15

Скрип колес становился все тише, карета медленно подъезжала к дому палача.

Лишь после долгих уговоров личный кучер доктора Гайгера согласился отвезти Симона в этот не самый благополучный квартал. Он при всем желании не мог понять, зачем кому-то покидать карнавал курфюрстины и отправляться к палачу, да еще посреди ночи. Гайгер уехал вместе с ними, но сошел возле своего дома.

В бледном свете луны дом выглядел довольно зловеще. Подобно громадному черному фурункулу, он цеплялся к городской стене. Над ним высилась башня, за свою причудливую форму прозванная горожанами Кулачной. Деревья и кустарники за оградой притаились в темноте, словно тролли в ожидании добычи.

В окнах первого этажа мерцали свечи. Дайблеры, должно быть, не спали. Петер с Паулем, наверное, уже вернулись. Как и Барбара.

И Ева, скорее всего, до сих пор лежала без сознания…

Вернуться так спешно Симона заставила тревога за Еву и родных. Больше всего Фронвизер боялся за маленькую Софию. Даже то, что он был один, его не остановило. Куда подевались Якоб с Георгом, лекарь не знал.

Он открыл калитку, прошел по обледенелой тропинке к дому и постучал в дверь. В ночной тишине звук этот показался необычайно громким. За дверью замяукали несколько кошек, и на этом всё. Симон постучал еще раз.

– Есть кто дома? – крикнул он.

Наконец-то в коридоре послышались шаги, и дверь отворилась. На пороге стояла Вальбурга. Вид у нее был довольно усталый, даже измотанный. Ее черные с проседью волосы, обычно аккуратно прибранные, падали на лоб. При виде Симона хозяйка улыбнулась, хоть и неуверенно, как будто пыталась прийти в себя.

– А, это ты, – проговорила она. – Не думала, что ты вернешься так быстро… Ну как, разыскали Магдалену? – Она выглянула за дверь. – Где же Якоб с Георгом?

– Они скоро придут, – ответил Симон и зябко потер ладони. – Можно мне войти?

Вальбурга посмотрела на него растерянно, потом рассмеялась.

– А, ну конечно! Как глупо… Ты, должно быть, здорово замерз.

Она провела его в комнату. В углу стояла колыбелька. Симон бросился к ней и с облегчением убедился, что София мирно спит.

– Чудесная девочка, – Вальбурга встала рядом и с нежностью посмотрела на малютку. – Как лучик солнца в эти холодные дни. Я так рада, что могу понянчиться с ней… – Она вдруг опечалилась. – Мне, к сожалению, такого счастья не выпало.

– Вальбурга, где твой муж? – неожиданно спросил Симон.

Женщина склонилась над Софией и задумчиво погладила ее по щеке.

– Он снова отправился к этому капитану. Хотел вроде бы еще о чем-то спросить. Скоро должен вернуться.

– А Петер и Пауль? Барбара? – Симон схватил ее за руку. – А что с Евой?

– Ева крепко спит – как София. Что же до остальных… – Вальбурга высвободилась и села за стол. – Я не знаю. Такая… – она чуть помедлила, – странная ночь, да? – Тут женщина снова вскочила. – Ты, наверное, проголодался? Сейчас согрею суп…

– Не нужен мне суп, Вальбурга. Мне нужны ответы. – Фронвизер мягко усадил ее на место и сел рядом. – У меня куча вопросов.

Хозяйка взглянула на него без всякого выражения, смахнула прядь со лба и провела языком по пересохшим губам.

– О чем ты?

– Ну, я все думаю, действительно ли Ева говорила насчет Магдалены, – ответил Симон. – Мне показалось, что она была без сознания и не могла говорить.

Вальбурга мягко улыбнулась.

– Я же сказала, она очнулась лишь на мгновение. А потом снова потеряла сознание.

– Ну, к сожалению, на карнавале мы Магдалену не нашли. И вообще я сомневаюсь, что она была там. Возможно, она до сих пор на мануфактуре. Зато в Нимфенбурге я встретил кое-кого другого… Почтенного доктора Гайгера. Помнишь, я рассказывал, как виделся с ним в сумасшедшем доме? Про старую Траудель, которая несла всякий бред…

Вальбурга нахмурилась.

– Про ту сумасшедшую? Ты ведь говорил, что она сумасшедшая.

– Да, она сумасшедшая. Но не настолько, чтобы забыть все на свете. Она говорила, что знает, кто все эти годы убивал девушек. И обещала, что никому об этом не расскажет. Вот я и думаю, кому она могла дать такое обещание…

Вальбурга рассмеялась.

– Может, самому дьяволу?

– Нет. Скорее всего, тому, кто сидел вместе с ней в этом сумасшедшем доме. Но, в отличие от нее, вышел оттуда. Может, у него были связи, а может, его посчитали здоровым… Думаю, этот кто-то открылся Траудель. – Симон наблюдал за Вальбургой. – Знаешь, что она кричала, когда мы пытались ее успокоить? Она кричала: это все из-за вас, это вы виноваты! И так без конца. Думаю, теперь я понял, кого она имела в виду.

– Да ну? – Вальбурга снова провела языком по губам. – И кого же?

– Нас, мужчин, – ответил Симон и выдержал паузу. – Кроме Траудель, в комнате были только мужчины. Доктор Гайгер, санитар и я… Мужчины виновны во всех бедах. Разве не так? Не это ли ты говорила Траудель более двадцати лет назад?

Вальбурга молчала, и Фронвизер продолжил:

– Это ты была в сумасшедшем доме. Доктор Гайгер сказал мне. Санитар говорил, что они записывают каждый случай, а записи хранят в архиве. Вот я и спросил об этом Гайгера. Из кратких заметок выяснилось, что тебя доставили к ним. Это было после смерти ребенка. Когда он умер, сразу после рождения, тебя охватило отчаяние. Муж уже не знал, чем тебе помочь, и отвел тебя в лечебницу. Его имя тоже значится в документах… – Симон задумчиво покачал головой. – И я думаю, почему он ничего не сказал нам? Потому что ему неприятно говорить об этом или он о чем-то догадывается?

– Маленькая Моника, – неожиданно проговорила Вальбурга и уставилась в пустоту. – Мони. Мы уже придумали имя для нее. Девочку даже не крестили. Надеюсь, ей недолго придется гореть в аду…

– Когда я узнал, что ты была вместе с Траудель в лечебнице, мне вспомнились некоторые детали, – сказал лекарь. – Я долго думал, как связаны между собой все эти убийства. Это были молодые девицы, и у каждой был при себе амулет. Мы долгое время полагали, что это Дева Мария. – Он вынул медальон, найденный у Евы. – Только теперь я вспомнил, где видел этот образ. У нас, в базилике Альтенштадта, среди четырнадцати чудотворцев. Это не Мария, а святая Маргарита, покровительница беременных и рожениц.

Симон поднял медальон, он качался теперь прямо перед глазами Вальбурги. Но та, казалось, не замечала его. Взгляд ее был устремлен куда-то вдаль.

– Предостережение остальным, – прошептала она неожиданно. – Но они не послушали. Никто меня не слушал.

– У тебя тоже есть такой амулет, не так ли? – продолжал Фронвизер тихим голосом. – Только ты не показывала его нам. Но когда мы принесли Еву, ты забыла его спрятать. Наверное, потому, что растерялась, когда увидела Еву. Ту самую, которую ты похоронила заживо… – Он по-прежнему держал перед ней амулет, покачивая им, как маятником. – Потом ты сорвала его, но я заметил. Талисман, какие носят многие женщины, что в нем такого? Я задумался, почему ты пыталась спрятать его от меня.

– Святая Маргарита, – монотонно, как в молитве, произнесла Вальбурга, глядя на медальон. – Родной отец донес на нее, когда она приняла христианство. Когда судья домогался до нее, она прогнала его. Он угрожал ей, пытал ее – но Маргарита выстояла. Она одолела мужскую похоть.

– Чего не скажешь о несчастных девицах, – проговорил Симон. – Не так ли? Ты наказала их за то, что они были беременны. Потому что любились с дьяволом в мужском обличье.

– О нет! – Вальбурга возмущенно помотала головой. – Каждый ребенок – это дар Божий! Забеременеть не грешно. Но убить его – смертный грех! Поэтому они заслуживали смерти.

