11

Артист жонглировал тремя золотыми яблоками и насвистывал при этом задорную солдатскую песенку.

На голове у него был облезлый парик, который выглядел так, будто птицы высиживали в нем птенцов. Поверх парика была нахлобучена деревянная корона. Мантией служил рваный плащ, который едва ли защищал от холода. Юный жонглер дрожал, но на губах его играла озорная улыбка. Барбара присмотрелась и только теперь заметила, что золотые яблоки тоже сделаны из дерева и покрашены.

– Посмотрите на кайзера Леопольда, как он играет со своими землями! – голосил бородатый мужчина с барабаном, стоявший рядом с жонглером на сцене. – Богемия, Венгрия, Германская империя! И с каждым годом их прибавляется. – Бородач ударил в барабан и сообщил громким басом: – Хорватия! Словения! И с Божьей помощью другие земли!

С каждым ударом кто-то подбрасывал жонглеру новые яблоки. Люди смеялись и хлопали. Потом бородач забарабанил мелкую дробь.

– Но что это! – воскликнул он театрально. – Смотрите! Приближаются грозные мусульмане!

Барбара затаила дыхание. На сцену вышел еще один артист, в турецком халате, вооруженный саблей.

Они с Валентином стояли в толпе перед Ангерским монастырем и следили за увлекательным представлением. Сначала артисты развлекали народ шутками и мусульманскими танцами: в тесных брюках и с бубенцами в руках танцоры, как дикие мавры, скакали по сцене. И теперь они показывали спектакль об опасностях, грозивших со стороны Османской империи. Свирепый турок взмахнул деревянной саблей и ударил жонглера. То покачнулся и едва не уронил шары. Зрители вскрикнули – и Барбара вместе с ними. Валентин улыбнулся и поспешил ее успокоить:

– Думаю, с Германией ничего не случится. Кайзер не испугается этого неуклюжего дервиша.

Барбара усмехнулась. Жонглеру действительно удалось удержать в воздухе все шары.

Утром Георг сообщил ей, что Магдалена осталась еще на одну ночь на мануфактуре, чтобы разузнать об убийствах. Барбара слушала и неуверенно кивала, хотя мысленно она снова была с Валентином. Утром они, как и договаривались, встретились возле Зендлингских ворот – и с тех пор гуляли по улицам, останавливаясь в каких-нибудь тавернах. И в конце концов пришли на эту площадь. Если б колокола Старого Петра не отмеряли ударами часы, Барбара давно потеряла бы счет времени. Но и так ей удалось на какое-то время отвлечься от своих дурных мыслей.

Молодая женщина давно не чувствовала себя так хорошо, как сейчас, в обществе Валентина. Вот и теперь она украдкой взглянула на него, и сердце ее обдало жаром. Золотистые волосы, веснушки, озорная улыбка… Барбара представила, как бы все сложилось, если б ее руки попросил не какой-нибудь палач, а Валентин. При этом она даже не знала, присмотрел ли он себе невесту. Ему скоро двадцать, наверняка он уже задумывался о женитьбе…

Правда, о себе музыкант рассказал не так уж много. Барбара знала лишь, что отец его умер два года назад. С ним жили две младшие сестры и мать. Всех троих он мог прокормить своей игрой. Валентин играл за деньги на свадьбах и похоронах, на крестинах, на ярмарках и вообще всюду, где возникала нужда в скрипаче. Он был не каким-то бродячим артистом, а городским музыкантом и имел разрешение зарабатывать на хлеб в пределах Мюнхена. Но по его поношенной, слишком тонкой одежде и худым скулам Барбара догадывалась, что дела у него шли неважно…

Вопреки неустанным наскокам мусульманина, жонглеру по-прежнему удавалось удержать в воздухе все шары. Но тут вновь раздалась барабанная дробь, и зрители затаили дыхание.

– Смотрите, как немецкий народ положит конец козням язычника! – громким голосом произнес барабанщик. – Узрите могущество кайзера!

