14

Казалось, зима в одночасье сменилась летом – правда, глубоко под землей.

Куизль с раскрытым ртом смотрел на сотни пестрых цветов, растущих по стенам грота сквозь трещины, из гипсовых камней и на полу. Даже с потолка свисали несколько цветков, словно побеги прорастали не к свету, а пробивались вниз, сквозь толщу горы. В свете трех фонарей, подвешанных на крюках, они переливались красным, синим, зеленым, желтым и фиолетовым, в точности как цветы на солнечной поляне. С первого взгляда сложно было заметить, что они сделаны из жести. Тем не менее эти цветы придавали гроту какой-то сказочный облик, и казалось, в любую минуту в воздух вспорхнут маленькие эльфы.

Картина могла быть великолепной – если б не запах.

Едкий и тошнотворный, он имел вполне земное происхождение. Источником его были предметы, расставленные вокруг колодца посреди грота. Куизль заметил несколько котлов и чугунных тиглей, пару горшков побольше и деревянную кадку, по краям которой налипло что-то ядовито-бледное. Рядом были прислонены кочерга и несколько черпаков. В шкатулке на грубо сколоченном дощатом столе лежали вытянутые металлические формы.

Все это походило на подземную кузню греческого бога Гефеста – и воняло соответствующе.

Среди котлов хлопотали Пфунднер с лысым легионером, занятые тем, что закидывали в сундук чугунные тигли. Рядом стояли еще несколько ящиков, вероятно предназначенные для других вещей. Мужчины явно спешили. Маска Пфунднера валялась в углу, как и римский шлем его подельника. Хозяин шлема изрядно потел в своих жестяных доспехах, на лысине блестели капельки пота.

– Повезет же нам, если курфюрстина заглянет сюда завтра, – просипел он, запихивая горшки в сундук. – Или еще какой-нибудь придворный шут… До завтра мы точно все это не вывезем.

– Достаточно забрать штемпели и чугунки, мастер Фрисхаммер, – ответил казначей. – Все прочее можно оставить. Нас они уже не заподозрят.

– Ха, а про кадку с остатками кислоты вы забыли? – вскинулся лысый, названный Фрисхаммером. – А формы для литья? Любой, у кого есть хоть капля разума, поймет, для чего они! Не пройдет и дня, как стражники меня заприметят. А кому бы еще вынести клеймо с печатного двора? Но вот что я вам скажу: один я на эшафот не отправлюсь!

– Никто не отправится на эшафот, если мы как следует заметем следы, – с подчеркнутым спокойствием произнес Пфунднер. – А теперь прекратите ныть и пошевеливайтесь. А то какая-нибудь парочка решит уединиться тут… Дверь я закрыл, но курфюрстина и кое-кто из придворных знают про этот грот.

До Якоба стало понемногу доходить, что к чему. Он вспомнил, как Симон и некоторые из горожан говорили про фальшивые монеты, которые наводнили Мюнхен и окрестности. Куизль еще раз взглянул на шкатулку, куда Пфунднер сложил несколько металлических пластин.

Эти штемпели, которыми чеканили новые монеты, охранялись надежнее всякого сокровища. В каждой земле они были свои и никогда не покидали монетный двор. Чеканить фальшивые монеты было куда надежнее, чем отливать их в формах.

Куизль хмуро кивнул. Кадки служили для того, чтобы в кислоте отбеливать подмешенную в монеты медь. Этот грот представлял собой не что иное, как чеканную мастерскую!

Пфунднер и Фрисхаммер, очевидно, выбрали это уединенное место, чтобы спокойно заниматься своим грязным делом. Якоб вспомнил карету, которая ночью выехала через Зендлингские ворота. Стражник говорил про знатных особ, которые щедро платили, чтобы без лишних вопросов выезжать по ночам из города. Пфунднер ведь сам сказал, что скоро за ними приедет карета.

– Если завтра утром штемпели не вернуть на место, будет слишком поздно! – продолжал ворчать мастер Фрисхаммер. – Я же сто раз вам говорил, что завтра ко мне придет вардейн. Я должен буду показать ему штемпели!

– Вот поэтому мы сейчас и вернем их на место, – ответил Пфунднер, осторожно запирая сундук. – Деньги возвращаются в ратушу, штемпели – на монетный двор, как всегда. Нет повода для беспокойства.

Спрятавшись за искусственным выступом, Якоб с Георгом некоторое время наблюдали за происходящим. Потом последний осторожно тронул отца за плечо.

– Я правильно понимаю? – шепнул он. – Эти двое подделывают монеты?

– Должно быть, они выплавляют из одной хорошей монеты две плохие, – так же тихо ответил Куизль. – Половину денег они оставляют себе, половину возвращают в казну, чтобы никто ничего не заметил. Не будь замысел таким ужасным, их и впрямь можно было бы поздравить.

Он вспомнил, как во времена его детства таким образом разорилось немало торговцев, мелких ремесленников и даже солдат. Эти двое наживались на чужом несчастье! И не случайно один из них был мюнхенским казначеем. А этот Фрисхаммер, должно быть, служил при монетном дворе курфюрста. Будучи монетным мастером или резчиком, он имел доступ к штемпелям.

