Часть третья
Любовь и Долг
12
Стеша складывала в сундук наряды Радмилы, пересыпая их лавандой от моли, когда в покои ворвалась княгиня. Радмила была в ужасном состоянии – платье смято, из-под головного убора выбилась прядь, руки дрожали.
– Матушка, куда ты с утра пораньше? – начала было Стеша, но, увидев лицо госпожи, сразу замолкла. Радмила, в отчаянии прислонившись к двери, прижимала пальцы к губам, чтоб не заплакать.
– Господи, что еще?
– Я встретила повитуху, – хриплым шепотом ответила Радмила. – Она сказала, что князь велел ей проверить девство Наргиз. Зачем он мучает меня, Стеша? Уж лучше бы овладел ею по-тихому и отправил бы с глаз долой.
– Да что ты говоришь-то?! Слава богу, никто не слышит этот стыд… – всплеснула руками Стеша. – Повитуха уже… осмотрела ее?
Радмила кивнула, собираясь с силами произнести то, чего ей говорить не хотелось:
– Наргиз невинна. Еремей не касался татарки. Она бережет себя… для него.
– Мы должны поторопиться со свадьбой, – решительно сказала Стеша. – Я поговорила с дьячком, он сказал, можно сразу и окрестить, и обвенчать.
– Я знаю князя, – возразила Радмила. – Он не даст благословения на брак, если эта девка против. Особенно теперь, когда он узнал, что позора не случилось.
– Он не станет ссориться с Еремеем из-за рабыни, – думала вслух Степанида. – А тот души в чертовке не чает и от намерения своего не откажется.
– Твои бы слова да богу в уши, – страдальчески вздохнула Радмила.
Еремей мялся у окна, поглядывая на дверь, когда в зал быстрым шагом вошел Ярослав.
– Ты хотел меня видеть, князь? Может, мне собрать других воевод и…
– Нет, дело личное, – оборвал его князь. – Я усомнился в твоих словах и велел осмотреть Наргиз. Теперь я тебе верю. И ей тоже.
Еремей молча сопел, то сжимая, то разжимая вспотевшие кулаки.
– Если девушка против того, чтоб идти с тобой под венец.
– Да что ж с ней будет-то, если не пойдет?! – не выдержал воевода. – Ты ведь знаешь наших баб, до петли доведут бедняжку.
Их беседу прервало появление дружинника:
– Великий князь, там гонец из Торопца, говорит, дело срочное.
– Зови! – велел Ярослав и переглянулся с Еремеем.
В зал быстро вбежал гонец, с ног до головы забрызганный грязью.
– Здравствуй, князь! – сорвал он с головы шапку и поклонился. – Разъезды доложили, что два половецких клана собираются идти на Новгород.
– Накормите гонца и позаботьтесь о его коне, – велел Ярослав.
Князь был в ярости.
– Чертов дурак! – выругался он. – Этого мне только сейчас не хватало!
Когда Ярослав буквально влетел в покои Владимира, его глазам предстала идиллическая сцена: Владимир с рыжей девкой спал в постели, едва прикрытый простыней. Первой проснулась девка и испуганно посмотрела на князя.
– Пошла вон! – рявкнул Ярослав.
Та схватила простыню, быстро завернулась в нее и выбежала за дверь.
Великий князь подошел к кровати и ногой спихнул с нее сына.
– Вставай, ирод!
– Батя… Ты что дерешься?! – с трудом разлепил глаза Владимир.
– Половецкие князья идут войной на Новгород. Ты и твои молодцы расшевелили осиное гнездо.
– Вот черт! – Владимир был потрясен. – Ты сказал – князья? Мы напали только на одного…
– У половцев восемь кланов, что мешает им объединиться и наказать зарвавшегося сопляка? – рявкнул князь.
Владимир молчал, пытаясь осознать случившееся.
– Но ведь ты мне поможешь? – осторожно спросил он.
