16
Радмила, вся в черном, в простом, повязанном на щеки платке, с опухшим от слез лицом, ходила взад-вперед по хоромам. Стеша и Мирон почтительно стояли по углам, а Еремей – прямо перед княгиней, виновато опустив голову.
– Как ты мог отпустить своего князя одного?! – Радмила бросила на него испепеляющий взгляд.
– Да ты же его знаешь, матушка, – каялся Еремей. – Если что решил – не остановишь! Велел одним ехать, мы и поехали.
– Куда он поехал?! – спрашивала Радмила, с остервенением прищурившись. – Говори, воевода! Куда поехал твой князь?!
– Вот те крест – не знаю, матушка. Он ранен был, чудом спасся – может, о жизни подумать хотел, богу помолиться в одиночестве.
– Богу и на миру молятся, только грешат укромно, – проговорила княгиня и вдруг завыла, потеряв самообладание: – Господи! Все стерплю, все выдержу – только приведи домой раба божьего! Не дай мне в одночасье лишиться и мужа, и сына!
Она замолкла, осев на руках подоспевшей Стеши. Та сделала всем знак уйти, но Еремей на пороге обернулся.
– Что делать с Федором? Уж второй день голова на копье торчит. Завтра хороним, надо бы снять.
Радмила посмотрела на него холодно:
– Это послание великому князю. Он должен его увидеть, – княгиня подошла к окну, откуда был виден шест с нанизанной на него головой. – Ничего не трогать. И поставить сторожа, чтоб отгонял птиц.
Еремей, с удивлением посмотрел на Радмилу, но возражать не стал.
– И ты иди, Стешенька, – велела княгиня. – Хочу побыть одна.
И когда все удалились, Радмила снова дала волю слезам. Она рыдала несколько часов, как будто вместе со слезами из нее выходили скопившиеся за многие годы боль и ненависть, неисполненные просьбы и нарушенные обещания, все зло и коварство, с которыми ей пришлось столкнуться в своей жизни и – чего перед собой-то притворяться! – которые подчас исходили от нее самой. Текли слезы, и с ними постепенно становилось легче на сердце.
В тот день Владимир и Борис вместе парились в бане. Родичи лежали на лавках в клубах пара, а крепкий, суровый банщик ловко обхаживал их обоих веником.
– Так как же вышло, что вы разминулись с Федором? – спросил Владимир. – В наших лесах на Переяславль одна дорога.
– Ты на что намекаешь? – поднял голову Борис.
– Да просто думаю, как такую хитрую лису, как ты, дядька, обвел вокруг пальца какой-то дикарь.
– Как бы то ни было, тебе это на руку, так ведь? – усмехнулся Борис. – Теперь ты единственный наследник.
Владимир вскочил, оттолкнув банщика, и набросился на Бориса. Они с грохотом упали на пол, продолжая бороться. Владимир одерживал верх, в бешенстве стискивая горло дяди руками.
– Не смей! – шипел Владимир. – Батя мне жизнь спас! Не сдал меня поганым! И я на куски порву того, кто причинит вред ему или его дитю малолетнему. Ты меня понял?
– Слезь, шальной! – с трудом смог проговорил Борис. – Пошутил я.
Владимир отпустил его, сплюнул и выскочил из тесной парилки. Борис бросился к бочке и окатил себя ледяной водой, крича то ли от холода, то ли от ярости.
Тем временем Ярослав и Наргиз подъезжали к воротам города. Девушка спала, прижавшись к спине князя. Привычный пейзаж казался неизменным, вот только вдали что-то маячило и с каждым шагом коня становилось все более отчетливым. Сначала Ярослав никак не мог разглядеть, что это, но, различив наконец голову, насаженную на шест, сразу пришпорил коня. Но когда он увидел, чья это голова, то замедлил ход, задохнувшись от смертной тоски.
– Даниил… где Данька?! – только и смог прошептать он.
Затем пустил коня галопом до ворот и в отчаянии крикнул:
– Открывайте!
Наргиз, проснувшись, испуганно сидела в седле, боясь шелохнуться. Она обернулась, тоже увидела голову на шесте и молча закрыла рот ладонью, чтобы не закричать. Ворота тотчас же отворились, и Ярослав ворвался внутрь.
– Где он?! Где мой сын?! – кричал князь, не в состоянии совладать с собой.
Стражник сорвал шапку и упал на колени перед конем.
– В плен увели половцы проклятые. Просили взамен княжича город им выдать, так матушка княгиня не открыла.
– Что ты сказал? – переспросил потрясенный Ярослав.
– Княгиня, говорю, не открыла ворота. Сказала, ты бы не велел.
Ярослав молча пустил коня вперед. Стражники пристально смотрели вслед ему и Наргиз.
– Слышь… А это та, что ли, татарка? – слышался их приглушенный шепот.
Пока Ярослав ехал по улицам города к княжескому терему, народ высыпал на улицы, ломал шапки и кланялся. Все перешептывались, глядя на Наргиз, кто-то прятал усмешки, кто-то был потрясен, кто-то – разгневан. Наргиз молча жалась к спине князя, со страхом поглядывая на толпу. Вдруг под ноги княжескому коню бросилась сумасшедшая старуха, грозя клюкой.