«Деньги от казначея, штемпели от монетного мастера, – подумал Куизль. – И укромное место недалеко от Мюнхена. Почти идеальное преступление. Почти…»

– Я вот чего не понимаю, – снова прошептал Георг. – Мы рассчитывали, что эти двое приведут нас к Магдалене. Но это фальшивомонетчики. При чем здесь она? Это ты можешь мне объяснить?

Куизль не ответил. Но в глубине души он понимал, что они ошиблись.

Они выследили не тех мерзавцев.

Симон стоял чуть в стороне и смотрел, как гости в масках кружат под музыку. Цыганки танцевали с водяными, амазонки – с греческими философами, а лесные духи – с нарядными крестьянками. Несомненно, праздник достиг своей кульминации.

Симон был в отчаянии. Он трижды обошел все комнаты замка, побывал в парке и даже перед главным входом – но Куизль с Георгом как сквозь землю провалились. Магдалену он тоже так и не разыскал. При этом, глядя на некоторых дам, лекарь был уверен, что это проститутки. Некоторые из них были совсем еще молодыми, почти девочками. Один раз он сорвал маску с пьяной эльфы в надежде, что увидит свою жену. Но это оказалась придворная дама с крупным носом и приклеенной родинкой. Она отвесила ему пощечину, и Симон чудом отделался от ее разгневанного ухажера.

Он в последний раз оглядел гостей в зале и махнул рукой. Ни палача, ни Арлекина, ни Магдалены… Пфунднер со своим спутником тоже пропали. Что-то определенно произошло! А ему ничего не оставалось, кроме как бродить без дела и глазеть на этих придурковатых придворных. Таким беспомощным Симон чувствовал себя крайне редко. Маску он давно уже выбросил. Весь этот карнавал ему опротивел.

Фронвизер уже направился к выходу, но тут на плечо ему легла чья-то рука.

«Наверняка стражник, сейчас снова отведет меня к курфюрстине, – подумал он. – И придется объяснять, как я собираюсь разыскать чертову псину… Никогда бы не приезжать нам в этот проклятый город!»

Но это был не стражник. Этого человека лекарь не мог спутать ни с кем.

– Доктор Гайгер! – воскликнул он. – Вы тоже здесь?

Перед ним стоял, улыбаясь, Малахия Гайгер. Маску он снял, а костюм на нем был точно такой же, как у Симона: черный сюртук с белым брыжом. В общем-то, наряд у доктора Гайгера почти не отличался от повседневного.

Доктор пожал плечами.

– Положение обязывает, – ответил он печально. – Терпеть не могу эти балы! Но если я не появлюсь здесь, обо мне начнут плохо отзываться при дворе. Я не могу себе этого позволить… – Он показал на костюм Симона. – Как вижу, оба мы выбрали костюмы Dottore. Более чем уместно.

Фронвизер не понял, иронизирует доктор или говорит серьезно. Но он, очевидно, был рад встретить единомышленника среди этих безумцев.

– Я уже видел кое-кого из ваших пациентов. – Симону пришлось повысить голос, чтобы перекричать музыку. – Казначея Пфунднера. Вы, случайно, не знаете, куда он пропал?

– Нет, к сожалению, – Гайгер покачал головой. – Но меня не очень-то прельщает видеться с пациентами еще и на праздниках… – Он осторожно огляделся, но танцующие не обращали на них внимания. – Ежечасно исполнять свои обязанности крайне утомительно.

Фронвизер слабо улыбнулся.

– Тогда вам следовало выбрать другой костюм. Может, пастуха, как у курфюрста? Сомневаюсь, чтобы с пастухами заговаривали о камнях в пузыре или фурункулах.

– Ха-ха! Ваша правда! – Гайгер усмехнулся. Выражение его лица казалось каким-то чуждым ему. – Вы правы. В следующий раз я придумаю что-нибудь получше… – Он вдруг снова стал серьезным. – Как бы там ни было, нам повезло, что мы с вами встретились. Я сейчас же могу доложить вам, что мне удалось выяснить по вашему вопросу.

– По моему вопросу?… – Симон был озадачен.

Потом он понял, что имеет в виду Гайгер. В суматохе лекарь и забыл, что утром заглядывал к нему домой, дабы попросить об одолжении. Ему хотелось прояснить один вопрос, который не выходил у него из головы.

– Так вы получили мое письмо? – спросил Симон.

Его охватило странное беспокойство. Чертов кофе оказался слишком крепким. Музыка играла все быстрее, гости кружились точно колеса вокруг оси.

Гайгер кивнул.

– О да, и я сразу же обо всем осведомился. – Он вздохнул. – Так у меня хотя бы появилась отговорка, чтобы не искать себе другой костюм. Жена хочет, чтобы я наряжался поинтереснее, но…

– И?… – сдавленным голосом перебил его Симон. – Вы что-нибудь выяснили?

– Ну, полагаю, что нет.

Гайгер с сожалением развел руками, и надежда Фронвизера растаяла. Иначе и быть не могло… Должно быть, он просто помешался на очередной идее, как это не раз бывало в последние дни.