– Одевайся и протрезвей, – Ярослав бросил ему рубашку. – Потом поговорим.
А на кухне жизнь шла своим чередом: суетились девки, Марфа отдавала распоряжения.
– Машка, пироги из печи доставай! Катька, мед разливай! Живо, шевелитесь, бездельницы!
Наргиз принесла вымытые фрукты. Напевая и улыбаясь, она протерла их полотенцем и сложила на деревянное блюдо.
– Чего это ты такая веселая?! – с подозрением спросила Марфа.
– День хороший, Марфа-ханум.
Та недоверчиво посмотрела на девушку, но не нашлась, что сказать. Да и некогда – нужно было снимать с огня вареные яйца, заливать их холодной водой, и еще много чего.
Но суета вдруг стихла, когда на пороге кухни появилась Стеша. Девки быстро разбежались, Наргиз хотела тоже проскользнуть мимо с блюдом яблок и груш, но Стеша крепкой рукой задержала ее.
– Постой-ка, милая. У меня к тебе разговор.
Наргиз замерла, исподлобья глядя на Степаниду.
– Послушай меня, девочка, – начала та ласково, но твердо. – Ты еще юная, пока можешь жизнь свою устроить. Но только через мужа хорошего! Если у нас девка без мужа остается, то плохая ее ждет судьба и век короткий. А князь, он, может, и не прочь позабавиться с тобой. Такая свеженькая да глазастая, еще и сама на шею вешается. Да только ведь ему с тобой даже поговорить не о чем. Наскучишь ты ему за недельку, и отправит он тебя назад в людскую.
– Ну и пусть отправит, – упрямо сказала Наргиз.
– Да только назад уже не примут! Все отвернутся от тебя, будут плевать вслед и проклинать. И на кухню тебя больше никто не пустит, на самую черную работу пойдешь.
– Будет тебе, Степанида Никитична! Поняла она, – вмешалась в разговор Марфа.
– Ну, если поняла, придет сегодня вечером в церковь и покрестится, – заключила Стеша. – И сегодня же повенчаем.
Поставив в разговоре точку, Стеша ушла. Наргиз молча поправила скатившееся на край блюда яблоко и тоже хотела выйти, но Марфа порывисто обняла ее за плечи.
– Что, думаешь, я не понимаю?! Понимаю все… Князь же у нас как ясно солнышко – и красивый, и смелый, и ума палата. Сама не была бы старуха – влюбилась бы. Но это сказка все, а есть жизнь. И многие о такой жизни, как будет у тебя с Еремеем, только мечтают! Ты послушай… Ты просто выходи за него, а счастье – оно придет. Лет через двадцать бога благодарить будешь, что так все вышло.
Наргиз подняла на Марфу глаза, полные слез.
– Но я хочу быть счастлива сейчас, а не через двадцать лет!
Между тем в обеденной зале княжеского терема князья и дружина совещались по поводу нападения половцев. Среди кружек с медом и тарелок с едой на столе была разложена карта, на которой Ярослав помечал какие-то точки.
– Мы с Владимиром пойдем отсюда и ударим клином. А ты, Еремей, прикроешь нас со своими людьми со стороны Суздаля.
– От Суздаля могу выступить я, с личной дружиной, – предложил Борис.
– Слишком много чести чертям половецким, чтоб сразу три князя против них шли, – покачал головой Ярослав.
– Что же мне, как бабе, на хозяйстве сидеть?! – в бешенстве воскликнул Борис.
– Езжай в Суздаль, если что, пошлем гонца, выступишь на подмогу, – предложил Ярослав.
– Спасибо, брат, за доверие, – со злобой ответил Борис. – Действительно, засиделся я тут у вас, пора и честь знать.
– Я тебя не гоню, если ты об этом, – коротко ответил Ярослав и снова повернулся к Владимиру. – В Новгород пошли гонца, пусть там тоже будут готовы. Еремей, собирай дружину, завтра на рассвете выступаем.