Лекарь кивнул, пытаясь понять, что происходит в воспаленном разуме этой женщины. Как же долго она обманывала их… Вальбурга, эта добрая женщина, присутствовала при каждом их разговоре! Она все слушала. Она превосходно разбиралась в травах, снадобьях и ядах.

И на протяжении всех этих лет юные девушки приходили к ней в надежде избавиться от ребенка…

Собственного ребенка Вальбурга потеряла. Она любила его больше жизни, а еще одного родить уже не могла. И вот к ней приходят женщины и просят умертвить своих нерожденных детей. Ею овладело безумие, которое и прежде в ней дремало. Возможно, первые убийства она совершила прежде, чем попала в лечебницу. И там рассказала об этом Траудель. Виноваты были мужчины, но женщины, которые с ними связывались и хотели избавиться от нежеланного плода, заслуживали смерти. Потому что в глазах Вальбурги были убийцами. Когда девушки приходили к ней за снадобьем, они подписывали собственный смертный приговор.

Анни и Эльфи, вероятно, тоже приходили к Вальбурге. И девушки из семей патрициев. И Ева?

– Где Ева? – снова спросил Симон.

Взгляд ее неожиданно прояснился, стал строгим, как у непреклонной матери всего сущего.

– Она тоже в конце концов пожелала избавиться от плода – и выбрала смерть. Спасения нет никому. Она понесет заслуженную кару! Как и другая.

– Дру… другая?

Фронвизер наморщил лоб. Выходит, в руках у Вальбурги была еще одна девушка?

Магдалена? Может, поэтому они не могли разыскать ее?

Симон потянулся к маленькому ножу, единственному своему оружию. Это был ланцет, который хорошо послужил ему в работе. Вообще-то лекарь надеялся, что его не придется использовать. Возможно, он совершил ошибку, не посвятив никого в свои намерения. Следовало сообщить хотя бы доктору Гайгеру. Но теперь уже слишком поздно.

– Кого ты еще собралась убить? – спросил Фронвизер. Сердце его бешено колотилось – вероятно, сказывалось волнение. – Отвечай! Пока не вернулся Якоб и сам тобой не занялся! Я не хочу причинять тебе боли.

Вальбурга изучала его взглядом.

– Хм, мне кажется, больше никто не придет. – Казалось, она говорила сама с собой. – Иначе Якоб давно был бы здесь… Нет, ты пришел один. Ты что-то заподозрил, и только. – Тут хозяйка дома посмотрела на него с удивлением, как будто ее осенило. – Так ты тоже не знал, что она беременна? Ты не знал, что она задумала, эта потаскуха!

Последнее слово Вальбурга буквально выплюнула.

– Кто? – просипел Симон. – О ком… ты говоришь?

Сердце билось все сильнее, на лбу выступила испарина. Чертов кофе не мог так подействовать на него. Или мог? У него еще в Нимфенбурге закружилась голова, как от вина. Мысли неслись хороводом. Но теперь сердце словно обезумело. Что же с ним творилось? Он ничего не трогал, не пил и не ел… Неужели Вальбурге все-таки удалось его отравить? Как прежде она пыталась отравить Куизля… Симону вспомнился Каспар Хёрманн и его ужасная смерть.

У него тоже так стучало сердце?

Вальбурга продолжала изучать его взглядом. Потом она кивнула, словно приняла какое-то решение.

– Она никому из вас не сказала, – пробормотала она. – Наверное, даже сестре. Только проходимцу, с которым теперь повязалась. Должна признаться, она здорово меня разочаровала. Даже не верится, что у Софии такая пропащая тетя… Стыд и срам! Ну, кто не желает слушать, да почувствует. Но в этот раз мужчина поплатится наравне с ней.

Только теперь до Симона дошло. Во рту пересохло, дрожь прошла по всему телу.

– Ба… Барбара, – прохрипел он. – Ты… хочешь…

Силы покинули его, и Фронвизер свалился со стула. Лежа на полу, он смотрел на Вальбургу, стоящую над ним, как разгневанный великан. Где-то замяукали кошки, но звук доносился словно издалека. Что же с ним такое?

– Как… чем… – выдавил он.

– Чем я тебя отравила? – Вальбурга улыбнулась. – У всех есть свои слабости. Якобу я подумывала смазать трубку ядом, но это могло навести на меня подозрение. Поэтому я решила пробраться в этот трактир и намазала его кружку аконитом. Многие мужчины любят пиво, мастер Ганс в том числе. Белена и болиголов, не так уж сложно выгадать момент и подсыпать их в кружку. – Она смотрела на Симона так, словно проводила занятный опыт. – В твоем случае это кофе. Он до того горький, что привкус яда вообще не ощущается. Вообще-то я рассчитывала, что ты уже не вернешься с этого карнавала. Но у тебя, видимо, медленное пищеварение… Хм, в следующий раз надо добавлять побольше дурмана.

Она скрылась из поля зрения, Симон слышал лишь ее гулкие шаги. Пол задрожал под ним, как в землетрясение, потолок устремился ему навстречу. Откуда-то сверху послышались звуки фанфар, переходя в дьявольский шум.

А потом голову словно разорвало на тысячи кусков.

– Вы отправляли беременных девушек к Вальбурге?

Магдалена уставилась на Йозеффу и попыталась осознать, что означает эта новость. Ее посетила страшная догадка.

– Естественно. А к кому же еще? – с простодушным видом ответила Йозеффа.

Они с ван Уффеле, по-прежнему связанные, сидели посреди кладовой. Ребята смотрели на них с неприязнью. Они еще раз проверили веревки, словно боялись, что пленникам все-таки удастся сбежать.

– Вальбурга – жена мюнхенского палача, – ворчливым голосом продолжала женщина. – Всем известно, что никто другой не разбирается в снадобьях и ядах так, как она. Уже лет двадцать как девицы тайком ходят к ней, если нужно избавиться от ребенка.

Магдалена вздрогнула. Лет двадцать…

Она вспомнила мумию, найденную в погребе. Она пролежала там много лет. Скорее всего, Михаэль Дайблер в то время уже стал палачом. Анни умерла от порции красавки. Может, Эльфи, Еву и Терезу Вильпрехт тоже отравили подобным образом?

– Вы… и Еву отправили к Вальбурге? – неуверенно спросила Магдалена.

– Да мы же тебе сказали! – проворчал ван Уффеле и дернул веревки. – Сегодня с утра. Она сама сказала, что не хочет этого ребенка, мол, от него будут только сложности для нее и для нас. Поэтому мы тайком отвезли ее к Вальбурге. Всё как обычно. Та избавляет девушку от ребенка, спорыньей, пижмой или чем там еще. Если слишком поздно, то в ход идет игла. Лучше ее никто не умеет. Умирают от этого очень редко.

Йозеффа кивнула.

– А потом она сажает их на плот, чтобы они исчезли из Мюнхена. Она неплохо на этом зарабатывает. И мы больше не слышали про этих девиц. Отличная сделка, откуда ни глянь.

Магдалена снова вздрогнула. Больше не слышали…

– Мы не можем позволить себе, чтобы кто-то из них проболтался, – добавил ван Уффеле. – Наши заказчики слишком богаты и могущественны.

– И как прошло с Евой? – спросила Магдалена.

– Было немного странно. И вообще Вальбурга сегодня была какая-то… – Йозеффа подыскала подходящее слово, – …рассеянная. Вообще-то Ева попала к ней слишком поздно. Мы думали, палачиха возьмется за иглу. Но она только дала ей какой-то отвар и поспешила с ней к пристаням, еще на рассвете.

Магдалена поежилась. Неужели за всеми этими убийствами стояла Вальбурга?

Но зачем ей это делать? Дочь палача считала ее искренней и доброй женщиной. Это просто в голове не укладывалось! Тем не менее ей стало не по себе при мысли, что София сейчас одна с Вальбургой. И что там с Барбарой? Нужно было срочно возвращаться в дом Дайблера. Но прежде следовало помочь Паулю.

