Суббота. 12 декабря
Джемаль Али-Ахмед проснулся от нестерпимо яркой вспышки и оглушительного грохота. Он сразу понял, что произошло. Это был взрыв, покушение. Война началась. Она бесцеремонно вломилась в его дом. Или в дом его родителей, в дом его детства в далеком Ал-Азрак-аш-Шамали? Джемаль явственно услышал, как кричат козы, как падают бревна дома.
«Дети, — вдруг подумал он, протянув руки к пылающему свету. — Аллах, защити девочек, спаси моих дочек».
Он вскочил, с трудом выбравшись из низкой кровати на колесиках, и только теперь понял, где находится. Слава Аллаху, он в своей квартире.
Мгновенное облегчение сменилось дикой паникой. Что случилось? Где жена?
— Фатима! — закричал он, но от дыма в горле запершило и голос пресекся.
Вокруг не было ничего, кроме слепящего огня. В комнате рокотали отголоски грохота. В носу застряла сильная боль, из глаз струились слезы.
Откуда-то слева раздался голос жены:
— Джемаль, у нас пожар! Наш дом горит!
Это не пожар, подумал он. Это что-то другое.
— Джемаль, — задыхаясь и хрипя, кричала Фатима, — девочки, Джемаль, спаси девочек!..
Джемаль зажмурил глаза и, как был в пижаме, пополз к двери гостиной. Что бы ни случилось, он должен вывести дочерей, если только уже не поздно! Двигаться было трудно, как в кошмарном сне. Он попытался позвать девочек, но голос отказывался повиноваться. Он зарыдал, ухватившись за дверной косяк.
— Сабрина, — наконец крикнул он, — папа сейчас спасет тебя!
Вдруг он увидел, что в дверном проеме стоит безликая фигура и целится в него из автомата. Через мгновение свет померк в его глазах.
Томас сидел за столом, читая спортивный раздел газеты, демонстративно отгородившись от всего остального мира. Дети отнимали друг у друга бутерброд. Анника пыталась читать новости, но сдалась, когда Эллен опрокинула на пол чашку с шоколадным коктейлем.
— Знаете что! — возмутилась Анника. — Вставайте и вытирайте пол, а потом марш умываться и одеваться.
— Почему я? — захныкал Калле. — Это же она разлила!
— Вот тебе салфетка, — сказала Анника, дав ему кусок бумажного полотенца. — Вытирай. Эллен, вот тебе салфетка. Вытирай.
— Ты помнишь, что мы сегодня идем пить грог? — спросил Томас из-за газеты.
Дети вытерли лужу, побросали салфетки в мусорное ведро, а Анника, захватив с собой бутерброд, чашку кофе и утреннюю газету, пошла в гостиную. Положив развернутую газету на кофейный столик, она включила телевизор.
На экране она увидела подразделение вооруженных до зубов полицейских, врывающихся в какую-то квартиру. Картинка поколебалась, потом экран заполнился белой вспышкой. В левом верхнем углу она прочитала текст: «Бандхаген. Сегодня утром…»
— Что за черт?.. — Анника положила бутерброд на стол. — Томас! Ты это видел?
В ответ она услышала, как муле включил в ванной душ.
Бесстрастный голос за кадром объявил, что отряд полиции быстрого реагирования взломал дверь съемной квартиры в Бандхагене в шесть часов восемнадцать минут утра. Полицейские застали террориста спящим в постели. Руководитель террористической ячейки был захвачен на месте. Две его дочери спали в своих комнатах.
На экране показали, как полицейские ведут в машину женщину в ночной рубашке.
— Черт их возьми! — возмутилась Анника. — Они совсем с ума посходили. Посмотрите на эту женщину — она же босая! Томас!
На экране снова возник ведущий, сообщивший, что утренний арест напрямую связан с покушением на нобелевском банкете, хотя полиция и не сообщила, в чем именно заключается эта связь. Вообще полиция была очень немногословна, сообщая об операции.
Очевидно, полицейские сняли на пленку всю операцию, и часть этого материала будет показана в дневных выпусках Шведского телевидения и ТВ-4.
В гостиную вошел Томас с зубной щеткой.
— Што шлучилось? — прошамкал он.
— Пойди выплюни пасту изо рта, — приказала Анника, и Томас исчез в ванной.