– Сделаю, князь! – откликнулся воевода.
Когда Ярослав покинул зал, Борис налил себе выпить, залпом опрокинул чашу, потом налил еще.
– Слышь, Еремей, а правда, что великий князь себе забрал татарочку? – спросил Владимир. – Ты как, не ревнуешь?
– Мне князь под Торжком в битве ратной жизнь спас, – воевода жахнул кружкой по столу. – Так что уж с кем с кем, а с ним я из-за бабы ссориться не стану.
Владимир и Борис понимающе переглянулись. А Ярослав уже входил в домовый храм, крестясь на икону Николая Чудотворца. Навстречу великому князю спешил митрополит.
– Слышал, князь, снова ждет тебя военный поход?
– Впервые со времен глупой юности я хочу войны, – задумчиво проговорил Ярослав. – Хочу забыться, сесть на коня и умчаться отсюда подальше.
– Что же так гнетет тебя, что ты готов искать забвения в крови?
– Она никак не идет у меня из головы, – князь с досадой рассказывал митрополиту о своих чувствах. – Закрываю глаза – и вижу перед собой ее лицо, глаза, темные, как колодцы, зубы белые, как жемчуг, и слышу ее смех. Так смеется беззаботное дитя или ангел. Как будто жизнь – вечный праздник для нее, и нет в ней ни боли, ни страха, ни зависти и предательства.
– Великий князь говорит о татарской девушке? – уточнил Филарет.
– Да, о Наргиз. Слышал ли ты когда-нибудь имя чуднее? Что молчишь? Скажешь, что я грешник и гореть мне в геенне огненной?
– Простой смертный на твоем месте, может, и поддался бы греху, – ответил священнослужитель. – Но ты, любимый сын своего отца, славный воин и защитник народа русского, устоишь перед прелестью сатаны и примешь верное решение.
– Я мог бы приказать насильно обвенчать ее с Еремеем, – опустил голову князь. – Но не могу смириться с тем, что она достанется не мне.
– Есть другое решение, – вкрадчиво проговорил митрополит.
– Какое? – поднял на него глаза князь.
– Ты знаешь какое, – мягко сказал митрополит. – Ты можешь спасти ее душу, уберечь от суда и гнева людского.
Ярослав думал о словах Филарета весь день.
Радмила тоже не оставляла своих попыток разрешить ситуацию благоприятным для себя образом. Она металась из угла в угол в покоях, словно внезапно ставших тесными, ожидая вестей от Стеши. Наконец та появилась и принесла долгожданные новости:
– Прибыл священник из нижнего города. Он согласен их обвенчать и ничего не говорить Филарету. Но за эту услугу он просит заплатить золотом.
– Вот, отдай ему, – Радмила мгновенно отстегнула от пояса кошелек. – И пусть поторопится. Еремея предупредили?
– Пока нет, но уверена, он согласится и будет в назначенное время. А мы притащим девчонку.
– Нужно спешить, – торопила Радмила. – Они вот-вот отбудут в поход… Как же страшно, Стешенька, против воли великого князя идти.
– Для его же блага стараешься, матушка, – успокоила ее Степанида. – Ведьма эта околдовала князя, и ты, как верная жена, должна защитить его от нее. Будь храброй, и скоро мы все забудем про эту бесовку.
– Ты права, – кивнула Радмила. – Позаботься, чтобы все осталось в тайне до вечера.
Кто готовился к войне, кто плел интриги, а кто просто пил. Борис слонялся по княжескому двору и забрел на конюшню, где Ярослав чистил своего коня.
– Я думал, это конюх тут возится, – хохотнул Борис, узнав брата сквозь пьяный туман. – За это-то тебя народ любит – скромный, трудолюбивый, просто себя держишь.
– Тебе бы тоже проверить своего коня, ты говорил, он захромал после охоты, – предложил Ярослав.
– Зачем? – пожал плечами Борис. – Ты же меня «на хозяйстве» оставляешь, как убогого.
