхала масло в горшке и тоже осталась недовольна. – И масло не то, что в прошлый раз.
– Да тетка Дарья болеет, а невестки ее не наловчились еще, – пытался оправдываться мужик.
– Скажи ей, что если не подымется до завтра, то сменим поставщика. С тобой расплатились?
Закупщик смущенно почесал в затылке.
– Да говори, – велела ему Марфа. – Что не так?
– Дык, да-а, – протянул мужик, – только прибавить надо бы. Все подорожало.
– Да куда еще дорожать-то? – воскликнула Марфа.
– Ты же сама на базар ходишь, видишь, что творится, – развел он руками, комкая шапку в кулаке. – С этими новыми налогами вообще никакого житья! В прошлый год с трудом засеялись, а скотину так всю подъели. Не дай бог засуха – конец нам всем придет, запасов ни у кого нету, что татары не забрали, так князья подчистили.
– Молчи уж! – шикнула на него Марфа. – На дыбу захотел, народный защитник?
– Да я только сказал, что все думают, – начал оправдываться мужик и, не утерпев, поделился тем, что слышал с утра на базаре: – А тут еще девка эта… Говорят, она самим Берке послана, князя в ихнюю веру обратить и русский народ совсем изничтожить. Так ее чуть не убили сегодня, слыхала, небось?
– Нет, не слыхала, – нахмурилась Марфа.
– И убили бы, разорвали на куски, если бы не Еремей с дружиной.
– Ты, Прохор, ступай, – Марфа явно разволновалась. – Некогда мне болтать. А насчет денег – я с постельничим поговорю.
Отослав продавца, Марфа, покусывая губу, принялась лихорадочно оглядывать телегу. Наконец она взяла кусок хлеба, налила в крынку молока и поспешила в верхние хоромы.
Приди она чуть раньше – первой оказалась бы у постели лежащей без сознания Наргиз. Но ее успели опередить. Едва девушка открыла глаза, как увидела сидящую рядом с ней на постели женщину в черном. Девушка не на шутку испугалась и резко вскочила, превозмогая мгновенно вернувшуюся боль.
– Ну вот, – усмехнулась Радмила, – теперь ты знаешь, что бывает с теми, кто берет чужое.
Но Наргиз не могла признать себя «воровкой», тем более в присутствии княгини.
– Он сам решил быть со мной, – сказала она с явным вызовом.
– «Сам»! – с досадой передразнила ее Радмила. – Да что они сами решают?! Бредут, как скот, туда, куда велит им их плоть. И будь ты хоть трижды верной ему, любящей, готовой отдать за него жизнь, он все равно когда-нибудь предаст тебя ради нового, молодого тела.
В комнате повисло молчание. Соперницы внимательно смотрели друг на друга.
– Его заставили жениться на тебе, потому что ты из влиятельного улуса… то есть рода… – проговорила Наргиз.
Радмила рассмеялась в ответ на ее слова.
– Это он сказал тебе, что его заставили?
– Да, – твердо ответила Наргиз.
– Он месяц ездил к нам на двор, задаривал меня подарками, добивался моего согласия, – с отчаянием произнесла Радмила. – Мне было семнадцать, я росла балованной и не хотела замужней жизни. Я мечтала жить в монастыре, думала, никто не достоин меня, кроме Христа. А когда я и через месяц отказалась выйти к нему, князь поступил просто – скрутил меня веревкой и силой увез сюда, во Владимир.
Она склонилась к Наргиз и проговорила с наслаждением:
– И мы несколько недель не вылезали из постели.
– Ну, так теперь уйди в монастырь, оставь его мне, – высокомерно предложила Наргиз.
Вместо ответа Радмила с размаху залепила ей пощечину. Наргиз, ахнув, замолкла.
– Я велела запереть тебя, – Радмила встала с ее кровати и одернула платье. – Трижды в день тебе будут приносить еду и выносить помои.
С этими словами она уже собиралась покинуть комнату, но, открыв дверь, увидела на пороге Марфу с хлебом и молоком. Радмила поняла, что та слышала их разговор – дверь была прикрыта недостаточно плотно. Марфа, отпрянув от двери, едва не уронила кувшин, но успела все же немного отступить.
– Ты что тут делаешь? – спросила Радмила, остановившись на пороге.
– Вот… принесла ей поесть, – Марфа протянула княгине еду, которую держала в руках.
Радмила протянула Марфе ключ.
– Потом запри ее покрепче, а ключ отдай Стеше, – приказала она и гордо удалилась.