На экране возник новый, ранее снятый кадр. Какой-то чин из полиции безопасности объяснял, что операция была проведена в полном соответствии с законом о полиции.
«— Все полицейские власти обязаны через национальный центр связи информировать Национальную службу полиции о совершенном террористическом акте или об угрозе террористического акта, если это находится в юрисдикции полиции безопасности, — сказал этот чин.
— Значит, в этом случае у вас не было никаких сомнений? — спросил репортер за кадром.
— Нет, не было, — ответил офицер. — Мы опасались теракта, а так как параграфы третий и четвертый закона о терроризме гласят, что задачей национальной службы безопасности является „борьба с терроризмом на территории государства“, мы не испытывали ни малейших сомнений».
В заключение офицер сказал, что операция прошла на сто процентов успешно.
После этого снова были показаны леденящие душу кадры.
Сначала показали дом, едва видимый на фоне темного неба.
Потом на третьем этаже взорвалась детонационная граната, экран заполнила ослепительно-белая вспышка. Вскоре снова появилось изображение. В окнах замелькали какие-то тени; камера заметно дрожала. У двери дома с визгом тормозили полицейские автомобили. Оттуда выскочили полицейские в бронежилетах с автоматами и бросились в дом.
В комнату вошел Калле, сел рядом с матерью и прижался к ней.
— Что они делают, мамочка? — спросил мальчик, видя, с каким вниманием Анника смотрит на экран.
— Полиция арестовала семью, чтобы задать ей несколько вопросов, — ответила Анника.
— Это опасная семья, мамочка?
Анника вздохнула:
— Не знаю, маленький, но не думаю. Во всяком случае, девочки, наверное, не опасны. А как ты думаешь? Посмотри на них.
Две полуодетые девочки-подростки в наручниках были препровождены в две машины.
Мальчик покачал головой:
— Я думаю, что им очень страшно.
Зазвонил телефон, и Калле воспринял это как сигнал к бегству.
Звонила Берит.
— Ты слышала, что произошло в Бандхагене? — спросила она.
— Это событие сейчас показывают по телевизору, — ответила Анника. — Какая здесь связь с убийствами на нобелевском банкете, о которой говорят полицейские?
— За этим я тебе и звоню, — сказала Берит. — Ты ничего не слышала?
— Я? — от души удивилась Анника. — Я только что проснулась. Что говорят в полиции?
— Говорят об агентурных данных.
— О нет, — простонала Анника. — Кто-то надавил на них и потребовал немедленных результатов.
— Может быть, — сказала Берит, — но только арестованная мать семейства поразительно схожа с тем фотороботом, который был составлен с твоим участием. Съемка невысокого качества, но, может быть, ты рассмотрела ее лицо?
Анника собралась было ответить, но передумала.
Что она может сказать? Что она может говорить, а что нет?
— Фоторобот был опубликован в открытой печати, и видно, что эта женщина нисколько не похожа на убийцу, — осторожно сказала она. — Кроме того, я не уверена, что могу что-то говорить.
Берит тихо вздохнула.
— Да, дело действительно запутанное, — сказала она. — Я понимаю, что ты в безвыходной ситуации, но это делает затруднительным и наше положение. Мы вынуждены ходить вокруг тебя на цыпочках, чтобы узнать вещи, которые тебе уже известны.
— Слушай, — сказала Анника, выпрямившись. — На самом деле я ничего не знаю, кроме того, что какая-то женщина наступила мне на ногу, когда я танцевала в Золотом зале. Полиция ничего не сообщила мне о том, что произошло в Бандхагене или в Берлине. Я не имею ни малейшего представления о том, что у них на уме. Тот факт, что я оказалась на месте преступления, не может помешать мне работать над собственной версией.
Было слышно, как Берит зашуршала чем-то на противоположном конце провода.
— Понимаю, — тихо сказала она. — Но я думаю, что ты можешь спокойно отдохнуть в выходные. Патрик работает с полицией, а я делаю все остальное. Мы увидим тебя в понедельник?
Некоторое время на линии вибрировало напряженное молчание.
— Конечно, — ответила Анника.
Она положила трубку, чувствуя в душе невыразимую пустоту.
Когда ей в последний раз звонили, чтобы сказать, что она может не работать?