– Я думал, ты вернешься в Суздаль, – сказал Ярослав, яростно орудуя щеткой. – Нехорошо город оставлять без правителя, когда с востока наступает враг.
Борис горько усмехнулся.
– Боюсь, я для суздальцев – похуже половцев теперь, и народ меня неласково примет. Я тридцать тысяч спас от ордынского плена, а меня за это предали вечному позору. Ты первый и предал.
– Чего ты от меня хочешь? – раздраженно огрызнулся Ярослав. – Новой вотчины?! Чтоб с дружиной тебя до Суздаля проводили и посадили обратно на княжение?!
– А что мне делать, скажи?
– Возвращайся в Суздаль и покайся перед народом. Расскажи все как на духу и скажи, что ты князь и вотчину свою так просто не сдашь. Народ поймет, а боярскую измену подавишь. А если дружина будет роптать, я помогу тебе словом, огнем и мечом.
– И каждый день я буду ловить косые взгляды и бояться, что челядь меня потравит.
– Да будь ты хоть раз мужиком! – возмутился Ярослав. – Утри сопли и займись своей вотчиной! Или оставляй княжение, если готов быть приживальщиком во Владимире. Без куска хлеба не останешься, но больше мне нечего тебе предложить.
Борис стоял, глядя перед собой, и даже не сразу заметил, как Ярослав увел коня. Он тупо обвел взглядом двор и вдруг заметил воткнутый в чурбан топор. Его глаза загорелись странным блеском.
Ярослав вернулся к себе. Он был неприятно взволнован после разговора с братом и буквально кипел от гнева. Когда в дверь постучали, он думал, что это Борис пришел продолжать неприятный разговор, и рявкнул что-то злобное. Но поздним гостем оказался Еремей.
Воевода мялся на пороге и наконец промолвил:
– Мы вроде как не договорили, князь. На душе будто камень лежит.
– Входи, воевода! Я слушаю.
– Ты так и не сказал своего последнего слова… Ну, насчет татарочки.
– Завтра в поход выезжаем, а ты все о бабах! – возмутился Ярослав. Его гнев еще не остыл, а тут – на тебе, старая песня. – Вернемся, тогда и скажу свое решение.
– Так ведь это, – гнул свое Еремей. – А вдруг не вернемся? Или я, например, не вернусь. А так хоть венчанной женой ее оставлю. Вдове ведь у нас и почет, и уважение. Да и в тереме, что ты мне даровал, она останется хозяйкой.
– Но, как я понял, девушка не хочет быть с тобой.
– Так ведь это потому и не хочет… Надеется она.
– На что надеется? – рявкнул Ярослав.
– Что ты ее позовешь, – вздохнул Еремей. – Отпусти Наргиз, князь… Погубишь ведь девчонку.
И тут Ярослав окончательно потерял самообладание.
– Да я ее никому в обиду не дам! Она сына моего спасла, она… Оставь ее, Еремей, не неволь. Я о ней позабочусь!
– Как позаботишься? – Теперь сорвался уже воевода. – Сделаешь ее своей девкой?
– Что ж я сделаю, если она согласна лучше быть моей девкой, чем твоей женой?
Такого Еремей от князя не ожидал.
– Прости, что потревожил на ночь глядя, – разгневанно буркнул он и пулей выскочил из палат.
Тут уже Ярослав вышел из себя и начал бушевать – сломал стул, опрокинул ковш с водой.
– Да чтоб вас всех!
Наконец, он взял себя в руки и кликнул Мирона. Получив указания от князя, Мирон кинулся их выполнять. Сначала он заглянул на кухню.
– Завтрак нужно подать до рассвета, туеса и мешки, которые мы возьмем с собой, должны быть уже собраны, – велел он Марфе.
– Сделаем, батюшка, – кивнула та.
– И ещё, это по поводу Наргиз. Вот какое решение принял князь.