И кое-кому еще…

Магдалена склонилась над Паулем. Он по-прежнему крепко спал. Рана перестала кровоточить, и женщина вздохнула с облегчением. Похоже, худшее миновало. Она повернулась к Петеру и остальным ребятам, которые молча следили за разговором.

– Послушайте, вам нужно будет отнести Пауля к этому доктору Гайгеру, на Зендлингскую улицу! Он знаком с отцом, поэтому должен помочь.

Петер посмотрел на нее с удивлением.

– Но почему бы не отнести его домой, к отцу и Вальбурге?

– Просто сделай, как я прошу, – ответила Магдалена.

Она не знала, кто был сейчас в доме у Дайблера. После всего услышанного ей было спокойнее знать, что Пауль в руках доктора Гайгера.

– А ты? – спросил Петер. – Что ты будешь делать?

– Я приду позже и постараюсь не задерживаться, – Магдалена решительно вскинула голову. – Но прежде я должна сказать девушкам в спальне, что здесь происходит на самом деле. Пусть они решают, как поступить с этими свиньями. Я не имею на это права.

Она подумала о Шарлотте, как та плакала под одеялом, поруганная и окровавленная. Об Агнес, которую венецианцы избили до неузнаваемости. Обо всех девушках, которые трудились тут за гроши и расставались с надеждой на лучшую жизнь.

Магдалена надеялась, что они наконец-то поборют страх и выберут свободу.

Но уверенности в этом у нее не было.

Куизль гнал лошадь через лес, Георг ехал следом на своей кляче. Как и по пути сюда, они позаимствовали лошадей. Только осла пришлось оставить – и Симона тоже. В спешке палач так и не разыскал его, а время поджимало. У Якоба появилась страшная догадка. И если она оправдается, в опасности окажутся не только Ева с Магдаленой, но его внучка…

Вопли казначея еще долго неслись ему вслед. Даже когда Якоб вернулся к гроту, чтобы разыскать сына, его мольбы раздавались где-то в отдалении. Георг тем временем справился с Фрисхаммером, связав его веревками из сундука. В таком виде он и оставил фальшивомонетчика в гроте. Объясняться не было времени, и Якоб просто велел сыну следовать за ним. Уже по дороге он рассказал Георгу о том, что узнал от Пфунднера.

– Итак, Анни избавилась от ребенка, – просипел тот; его кляча с трудом поспевала за лошадью Якоба. – Остальные девушки, вероятно, тоже. И что? Поэтому нужно так ломиться? Мы же до сих пор не разыскали Магдалену!

– Теперь я больше чем уверен, что ее мы на этом карнавале не найдем. Потому что милая Вальбурга нас обманула, – хмуро проговорил Куизль-старший. – Твоя сестра, наверное, до сих пор на мануфактуре, и мы зря беспокоились.

Георг посмотрел на него в недоумении.

– Но с чего бы Вальбурге обманывать нас?

– Потому что все эти девушки, вероятно, шли к ней за помощью. Она отправила нас по ложному следу.

Якоб ударил лошадь пятками, подгоняя ее. Георг ехал чуть позади и постоянно цеплялся за низкие ветви. Они по-прежнему были в костюмах, уже довольно потрепанных, и сильно замерзли.

– Я самый безмозглый дурак во всей Баварии! – проворчал Куизль. – Почему я раньше до этого не додумался? Все искал связь между этими происшествиями… А связь эта была очевидна, все время была у меня перед носом. Дело не только в медальонах. – Он принялся загибать пальцы. – Анни была беременна. Когда я вскрывал ее тело, матка была чуть вздута. Но я не придал этому значения – все-таки речь шла об отравлении, а не о беременности. У этой мумии был мешочек с травами. Запах почти выветрился, но пижму я учуял. А ее часто применяют, чтобы вызвать выкидыш! У Эльфи, которую убили колом, тоже нашли мешочек. Дайблер говорил мне об этом, но я, осел, позабыл! – Он хлопнул себя по лбу. – Каждая из этих девушек избавилась от ребенка или собиралась избавиться! Готов поспорить, что Тереза Вильпрехт тоже была беременна. А куда идет девушка, если хочет избавиться от плода?

– Ну… к знахарке, – предположил Георг.

– Только не в Мюнхене. Тут знахарки живут в городе, под строгим надзором. Даже в больнице Святого Духа есть родильная комната. – Его отец мрачно помотал головой. – Нет, они тайком идут к жене палача. Всем известно, как хорошо те разбираются в травах и ядах. Моя Анна не исключение. Но с Вальбургой никто не сравнится.

– Хочешь сказать, жена Дайблера все эти годы убивала девиц, которые приходили к ней за снадобьем для вытравления плода? – Георг посмотрел на него с недоверием.

– Не могу сказать с уверенностью. И не вижу мотива… Хотя кое-какие догадки имеются, – задумчиво ответил Якоб. – Но все эти девушки приходили к Вальбурге, и теперь они мертвы. И вспомни отравленное пиво! Кто, кроме палачей, знал, что кружки оставляли в трактире? Только Вальбурга, жена мюнхенского палача. Думаю, она и мастера Ганса сначала отравила, а уж только потом четвертовала… Должно быть, он что-то выяснил.

– В тот раз, когда он бродил вокруг дома… – Георг задумался. – Думаешь, он выслеживал вовсе не Барбару, а…

– Вальбургу! – Куизль-старший вновь ударил лошадь пятками; та заржала и затрусила быстрее. – Наверное, Ганс явился в поисках доказательств, но не сумел попасть внутрь. Однако я был так зол на него, что сразу решил, что он выслеживает Барбару. При этом Ганс думал, что я сам что-то выяснил; он намекал об этом на кладбище. Но я ничего не выяснял. Потому что был слишком глуп! Или стар… – добавил он хмуро.

– Утопить, завязать в мешке, похоронить заживо… – перечислил Георг. – Все это применяют к женщинам! К убийцам…

– И в особенности к детоубийцам, – Якоб кивнул. – Так значится в «Каролине». Мы поначалу думали, что за этим стоит кто-то из Совета. Но жена палача тоже неплохо разбирается в подобных наказаниях. Кольями женщин убивали задолго до того, как начали топить. У Дайблера дома есть свод законов, я только вчера удосужился полистать его. Страницы с наказаниями для женщин помечены – почти незаметно…

Лес расступился. Теперь дорога вела через заснеженное поле, серебрившееся в свете луны.

– Но… если все это правда, – рассуждал Георг, – неужели Дайблер ничего не замечал? То есть за все эти годы…

– Это нам и предстоит выяснить.

Впереди мрачной тенью высились городские стены. Отец с сыном направили лошадей к Зендлингским воротам, давно уже запертым.

– Черт, об этом мы не подумали! – прошептал Георг. – Чтобы выйти, нам пришлось здорово раскошелиться. Сомневаюсь, что теперь они впустят нас обратно.

Якоб усмехнулся.

– А я нисколько не сомневаюсь. Я видел, кто сегодня на посту.

Георг удивленно посмотрел на отца, но тот ничего больше не сказал. Он спрыгнул с храпящей лошади и постучал в калитку. Через некоторое время открылось небольшое окошко и показалось знакомое лицо. Это был старый стражник Лайнмиллер, который уже впускал их несколько дней назад.

– Вы сдурели или набрались? – рявкнул он. – В такой час никого не пускают. Возвращайтесь утром.

– Обязательно. И расскажем капитану, что ты каждую ночь открываешь ворота перед черной каретой, – сухо проговорил Куизль и приподнял бровь. – Кстати, если ты их дожидаешься – сегодня они не вернутся. С ними… кое-что стряслось. Боюсь, им придется задержаться, и надолго.

Лайнмиллер побледнел.

– Что… что…

– Не задавай вопросов, лучше открой чертову калитку, – велел палач. – Тогда я, может, еще поразмыслю насчет капитана.

В следующее мгновение засов был отодвинут. Якоб толкнул калитку и потеснил стражника, на ходу вручив ему поводья своей лошади.

– Эта жирная кобыла принадлежит извозчику Алоизу, – он показал через плечо. – А серую клячу отведешь к живодеру. Сделаешь одолжение, и я позабуду об этом деле. Поверь слову палача.

– Па… палача? – выдохнул Лайнмиллер.

Но Куизль уже поспешил прочь.