— Кто это был? — спросил Томас от двери, вытирая полотенцем свежевыбритый подбородок.
— Берит из газеты. Она…
Томас уронил полотенце на пол.
— Как все это знакомо! — в сердцах воскликнул Томас. — Только потому, что мы договорились поехать к моим родителям на грог, ты говоришь, что тебе надо работать. Я знал, что так и будет!
— На. самом деле так не будет, — сказала Анника, вставая.
Она подняла с пола полотенце и протянула его мужу, заметив на ткани кровь. Томас порезался, пока брился. Он отвернулся, не взяв полотенце, и Анника молча смотрела на его широкие плечи, когда он снова исчез в ванной. В душе всколыхнулись самые противоречивые чувства. Как ей хотелось до него достучаться. Как ненавидела она его самодовольство. Как отвратительна была ей мысль о той интрижке, которая была у него с той блондинкой из областного совета, шлюшкой Софией Гренборг.
Да, у них был роман, но Анника положила ему конец.
«Это осталось позади, — подумала она. — Теперь у нас снова все хорошо».
Вечеринка у родителей мужа в Ваксхольме прошла натужно, как Анника и опасалась. Загородный дом, построенный на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, был полон радостных и восторженных провинциалов в пиджаках и начищенных до блеска ботинках. Анника шла по дому, держа за руки обоих детей. Дети были тщательно одеты, причесаны и послушны. В каждом дверном проеме толпились люди, мешая проходу. Анника почувствовала, как под грудью у нее выступил пот. Вспотели и детские ладошки. Скоро они станут такими скользкими, что их станет невозможно удержать.
Большинство гостей были членами местной деловой ассоциации, в совете которой отец Томаса состоял уже без малого тридцать лет. Разговоры крутились вокруг туристов: сколько их и как привлечь больше. Люди рассуждали о бизнесе, который оживает только в летние месяцы, когда появляются клиенты, которые в остальное время пользуются услугами фирм, работающих круглый год. Говорили о рождественском базаре, который начнет работать со следующей недели.
Только в одном месте говорили о последних событиях.
— Хорошо, что полиция захватила этих нобелевских террористов, — говорила пожилая дама с крашенными синькой волосами своей знакомой — седой даме.
Анника, не останавливаясь, прошла мимо, стараясь найти что-нибудь съестное для детей.
— Вы представляете: «Аль-Каида» в Стокгольме! — вещал какой-то мужчина. — Кто знает, не появятся ли они и у нас в Ваксхольме?
Анника прошла дальше, таща детей на кухню.
— Да, но должен сказать, что эти нобелевские банкеты сильно приукрашены. Еда всегда успевает остыть, прежде чем до нее добираются гости.
Это говорил сравнительно молодой полный мужчина, работавший в том же банке, что и первая жена Томаса.
— Это не так, — поправила его Анника. — Это миф, распространяемый людьми, которых не пригласили на банкет, хотя они на это сильно рассчитывали.
Разговор стих, и мужчины удивленно воззрились на Аннику.
— Понятно, — сказал толстяк, приглядываясь к черным джинсам и слишком большому для Анники жакету. — Ну, вам, видимо, лучше знать?
— Еда горячая. Невкусная, но горячая, — сказала Анника и подтолкнула детей к двери кухни.
На кухне тоже было многолюдно — в основном женщины в практичных туфлях и опрятных платьях. Дамы болтали и смеялись, держа в руках бокалы вина — теперь это было бургундское, сменившее грог.
— Анника, — обратилась к ней Дорис, мать Томаса. — Не поможешь с подносами? Я бы сама все сделала, но ты же знаешь, что у меня с ногами…
Рядом с Дорис стояла Элеонора, бывшая жена Томаса. Элеонора и свекровь продолжали дружить после развода, и это только усугубляло чувство неполноценности, терзавшее Аннику всякий раз, когда она сталкивалась со свекровью.
— Надо сначала покормить детей, — сказала Анника, притворяясь, что не замечает Элеонору. — Потом я с удовольствием обслужу гостей. Можно, я сделаю несколько бутербродов?
Бледные губы Дорис побледнели еще больше.
— Но, моя дорогая, — скучным голосом протянула она, — здесь же полно еды.
Анника посмотрела на подносы: крошечные канапе с селедкой, креветками и мидиями.