Марфа застала Наргиз в отчаянии. Девушка плакала, размазывая слезы по лицу, на котором еще не зажили порезы и мелкие ранки. Марфа подняла руку, собираясь приласкать девушку, но та испуганно отстранилась.
– Вот… это восстановит силы, – Марфа поставила еду на столик. – Или простой хлеб тебе уже не по чину?
– Спасибо… Спасибо вам, Марфа-ханум… – и Наргиз снова заплакала как маленькая, смешно и трогательно сморщив нос.
– Ты чего это? А ну перестань! – напугалась Марфа. – Ты сама во всем виновата!
– Они… они хотели меня убить, – ревела Наргиз. – Они били меня по голове.
Тут Марфа не выдержала, подсела к ней и обняла девушку, поглаживая ее по спине.
– А я ж тебе говорила… Я тебя предупреждала.
Наргиз подняла на Марфу заплаканные глаза.
– Я боюсь, Марфа-ханум… Что со мной теперь будет?
– Да уж и не знаю… Дай бог, чтоб князь вернулся живой-здоровый, – вздохнула Марфа и добавила, тихо кивнув на дверь:
– Тут каждый тебя извести готов… Они ведь только княжеского гнева боятся… пока. Но ты все равно никому не верь! И не ешь ничего, что тебе Стеша приносит.
– Они что же… хотят меня отравить? – в ужасе отшатнулась Наргиз.
– Не знаю, – покачала головой Марфа. – Но ты не одна такая тут зачахла, а с чего девушек вдруг хворь брала – до сих пор никому не понятно. В общем, ешь и пей только то, что приношу я или Еремей. Лекарства эти, что тебе лекарь дает, тоже в рот не бери. Ты молодая, здоровая, авось и так поправишься. И главное – не вздумай бежать, за этими стенами тебе точно не жить!
– Они кричали, что я ведьма, – прошептала Наргиз.
– И пока ты тут, у них под носом, никто не успокоится, – заверила ее кухарка. – Разве что батюшка митрополит вмешается, да и то не знаю, послушают ли его. Народ злой, голодный, им только покажи сейчас кого-нибудь виноватого.
– Марфа-ханум, – робко спросила Наргиз, – а вы тоже думаете… ну, что я ведьма?
– Я думаю, что ты – бесстыжая девка, глупая к тому же, – жестко сказала Марфа. – Но ты не ведьма – ведьму я сразу определяю!
– А как? – удивилась Наргиз.
– А по тесту, – просто ответила Марфа и подмигнула девушке. – Если та, которая «знает» (колдует, то есть), в кухню войдет – опара мигом скисает и не подымется ни за что. А у тебя пироги знатные выходили, лучше моих.
Наргиз смеялась сквозь слезы, боль уже не так досаждала ей, но душевные терзания были гораздо мучительнее.
Ее соперница в этот момент тоже думала о колдовстве, но понимала это по-другому. На всякий случай убрав подальше вышивание с ликом Февронии, Радмила принялась за гадание. Это, конечно, не поощрялось – митрополит бы не преминул мягко упрекнуть княгиню, – но и жестко не запрещалось, в угоду древним обычаям. Так что Радмила плотно задернула шторы, сосредоточилась и произнесла какие-то ведомые только ей невнятные слова, услышанные в детстве от нянюшек. Свечной воск крупными каплями, а то и тонкой струйкой падал в чашу с водой, а Радмила внимательно разглядывала получившиеся узоры. В дверь постучали, это был Мирон. Радмила впустила его нехотя и с порога спросила, что стряслось – Мирон выглядел явно взволнованным.
– Простите, что беспокою, княгиня, но там, под окнами, собралась толпа. Люди пришли просить вас отпустить напавших на Наргиз.
– Что им сказали? – нахмурилась Радмила.
– К ним вышел митрополит, но они требуют великую княгиню, – развел руками Мирон.
Радмила молчала, собираясь с мыслями. Как лучше использовать эту возможность? Ведь все можно повернуть в любую сторону, да еще и с помощью народа.
– Прогнать их? – спросил наконец Мирон.
Но Радмила решительно покачала головой:
– Нет. Я выйду!
Она резко встала и, надев черный платок, вышла вслед за Мироном. На столике осталась чаша, где в холодной воде воск быстро застывал в форме сердца.
Митрополит, стоя на крыльце между Еремеем и дружинниками, безуспешно пытался увещевать собравшуюся во дворе толпу.
– Знаю, что гнев ваш справедлив, но такова воля великой княгини, – охрипшим от напряжения голосом возглашал Филарет. – Обещаю лично вступиться за ваших родных.
– Радмилу позови! Хотим говорить с княгиней! – не унималась толпа.