Доктор вдруг задумался.

– Хотя одно имя все же показалось мне весьма интересным. Скажем так, я не ожидал увидеть его там. Не в этом списке.

Симон насторожился.

– И что это за имя? – спросил он с тревогой.

– Ну, как я уже сказал, это еще ничего не значит…

– Господи, да скажите вы уже! – От волнения лекарь из Шонгау позабыл о всякой учтивости. – Прошу вас, – добавил он тихо.

Доктор назвал ему имя.

Еще один элемент мозаики встал на свое место.

Симон словно взглянул с расстояния на хаотичную картину, и внезапно все обретало смысл. У него перехватило дыхание, мысли обгоняли друг друга.

Под звуки фанфар танец окончился, и гости со смехом бросились друг другу в объятия.

– Спасибо вам, – прошептал Фронвизер. – Имя и в самом деле… крайне любопытное.

Он торопливо пожал доктору руку, и тут в голову ему пришла еще одна мысль.

– Кхм… доктор, не будете ли вы так любезны одолжить мне вашу карету? Боюсь, мне нужно поспешить.

Когда раздался второй выстрел, Петер бросился на пол. Он услышал свист прямо над ухом, потом кто-то вскрикнул. Мальчик невольно вздрогнул. Это закричал его брат Пауль. И крик этот был исполнен боли!

Краем глаза Петер увидел, как Шорш и Зеппи, бросившись на одного из венецианцев, попытались вырвать у него пистолет. Но мужчина ударил Зеппи рукоятью, что еще сильнее распалило Шорша. Луки и двое его ребят схватились со вторым венецианцем и уже повалили его на пол. Некоторые из собак вернулись и теперь драли рукава своих надзирателей или кусали их за горло.

Ван Уффеле и матушку Йозеффу тоже облепили собаки и ребята. Но где же Пауль? Петер стал лихорадочно озираться. Вот он! Его брат лежал в углу, странно скорчившись. В свете тлеющего факела Петер увидел темную лужу, растекшуюся вокруг мальчика.

– Пауль! – закричал он. – Господи, Пауль!

Позабыв об опасности, мальчик подбежал к брату. Пауль одним из первых накинулся на венецианцев. Мерзавцы были ошарашены, однако им удалось дважды выстрелить.

Вторая пуля, похоже, угодила в Пауля.

Он закрыл глаза, дыхание было прерывистое. Петер разорвал его рубашку, чтобы выяснить, куда именно попала пуля, обтер рукавом кровь и наконец увидел отверстие. Пуля пробила левое плечо, точно над локтем. Рана сильно кровоточила, и Пауль, судя по всему, еще находился в шоке. Но вскоре он почувствует боль – и закричит еще громче, чем прежде.

Вокруг по-прежнему кипел бой. Петер, сосредоточившись, попытался вспомнить все, чему научился у отца. Следовало остановить кровь, это самое главное! Стиснув зубы, он разорвал собственную рубашку и обвязал Паулю руку. Рядом валялся потухший факел. Мальчик взял его и разломил пополам, после чего сунул одну часть в повязку и стал скручивать. Кровь остановилась, но Петер знал, что это лишь временная мера. Чтобы окончательно остановить кровь, нужны лекарства! Если слишком долго держать повязку – это он тоже усвоил от отца, – рука отомрет, и ее придется ампутировать. И Пауль на всю жизнь останется калекой – если не умрет в ближайшие дни от гангрены…

Пауль застонал, но в себя так и не пришел. Рядом валялся его маленький нож. Петера охватила неукротимая ярость. Он схватил ножик и бросился на одного из венецианцев, который возился с Шоршем. В правой руке у него был пистолет. Венецианец как раз навел его на главаря Ангерских Волков.

– Свинья! – обезумев, закричал Петер. – Проклятая свинья! Стрелять в моего брата! Убирайтесь все к дьяволу!

Он ткнул венецианца ножом. Тот вскрикнул и выронил пистолет. Но Петер был вне себя и продолжал колоть противника. Ножик был маленький, но острие впивалось то в руки, то в грудь, то в лицо венецианца. Никогда в жизни мальчик не ощущал в себе такой ярости, и она помогла ему перебороть страх. Может, эта ярость и побуждала Пауля ко всевозможным безумствам?

– Finite! – заверещал венецианец, стараясь увернуться от ножа. – Io capito!

Тем временем на помощь к ним подоспели и другие ребята. Они прижали венецианца к полу и связали веревками, взятыми из ближайшей камеры. Кто-то схватил Петера за плечо и оттащил назад. Это был Мозер.

– Петер, он уже не опасен, – проговорил он мягко. – Успокойся. Слышишь? Все позади.

Мальчик вздрогнул и посмотрел на свои окровавленные руки. Он словно очнулся от кошмарного сна. Ярость захлестнула его с головой и едва не превратила в убийцу. Петер всхлипнул, глядя на стонущего венецианца, и выронил нож.