– Крепко, крепко тебя околдовали, князь! Сына своего на ведьму променял! – качала она головой. – Ох, навлечет она на нас божий гнев и беды несметные! Быть пусту городу, в котором правитель служит диаволу! Бесовка! Гореть тебе в адском пламени!
Толпа гудела, пока дружинники уволакивали старуху. Наргиз, окаменев от ужаса, молча смотрела ей вслед. А взгляд князя был направлен в другую сторону – он не отрываясь смотрел на крыльцо своего терема – там молча стояла облаченная в черное Радмила в окружении дворни. Толпа стихла в гробовом молчании, пока князь спешивался с лошади и подходил к жене.
Ярослав обнял Радмилу и поцеловал ее в лоб.
– Спасибо тебе, что сберегла город.
Но княгиня холодно отстранилась, молча бросила на Наргиз взгляд, полный ненависти, и быстро прошла в покои.
Ярослав, едва сдерживая обуревавшие его чувства, велел Мирону:
– Позаботься о Наргиз. Пусть займет задний терем. Я хочу, чтобы она ни в чем не нуждалась.
И князь тоже прошел в хоромы, даже не одарив Наргиз напоследок ободряющим взглядом. Та со страхом и надеждой смотрела ему вслед, но князь не обернулся. Очнувшись, она заметила, что Мирон протягивает ей руку. Он помог ей спешиться и быстро увел, сопровождаемый осуждающими взглядами княжеской дворни и народа, столпившегося возле терема.
Ярослав же, стремительно войдя в зал, по пути запнулся за стул и, отшвырнув его, принялся кружить из угла в угол, пытаясь собраться с мыслями. Явился Мирон – доложить об исполнении приказания – и деликатно замер в дверях.
Ярослав пытался лихорадочно сообразить, что нужно сделать в такой сложной и опасной ситуации.
– Позови ко мне Еремея, быстро! И всех воевод и сотников, – велел Ярослав.
Мирон замер в нерешительности.
– Князей тоже звать?
– Пока нет, – отрезал Ярослав в тихой ярости. – Боюсь прибить обоих.
Мирон, коротко поклонившись, вышел. В ожидании прибытия военных Ярослав стоял у окна, закрыв глаза и крепко сцепив пальцы рук. Наконец дверь открылась, и в зал, запыхавшись, вошел Еремей.
– Слава богу, батюшка! А то уж думал, и тебя не дождемся.
Ярослав обернулся и быстро подошел к столу.
– Где остальные?
– Ждут за дверью.
Князь в гневе хватил кулаком по скатерти.
– Так зови их сюда!
Ярослав опустился в кресло, уронив лоб на ладонь. В зал вошли дружинники и замерли на пороге.
– Сколько у нас людей наготове? – поднял голову князь. – Если выдвигаться сегодня?
– Немного, – ответил Еремей. – Лучшие были с тобой в походе, все они смогут быть в седле не раньше завтрашнего дня.
– Завтра? – вскричал Ярослав в ярости. – И это лучшие мои воины?
Еремей стоял на своем, не поднимая глаз, словно внимательно изучая узор на скатерти.
– Какие есть… Они одного твоего сына отстояли, а что второго взяли в плен, то не их вина.
Ярослав молча смотрел на Еремея. Тот так же молча выдержал его взгляд. Ярослав поглядел на всех остальных – прибывшие один за другим опустили глаза к полу. Князь резко встал и отдал приказ:
– Отберите по три десятка лучших из каждой сотни. Чтобы к утру все были готовы выступить против половцев. – Он обернулся к Еремею и отдал последнее распоряжение, перед тем, как покинуть зал. – Ты останешься во Владимире, будешь охранять ее от злых людей.
– О ком это он? – спросил один из сотников.
– О шлюхе своей, о ком же еще, – ответил Радомир с усмешкой.
Еремей быстрым движением достал нож и кинул его в направлении говорившего. Лезвие воткнулось в спинку стула, пригвоздив к ней рукав Радомира. Тот, не успев ничего понять, открыл рот и с удивлением смотрел на воеводу.
– Следи за языком, Радомир, – свирепо проговорил Еремей. – В другой раз не промахнусь.
Княгиня сидела в комнате с задернутыми занавесками и в полутьме смотрелась в серебряное зеркало, когда на пороге возник ее супруг.
– Ты даже не сказала мне «здравствуй»… При всех отвернулась от мужа, который вернулся с победой.
– Если любовь безродной рабыни – это победа, то да, тебя можно поздравить, – обернулась она к Ярославу. – Только любимый сын – не слишком ли дорогая плата за такую «победу»?
– При чем тут Наргиз?
Радмила в ярости встала, едва не смахнув зеркальце со столика.
– Если бы ты поспешил во Владимир, вместо того, чтобы развлекаться где-то с девкой, – твой сын был бы сейчас здесь, живой и невредимый!
– Мы бы все равно не успели. Проклятый Шигаркан все рассчитал!