– Сказано вам: расходитесь! – грозил Еремей. – А то велю спустить на вас собак.
– Никуда не уйдем! Хотим видеть княгиню! – упорствовал народ.
И тут на крыльце в сопровождении Мирона появилась Радмила. Все сразу замолкли. Радмила выдержала паузу, молча глядя в толпу. Выглядела она очень эффектно: бледная, с покрасневшими от слез глазами.
Наконец она начала свою речь:
– Люди добрые! Понимаю, что тошно вам, что дочь врага живет в княжеском тереме и называется «тайною княгиней». А уж как мне на душе тошно, каждая баба поймет, – княгиня проглотила подступившие слезы. – Много лет была я рядом с князем, верная жена, богом данная и венчаная законным браком. Кто из вас упрекнет меня в том, что была ему плохой супругой?
И она обвела толпу страдающим взглядом.
– Никто! Никто!.. – последовали ожидаемые ею возгласы.
– Я не пожалела родного сына, лишь бы выполнить волю князя и сохранить город и ваши жизни, – продолжала княгиня. – А когда осталась одна, как перст, он… привез другую и повелел мне заботиться о ней.
Тут она запнулась, не в силах совладать с чувствами, и поднесла руку к горлу, как будто хотела этим жестом сдержать подступающие рыдания.
– Гнать чертовку! Сжечь ведьму поганую! – не унималась толпа.
Радмила властно подняла руку, делая знак всем замолчать. Гул тотчас стих.
– И, хоть сердце мое рвется на части, хоть я унижена и оскорблена, я выполню волю моего мужа. Ибо власть его от бога, и только бог ему судия и указ! – Она посмотрела на заплаканную жену схваченного мужика, который особенно усердно бил на рынке Наргиз, и обратилась прямо к ней: – Прости меня, и вы все простите, но таков мой долг перед супругом моим и великим князем.
Княгиня стояла, глядя на народ страдающими глазами, скорбно прижав руку к груди. Люди с сочувствием смотрели на нее. Несколько мужиков сняли шапки, бабы начали голосить.
Появившийся на дворе Борис был потрясен этим прекрасно разыгранным спектаклем и, не отрываясь, глядел на Радмилу.
Когда сход закончился, Борис поспешил в храм. Филарет, сложив руки, истово молился у большой иконы Богородицы. Борис, перекрестясь, встал рядом с ним.
– Ты обещал людям поговорить с Радмилой, – тихо сказал Борис. – Это безумие – наказывать их из-за басурманской рабыни! Их гнев праведный, за ними – кровь тысяч убиенных татарами.
– Поздно теперь говорить, – вздохнул Филарет. – Ты слышал: она умыла руки. Будем с ней спорить – в глазах людей пойдем против князя.
– Хитрая баба, – покачал головой Борис.
– Эта татарская девушка – как тлеющая искра в стоге сена. – Митрополит в задумчивости гладил свою длинную седую бороду. – Того и гляди, вспыхнет пламя. И нам его тогда уже не унять… Дай бог, чтоб князь быстрее вернулся и сделал правильный выбор. Потому что никогда народ ее не примет!
– Мы можем избавить его от мучительного выбора, – еще тише проговорил Борис. – И даже не замарать рук.
– К чему ты клонишь, князь? – нахмурился митрополит.
– Девушка горяча и неразумна, – объяснял его собеседник. – Если открыть клетку – птичка сама вылетит из нее. И – сразу же неминуемо попадет в костер народного гнева. Главное, чтобы он горел жарче.
– Никто не пойдет на убийство любовницы великого князя, – не согласился с ним Филарет. – Особенно теперь, после того, что сделала и сказала Радмила.
– Радмила вселила в них страх, – возразил Борис. – Но ты, отче, можешь посеять гнев, который будет сильнее страха.
– Не пойму, что ты предлагаешь?
Борис усмехнулся, глядя прямо в глаза митрополиту.
– Я предлагаю начать охоту на ведьму.
Филарет в задумчивости отвел взгляд.
* * *
Запертая в своей комнате Наргиз не знала, куда себя деть. Боль потихоньку отступила, но покой не приходил.
Этим вечером ужин ей принес Еремей. Он пришел в верхние хоромы с корзиной еды и несмело стоял на пороге.
– Тут это… Марфа тебе поесть собрала… – сказал он дрогнувшим голосом.
Наргиз сидела на постели, в отчаянии глядя перед собой. На еду она даже не обратила внимания.
– Мне приснился плохой сон про князя, – сказала она. – Я прошу тебя, поезжай за ним, ему нужна твоя помощь. Я сердцем чувствую: он в беде.