– Он… он выстрелил в моего брата, – выдавил он сквозь слезы. – Если Пауль умрет, то… то…

– Сомневаюсь, что Пауль умрет, – попытался успокоить его Шорш. – Ему просто нужен врач, и поскорее. – Тут он нахмурился. – Как и тому мерзавцу… Твой урок он надолго запомнит.

Только теперь Петер огляделся. Схватка была позади. Оба венецианца, ван Уффеле и матушка Йозеффа лежали связанными на полу. Десяток ребят и несколько собак одолели четверых вооруженных злодеев. Собака принца была найдена, их всех ждала награда.

Тем не менее Петер не чувствовал радости. Его охватило отчаяние. Он так часто злился на Пауля за его безжалостное отношение к животным и людям… Его всегда раздражало, что брат не желает учиться и вместо этого предпочитает драться со всеми подряд. И вот теперь, когда окровавленный Пауль лежал на полу, Петер понял, как он любит его. Они были как две стороны одной монеты.

Только вдвоем они составляли единое целое.

По всему коридору лаяли собаки, так что сложно было расслышать даже собственный голос. Петеру показалось, что где-то в отдалении раздался стук в дверь и крик. Что, если здесь держали еще и людей? Может, это была Ева, про которую говорила мама? Так или иначе, от этого шума проснуться должны были все прочие обитатели мануфактуры и жители ближайших домов.

– Вы совершаете большую ошибку! – прорычал ван Уффеле и попытался выпутаться из веревок. – Огромную ошибку. У меня есть друзья в городе, повсюду! Если вы сейчас же не освободите меня, то не проживете и двух дней!

– Вы… никчемные воришки! – процедила матушка Йозеффа.

Во время схватки она потеряла свой парик, и стали видны ее редкие седые волосы. Всем своим видом хозяйка заведения напоминала старую злую ведьму.

– Что вы тут забыли? – кричала она. – Вздумали обокрасть порядочных горожан?

– Порядочных горожан? – Шорш презрительно рассмеялся и показал на Артура, который прыгал и скулил вокруг Петера. – Разве порядочные горожане воруют собак у кронпринцев?

– Не понимаю, о чем вы, – упрямо проговорил ван Уффеле.

Но Петер заметил, как он вздрогнул. В другом конце коридора снова послышался крик, потом яростный стук в дверь. Ван Уффеле тоже это услышал – это было видно по его лицу.

– Кто у вас там? – спросил Шорш. – Кого вы там еще заперли? Отвечай!

– Ничего я вам не скажу, – холодно заявил ван Уффеле. – Сначала освободите меня.

– Заткни пасть, дурак! – Луки отвесил ему звонкую пощечину и до крови рассек губу.

Ван Уффеле свирепо уставился на главаря Подонков.

– Не будешь делать, что тебе говорят, я лично скормлю тебя собакам, – продолжал Луки. – Они явно проголодались.

Петер прислушался. Сквозь лай и вой вновь послышались крики и стук.

Кричала женщина. Этот голос Петер не мог спутать ни с каким другим.

– Мама! – закричал он.

И побежал по коридору.

Под защитой каменного выступа Куизль смотрел, как Даниель Пфунднер и мастер Фрисхаммер складывали в сундуки принадлежности для чеканки. Взгляд его потускнел, напряжение схлынуло, он чувствовал себя усталым и старым.

Якоб так надеялся, что эти двое приведут его к Магдалене или, на худой конец, подскажут что-то касательно убийств… А теперь выяснилось, что они шли по ложному следу. Разговор, который Магдалена подслушала в доме Пфунднера, не имел к девушкам никакого отношения. Что уж этот Фрисхаммер сказал тогда Пфунднеру?

Магдалена была уверена, что он имел в виду девушек. А на самом деле они говорили о приспособлениях для чеканки монет. По всей видимости, эти двое не рассчитывали, что в ближайшее время кто-то им помешает. Но строительство замка продвигалось слишком быстро, и сегодняшний бал расстроил их планы. И теперь они спешно убирали все, что могло навести на них подозрение, пока кто-нибудь из гостей не обнаружил грот. Куизль сжал кулаки. Эти мерзавцы, несомненно, заслуживали виселицы – но к убийствам девушек они не имели отношения.

Анни, найденная в Мельничном ручье, была шлюхой в доме Пфунднера. Эльфи и Ева тоже были проститутками и прислуживали богатым патрициям… Может, и этому Фрисхаммеру? Куизль стиснул зубы. Должна быть какая-то связь! Ответ, скорее всего, был очевиден, но затерян среди множества ложных следов. Почему он не мог его отыскать?

Пфунднеру, возможно, что-то известно. Был только один способ выяснить это: разговорить его. И палач сделал самое простое, что пришло ему в голову.

Он вышел вперед.

– Отец! – зашипел Георг. – Черт возьми, что ты делаешь?

Но было поздно. Пфунднер уже заметил Куизля. Даже при таком тусклом свете Якоб видел, как побелело лицо казначея. Он попытался представить себя на месте Пфунднера и увидеть происходящее его глазами: громадный палач в капюшоне явился за ним, чтобы сварить в кипящем масле за содеянное преступление…

– Господь всемогущий! – вырвалось у Пфунднера.