Жонглер неожиданно опустил руки, и жесткие мячи градом посыпались на мусульманина. Тот взвыл, неразборчиво выругался и бросился наутек. Раздались аплодисменты и крики. Девочка в синем наряде стала обходить толпу с мешком в руках.

– В следующий раз берите вместо золотых яблок серебряные бацены! – выкрикнул кто-то из толпы. – Они не такие тяжелые. И с каждым днем все легчают!

Люди засмеялись. Барбара вопросительно посмотрела на Валентина.

– В городе, видно, завелась шайка фальшивомонетчиков, – скрипач пожал плечами. – Из хороших серебряных монет они делают несколько плохих и разживаются на этом. Торговцы жалуются, что этих монет становится все больше… – Он вздохнул. – Я был бы рад единственному бацену в кармане, пусть даже фальшивому! Но нашему брату достаются в лучшем случае ржавые крейцеры.

Барбара улыбнулась.

– Тебе, по крайней мере, не приходится рубить головы, как моему отцу. С тобой люди пускаются в пляс.

– Ну, с твоим отцом они тоже пляшут. Только на виселице.

Валентин состроил страшную гримасу. Барбара поежилась и отвернулась. Скрипач взял ее за руку.

– Прости. Так уж определил Господь, ничего тут не поделаешь. Мне он вручил скрипку, твоему отцу – меч.

– Выходит, мы не можем идти собственным путем? – с горечью спросила Барбара.

– Ну, можно попытаться, – ответил Валентин после некоторых раздумий. – Думаю, Господь делает это из добрых побуждений. Иногда он указывает нам иной путь, но это не значит, что в конце его нас ждет счастье. Это мы должны выяснить сами. Я, например, ни за какие деньги не поменялся бы местами с королем или кайзером, – он ухмыльнулся. – Что толку мне от моего золота, если я в конце концов вынужден жениться на принцессе, безобразной, словно жаба, только потому, что это пойдет на пользу стране? Или на собственной племяннице, как наш почтенный кайзер Леопольд…

– Нам порой тоже приходится жениться только потому, что так решили родители, какой-нибудь фогт или герцог, – мрачно возразила Барбара.

– Ты права. Но так хоть головы не летят.

Валентин показал на сцену, где артисты поставили деревянный ящик, служивший кукольным театром. Они показали печальную историю какого-то английского короля, которого обвинили в преступлении и приговорили к смерти. Маленький кукольный палач в маске взмахнул мечом, и деревянная голова под смех публики покатилась по полу.

Барбара подумала о Конраде Неере, за которого должна была выйти замуж. Как объяснить отцу, что она не сможет выйти за него никогда? Хотя бы потому, что она ему не доверяла…

«И потому что ты любишь другого, – подумала Барбара. – Признайся, наконец».

Ну, может, Георг уже выяснил что-нибудь насчет Неера и его странного поведения накануне. Но кто сказал, что она может доверять Валентину? До сих пор мужчины только обманывали и разочаровывали ее. Включая того артиста в Шонгау – он тоже поначалу заставлял ее смеяться.

Что, если и он в конце концов обманет ее? Барбара потрогала живот; внутри снова что-то шевельнулось, словно там поселилось какое-то существо.

Люди вокруг хохотали и аплодировали. У Барбары вдруг покатились по щекам слезы. Валентин взял ее руки в свои и посмотрел на нее с тревогой.

– Барбара, что с тобой? Я ведь вижу, ты что-то недоговариваешь.

Ей вспомнилось, что накануне вечером Георг спрашивал ее о том же. Она ничего не сказала ему про Валентина, поскольку знала, что брат лишь попытается образумить ее. И не исключено, что он обо всем рассказал бы отцу. Отцу, который делал все, чтобы выдать ее за состоятельного палача, а не за какого-то неимущего музыканта.

Краем глаз Барбара заметила, что некоторые из зрителей поглядывают на них. Возможно, потому, что она плакала, тогда как все вокруг смеялись. Но, возможно, причина была в другом. Дом палача находился не так уж далеко. В городе наверняка ходили слухи о том, что Михаэль Дайблер приютил у себя странных гостей. Если отец узнает о ее встрече с Валентином, то придет в бешенство.