Но тут некстати появился сильно расстроенный Еремей.
– Где они? – кричал воевода. – К черту все, я готов.
Но, заметив Мирона, он сразу замолк. Марфа все поняла и коротко ответила:
– В нижних палатах.
– О чем это он? – спросил Мирон, когда воевода исчез.
Марфа молчала, но слуга князя заставил ее ответить и, узнав в чем дело, поспешил в домовую церковь.
Там все было бы чинно, как и полагается в храме во время обряда, если бы не упрямство Наргиз. Радмила и священник стояли у крестильной чаши, а Стеша и прислужница держали за руки девушку, одетую в нарядное платье.
– Подведите ее сюда, – велел диакон Василий.
Упирающуюся Наргиз буквально подтащили к чаше.
– Пустите меня, ведьмы! – злилась она.
– Эка бесы ее крутят, – покачал головой диакон.
– Давайте уж скорее, – торопила Радмила. – Где Еремей?
– Придет, – уверенно ответила Стеша.
– Не придет он! – закричала Наргиз. – Старик знает, что князь убьет его за это! И вас всех накажет за то, что вы делаете… Пустите меня, пустите!
Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не вмешательство Мирона.
– Отпустите девушку! – приказал он, появившись в дверях. – Князь спрашивает тебя, хочешь ли стать женой Еремея?
– Нет, нет, никогда, – мгновенно ответила Наргиз.
– Тогда я не позволю вам ее неволить, – заявил Мирон. – Таково решение великого князя. Но я должен предупредить, Наргиз. Если ты сейчас откажешься, то завтра же отправишься в монастырь. Там тебя окрестят и примут на послушание.
Наргиз казалась потрясенной новостью, прибежавший Еремей тоже не ожидал такого поворота.
– Так каков твой ответ? – спросил Мирон.
Наргиз опустила голову.
– Хорошо… Я поеду, если он хочет.
Радмила с облегчением вздохнула. Она вернулась к себе и села за письмо.
– Пишу настоятельнице, матушке Параскеве. Хочу, чтобы они оказали этой шлюшке достойный прием, – поделилась она со Стешей.
Та ахнула, поняв, что имеет в виду княгиня.
– Да что же это, грех-то какой. А если кто узнает?! Если князь узнает?!
– Ты ведь сама велела мне быть храброй, – возразила княгиня. – Я не могу позволить, чтобы она жила в полудне езды от нашего города и искушала князя. Я должна защитить своего мужа!
Но и Наргиз не собиралась сдаваться. Она тихо, как мышка, лежала этой ночью под одеялом в комнате с еще несколькими прислужницами. И когда Марфа, оглядев комнату, потушила последнюю свечу, Наргиз дождалась, пока шаги кухарки стихнут за дверью, вылезла из-под одеяла и, в чем была – длинной ночной сорочке, босая – выскользнула за дверь.
Решение, о котором объявил Мирон в домовой церкви, далось князю нелегко. Он ни о чем не спрашивал, пока Мирон готовил его ночную одежду, но, поняв, что тот сам не будет рассказывать, спросил лишь:
– Она плакала?
– Мне показалось, девушка смиренно приняла свою участь, – уклончиво ответил Мирон.
– Позаботься, чтобы она, как княгиня, ехала в обитель, – велел Ярослав. – Постелите в повозку соболей и лисиц, соберите еды с моего стола. И щедро награди настоятельницу, пусть заботится о ней получше. Пусть передадут, что князь лично будет следить за тем, как живет новая послушница.
– Ни о чем не тревожься, князь, все сделаю, – заверил Мирон. – Тебе помочь переодеться ко сну?
– Я сам, – покачал головой Ярослав. – Ступай.
Великий князь погасил свет, оставив только одну лучину. Он разделся до рубашки и штанов, уже начал расстегивать пуговицы, как вдруг дверь отворилась, и на пороге появилась Наргиз.
– Ты?.. Зачем ты пришла?!