Он выронил мешок, который держал в руках, и уставился на Куизля, как на привидение. Фрисхаммер тоже увидел палача. Он взвизгнул как свинья и спрятался за столом. Якоб поднял руки.

– Нам нужно поговорить, – сказал он. – Я не собираюсь…

С этого момента все происходило одновременно. Раздался звук, хорошо знакомый Куизлю еще с войны, – взвизгнула тетива арбалета. Должно быть, толстяк в костюме легионера был не столь беззащитен, как показалось вначале. Под столом, наверное, лежал взведенный арбалет. Палач машинально отпрянул в сторону, и болт просвистел мимо. Но в тот же миг в висок ему врезался один из бронзовых штемпелей. Пфунднер, похоже, быстро оправился от потрясения и схватил первое, что попалось под руку.

Удар был до того сильный, что у Якоба на мгновение потемнело в глазах. Краем глаза он заметил, как Пфунднер потянулся за следующим штемпелем. Потом из своего укрытия выскочил Георг и бросился на мужчин.

«Я и в самом деле старею, – успел подумать Куизль, падая на пол. – Не справился с римлянином в жестяных доспехах и недоноском в маске…»

Георг между тем подскочил к Фрисхаммеру и толкнул его на стол. Арлекин схватился с римским легионером, несколько горшков с грохотом попадали на пол. Следующий штемпель ударил Куизля в лицо. Он почувствовал, как из носа потекла кровь.

С кровью проснулась злоба.

Якоб вскочил и с ревом бросился на Пфунднера. Тот схватился за третий штемпель, но запустить его не успел. Палач подскочил к казначею и ударил его в челюсть. Удар отбросил Пфунднера к стене, и от нее откололся кусок гипса. Куизль замахнулся для следующего удара, но перед глазами по-прежнему все плыло. Он покачнулся, и удар прошел мимо. Краем глаз он заметил, как Георг отбивается деревянным мечом от Фрисхаммера, который размахивал жестяным клинком.

Пфунднер воспользовался этим замешательством и схватил кочергу, прислоненную к деревянной кадке. Куизль уклонился, и кочерга, точно в руках неумелого цирюльника, царапнула его по бороде. Вне себя от злости, палач поднял тяжелую кадку и бросил в Пфунднера. Тот вскрикнул и попятился. Тем не менее казначею удалось отбежать к лестнице. Куизль погнался за ним; он почти настиг его, но поскользнулся на обледенелой ступени и растянулся в коридоре.

– Проклятье, стой, чертов ублюдок!

Куизль выругался и вскочил, но Пфунднер уже добрался до выхода. Он выбежал наружу и с грохотом захлопнул за собой дверцу. Послышался тихий щелчок. Палач толкнул дверь, но та не поддалась. Вероятно, казначей запер ее снаружи.

Якоб яростно забарабанил по дверце, и гипс начал понемногу крошиться. Палач походил на разгневанного великана, запертого под горой. Кровь текла у него из носа и по лбу, но он продолжал бить плечом в дверь. Может, он уже не столь проворен, но сила в нем прежняя…

Куизль трижды врезался плечом в гипсовую дверь.

На четвертый раз она не выдержала.

Дверь распахнулась, и Якоб вылетел наружу. Пфунднера нигде не было. Но луна светила достаточно ярко, и палач увидел следы, ведущие от грота. Казначей подволакивал правую ногу – похоже, ему все-таки досталось. Якоб вспомнил, что Пфунднер едва не превратил Магдалену в шлюху. Его охватила жгучая ненависть. Пусть только попадется ему в руки, повиснет на собственном достоинстве…

Но для начала он с ним поговорит.

Куизль двинулся по следу, как волк, почуявший кровь. Оставалось надеяться, что Георг справится с Фрисхаммером. Если они сейчас упустят казначея, то никогда уже не выяснят, знал ли он что-нибудь об убийствах!

Следы уводили в лес, тянулись вдоль низкой стены и резко сворачивали направо. Там высилась живая изгородь из самшита и переплетенных розовых кустов, укрытых хрустким снегом. Куизль двинулся вдоль изгороди, пока не увидел некое подобие входа. Следы были наскоро заметены веткой. За проходом в обе стороны тянулся второй ряд кустов. Якоб понял, почему Пфунднер побежал именно сюда.

Он стоял перед входом в лабиринт.

Хоть казначей и заметал за собой следы, их еще можно было разглядеть в снегу. Куизль повернул направо, подошел к следующему изгибу…

И остановился, глядя на чистый, нетронутый снег.

Он тихо выругался.

Палач попался на старую уловку, к которой и сам не раз прибегал в годы войны. Очевидно, Пфунднер какое-то время двигался в этом направлении, а потом вернулся по своим же следам. Куизль развернулся и вскоре подошел к тому месту, где, вероятно, и свернул казначей. В ограде был тесный лаз, и перед ним лежала горстка снега.

Снег упал с ветвей, когда Пфунднер пробирался через лаз.