Он побежал вдоль городской стены, пока впереди не показался дом Дайблера.

Перед домом кто-то стоял. Он держал в руках меч и выжидающе смотрел на них. Куизль приблизился и увидел, что меч этот не совсем обычный, но хорошо знакомый.

Меч правосудия.

Михаэль Дайблер ждал их.

Скрип и размеренный стук вторгся в сон Барбары. Сон был не самый приятный: она смутно припоминала скользких черных угрей, как они медленно обвивались вокруг нее и выдавливали воздух. Барбара открыла глаза. Над ней темнело ночное небо.

Господи, где она?

Следующее, что почувствовала Барбара, это холод. Она дрожала и стучала зубами, по ее обнаженному телу пробегали мурашки. Что произошло? Голова была налита свинцом, но женщина попыталась вспомнить.

Они с Валентином стояли на колокольне Старого Петра. Барбара призналась ему, что беременна. Музыкант упомянул Вальбургу. После некоторых колебаний и уговоров Барбара согласилась пойти к жене палача. Валентин говорил, что она – настоящая мастерица в этом деле и помогала даже тем, которые сомневались и слишком долго тянули, как Барбара. Никто так умело не обращался с иглой, как она. Кроме того, Вальбурга использовала мак и другие средства, так что боль почти не чувствовалась. Добрая Вальбурга!.. Почему Барбара сразу ей не доверилась?

Так, может, в этом все дело? Жена мюнхенского палача напоила ее отваром, чтобы она уснула? Может, она уже удалила плод из ее утробы? Но почему тогда Барбара лежит не в постели, а под открытым небом, укрытая лишь тонким одеялом? Рваным полотном, от которого несет кровью и мочой…

Молодая женщина попыталась подняться, но что-то ей помешало.

Только теперь она заметила, что связана. Сознание возвращалось постепенно, и вскоре Барбара поняла, что во рту у нее кляп. Она тихо заскулила, сердце бешено заколотилось. Рядом послышался приглушенный шум. Барбара повернула голову и увидела Валентина, тоже связанного и с кляпом во рту. Он смотрел на нее выпученными глазами и пытался что-то сказать. Но сквозь кляп вырвался лишь неразборчивый хрип.

Зато заговорил кто-то другой.

– Я слышу, что ты очнулась, – послышался знакомый голос. – Скверная девчонка! Радуйся, что отец ничего не узнает. Он скорбел бы до конца жизни…

Барбара вытянула голову. Перед ней действительно была Вальбурга. В чем дело? Жена палача тащила тележку, в которой она, Барбара, лежала вместе с Валентином. Вальбурга смотрела вперед, по широкой спине ее можно было принять за мужчину. Но голос ее звучал высоко и строго, как у сердитой матери.

Очень сердитой.

– Ты ничего не сказала отцу, ведь так? – спросила она, не глядя на Барбару. – Я уверена, он вернул бы тебя на путь истинный. Но теперь слишком поздно. Ты согрешила и должна понести наказание. Вместе с человеком, который привел тебя ко мне. Вы оба виновны. Виновны в попытке убийства нерожденного ребенка. Прут переломлен, и приговор будет исполнен.

Барбара не поверила своим ушам. Может, она еще спит? Эта женщина не могла быть Вальбургой! Доброй женой палача, которая так ласково нянчилась с Софией, у которой от всякой хвори имелось снадобье… Но голос, несомненно, принадлежал ей.

– Ты так разочаровала меня, Барбара! – продолжала Вальбурга. – Я впустила тебя в свой дом, дала тебе кров, доверяла тебе… И как ты меня отблагодарила? Мало того, что повязалась в Шонгау с каким-то пройдохой и понесла, – так теперь явилась в Мюнхен и продолжаешь в том же духе. Затеяла интрижку с первым попавшимся парнем и просишь меня убить твоего ребенка! Словно это какой-то… жук, которого можно раздавить! Неужели ты не понимаешь? Неужели никто не понимает? Господь посылает нам жизнь, и отказываться от нее – смертный грех! Нельзя убивать то, что тебе даровано! Нельзя!

Тележка между тем катила по широкому переулку. Барбара оглядывалась на дома и пыталась понять, куда их везут. Неужели здесь нет ни одного стражника? Хотя Вальбурга, скорее всего, знала, какую улицу выбрать, чтобы не попасться им на глаза. А если б кто-то увидел их из окна, все выглядело бы так, будто живодер везет в тележке какую-то тушу.

Память постепенно возвращалась: они втроем сидели в комнате за столом, Барбара призналась Вальбурге, что беременна и при этом не питает ни капли любви к плоду у себя в утробе. Вальбурга выслушала ее и помолчала. А потом принесла им по кружке с подогретым пряным вином. Чтобы вывести стужу из тела и приготовиться к тому, что их ждет, сказала она с улыбкой. А дальше видно будет.

На этом воспоминания обрывались.

Барбара по-прежнему не понимала намерений Вальбурги. Они с Валентином должны были понести наказание. Но Вальбурга ведь не раз помогала молодым девушкам, которые хотели избавиться от плода? Откуда теперь в ней эта злоба? К чему весь этот ужас?… И тут Барбара все поняла.

Так, значит, других девушек тоже постигла кара? Барбара вздрогнула.

Валентин отчаянно пытался подняться, но узлы были затянуты на совесть. Он хрипел, пыхтел и мотал головой. Лицо у него налилось кровью.

– Тихо, тихо, – сказала Вальбурга.

Впервые за все это время она обернулась, и Барбара увидела ее лицо. Оно ничего не выражало, только глаза сверкали, как угольки. Волосы беспорядочно падали на лоб.

«Как одержимая, – подумала Барбара. – Вальбурга одержима!»

– Вырываться бессмысленно, – сказала жена палача, обращаясь к Валентину, который по-прежнему хрипел и издавал неразборчивые звуки. – Господь уже вынес приговор. В тот момент, когда вы явились ко мне с намерением убить, ваша судьба была предрешена.

Послышался плач. В первый миг Барбара решила, что это Валентин или она сама. И только потом поняла, что плачет София. Вальбурга несла ее перед собой в перевязке. Девочка с любопытством смотрела на Барбару. Вальбурга нежно погладила малютку.

– Посмотри хорошенько на свою племянницу, Барбара, – произнесла она мягким голосом. – Господь одарил твою сестру этим ребенком. У нее косолапие, но Магдалена любит ее больше всего на свете. А ты хочешь избавиться от ребенка только потому, что его отец оказался проходимцем… – Она сокрушенно покачала головой. – Об этом надо было думать раньше.

Вальбурга отвернулась и вновь покатила тележку. При этом она продолжала, словно говорила сама с собой:

– Бедное дитя так или иначе умрет. Если тебя не казнить, ты попросишь кого-то еще избавить тебя от него или убьешь сразу после рождения. Я так часто это наблюдала… Так что будет лучше, если это сделаю я. Во имя Господа, как всегда. Нельзя, чтобы некрещеный ребенок слишком долго томился в Чистилище. Ни один ребенок этого не заслужил. В отличие от вас двоих. Убийство есть смертный грех! Мне очень жаль, Барбара, правда. Я полюбила вашу семью. Но такова кара Божья. Господь судит вас, и я – лишь орудие в его руках.

Послышался отдаленный плеск. Они прошли еще немного, и Барбара поняла, что где-то рядом течет ручей. Улица стала шире, далеко позади виднелась колокольня Старого Петра, где они с Валентином еще недавно так счастливо провели время. Дома остались позади, и они оказались на какой-то площади.

И Барбара вдруг поняла, где они.

Вальбурга прошла еще несколько шагов и остановилась. Плеск стал намного громче.

– По-моему, превосходное место для казни, – спокойно проговорила жена палача. – Здесь не раз приводили в исполнение приговоры. Если пекарь продавал скверный хлеб, его вели сюда и окунали в воду. Раньше здесь, кажется, казнили и преступниц. Я сама выбрала это место для этой заносчивой Вильпрехт, – она покивала, довольная своим решением. – Так я буду уверена, что об этом заговорят по всему городу. Может, кто-нибудь из горожан наконец-то задумается… Правда, я давно перестала на это надеяться. Нужно оставить им знак! И поэтому я придумала для вас кое-что особенное.