– Я пришла попрощаться, – страдальчески улыбнулась Наргиз. – Я выполню твою волю, хотя мое сердце обливается слезами. Но я молю тебя, любимый, о прощальном подарке.
– Только скажи, чего ты хочешь, – начал князь, но Наргиз уже скинула сорочку и теперь стояла перед князем обнаженная.
– Тебя…
Ярослав, не выдержав, обхватил ее лицо ладонями, и их губы слились.
– Любимый, любимый мой… Я теперь ничего не боюсь, – шептала Наргиз, млея от счастья.
Ярослав, словно внезапно очнувшись от наваждения, с усилием отстранил от себя Наргиз. Та продолжала смотреть на князя затуманенными, влюбленными глазами, но Ярослав поднял ее рубаху, накинул девушке на плечи и хрипло сказал:
– Иди, тебе надо поспать перед долгой дорогой.
Он резко отстранился от нее в смятении, пытаясь совладать с чувствами.
В глазах Наргиз появились слезы. Она судорожно вздыхала, чтобы сдержать плач.
– Пошла вон! – заорал Ярослав, не силах бороться с искушением.
Наргиз, запахнув рубашку, выбежала, разразившись рыданиями.
Ярослав шумно дышал, оглядывая комнату. Заметив тлеющую лучину, он сжал ее кончик в кулаке и сморщился от боли, едва сдерживая крик.
Наргиз вся в слезах выбежала на задний двор. И как раз вовремя – там Марфа и два прислужника готовили еду в дорогу князю и дружине: раскладывали по туескам пироги, наливали молоко в кожаные бурдюки.
– Соберите короб для тех, кто едет в монастырь, – командовала Марфа, сворачивая пушистую шаль.
Сначала медленно, потом все сильнее стал накрапывать дождь. Марфа вернулась на кухню, и буквально через минуту туда вбежала Наргиз.
– Горе ты мое горькое, где ж тебя носит! – запричитала Марфа. – Батюшки, мокрая вся и холодная! Что опять стряслось?! Ты что, всю ночь где-то бегала?!
– Он оттолкнул меня… Я ему противна… – рыдая, с трудом говорила Наргиз.
– Кто – он? – первым делом спросила Марфа. – Ты что, бегала к князю?!
– Он сначала обнял меня, а потом прогнал! За что он так со мной, Марфа-ханум?
Марфа вертела в руках шаль, не зная, что и ответить.
– Вот, я тебе с собой положу… В кельях такие сквозняки бывают… Да не реви ты! И без тебя тошно. Вышла бы за Еремея – уже была бы далеко отсюда.
– Я и так скоро буду далеко, – еле слышно произнесла Наргиз.
– Монастырь не острог, милая, – с чувством поведала ей Марфа. – И там люди живут, да еще получше, чем некоторые в миру. Ты работы не боишься, глядишь, и полюбят тебя невесты Христовы.
– Я сбегу! – пообещала Наргиз.
– Даже не думай! Там кругом болота, гиблые места, если не знать тропинок.
– Я думала, что он приедет туда за мной, – продолжала Наргиз, – и спасет… А теперь знаю, что не спасет.
– Забудь его, слышишь, забудь! О себе подумай! Покрестись с радостью, истово молись, будь смирной, работай с утра до ночи – и понравишься матушке-настоятельнице. А если понравишься, то никому уже не даст тебя в обиду. На коленях моли ее постричь тебя как можно скорее.
– Это значит, отказаться от него… навсегда? – подняла Наргиз заплаканные глаза.
– Вот коза упрямая! – Марфа сунула ей шаль и вернулась к своим хлопотам. – Вы что там, на ходу уснули, бездельники! Всех вас выпороть попрошу!
Наргиз сидела, безучастно глядя перед собой. Вздрагивая от холода и накинув на плечи пушистую шаль, она куталась в нее, обняв себя худыми руками. Но нервная дрожь не проходила.