И она дотронулась до руки воеводы. Еремея словно огнем опалило.
– Да как же я тебя тут оставлю? – только и мог он сказать.
– Я справлюсь, – тихо, но настойчиво заверила его Наргиз. – Я им не дамся! Только, пожалуйста, спаси его!
– Он скоро вернется, – неуверенно проговорил Еремей и, оставив еду возле постели, побрел к двери, спотыкаясь от волнения.
Марфа, тихо прокравшись в кухню, быстро собирала очередной обед для Наргиз, когда в помещение вошла Машка, зевая и потягиваясь, и стала выгребать золу из печи.
– Так рано поднялась, матушка? Или я, засоня, проспала?
Марфа быстро накрыла полотенцем собранную еду и отодвинула ее за горшки.
– Не спалось, – неопределенно ответила она. – Все думала, как там наш князь и маленький княжич.
– Я слышала, конь Ярослава сегодня домой пришел… без всадника, – поведала Машка, закладывая полено в печь. – Морда вся в пене, еле живой, шатается, а на шее кровавый порез.
– Что?! Господи боже! – встревожилась Марфа.
– Еремей собирает небольшой отряд, на рассвете выезжают на подмогу, – добавила девка.
– Вот как… – Марфа сразу помрачнела и, прихватив обед для Наргиз, заторопилась: – Пойду вчерашнее дворне отнесу.
Вместо этого она стала искать Еремея и обнаружила его на заднем дворе. Еремей седлал коня.
– В людской сказали, ты здесь, – подошла к нему Марфа. – Неужто правда, батюшка?
– Что – правда? – уточнил воевода, не глядя на Марфу.
– Что оставишь ее в лихой для нее час. Одну против стаи гиен.
– Наргиз сама умоляла меня поехать за ним, – мрачно возразил Еремей.
– Она, глупая, просто не понимает, что, как только останется здесь без защиты, долго не протянет.
– Княгиня вроде за нее вступилась… Велела наказать обидчиков.
– Да, хорошо вступилась! – с жаром зашептала Марфа. – Если и был тут кто равнодушный, то после ее речи все как один готовы Наргиз своими руками разорвать!
Оглядевшись по сторонам, Марфа склонилась к воеводе и зашептала ему:
– Они убьют ее, Еремей! Ты знаешь! Как потом посмотришь князю в глаза?
– Не надо, Марфа! – отстранил ее воевода. – Моя совесть чиста. И долг мой прежде всего защищать народ русский и князя его. Так ему и скажу. Если, конечно, придется еще нам свидеться.
– Ладно, – вздохнула Марфа. – Я пойду, ты же все решил.
– Это для Наргиз? – кивнул Еремей на сверток с провизией. – Дай, я сам отнесу, – хоть попрощаюсь.
– Погоди! – Марфа подала ему деревянный ключ. – Только не сломай, мне его плотник тайком из дерева выточил, по образцу. Ты уж меня не выдавай!
– Ее что, запирают? – нахмурился Еремей.
– А ты думал! – усмехнулась Марфа. – И ключ только у Стеши да у княгини есть… ну, так они думают.
Еремей бережно положил ключ в карман.
– Я тебе железный сделаю, – пообещал он.
Когда в двери покоев Наргиз послышался поворот ключа, девушка сидела на кровати, поджав под себя ноги, и безучастно смотрела на кусочек неба в окне. Едва дверь приоткрылась, она спустила ноги на пол и замерла в напряженном ожидании.
– Не пугайся, это я, – с порога предупредил ее Еремей.
Он осторожно вошел, неслышно прикрыл за собой дверь и, оглядев покои, справился:
– Как ты? Не обижают тебя?
Наргиз молча помотала головой. Еремей, оглянувшись, поставил еду на стол.
– Прислужница Радмилы проболталась, что пришел конь князя… без седока, – тихо проговорила Наргиз. – Это правда?
Еремей кивнул.
– Что это значит, Еремей? – дрогнувшим голосом спросила девушка.
– Да ничего хорошего, – мрачно ответил воевода. – Может, в плен попал, а может…
Он тотчас же замолк, увидев, как изменилось лицо девушки.
– Так почему ты еще здесь! – проговорила она и закрыла лицо руками.
– Я сегодня выезжаю с небольшим отрядом, – попробовал успокоить ее воевода. – Пришел попрощаться – не знаю, свидимся ли. Вот, возьми.
Он подошел к Наргиз и вложил в ее ладони узкий острый нож.
Наргиз растерянно смотрела на неожиданный дар.
– Спасибо!
Еремей прижался губами к ее макушке.
– Береги себя! – попросил он на прощание и вышел.