Вальбурга склонилась над тележкой и стянула с приговоренных тонкое покрывало. Только теперь Барбара обратила внимание, что ее ноги укрыты чем-то еще. Это оказался большой мешок, который Вальбурга принялась натягивать на нее и на Валентина.

– Вы умрете вместе, – говорила она при этом. – Мужчина и женщина. Женщины – убийцы, но виноваты в этом мужчины. Всегда виноваты мужчины.

С этими словами Вальбурга надела на них мешок и аккуратно завязала. Потом она подкатила тележку к конской заводи. Барбара тщетно извивалась в затхлом мешке. Она вспомнила вдруг, что еще пару недель назад сидела у Кошачьего пруда в Шонгау и действительно подумывала о том, чтобы расстаться с жизнью. Теперь ей суждено было утонуть, но она яростно сопротивлялась.

Она хотела жить. Жизнь была так прекрасна!

– Двое влюблены, в себя и друг в друга, едины в смерти, – пробормотала Вальбурга.

Она стащила мешок с тележки, и тот с плеском скатился в воду.

София закричала.

У дьявола была мохнатая черная шкура. Он заслонял собою почти всю комнату, глаза сверкали красным. С трезубых вил, зажатых в когтях, капала едкая кислота. Дьявол взревел и ударил ими в Симона.

– Не-е-ет!

Фронвизер бросился в сторону. Вилы прошили пол и растворились в воздухе, дьявол тоже исчез. Вместо него Симон увидел сгорбленную ведьму. Она захихикала и обратилась сначала в Вальбургу, а потом в большую черную птицу и, наконец, в извивающегося ужа. Лекарь затряс головой и закрыл глаза. А когда снова открыл, комната стала вдруг совсем маленькой. Превратилась в крошечный ящик, и места совсем не осталось. Симону сдавило горло, он стал задыхаться.

– Это… не… по-настоящему… – прохрипел он. – Этого… нет!

Остатками здравого смысла Фронвизер понимал, что это всего лишь видения. Он почти не соображал, но точно помнил, что Вальбурга несколько часов назад подсыпала ему в кофе какой-то яд. Как там она сказала?

Лекарь знал, что дурман содержался и в мази, которой ведьмы смазывали свои метлы перед полетом. Он сомневался, что мазь действительно давала подобный эффект, – но, если принять такое снадобье внутрь, вполне можно было и улететь… Симон читал в книгах, что дурман вызывал жуткие видения. Человек верил в происходящее и в буквальном смысле летал по воздуху и всюду видел демонов. Также он слышал о случаях, когда молодые люди отправлялись в лес и пили там отвар дурмана – чтобы испытать свое мужество или же познать рай и ад еще на земле.

«Скорее уж ад», – подумал Симон.

Теперь комната расширилась до необъятных размеров и заполнилась чернотой.

Мысли хороводом кружились в голове, вспыхивали как молнии. Вероятно, ему повезло, что он так и не допил кофе и спешно отправился в Нимфенбург. Теперь Фронвизер припоминал, что Вальбурга предлагала ему еще одну кружку. Выпей он и ее, то теперь точно умер бы. Или окончательно лишился рассудка.

Симон зажмурился и снова открыл глаза, и так несколько раз, чтобы разогнать видения. Затем огляделся. Стены комнаты вздрагивали, словно шкура какого-то зверя. Черные кошки терлись о его ноги и мяукали. Это видения или они настоящие? Симон не знал. Он полагал, что по-прежнему находится где-то в доме. Вероятно, Вальбурга затащила его в подвал, на случай, если появятся нежданные гости. А может, он на чердаке? Этот дом был чертовски большим, он может находиться где угодно!

У Симона болели несколько ребер, как будто были сломаны. Его тошнило. Но он, по крайней мере, немного соображал.

Фронвизер с трудом поднялся. Пол под ногами был мягкий, как мох, и он то и дело валился на бок. Где-то снова замяукали кошки. Симон оперся о стену и двинулся вдоль нее в поисках выхода. Может, Вальбурга куда-нибудь ушла… Если удастся выбраться на улицу, то он сможет позвать на помощь.

Лекарь заковылял дальше. Внезапно его рука легла на холодный металлический засов. Может, он уже у выхода? Перед глазами выросла дверь, она то уменьшалась, то увеличивалась. Симон сделал глубокий вдох и дернул засов. Дверь со скрипом отворилась, и на него повеяло ледяным воздухом. За дверью чернела тьма, пахло чем-то затхлым и сладковатым.

«Холодный погреб, – пронеслось в голове у Фронвизера. – Это, должно быть, холодный погреб!»

Симон несколько раз видел, как Вальбурга приносила из подвала холодное пиво. Во многих домах имелись такие погреба, где хранились скоропортящиеся продукты. Даже летом в них царила зимняя стужа. Теперь он, по крайней мере, знал, что находится в подвале. Оставалось только разыскать лестницу.

Фронвизер уже отвернулся, но тут сознание снова сыграло с ним злую шутку. Из мрака донесся зловещий стон, потом стало светлее, тьма отступила. Между ящиками и бочонками лежала обнаженная женщина.

Симон знал, что дурман иногда вызывает похотливые фантазии. Что ж, это все же лучше мохнатого демона. Девушка была красива, со светлыми волосами и полной грудью, хоть от холода они и казались синими.

Лекарь прищурился. Что, если девушка ему не привиделась? Он посмотрел на нее внимательнее. Контуры расплывались, тело пульсировало, точно гигантское сердце. И все-таки обнаженная девушка показалась ему знакомой.

Должно быть, Вальбурга затащила ее сюда, чтобы она замерзла насмерть, – очередной диковинный способ казни… Ева по-прежнему была без сознания. Хотя возможно, что эта сумасшедшая напоила ее каким-нибудь зельем. Ясно было одно: если оставить Еву здесь, она умрет.

У Симона снова закружилась голова. Лекарь пересилил себя и, пошатываясь, вошел в холодную комнату. Если он снова потеряет рассудок, им обоим придет конец.

– Ева? – прошептал он, склонившись над девушкой. – Ева, ты слышишь меня? Надо выходить, иначе мы замерзнем.

Внезапно лицо Евы преобразилось. Теперь перед ним лежала старуха. Она ухмыльнулась, обнажив черные зубы, и коварно захихикала. Из носа полезли черви.

– Это… не по-настоящему, – повторил Симон самому себе. – Этого… нет…

Ева снова превратилась в саму себя. Фронвизер схватил ее и потащил к двери. Кожа у нее была холодная, как кусок мяса.

– Нам нужно в тепло! – хрипел Симон. – Наверх, в комнату!

Он огляделся. Стены то сходились, то снова раздвигались. В какой-то момент Симону удалось разглядеть в дрожащей щели лестницу. Путь на свободу! Лекарь заковылял в ту сторону. Стены снова начали смыкаться. Тут он вспомнил про Еву. Нельзя оставлять ее здесь, в таком виде! Ей нужно в тепло, и поскорее!

Симон развернулся и поднял Еву под руки. Она был тяжелая, точно из свинца, и к тому же постоянно растекалась.

Он снова повернулся к лестнице. Она была на месте, но при этом таяла и расползалась, как туча.

Симон потащил Еву по ступеням. Дверь наверху была лишь прикрыта. Когда в глазах уже потемнело, он наконец добрался до коридора. Еще три шага, еще два, один… Вот и дверь в комнату! Свет огненным кольцом пробивался сквозь щели.

Симон толкнул ее и ввалился вместе с Евой внутрь. Его окутало пульсирующее, живительное тепло.

Фронвизер подтащил Еву к печи. Лекарь не знал, выживет он или дурман в конце концов убьет его. Он понятия не имел, вернется ли Вальбурга и не порубит ли его на куски, как мастера Ганса. В этот момент ему было все равно.

Что сейчас утешало Симона, так это обнаженная девушка в его объятиях. Казалось, это Магдалена с ним рядом.

– Я… люблю… тебя, – проговорил Фронвизер. – Магдалена…

С этой утешительной мыслью он погрузился в сон рядом с обнаженной Евой и тремя черными кошками.

Барбара скатилась в воду, и мир вокруг погрузился в хаос.