Она наклонилась к Калле.
— Ты видел папу? — спросила она тихо, и мальчик покачал головой.
Анника взяла детей за руки и вышла из кухни, снова окунувшись в людское море.
Она нашла Томаса в винном погребе, где он разговаривал с Мартином, нынешним мужем Элеоноры. К этому времени Анника просто пропиталась потом.
Мартин, кажется, немного удивился, но Томас был весел и немного пьян.
— Проблема не в том, что полиция шерстит криминальные группировки, — горячо говорил Томас, расплескивая крепкий грог, стараясь жестикуляцией подтвердить свои слова. — Проблема в том, что действия полиции не регламентированы законом, ее невозможно контролировать. Поэтому нам надо разработать законодательство о том, как полиция должна обращаться с массой дополнительной информации, которую она получает в эти дни…
— Томас, — сказала Анника, стараясь привлечь внимание мужа, — детям надо что-то поесть. Я пойду куплю для них какую-нибудь еду.
— Делать вид, что нам не нужны новые законы — это все равно что прятать голову в песок…
— Томас! — повторила Анника, повысив голос. — Томас, я сейчас отвезу детей домой. Тебя кто-нибудь подвезет до дома?
Томас обернулся к жене, явно раздраженный тем, что она перебила его излияния.
— Почему? Почему ты хочешь уехать?
— Детям надо поесть. Они не будут есть селедку и мидии.
Мартин следил за перепалкой супругов, скрестив руки на груди и отклонившись немного назад, — крупный предприниматель взирает на копошащихся у его ног червей из среднего класса.
— Ну так дай им бутерброд или еще что-нибудь.
Томас был явно смущен появлением жены в погребе.
Анника утихомирила гнев, пожалев о своей вспышке.
— Ну, как знаешь, — сказала она.
Повернувшись, она вышла из винного погреба. Дети покорно потащились следом.
По дороге в Стокгольм Анника остановилась в «Макдоналдсе», купила детям «Хэппи-Мил», но ей самой кусок не лез в горло. После того как дети поели и разобрали игрушки, она отправила их в игровую.
Себе Анника купила кофе и села рядом с игровой комнатой, развернув газету.
Редакция этой газеты сумела набрать материал на специальный выпуск, где была помещена фотография ареста семьи в Бандхагене. Статью написал Боссе. Она провела пальцем по его фамилии, потом смущенно огляделась — никто не заметил, что она сделала?
В «Квельспрессен» не было ничего нового, во всяком случае, в раннем выпуске. Анника не питала иллюзий. Газета не блеснет оригинальными суждениями и не выскажет никаких мнений, отличных от преобладавших. Для этого у редакции просто не было времени.
Но если честно, то следовало признать, что во всех газетах, по сути, писали одно и то же с небольшими вариациями. Во всех статьях авторы придерживались мнения о террористической базе в Германии и считали организатором теракта «Аль-Каиду». Все считали, что целью террористов был Аарон Визель, а Каролина фон Беринг оказалась лишь случайной жертвой. Рядом с заголовком статьи о жизни Каролины была помещена фотография Боссе.
«Он пишет о том же, что и я», — подумала Анника и устыдилась собственной сентиментальности.
Газета, в которой работал Боссе, заявляла, что проведенное в Германии следствие привело к ощутимым результатам уже в ранние утренние часы, а «Квельспрессен» процитировала три источника, которые утверждали, что накануне вечером в Берлине были арестованы три человека.
Раненый охранник рассказал о стрельбе на берегу озера корреспондентам обеих газет и на фотографиях выглядел тоже совершенно одинаково. Говорили, что Визеля тайно вывезли из страны, но было неизвестно куда.
В нижнем углу первой страницы уместился короткий рассказ Анники о Каролине фон Беринг.
Другие газеты упражнялись в анализе, но это мало что добавило к общей картине.
Но «Квельспрессен» сделала одну вещь, до которой не додумались остальные газеты.
В разделе «Комментарии» профессор Ларс-Генри Свенссон из Каролинского института написал, что решение Нобелевского комитета было неэтичным и коррумпированным, но это заявление было сумбурным и плохо аргументированным.