Куизль пригнулся и протиснулся внутрь. По другую сторону, между рядами кустов, действительно тянулись следы. Якоб стиснул зубы и двинулся дальше. Насколько же велик этот лабиринт? Дворяне любили устраивать подобные лабиринты из живых изгородей. Некоторые из них были размером с целую деревню. Этот был совсем еще новым и дальше переходил в лес, что усложняло ориентирование.

Куизль только теперь обратил внимание, что одет слишком легко для подобных вылазок. Казначей, в своем дурацком костюме, наверное, чувствовал то же самое. Кроме того, Пфунднер был ранен, в следах стали попадаться капли крови. Возможно, ему досталось в драке, а может, он поцарапался о шипы, когда пробирался сквозь кусты. Но у Якоба тоже текла кровь, хоть и не так обильно. В голове, по крайней мере, прояснилось.

Куизль начал понемногу замерзать. Он понимал, что не сможет вечно таскаться по этому лабиринту. А позже ему придется выбираться обратно. Палач задумчиво потянул длинную нитку, свисавшую с его палаческого костюма.

Ему вспомнилась греческая легенда, которую он вычитал еще в детстве из старой потрепанной книги, купленной отцом. Какой-то герой преследовал в лабиринте чудовище и, чтобы не заблудиться, использовал нитку.

Оставалось только надеяться, что лабиринт не такой большой. Иначе Якоб рисковал остаться голым.

Он вытянул нитку у подола и привязал ее к одной из веток, после чего двинулся дальше по следу.

Следов крови становилось все больше. Кроме того, Пфунднеру было тяжело идти, он заметно подволакивал ногу и несколько раз даже упал. Долго у него бегать не получится. Время от времени за изгородью можно было услышать пыхтение и шорох. Казначей был уже близко. Иногда следы обрывались в тупиках. Тогда Пфунднер продирался сквозь кусты, и на ветвях оставались обрывки его костюма.

Когда Куизль миновал очередную развилку, луна неожиданно скрылась за тучами и стало совершенно темно. К тому же подул холодный ветер и снег белым облаком засыпал проходы. Следы стали практически неразличимы. Палач выругался вполголоса. Нельзя, чтобы казначей сейчас ускользнул от него!

– Пфунднер! – прокричал Якоб сквозь ветер. – Если вы рядом, послушайте меня! Я ничего вам не сделаю!

Некоторое время стояла тишина. Но потом где-то поблизости послышался хрипловатый смех.

– Если у вас ко мне предложение, то выкладывайте! – отозвался казначей. – Только не думайте, что я приму его. Я даже не знаю, кто вы такой!

«Я – твой палач», – хотел сказать Куизль, но передумал.

– Неважно, кто я такой. Главное, чтоб вы знали: мне нет дела до ваших дел в гроте, подделываете вы монеты или собираетесь выкрасть трон курфюрстины.

– Вот как? – В голосе Пфунднера появилась неуверенность. – Тогда зачем же вы меня преследуете?

– Какое отношение вы имеете к убитым девушкам?

Казначей немного помолчал, а потом громко рассмеялся.

– Так вы поэтому и гонитесь за мной? Потому что считаете меня убийцей, про которого толкуют все кому не лень?

Куизль действительно не имел ни малейшего понятия, кто мог стоять за этими убийствами и какие цели он преследовал. Поначалу Якоб подозревал мастера Ганса, потом Конрада Неера или кого-то из палачей… Но все его подозрения оказались ошибочны. За свою жизнь Куизль раскрыл немало злодеяний, но в этот раз он был в тупике.

И вот он морозит зад посреди заснеженного лабиринта!

– Мне кажется, вам что-то известно, – продолжал Якоб, чувствуя, как холод забирается под мантию. – Девушка, найденная в Мельничном ручье, Анни, она прислуживала вам. Ее подруги, Эльфи и Ева, тоже были проститутками у богатых патрициев. Они тоже мертвы! Умирают только проститутки или юные девушки, не так ли? И всех их казнили. Что вам известно? За этим стоит ван Уффеле?

– Клянусь вам, я не знаю! – прокричал сквозь ветер Пфунднер. Казалось, он стоит теперь совсем рядом, за изгородью. – Зачем вообще вам это знать? Вы что, из городской стражи? Может, вас подослал Лойбль?

Куизль не ответил и вместо этого снова спросил:

– Почему умерла Анни? Скажите, и я обещаю, что оставлю вас в покое.

– Черт, кому есть дело до этих девок? – закричал Пфунднер. – Это же никчемные шлюхи. Никому нет до них дела! Они стекаются в Мюнхен, как птицы по весне, и некоторые не доживают и до зимы. Но кого это волнует?

«Меня, – подумал Куизль. – Мне есть до них дело. И прежде всего меня волнует, что случилось с Магдаленой».

– Почему умерла Анни?

– Не знаю! – завыл Пфунднер. – Черт, вы хоть представляете, как я замерз? Я эту… эту Анни в последнее время и не видел. Для меня она больше не годилась, я так и сказал ван Уффеле. Он отправил ко мне новую.

И я знаю кого.

Куизль заскрипел зубами, но сдержал ярость.

– Почему она больше не годилась для вас? – спросил он спокойно, чувствуя, что близок к разгадке.