Рядом Валентин пытался освободиться от веревок. Тела их сплелись, они стали как одно существо с четырьмя ногами и руками. Вода начала просачиваться в мешок и наполнила его за несколько секунд. Холод обжигал кожу. Барбара, насколько возможно стиснув зубы, рвалась и дергалась, как пойманный зверь.

«Так убивают кошек, – пронеслось у нее в голове. – Кошек и детоубийц. Разве я убийца?»

Внезапно дочь палача ощутила безграничное спокойствие и перестала сопротивляться. Она перенесла уже столько ударов в этой жизни, так зачем вообще бороться за нее? И все-таки ее переполняла тоска. Именно теперь, когда она встретила человека, которого могла полюбить, все обрывалось. Остаются ли люди вместе и на небе? По крайней мере, теперь она вновь увидится с мамой…

Но Валентин не желал мириться с судьбой и продолжал вырываться. Мешок между тем опустился на дно заводи и увяз в иле. От холода у Барбары онемели конечности. Она так устала, ужасно устала… Еще немного, и…

Вдруг женщина почувствовала руку на своем плече. Валентин! Похоже, ему все же удалось высвободиться. И теперь он пытался распутать ее веревки! Но в воде они оказались стянуты еще сильнее, и едва ли это было возможно. Однако Валентин не бросал попыток и продолжал возиться с узлами. Желание вдохнуть становилось все сильнее.

«Разорви мешок и выплывай! – хотела крикнуть Барбара. – Ты не сможешь спасти меня, спасайся сам!»

Однако Валентин не сдавался, хотя движения его постепенно слабели. Барбара не видела его в темноте, но лица их были совсем рядом.

Барбара начала терять сознание, проваливаться в черноту.

В этот момент, когда она почти ничего уже не чувствовала, кто-то схватил ее за воротник и поднял, как мокрого щенка. Вода схлынула, и Барбара вдохнула свежий, драгоценный воздух. Может, она уже на небесах? Неужели смерть оказалась такой легкой? Но в следующий миг снова послышался плач Софии, и Барбара поняла, что мешок в последний момент вытащили из воды. Она ударилась о землю, и кто-то одним рывком разорвал полотно. Барбара почувствовала дуновение морозного воздуха. Над головой сверкали звезды.

Рядом послышалось лихорадочное дыхание Валентина. Он стряхнул с себя веревки и уже потянулся к ее кляпу.

– Убери руки от моей дочери! Я и сам справлюсь.

Кляп резко вырвали у нее изо рта, и нож скользнул по веревкам.

Над ней склонился отец.

Барбара протянула к нему руки, как в детстве, когда хотела, чтобы отец поднял ее. С его волос и бороды стекала вода, одежда липла к телу, так что видны были узловатые мускулы. Он выглядел рассерженным, крайне рассерженным.

Но при этом в глазах его теплилась нежность, какой Барбара прежде не замечала.

– Думала так просто отделаться, плутовка? – прорычал палач. Голос у него был странно надломленный и скрипучий. – Да только мне есть еще что сказать тебе. – Он кивнул на Валентина. – Что это за паренек, объяснишь позже.

Барбара поднялась, ежась от холода. В свете луны она увидела Георга и Михаэля Дайблера. Мюнхенский палач сжимал в руках длинный меч. В первый миг показалось, что он направил его на Георга. Но Дайблер шагнул к Вальбурге, которая стояла спиной к парапету. София плакала у нее на руках.

– Все кончено, Бурги, – произнес Дайблер спокойно и твердо. – Неважно, что ты сделала, – все кончено.

– Это никогда не закончится! – выкрикнула Вальбурга. – Никогда! Невинные дети так и будут умирать. Кто-то должен был противостоять этому. Я… я… – Голос ее дрогнул, губы задрожали.

– Как я не заметил, – тихо проговорил Дайблер, словно самому себе. – За все эти годы, десятилетия… Когда это началось, Бурги? Еще до лечебницы? Мне следовало раньше отвести тебя туда! Но я думал, что сам смогу тебе помочь. – Он покачал головой и опустил меч. – Господи, как мне жаль… Тебя и, прежде всего, этих несчастных девиц…

– Мони, – прошептала Вальбурга. Она крепко прижала к себе Софию и уставилась на мужа. – Наша любимая Мони… Господь забрал ее у нас – и другими детьми не одарил. А мне так хотелось детей! – Взгляд ее стал вдруг холоден. – А потом… потом приходит эта девица и просит избавить ее от ребенка. Я выполнила просьбу, как делала раньше. Но потом, через пару недель, увидела ее на ярмарке; она снова танцевала с парнями и развлекалась! На свою младшую сестру ей было наплевать. Она избавилась от нежеланного ребенка лишь затем, чтобы совокупиться с первым попавшимся парнем!

Голос Вальбурги звучал пронзительно, как колокольный звон. Барбара вдруг осознала, что именно эта женщина еще пару дней назад пекла ее племянникам сладкие печенья.

– Кто-то должен был наказать эту потаскуху! Поэтому я усыпила ее маком и замуровала. Справедливая кара для детоубийцы. И все остальные после нее понесли заслуженное наказание!

– Беременность до замужества под запретом, – возразил Георг, стоявший рядом с Дайблером. – Умерщвление плода, впрочем, тоже. Достаточно было отвести девушек к стражникам. Зачем было сразу убивать их?

Вальбурга посмотрела на него так, словно только теперь заметила, что, кроме ее мужа, у заводи был кто-то еще.

– Вы что, не понимаете? Да, запрет наложен, но они все равно продолжают! Всегда найдется кто-нибудь, есть множество средств и снадобий… Если не сделаю я, то они сделают это сами или отправятся к какой-нибудь знахарке… Так происходит с самого сотворения мира. Кто-то должен был подать пример! Иногда, чтобы тебя услышали, приходится кричать.

– Черт возьми, Вальбурга! – закричал Дайблер. – Замолчи, прошу тебя! – Он поднял меч и двинулся на жену. – Не могу больше слушать твой бред. Эти девушки не были убийцами! Это были отчаявшиеся молодые девицы, они не знали, как им быть. Виноваты мужчины. В последнее время ты постоянно об этом твердила. Виноваты мужчины. Ты права. Но их не призывают к ответственности, и женщины остаются один на один со своей бедой. Вот это и есть позор!

Он оглянулся на Якоба. Тот укрыл Барбару своим теплым плащом, однако ее все равно била дрожь. Валентин между тем тоже поднялся и, пошатываясь, смотрел на эту странную пару – низкого палача и его рослую жену.

– Якоб, поверь мне, – продолжал Дайблер. – У меня были подозрения, вот уже несколько дней. Но удостоверился я лишь сегодня, когда побывал у капитана. У него объявился какой-то парень; видимо, ухажер Эльфи. До сих пор он не показывался стражникам – боялся, что его примут за убийцу…

– Кажется, этого парня я уже встречал, – задумчиво проговорил Куизль. – В тот раз, на кладбище, от меня кто-то сбежал. Этот друг, наверное, и украшал ее могилу…

– Как бы там ни было, этот парень рассказал, что Эльфи тоже забеременела и собиралась к моей жене. Она не знала, от кого этот ребенок, от друга или кого-то из патрициев. К тому же у них не хватало денег, чтобы пожениться. После того как Эльфи отправилась к Вальбурге, он ее не видел. Вот тогда я все понял.

– Она согрешила! – закричала Вальбурга. – И поэтому должна была понести особое наказание. Ее друг хотел оставить ребенка, от кого бы тот ни был. Но Эльфрида думала только о себе, и я выбрала для нее кол. Заслуженное наказание за прелюбодеяние!

– И мастера Ганса ты казнила из тех же соображений, верно? – спросил Куизль. – Соответствующее наказание для каждого…

– Свинья! – прошипела Вальбурга. – В Вайльхайме какой-то ублюдок на дыбе рассказал ему о моих деяниях. Наверное, дружок одной из этих потаскух. Надеялся, что сможет спасти свою никчемную жизнь. Ганс повесил его и принялся разнюхивать. Хотел донести на меня страже и заполучить пост палача в Мюнхене. Обычно убийство было для меня прискорбной обязанностью. Но в этот раз… – Она улыбнулась. – Нож был не очень острый, дело затянулось. А он смотрел до самого конца.