Деятельность Каролинского института в настоящее время направляется рядом стремящихся исключительно к прибыли компаний, — писал профессор. — Нобелевский комитет делает приоритетными сомнительные исследования о происхождении жизни. Использование Нобелевской премии для. наживы достойно порицания по многим причинам, но в первую очередь потому, что это противоречит последней воле и завещанию Альфреда Нобеля…
— Мама, он бросил в меня мяч! — крикнула Эллен.
— А ты брось в него, — ответила Анника, продолжая читать.
То, что Визель и Уотсон были награждены Нобелевской премией, — уже скандальный факт. Каролина фон Беринг была неутомимой поборницей неоднозначного исследования стволовых клеток. Ее усилия решили исход дела. Визель и Уотсон получили премию. Можно только гадать о мотивациях Каролины фон Беринг. Мы не можем сбросить со счетов дебаты относительно целесообразности лечебного клонирования. Обсуждение этических вопросов ценности человеческой жизни не должно закончиться со смертью Каролины фон Беринг.
Кто, черт возьми, пропустил эту статью? Это уже на грани клеветы на убитую.
По всей вероятности, профессор вначале пытался пристроить свою статью в более солидную утреннюю газету, потом в несколько вечерних газет, но все они ее отвергли, и по вполне веским причинам.
— Мама! — закричал Калле. — Она меня ударила!
Анника сложила газеты и бросила их в сумку.
— Ладно, — сказала она, вставая. — Знаете, куда мы сейчас поедем? Мы поедем смотреть дом!
Начало смеркаться, когда Анника подъезжала на машине по Винтервиксвеген к Юрсхольму. У обочин узкой дороги были видны засыпанные песком выбоины.
Припарковавшись у бордюра, Анника перевела рычаг в нейтральное положение и поставила машину на ручной тормоз.
— Ну и что вы об этом думаете, детки? — спросила она, обернувшись к сидевшим сзади Калле и Эллен. — Здорово будет здесь жить?
Дети оторвались от своих компьютерных игр и рассеянно посмотрели на белый дом, словно выплывавший из окружавшей его темноты.
— Там есть качели? — спросила Эллен.
— У тебя там будут собственные качели, — сказала Анника. — Хотите выйти и посмотреть?
— А можно туда войти? — спросил Калле.
Анника посмотрела на дом сквозь ветровое стекло.
— Не сегодня, — ответила она, глядя на стильное здание.
Вид на море, подумала она. Большой яблоневый сад, дубовый паркет, кухня с открытой планировкой и большая столовая. Синяя плитка в обеих ванных комнатах, четыре спальни.
Она вспомнила рекламные снимки интерьера в Интернете, светлую и просторную спальню, большие комнаты.
— А почему мы не можем войти? — спросил Калле. — Люди, которые здесь жили, еще не переехали?
— Мы еще не купили этот дом, Калле, — ответила Анника. — Поэтому у нас пока нет собственных ключей. Мы можем войти только вместе с риелтором, а его сегодня здесь нет.
— Где папа? — спросила Эллен, вдруг заметившая, что в машине нет Томаса.
— Папа приедет позже, он еще побудет у дедушки с бабушкой.
Анника заглушила двигатель. Наступила тишина, и в салоне стало темно.
— Мама, включи свет! — закричала Эллен, панически боявшаяся темноты, и Анника торопливо включила свет в салоне.
— Я выйду посмотрю, — сказала она. — Хотите пойти со мной?
Но дети уже снова углубились в свои игры.
Анника открыла дверцу и осторожно вылезла наружу, ступив на обледеневший бетон. С моря дул холодный, пронизывающий ветер. Воды не было видно, но Анника каждой клеточкой ощущала сырость. Вид на море в рекламе оказался на деле кусочком моря, видимым только из одной спальни на верхнем этаже, но какое это имело значение?
Анника захлопнула дверцу машины и подошла к забору.
Прошло всего три недели с тех нор, как она раскрыла старую маоистскую организацию в Лулео. При этом она обнаружила мешок с евро на сумму сто двадцать восемь миллионов шведских крон. В апреле она получит одну десятую часть этой суммы, иными словами, двенадцать миллионов восемьсот тысяч крон.
Этот дом в Юрсхольме она обнаружила до того, как на нее свалились эти бешеные деньги, — практически новостройка, в тихом месте и всего за шесть миллионов девятьсот тысяч.
Она купит этот дом за шесть с половиной миллионов, так как никто не предложил больше.