– Черт, да потому, что она была беременна! – прохрипел Пфунднер. – Эту дуреху угораздило забеременеть. Кому нужна брюхатая проститутка? Я велел ей избавиться от ребенка. Дал ей горсть серебряных монет, чтобы она держала рот на замке! А она, видимо, хвасталась ими, и кто-то ее ограбил… Больше я ничего не знаю, клянусь!

У Якоба перехватило дыхание. Ответ казначея потряс его сильнее, чем удар штемпеля в висок.

Он вспомнил каждое убийство, похожее на казнь. Топили, душили и закапывали, как правило, женщин.

Убийц.

Якоб взял нить и двинулся к выходу.

– Эй, вы куда? – закричал Пфунднер. – Почему вы уходите? Я… ранен и замерз. Мне нужна ваша помощь! Вытащите меня отсюда! Господи, прошу вас, умоляю, не оставляйте меня в этом чертовом лабиринте! Помогите мне!!!

Но палач уже не слушал его.

Впервые за все это время Куизль чувствовал, что стоит на верном пути. Он поспешил прочь из лабиринта, и крики Пфунднера постепенно затихли.

Суд Ангерских Волков и Подонков Ау состоялся в кладовой, в подвале мануфактуры. Сидя на кучах материи и мотках пряжи, сломанных станках и пыльных сундуках, ребята хмуро смотрели на двух связанных пленников: Лукаса ван Уффеле и матушку Йозеффу. Венецианцев, наскоро перевязав им раны, крепко связали и оставили в соседней камере.

Магдалена без сил прислонилась к мешку со старыми лохмотьями. Голова до сих пор гудела, как под ударами молота, и ее тошнило. Когда она поднималась, перед глазами темнело. Прошлой ночью ван Уффеле и Йозеффа влили в нее полбутылки спирта, в котором наверняка было разбавлено еще какое-то снадобье. В итоге Магдалена почти сутки провалялась без сознания. Теперь она хотя бы знала, каково было отцу после продолжительных попоек.

Но она была жива – в отличие от Анни, Эльфи и, возможно, Евы, о которой дочь палача по-прежнему ничего не знала. Ребята обыскали каждую камеру в подвале, но девушку так и не нашли. По крайней мере, Паулю ничего не угрожало.

Магдалена с нежностью взглянула на Петера: как внимательный страж, он сидел между ней и спящим Паулем. Когда Петер распахнул дверь в ее камеру, она так крепко обняла его, словно вынырнула из морской пучины. Они вместе поспешили на помощь к Паулю. Петер блестяще справился со своей задачей. Рана была не так серьезна, как показалось вначале – пуля не застряла в плоти, – так что они сняли жгут и перевязали рану куском материи. В камере, где держали Магдалену, лежала бутылка с остатками настойки. Петер предложил дать несколько ложек брату. Теперь Пауль крепко спал и дышал ровно и спокойно. Магдалена не сомневалась, что позднее Вальбурга даст ему необходимые лекарства. Но, прежде чем они покинут это проклятое место, она хотела выслушать Йозеффу и ван Уффеле.

Пора наконец узнать тайну мертвых девушек.

– Что вы намереваетесь делать? – язвительно спросил ван Уффеле и дернул веревки. – Убьете нас? Кишка у вас тонка. Да и с чего бы? Мы ничего не сделали. К чему весь этот спектакль?

– Вы отправляете своих работниц к патрициям в качестве проституток, – сказала Магдалена. Она старалась говорить спокойно и уверенно, несмотря на свое состояние. – Проституция запрещена. Вы наживались на страданиях юных девушек.

– Сейчас распла́чусь! – хмыкнула Йозеффа. – И ты проникла сюда, чтобы выяснить это? – Она широко ухмыльнулась, демонстрируя гнилые зубы. – Так ты наверняка расспрашивала других девиц – Агнес, Шарлотту… За одну ночь с патрицием они зарабатывали как за две недели работы. Некоторые что угодно отдали бы за такую возможность.

– Последняя, кому вы дали такую возможность, плакала в подушку и отмывала кровь с бедер, – с ненавистью возразила Магдалена. – Она была невинна! Так что не рассказывайте о своем благородстве и великодушии. А то меня стошнит еще…

Йозеффа пожала плечами.

– Мы никого не принуждали. Ни тебя, ни Шарлотту. Никто тебя не караулил, когда ты пошла к Пфунднеру. У тебя был выбор, и ты его сделала.

– Да, и если ты решила, что можешь нажаловаться стражникам, – добавил ван Уффеле, метнув на нее яростный взгляд, – подумай о том, кому мы оказываем услуги! Мюнхенские горожане, патриции и даже кое-кто из придворных… Никто тебе не поверит, так и знай. Кто ты такая вообще? Кто тебя подослал? Лойбль? Отвечай!

Магдалена не удостоила его ответом.

– Раз уж вы заговорили о придворных, – сказала она и показала на таксу, которая мирно спала у ног Петера; остальные собаки разбежались. – Вы украли собаку кронпринца. Курфюрстина вряд ли будет в восторге, и ваши придворные друзья вам не помогут. Хотя бы за это вас бросят гнить в тюрьме.