София заплакала еще громче. Вальбурга стояла с ней на мосту, переброшенном через речку. Женщина погладила девочку, взгляд ее прояснился. На мгновение она стала прежней Вальбургой, с которой Барбара познакомилась неделю назад.

– Не плачь, золотце, – Вальбурга стала утешать Софию. – Все будет хорошо. Скоро все пройдет.

– Бурги, отдай мне ребенка, – приказал Дайблер.

Вальбурга посмотрела на него с удивлением.

– Но… она ведь останется со мной, разве нет? Такая милая девочка… У нее глаза как у нашей Мони…

– Это не наш ребенок, – тихо проговорил Дайблер. – Это дочь Магдалены. И поэтому сейчас ты отдашь ее, потому что мать любит ее больше жизни.

– Господь… послал мне это дитя, – упиралась Вальбурга, но голос ее звучал неуверенно. Она прижала к себе Софию. – Он забрал у меня Мони и послал Софию. Нельзя отнимать то, что даровал Господь.

Дайблер с занесенным клинком шагнул к жене.

– Бурги, отдай мне ребенка!

Вальбурга подняла Софию на вытянутых руках.

– Ни шагу больше! – закричала она неожиданно. – Или… или я брошу ее в воду!

– Тогда ты сама станешь детоубийцей, как и все твои жертвы, – возразил Дайблер. – Ты хочешь этого? Ответь мне, Бурги, ты этого хочешь?

Вальбурга явно колебалась. По бледным щекам ее текли слезы, она впилась пальцами в ногу Софии. Девочка заревела еще громче. В конце концов Вальбурга решилась и осторожно опустила Софию на землю, словно малютка была из хрупкого стекла. Георг подбежал и, подхватив племянницу на руки, стал успокаивать ее.

Вальбурга осталась одна на мосту. Дайблер стоял в паре шагов от нее. Он выпустил меч, и клинок со звоном упал на покрытую льдом брусчатку. Палач медленно приблизился к жене.

– Милая моя Бурги, – говорил он тихо, как с ребенком. – Я всегда тебя любил, и теперь люблю. Даже после всего, что ты натворила.

– Я знаю, Михаэль, – Вальбурга улыбнулась. – Я знаю. Поэтому ты стал мне мужем. Моим любимым мужем и палачом.

Дайблер кивнул. Он сделал последний шаг и обнял Вальбургу. Палач и его жена стояли вместе в свете луны, как пожилая влюбленная пара. Потом Дайблер внезапно толкнул жену. Не издав ни звука, та перевалилась через низкий парапет. Пару мгновений над поверхностью воды еще виднелись ее руки, как в прощальном взмахе. Вскоре она скрылась в темной ледяной глубине.

– Моя единственная, – прошептал Михаэль Дайблер.

Он опустил голову и, не подняв меч, зашагал прочь. Старый палач без цели и без будущего, он остался совершенно один в этом мире.

Георг бросился к парапету и посмотрел вниз.

– Ее не видно, – сказал он. – Утром, наверное, появится у какой-нибудь плотины, окоченевшая… – Он сжал кулаки. – Черт, она не заслуживала такой легкой смерти. Столько несчастных девушек погибло от ее руки…

– Многие заслуживают жестокой смерти – и продолжают жить, – возразил его отец. – А другие, которым следовало бы жить, давно мертвы. Ничего не поделаешь.

– И ты позволишь ему уйти? – спросил Георг и показал на Дайблера, чей силуэт еще угадывался в темном переулке. – Он не мог ничего не знать. Он ее муж!

– Поверь мне, Михаэль и так наказан. Думаю, он действительно ничего не знал, хоть у него и были подозрения. Может, он надеялся, что это прекратится, и поэтому помогал нам в поисках.

– Я… должен поблагодарить вас. – Валентин выпрямился и протянул палачу руку. – Если б не вы…

– С тобой мы поговорим позже, юнец, – прорычал Куизль. – Сейчас нужно выяснить, что там с Евой и, самое главное, где Магдалена. Когда мы услышали Софию, сразу поспешили к заводи. Даже в дом не заглянули. – Он улыбнулся Барбаре. – На самом деле тебя спасла племянница. Ее плач…

Барбара его не слушала. Что-то теплое потекло по ее бедрам.

В свете луны она увидела кровь.

Спустя примерно час Магдалена сидела рядом с Петером на обитой кожей скамье в доме Малахии Гайгера.

Она то и дело поглядывала на дверь в процедурную. По стенам висели портреты других членов династии Гайгеров, сплошь врачей и ученых, прославившихся на всю Баварию. Широкая лестница вела на первый этаж, где находилась просторная гостиная. Массивная изразцовая печь согревала весь дом. Где-то тикали часы с маятником, какие все чаще появлялись в домах патрициев.

Магдалена невольно подумала об их собственном доме в Шонгау. Его продували сквозняки, некоторые из окон были затянуты шкурами, а пол в процедурной был обшарпан и покрыт старыми пятнами крови. Доктор Гайгер, должно быть, зарабатывал целое состояние на своих состоятельных пациентах.

И тем не менее он принял их, Куизлей, – хоть и знал, что они могут заплатить лишь пару ржавых монет.

Отец с Георгом молча сидели напротив. Палач то и дело доставал трубку и нервно потягивал холодный мундштук. Магдалена знала, что его всегда это успокаивало. Он скрежетал зубами, борода его растрепалась. Они с Георгом наконец-то избавились от своих костюмов и теперь были в нормальной одежде.

Они встретились здесь, в этом доме, и бросились в объятия друг друга. Отец до последнего не верил, что Магдалена мертва. Правда, он считал, что она по-прежнему на мануфактуре. Отец, как и всегда, не способен был словами выразить своих чувств. Но по его объятиям Магдалена поняла, как сильно он ее любит.

Пока же Якоб в двух словах рассказал ей о том, что произошло в Нимфенбурге и потом у заводи. Предположения Магдалены оправдались – Вальбурга и была тем самым убийцей, которого они разыскивали. Но теперь она мертва, замерзла в ледяном ручье.

А другие боролись за свою жизнь.

– Тетя Барбара умрет? – тихим голосом спросил Петер.

Магдалена вздрогнула.

– Нет, что ты! – она попыталась улыбнуться. – С чего ты взял?

Мальчик пожал плечами.

– Георг сказал, что у нее по ногам текло много крови. Если человек потеряет много крови, он умрет. Поэтому отец говорит, что частые кровопускания вредны.

– Много болтает твой отец, – проворчал Куизль и снова погрузился в молчание.

Магдалена видела, что ему не по себе, ведь его младшая дочь была поручена заботам ученого врача. У него дрожали руки, взгляд был устремлен в пустоту.

– Ты хорошо себя показал. – Магдалена взяла Петера за руку. – Но не беспокойся, Барбара не умрет.

Хотя полной уверенности в этом не было. Барбара действительно потеряла много крови, и Магдалена догадывалась отчего. Правда, подробностей она пока не знала.

На мануфактуре она позаботилась о том, чтобы девушки узнали о злодействах ван Уффеле и Йозефы. Ребята, как и обещали, освободили обоих и ушли, – захватив при этом самое ценное и, конечно же, собаку кронпринца. Они договорились, что утром Петер отнесет Артура в резиденцию и получит награду.

Магдалена была разочарована, когда увидела, как мало девушек покинуло мануфактуру. Шарлотта тоже осталась. Должно быть, она по-прежнему надеялась, что вскоре жизнь все-таки наладится. По крайней мере, Агнес решила уйти с мануфактуры и вернуться домой. На прощание она крепко обняла Магдалену и пожелала ей счастья.

В доме Гайгера все обернулось крайне неожиданно. Дочь палача рассчитывала увидеть только Пауля и Петера. А вместо этого выяснилось, что к доктору привезли еще Барбару, Еву и Симона.

С тех пор они сидели в коридоре и ждали новостей.

Паулю наложили чистую повязку, и он спал в соседней комнате. Сейчас Магдалена ничего не могла для него сделать, но доктор Гайгер заверил ее, что пуля прошла гладко и не оставила серьезных следов. Возможно, уже скоро мальчик сможет двигать рукой. У Евы тоже дела шли заметно лучше.