Контракт будет подписан первого мая, когда будут выплачены деньги. Они продадут квартиру на Хантверкаргатан весной. Анника уже договорилась с риелтором и оценила квартиру. Они выручат за нее три с половиной миллиона.
— Может быть, ты купишь лодку? — спросила как-то Анника, прильнув к Томасу.
Он поцеловал ее волосы и ущипнул за сосок.
— Может быть, пойдем приляжем? — прошептал он, но Анника оттолкнула его.
Нет, она не могла, не хотела близости и всякий раз отказывалась, когда он предлагал ей заняться сексом. Она сразу явственно представляла себе, как он целуется с Софией Гренборг на улице, возле торгового центра, где Анника их случайно увидела. В такие моменты она сразу представляла себе их потные, возбужденные тела, искаженные оргазмом лица.
— Мама, — крикнула Эллен, приоткрыв дверь машины, — я хочу пи-пи!
Анника вернулась к машине.
— Пойдем, я тебе помогу, — сказала Анника и извлекла дочку из машины.
В поисках укромного места она огляделась, посмотрела на небо, вершины деревьев, здания. В ясном небе одна за другой загорались звезды. Тишина казалась осязаемой и почти черной.
Дом, ее дом, стоял на перекрестке. Он был окружен разностильными домами — виллами начала прошлого века, кирпичными домами пятидесятых годов — с огромными окнами и массивными цоколями. В окнах зажигались огни, и они засветились в темноте, словно кошачьи глаза. Сквозь редкие деревья был виден соседний дом. Большие участки были отделены друг от друга живыми изгородями и заборами.
Внезапно ее поразила одна мысль: ее дом был единственным новым домом в округе. Он был к тому же самый маленький — всего сто девяносто квадратных метров.
— Где я буду писать, мама?
Анника обошла машину.
— Присядь здесь, все равно никто не видит.
Когда дочка стянула колготки и присела на корточки, Анника услышала шум мотора быстро приближавшейся машины.
Темноту прорезали ослепительные огни фар; яркий свет залил Аннику и ее машину. Это был темный большой «мерседес». Анника инстинктивно подняла руку, чтобы прикрыть глаза, но машина внезапно свернула.
Она въехала на дорожку — на ее дорожку, проехала мимо ее дома и въехала на лужайку соседнего участка.
— Какого черта?.. — вырвалось у Анники, и она сделала два шага к забору.
— Мама, я пописала, — объявила Эллен.
— Иди в машину, я сейчас, — сказала Анника и направилась к дорожке. Вся она была покрыта следами автомобильных шин. Следы шли во всех направлениях.
Анника ступила на замерзшую траву лужайки и осмотрела следы.
Самые глубокие колеи вели туда, куда свернул мерс. Она видела, как у машины зажглись стоп-сигналы. Потом она остановилась. Водитель выключил двигатель.
Высокий, мощного сложения человек вышел из машины и запер ее. Потом он поднял голову, посмотрел в направлении Анники, и она инстинктивно отступила в тень.
Он только что срезал путь, проехав к себе через ее участок. Какое удобство!
Мужчина тщательно стряхнул снег с ботинок и вошел в дом — причудливую виллу начала двадцатого века всю в башенках и шпилях.
Потом Анника снова посмотрела на замерзшую траву, стараясь определить, куда ведут другие следы, — они вели на другие участки, к другим домам.
— Мама, когда мы поедем?
В голосе Калле было такое отчаяние, что Анника решила отложить на будущее мысли о следах.
— Сейчас, — ответила она и пошла к дороге.
Подходя к машине, Анника столкнулась с какой-то женщиной, выгуливавшей собаку.
— Здравствуйте, — сказала женщина с едва заметной улыбкой.
— Здравствуйте, — ответила Анника и вдруг почувствовала, что сильно замерзла.
— Вы не знаете, этот дом продан? — спросила женщина, кивнув в сторону дома.
— Да, — ответила Анника. — Я его купила.
Женщина остановилась, не сумев скрыть удивления.
Собака резко натянула поводок.
— Как это мило, — сказала женщина, сняла перчатку и протянула Аннике руку. — Эбба Романова. Я живу вон там.
Потом она указала рукой на видневшийся неподалеку дом, и Анника увидела виллу с верандой и летним домом в саду.