«Кому я еще могу доверять? – снова подумала Барбара. – Валентину?»

– Я… я не могу говорить об этом, – проговорила она вполголоса. – Во всяком случае, не здесь.

Музыкант задумался на мгновение, а потом подмигнул ей.

– Я знаю одно место, где нам никто не помешает. Тебе понравится, обещаю.

Он взял ее за руку и повел прочь от шумной толпы и недоверчивых взглядов. Барбара отметила с горечью, как легко ей следовать за ним.

– Ван Уффеле? Что за странное имя? Как будто из какой-нибудь южной страны… Уф, уф, уф!

Зеппи стал приплясывать, как обезьяна на ярмарке, и ребята засмеялись. Даже Петер не смог сдержать усмешки.

Они стояли кучкой перед массивным зданием иезуитского монастыря, расположенного недалеко от церкви Богородицы. В этом квартале, названном Кройцфиртель, обитало много знатных горожан и находилось немало церквей и монастырей. В монастыре августинцев, вероятно, только что отслужили мессу. Звонили колокола, мужчины в черных нарядах и женщины в строгих чепцах проходили мимо ребят и бросали на них осуждающие взгляды. Этот квартал был слишком богат для нищих и торгашей. Рано или поздно мальчишек должны были прогнать стражники.

– Так, значит, собака теперь у этого ван… Уффеле? – переспросил Мозер, когда Петер рассказал о своем разговоре с Амалией. – Хотя может статься, что он уже прибил его и отнес шкуру живодеру.

Внук палача кивнул.

– Ван Уффеле – довольно подозрительный тип, но с ним считаются при дворе. Он там ведет какие-то дела. Амалия сказала, что он и раньше воровал собак у знатных господ, а потом возвращал за большие деньги. Или продавал кому-нибудь другому.

– И почему он не поступит так же с Артуром? – спросил Шорш.

Мимо прошла группа иезуитов в черных одеяниях и шляпах до того широких, словно колеса от повозки.

– Может, он не смеет вымогать деньги у курфюрста, – задумчиво произнес Петер. – Это было бы слишком. А продать собаку он не может. Амалия говорит, что Артур без конца лает и скулит и это бывает невыносимо.

– Если ван Уффеле из этих знатных господ, то вряд ли мы сможем вернуть пса, – разочарованно проговорил Пауль. Он, как всегда, поигрывал своим ножом, которым орудовал уже довольно ловко. – Наверняка он живет в каком-нибудь дворце… Черт бы побрал этих знатных хлыщей! Их всех следовало бы укоротить на голову.

Он метнул нож в старую бочку. Клинок просвистел в воздухе и воткнулся в доску.

Петер лукаво улыбнулся. Эту последнюю новость он приберег под самый конец.

– Я знаю, где живет этот знатный хлыщ, – сообщил он с триумфом. – И это далеко не дворец.

Все взгляды устремились на него. Петер позволил себе еще одну короткую паузу, после чего повернулся к брату.

– Помнишь, как взрослые говорили про эту шелковую мануфактуру?

Пауль кивнул.

– Это там, где мама пропадает уже два дня, чтоб выяснить про те убийства?

– Именно. Мануфактура, видимо, принадлежит этому типу. Во всяком случае, мама говорила про него.

– Постойте! – вмешался Шорш. – Получается, этот мерзавец не только собак ворует, но еще и девушек убивает? Тех, про кого говорят все в последнее время?

– Я не знаю, что он еще творит, – пожал плечами Петер. – Но он точно не святой.

– Ха! – Пауль хлопнул в ладоши. – Мы ему покажем! Только представьте, если мы сцапаем его, а не взрослые! Тогда дед всю жизнь будет кормить нас лакрицей.

– Все не так просто, – проговорил Петер. – Прежде всего это очень опасно. Если мама права, то этот ван Уффеле, вероятно, убийца. К тому же у него есть приспешники – женщина и двое жутких венецианцев.