– Собака сама забежала к нам! – выпалила Йозеффа. – Как и остальные псины. Откуда нам знать, что она принадлежит принцу? – Хозяйка ухмыльнулась и выпучила при этом глаза. – Ха! Очередная ваша выдумка.

– Никакая это не выдумка! – вмешался Петер. – Нянька кронпринца выкрала собаку и отдала своему другу. Она сама мне рассказала! А этот друг отдал ее вам. Вы знали, что это собака кронпринца! Наверное, вы хотели получить за нее выкуп…

– И ты, карапуз, доложишь об этом курфюрсту? – насмешливо спросил ван Уффеле. – Кто ты такой? Китайский император? Судя по твоему виду, тебя и через дверь для слуг не впустят. Разве что через крысиную нору… – Он сморщил нос. – От тебя несет. Да и от всех вас. Вы – жалкие вонючие крысы, и только!

– Я знаком с кронпринцем, – холодно произнес Петер. – Не сомневайтесь, я расскажу ему о ваших подлых делах. И вы будете мечтать о том, чтобы вас повесили прежде, чем четвертуют и выпотрошат.

Тон, которым Петер произнес это, заставил ван Уффеле замолчать. Что-то ему подсказывало, что мальчуган говорит правду.

– Можете поверить моему сыну, – сказала Магдалена. – Он знаком с кронпринцем. А тот церемониться с вами не станет. Разве только вы сделаете все как мы скажем.

– Да кто ты такая, черт возьми? – закричал ван Уффеле.

Но дочь палача так и не ответила.

«Мы Куизли из Шонгау, – подумала она. – И засаленным хлыщам вроде тебя мы не по зубам».

– Можете не верить нам, попытайте свое счастье, – сказала Магдалена чуть погодя. – А можете пойти нам навстречу. Тогда кронпринц, возможно, и не узнает, кто украл его любимца и едва не заморил его голодом…

– Эй! – вмешался Шорш. – Мы так не договаривались! Нам нужна награда.

Остальные ребята заворчали, и Магдалена подняла руки.

– Получите вы свою награду. Но прежде я хочу знать, что произошло с девушками. С Анни, Эльфи и Евой. Две мертвы, третья пропала. Не говоря уже об остальных, которые были убиты за все эти годы… Какое вы имеете к этому отношение? Отвечайте! – Она показала на раненого Пауля, и в голосе ее зазвучала угроза. – Моему сыну нужен врач. Если вы сейчас же не ответите, клянусь…

– Ладно, ладно, – прервал ее ван Уффеле. – Я начинаю понимать, для чего ты проникла сюда и что пыталась выяснить. Ты, должно быть, подруга этим троим?… Ну, могу тебе сказать, что к смерти Анни и Эльфи мы не имеем никакого отношения. Клянусь всем, что мне дорого! И клянусь, что мы не собирались убивать тебя. Лишь хотели припугнуть тебя и выяснить, кто тебя подослал…

– Клятва мошенника и торговки шлюхами. – Луки пренебрежительно рассмеялся, и его ребята присоединились к вожаку. – Дерьма не стоит. – Он грозно двинулся на ван Уффеле. – Говори правду! Ты слышал, что сказала мать Петера. Или хочешь, чтобы я тебе все зубы выбил по одному?

Ван Уффеле явно колебался. Наконец он повернулся к Йозеффе и кивнул. Женщина прокашлялась.

– Это правда, – начала та. – Анни, Эльфи и Ева подрабатывали у нас шлюхами. Хоть и недолго. Эти три дурехи забеременели! Ни мужа, ни гроша за душой… – Она брезгливо фыркнула. – В Мюнхене такая ничем не лучше грязи на башмаках горожан. Так что мы поступили так, как всегда поступали в таких случаях. Мы помогли этим тупицам! Только Ева поначалу отказывалась. Хотела сохранить ребенка и день ото дня становилась все невыносимее. В конце концов она едва не выдала нас, и нам пришлось запереть ее. Потом все-таки поумнела, и мы отвезли ее куда нужно. Разумеется, тайком, в телеге и под одеялом. Все-таки не хотелось рисковать из-за беременной дуры. Мы и без того потратили на нее кучу денег…

У Магдалены перехватило дыхание.

– Что… что вы с ней сделали? – спросила она сдавленным голосом. – Что вы сделали со всеми троими?

– Отвезли ее туда, где помогают избавиться от таких вот детей, – ответил ван Уффеле. – Мы уже не раз так делали. Девушка избавляется от ребенка, потом исчезает из города и ищет счастья где-то еще. Эти девицы приходят и уходят. Главное, чтобы они держали рот на замке и не выдавали нас. – Он пожал плечами. – Честно говоря, мы никогда особо не задумывались над этим.

– Куда вы отправляли девушек? – снова спросила Магдалена, уже настойчивее. Ее посетила страшная догадка. – Куда? Говорите же!

Матушка Йозеффа склонила голову набок и широко ухмыльнулась.

– Туда, где это получится лучше всего. Могу тебе поклясться! Чтобы избавиться от ребенка, лучшего места в Мюнхене не сыскать.