— А это Франческо. — Она потрепала пса по холке.
— Но мы переедем сюда только в мае, — сказала Анника, открывая дверь машины.
— О, — сказала Эбба Романова, — как это чудесно. В мае здесь очень хорошо. Надеюсь, вам здесь понравится…
Анника шагнула к женщине и указала рукой на дом, к которому подъехал «мерседес».
— Вы, случайно, не знаете, кто живет в том доме?
Эбба Романова проследила взглядом за жестом Анники.
— Это дом Вильгельма Гопкинса, председателя Ассоциации владельцев вилл.
Потом женщина скорчила уморительную гримасу.
— Он немного чудаковат и эксцентричен, — сказала она и рассмеялась.
Смех был настолько заразительным, что засмеялась и Анника.
— Ну, я думаю, мы скоро увидимся, — сказала женщина, натянула на руку перчатку и направилась к дороге.
Анника подняла руку, чтобы остановить женщину и задать ей еще один вопрос, но та уже открыла калитку и исчезла на своем участке.
«Почему в моем саду так много автомобильных следов?»
Дороги в городе были забиты, машины еле тащились. Анника не нашла места для парковки на Хантверкаргатан, поэтому пришлось ехать к ратуше, где она едва отыскала место для легальной стоянки. Дети устали и замерзли, и Анника решила подъехать к дому на третьем автобусе.
Она подняла глаза к небу. В городе никогда не видно звезд. В городе никогда не бывает настоящей тишины и настоящей темноты.
«Мне нравится это, — вдруг подумала Анника. — Как это здорово, никогда не быть одной».
Она внимательно посмотрела на главный вход в ратушу в двадцати метрах от парковки. Тяжелые ворота были заперты. Никто не знал, как долго еще будет опечатан банкетный зал.
Прошло всего два дня, подумала Анника и вздрогнула.
Они пришли домой как раз к началу детской передачи по случаю рождественского поста.
Анника вышла на кухню и набрала номер сотового телефона Томаса. Абонент был доступен, но Томас не отвечал. Анника накрыла стол, вытащила из холодильника остатки — вчерашнюю свинину и бефстроганов, оставшийся с четверга.
Когда она поставила бефстроганов в микроволновку, раздался звонок в дверь.
Наверное, Томас забыл ключи, подумала Анника и пошла открывать.
Но это был не Томас — к Аннике пришла ее лучшая подруга Анна Снапхане.
— Господи, как же я ненавижу переезжать, — простонала Анна, плюхнувшись на скамейку в прихожей. — Не могу поверить, что у меня так много барахла. В сущности, ведь я такая идеалистка, не склонная к материализму…
— Гм, — хмыкнула Анника, глядя на джинсы от Армани и куртку от Донны Каран.
— Не надо на меня хмыкать, — обиженно сказала Анна. — Я уже почти все распаковала. Знаешь, у меня, оказывается, восемь ломтерезок для сыра. Представляешь? Это же смешно. У меня несколько коробок со старыми виниловыми пластинками… Они так много мне напоминают. Ты не хочешь посмотреть? Может быть, что-нибудь возьмешь?
Она вздохнула, видя, как Анника в притворном ужасе подняла руки.
— Ах да, ты же никогда не интересовалась музыкой, — разочарованно произнесла Анна.
— Миранда с Мехметом? — спросила Анника и побежала на кухню, где запищала микроволновая печь.
Анна ответила не сразу. Вслед за Анникой она вошла на кухню и облокотилась на посудомоечную машину.
— Разыгрываю счастливого члена семьи Мехмета и его беременной невесты, — тихо сказала она.
Анника ткнула вилкой в мясо.
— Хочешь чего-нибудь поесть? — спросила она.
— Нет, но я с удовольствием выпила бы бутылку доброго красного вина, — ответила Анна.
Увидев, как напряглась Анника, она рассмеялась.
— Я пошутила, — торопливо сказала она, — я больше не пью. К тому же я обещала.
— Тебе нравится квартира? — спросила Анника, наливая воду в кувшин.
— Не знаю, как насчет «нравится», — ответила Анна. — Очевидно, хорошо жить рядом с Мехметом, а значит, с Мирандой, но я не уверена, что арт-нуво — это мой стиль.