– Народ никогда не примет ее! – в отчаянии обратилась она к князю, оставив все приличия. – Ты всегда, каждую минуту, будешь бояться за ее жизнь! И за свою тоже, потому что каждое ничтожество, каждый боярин или удельный князек сможет попрекнуть тебя ею.
– Тебя тоже считали выскочкой, прибравшей к рукам молодого князя, а покойную княгиню – жертвой твоих злых чар. А теперь кто ее помнит, мою первую супругу? – Князь покачал головой. – Даже я уже забыл.
– Так ты намерен возвести ее на престол? – прищурилась Радмила. – И надеешься, что обо мне и не вспомнят? Обо мне, которая только что променяла единственного сына на их жизнь и свободу?!
– Наргиз не нужен трон, – сдержанно ответил Ярослав. – Ей, в отличие от всех вас, нужен только я.
– Тем не менее она уже перебралась из людской в княжеские хоромы, – заметила княгиня. – Ты очень простодушен, если веришь в ее наивность.
– Наргиз теперь будет тут всегда, хочешь ты или нет, – отрезал князь. – И если ты не будешь кликушествовать и вредить ей, то для тебя все останется, как было.
– Ты хочешь, чтобы я смирилась с положением обманутой жены? – гневно спросила Радмила. – Терпела насмешки и жалостливые взгляды? Я, великая княгиня?!
Ярослав жестко схватил ее за руку.
– Ты княгиня, пока я этого хочу, – сказал он веско и вышел, хлопнув дверью.
Столик снова покачнулся, но теперь Радмила уже сама в припадке ярости смела все флаконы и кисточки, задела разбитую склянку и застыла, отрешенно глядя, как из ранки струится кровь.
После короткого стука одна из мамок, дожидавшихся за дверью, осторожно приоткрыла ее.
– Да что ж это такое, матушка?! – проговорила она плачущим голосом. – До чего мы дожили? Князь велел этой бесстыжей ведьме все верхние хоромы отдать, как боярыне какой. Да еще и платья пошить, прямо царские. А пока велел выдать сундуки покойной княжны Настасьи, что в отрочестве померла.
Радмила в другом случае живо поддержала бы этот разговор, но сейчас княгиня продолжала стоять у опрокинутого столика, не реагируя на слова служанки.
– Ты слышишь, матушка? – спросила та. – Приболела, что ли?
Но тут мамка заметила окровавленный палец княгини, которым та успела испачкать одежду, и всплеснула руками:
– Господи!
Она кинулась к Радмиле, схватила полотенце и прижала его к ране.
– Да как же это ты, матушка?!
– Случайно порезалась… – тихо ответила Радмила. – Сколько крови.
Княгиня слабо улыбнулась и упала на кресло в глубоком обмороке.
У властителей свои заботы, у челяди – свои. И никто не отменял завтраки, обеды и ужины, как бы ни шла жизнь, какие бы сложности ни стояли на пути у сильных мира сего.
Марфа по-прежнему месила тесто, Машка делала начинку, вторая девка начиняла гречкой гуся. Все шло своим чередом, когда в кухню вошла Наргиз и остановилась на пороге.
– Марфа-ханум, я вернулась, – тихо произнесла она.
Марфа бросила на нее короткий взгляд и тут же снова занялась своей работой. Тесто принимало у нее под руками то одну форму, то другую. Но остальные девушки сначала замедлили работу, а потом и вовсе бросили ее, уставившись на Наргиз и переглядываясь.
– Опусти глаза в кадку! – велела Марфа одной и работниц. – Пересолишь, как в прошлый раз, – все сырым съесть заставлю!
Девки поспешно вернулись к своим занятиям, впрочем, продолжая бросать на Наргиз любопытные взгляды.
– Может, я могу помочь? – сказала наконец Наргиз и засучила рукава. – Давайте, я пока печку растоплю.
Но Марфа, казалось, не замечала ее.
– Танька! Кончишь с гусем – растопи печь.
В кухню вошла Стеша и тоже посмотрела на Наргиз с брезгливым любопытством.
– Что же ты такого умеешь, что мужику напрочь голову сносит? – недобро усмехнулась она. – Пойдем, боярыня, покажу тебе твои новые хоромы.
– Хоромы? – изумленно переспросила Машка.
– Да-а, – ядовито процедила Стеша. – Весь верхний терем теперь ей выделен.
Девушки, ахнув, в изумлении уставились на свою бывшую товарку. Лишь Марфа продолжала месить тесто, плотно сжав губы.
Но тут в кухню вбежала прислужница Радмилы, которая искала Стешу.
– Ох, матушка, беги скорее. С княгиней беда!
– Что?! – испуганно вскричала Степанида.
– От горя, видать, занемогла тяжело, – и служанка тоже бросила взгляд на Наргиз.
– Хорошо колдуешь, – обронила Стеша на ходу, выбегая за служанкой.
Теперь уже Марфа буравила Наргиз взглядом.
– Открой, Татьяна, окошко – что-то тут дурно пахнет, – ледяным тоном велела она работнице.
Наргиз поняла, что ей тут теперь делать нечего, и, постояв немного в молчании, вышла из кухни, низко опустив голову.