Что же до Симона с Барбарой – тут Гайгер оставил их в неведении. Он спешно вернулся в процедурную. Отец, вероятно, знал больше, но он продолжал упрямо молчать.

Через некоторое время Якоб прокашлялся.

– Петер? – обратился он к внуку. – Сделай одолжение, проведай Пауля, ладно?

Петер посмотрел на него с удивлением.

– Так он же спит…

– Проведай брата, я прошу.

Петер устало поднялся и прошел в маленькую комнату, откуда веяло ароматом курящихся трав. Когда дверь за ним закрылась, палач обратился к Магдалене.

– Нам повезло, что Симон поладил с этим Гайгером, – начал он. – Еще в карете по пути в Мюнхен твой муж был так взбудоражен, что доктор сразу заподозрил отравление. Поэтому он отправил курьера домой к Дайблеру. Иначе так быстро мы сюда не добрались бы.

– Вальбурга отравила Симона? – Магдалена подскочила. – И… и ты говоришь это только сейчас?

– Из того, что лепетал Симон, когда мы обнаружили его в доме, я заключил, что это дурман. В общем-то, безвредный яд, хоть и вызывает жуткие видения. Уверен, он это переживет. Да и Ева тоже, хотя она здорово замерзла. Что же до Барбары… – Он выдержал паузу и пристально посмотрел на Магдалену. – Ты знала, не так ли? Вы все знали.

– Ты о чем? – неуверенно спросила Магдалена.

Палач стукнул кулаком по спинке.

– Я, черт возьми, стар, но не глуп! Я не первый день занимаюсь врачеванием и понимаю, что означает кровь между ног. – Он показал мундштуком на Магдалену. – Барбара была беременна, и теперь у нее случился выкидыш. Если ребенок давно у нее в утробе, это может стоить ей жизни! Какой у нее срок? – Он развернулся и свирепо уставился на Георга. – Отвечай!

Тот вскинул руки.

– Точно я не знаю, клянусь. Месяца два или три.

– Три месяца, – сухо произнесла Магдалена. – Это был кто-то из артистов, в Шонгау, во время ярмарки. Он повалил Барбару в солому и овладел ею против ее воли.

– Дьявол, и вы говорите об этом только сейчас! – Старший Куизль сжал кулаки. – Я пытаюсь подыскать для Барбары мужа, и тут выясняется, что она давно беременна! Вы хоть подумали, каким позором это могло обернуться? Мы хоть и нечестивые, но так растеряли бы последние крохи уважения!

– Возможно, будущий жених принял бы ребенка за своего, – ответила Магдалена. – Так мы задумывали. Но теперь это не имеет значения. Ребенка больше нет, а Барбара при смерти. И все, что тебя беспокоит, это доброе имя семьи… Это тебе должно быть стыдно!

Еще никогда Магдалена не разговаривала с отцом в таком тоне. Но, вместо того чтобы поднять на нее руку, он обмяк на лавке. Все силы, казалось, покинули палача. Этот его облик ранил куда сильнее.

Георг, словно почувствовав, что должен оставить их наедине, тихо поднялся.

– Пойду-ка я тоже проведаю Пауля, – проговорил он. – А то Петер там что-нибудь еще натворит…

Они остались одни и какое-то время хранили молчание. Только и было слышно, как тикают часы в гостиной.

– Я всегда хотел как лучше, – прервал молчание отец. – Для тебя, для Георга и Барбары. С тех пор как матери не стало, мне столько всего приходится решать одному… – Он устало покачал головой. – Кто ж вас, женщин, разберет? Мама, да, она вас понимала. А я, старый осел…

Магдалена взяла его за руку и почувствовала, что та еще дрожит.

– Ты во многом поступал верно, отец. С Барбарой в том числе. – Она вздохнула. – Ты разве не понимаешь, почему мы не хотели тебе говорить? Иногда ты такой… такой гневливый…

– Твоя правда, – отец кивнул. – Может, оно и к лучшему. – Он чуть помедлил. – Этот юнец, который был вместе с ней в мешке… Я отослал его прочь. Но у меня такое чувство, что он вернется. Ты знаешь, кто это?

Магдалена слабо улыбнулась.

– Догадываюсь. Если я правильно поняла, он пришел с Барбарой к Вальбурге. Значит, она рассказала ему, что беременна. Думаю, они сблизились за последние дни.

– Хочешь сказать, какой-то прохиндей… – вспылил палач.

Но в этот момент открылась дверь процедурной и в коридор вышел доктор Гайгер. Его фартук был испачкан кровью, и вид у него был весьма серьезный. У Магдалены сжалось горло.

– Ну? – выдавила она и снова взяла отца за руку. Тот словно оцепенел.

– Думаю… – Доктор помолчал и вытер пот со лба. – Думаю, она будет жить.

Он неспешно развязал фартук и повесил на крюк у двери.

– Она потеряла много крови, а я, в отличие от многих моих коллег, не верю в целебную силу кровопускания. Но вино и покой вернут ей силы. Будет лучше, если я отправлю ее в лазарет при больнице Святого Духа. – Тут он нахмурился. – Правда, ребенка она потеряла. И неизвестно, сможет ли иметь детей в будущем.

Несмотря на это печальное известие, у Магдалены словно гора свалилась с плеч. Она знала, что Барбара в надежных руках. Вряд ли в Баварии нашелся бы врач лучше его. Гайгер помог Паулю, Симону и Еве, которая уже находилась в больнице. Барбаре он тоже поможет.

– Мы… мы вам крайне признательны, – произнесла она неуверенно. – К сожалению, наши скромные средства…

Гайгер отмахнулся.

– Когда я работаю в больнице, то денег тоже не беру. К тому же ваш супруг уже отплатил мне сполна.

Он усмехнулся, и Магдалена посмотрела на него в недоумении.

– То есть как? – спросила она.

– Ну, когда мы возвращались в Мюнхен, у нас была возможность поговорить. Доктор Фронвизер был очень взволнован после того, как я назвал ему имя Вальбурги. И мне показалось, что с ним что-то не так. Тем не менее он был еще в состоянии передать мне один трактат. Очевидно, он сам его написал.

Доктор вынул из кармана фартука исписанные листки. Магдалена сразу их узнала.

– Я успел просмотреть его записи и должен признаться, это весьма интересно. Их непременно нужно представить широкой публике. – Он почесал подбородок. – Хотя я решительно не понимаю, как вашего супруга угораздило отравиться дурманом. И почему у него в объятиях лежала эта обнаженная, замерзшая девушка… – Он с любопытством взглянул на Магдалену. – Может, у вас есть предположения?

– Хм, насчет обнаженной девушки я слышу впервые, – несколько неуверенно ответила Магдалена. – Но, уверена, этому найдется объяснение.

– Ладно, суть не в этом, – Гайгер пожал плечами. – Ваш супруг может остаться у меня в гостевой комнате, пока не поправится. Я уверен, ему есть что рассказать о своем трактате. У него, кажется, есть еще книга о микроскопах… Это все очень занимательно.

Тут он перевел взгляд на Куизля. Палач сидел с закрытыми глазами. Только теперь Магдалена заметила в его руке медальон.

Амулет с образом святой Маргариты.

Наверное, отец нашел его в доме Дайблера. Магдалена могла ошибаться, но ей показалось, что этот хмурый, далекий от религии великан возносил благодарственную молитву.

«Чудеса случаются, – подумала она. – Похоже, он и в самом деле стареет».

– А этот любезный господин, должно быть, тесть доктора Фронвизера? – спросил Гайгер. – Могу я спросить, каким ремеслом…

– Мой отец тоже просвещен в искусстве врачевания, – поспешно перебила его Магдалена. – У нас это семейное.

– Вот как? Семейное? – Доктор приподнял брови. – Любопытно. У нас тоже, – он показал на многочисленные портреты на стенах. – Гайгеры составляют династию врачей, чтобы вы знали. Уже не одно столетие.

Магдалена задумчиво посмотрел на портреты, эту длинную вереницу предков. Их лица терялись в полумраке коридора. Потом она улыбнулась, и голос ее звучал ясно и уверенно:

– Надеюсь, то же самое когда-нибудь скажут и про Куизлей.