Анника опорожнила кувшин и налила в него свежую, более холодную воду. Щеки ее пылали, она почему-то испытывала внутреннюю неловкость. Анна Снапхане переехала в город, чтобы ее дочь могла быть ближе к отцу, чтобы она могла ходить в ту же школу и сохранила старых друзей. Когда на Аннику неожиданно свалилась куча денег, она, естественно, предложила Анне большую сумму в долг без процентов, чтобы та могла устроить свою жизнь. Когда выяснилось, что деньги будут только в мае, у Анны снесло крышу. Ей надо переехать сейчас, подходящая квартира продается только сейчас, она не может жить больше нигде. Анника выступила поручителем краткосрочного кредита до выплаты вознаграждения. Но теперь Анна считала свой переезд досадной неприятностью.
— Ты что-нибудь слышала о ТВ «Скандинавия»? — спросила Анника, чтобы сменить тему.
Анна фыркнула.
— Мои бывшие работодатели объявили, что не выплатят мне выходного пособия. Это единственное, что я от них услышала. Если я буду недовольна их отказом, то смогу подать на них в суд Нью-Джерси. Вот я и думаю, может, мне сесть в мой личный самолет и сгонять в Нью-Джерси…
Она шумно вздохнула:
— У меня хватает других проблем. Иногда я с трудом наскребаю денег на месячный проездной билет…
— Дети! — крикнула Анника в гостиную. — Ужинать!
— Я думала о том, чтобы читать лекции, — сказала Анна, переместившись за стол. — Думаю, я бы смогла сказать что-нибудь путное о том, как устраивать свою жизнь. Рынок обучения лидерству, самореализации и всему такому прочему очень велик. Как ты думаешь?
— Может быть, ты все же поешь? — спросила Анника. — Мы собираемся ужинать.
— Бефстроганов? Нет, спасибо.
— Могу сделать тебе салат, если хочешь, — предложила Анника.
Анна раздраженно заерзала по столу.
— Лучше скажи, как тебе моя идея?
— Дети, идите скорее, пока мясо не остыло! — крикнула Анника. — Ну что ж, лекции — это неплохо, но о чем ты будешь говорить?
— Как о чем? Конечно же о себе! — воскликнула Анна, всплеснув руками. — Я расскажу, как преодолела алкоголизм, как выбралась из канавы, потеряв работу директора телестудии, как смогла сохранить хорошие отношения с мужем, несмотря на то что он обзавелся новой семьей.
Пришли дети и взобрались на свои стулья.
— Мм, мясо, — восторженно промычала Эллен.
— Это бефстроганов, — наставительно произнес Калле. — Вкусно, как на нобелевском банкете, правда, мама?
Анника улыбнулась сыну, а Анна удивленно вскинула брови.
— Как ты влипла во все это? — спросила она. — Бедняжка, писать об этой чепухе. Неужели ты не могла отказаться?
— Все было совсем неплохо, — возразила Анника, — до того, как… ну, ты же знаешь. — Она замолчала и выразительно ткнула вилкой в сторону детей.
— Так что ты думаешь? — не отставала Анна. — Смогу я такими лекциями заработать себе на жизнь?
— Сможешь, — убежденно сказала Анника. — Темы эти достаточно специфичны, но у тебя получится. Я очень люблю слушать, как ты рассказываешь истории. Думаю, что многие станут сильнее, послушав тебя.
Анна широко улыбнулась и соскочила со стола.
— Я тоже так думаю, — сказала она. — Слушай, ты не одолжишь мне пятьсот крон? Переезд обошелся в сумасшедшие деньги. Я чувствую, что мне просто необходимо сходить в кино.
— В кино? — недоуменно переспросила Анника.
— Но я же теперь не пью, так что же прикажешь мне делать?
— Ничего не прикажу, — сказала Анника, поднимаясь из-за стола. — Подожди, сейчас принесу.
Она достала из кошелька свои последние пятьсот крон и отдала их Анне, понимая, что Томас придет в ярость оттого, что она отдала свои последние деньги за двенадцать дней до Рождества.
— О, какая ты прелесть! — воскликнула Анна и вприпрыжку помчалась в прихожую.
Анника слышала, как за подругой закрылась входная дверь, и почувствовала внутри неприятный холодок.
Томас по-прежнему не брал трубку сотового телефона.