– Ты что, поджимаешь хвост? – Пауль упрямо посмотрел на брата. – Теперь, когда мы выяснили, где собака?

– Брат у тебя, может, и мозговитый, но как дело запахнет жареным, он кладет в штаны, – насмешливо заметил Мозер. – Ему бы лучше с кронпринцем в салочки в саду играть… – Он жеманно взмахнул рукой и передразнил Петера: – О, Макс, мне так страшно! Я, кажется, намочил штанишки!

Ребята засмеялись, и Петер почувствовал, что краснеет.

– Можно попросить кронпринца. Вдруг он поможет, – предложил Зеппи.

Петер помотал головой.

– Я же вам говорю, ван Уффеле хорошо знают при дворе. Наверняка ему кто-нибудь доложит. К тому же тогда пострадает нянька Макса! Сомневаюсь, что он этого хочет. Амалия очень ему нравится.

– Что ж, значит, наше приключение окончено. – Шорш отряхнул грязь со штанов и направился в сторону Ангерфиртеля. – Делаем вместе или не делаем вовсе. Так заведено у Ангерских Волков.

Петер почувствовал, как остальные сверлят его глазами. В особенности Пауль: брат смотрел на него с разочарованием. В глазах ребят читалось презрение – а ведь совсем недавно они считали его чуть ли не своим предводителем… Неужели они не понимают, что это опасно? Более того, бессмысленно! Ван Уффеле, судя по всему, хладнокровный убийца. У него есть помощники, а они – горстка слабых, полуголодных мальчишек. Кроме того, Петер не знал, действительно ли Артур у него. Не говоря уже о том, жива ли собака или от нее осталась одна только шкура у живодера…

Петер пристыженно отвел глаза и глянул на монастырь иезуитов. Там, наверное, помещалась и гимназия, про которую столько говорила мама. На мессу шли несколько воспитанников в красивых одеяниях. Они были одного с ним возраста, но казалось, обитали в другом мире. В мире, с которым Петер познакомился благодаря кронпринцу. Если он разыщет собаку, то, возможно, сможет стать частью этого мира. Во всяком случае, это здорово повысит его шансы попасть в хорошую школу…

Петер поджал губы. Ребята не сводили с него глаз.

– Ну… ладно, попробуем, – произнес он в итоге. Ребята возликовали, однако Петер вскинул руку, призывая к тишине. – Но даже попасть на эту мануфактуру совсем непросто. Ее охраняют как тюрьму. У кого какие предложения?

– Ха, к тюрьмам нам не привыкать! – воскликнул Пауль и весело посмотрел на брата. – В Шонгау разве не дед тюрьмой заведует?

– Только вот кто нам поможет, – проговорил Зеппи. – Я знаком кое с кем из ребят в Ау. Они там каждый уголок знают.

– Брр! Ребята в Ау настоящие изверги, – заметил Мозер и содрогнулся. – Если попадешь к ним в лапы, считай, пропал! Они называют себя Подонками Ау. Но сам только попробуй назвать их так – сразу глотку перережут!

– Да ладно, не такие уж они и страшные, – отмахнулся Зеппи. – А если мы скажем, что собираемся пробраться на мануфактуру, они тоже захотят поживиться. – Он подмигнул ребятам. – Говорят, шелк стоит немалых денег.

– Прежде всего – собака, – предупредил Петер. – Мы не воры, в конце концов.

– Да-да, а мой дед – папа римский, – Шорш с презрением посмотрел на Петера. – Если хочешь стать Ангерским Волком, придется тебе кое-что усвоить, – он неожиданно улыбнулся. – Но голова у тебя на месте, с этим не поспоришь… Будь ты еще и прохвостом, как твой брат, то был бы прирожденным главарем.

Разочарованный и задумчивый, Георг плелся по главной улице Ау в сторону трактира «У Радля».

С самого утра и почти до вечера он бродил по кварталам Мюнхена. Расспрашивал о живодере и в многочисленных тавернах, побывал на пристанях и даже в тюрьмах при ратуше и в Сокольей башне. Но Конрад Неер словно сквозь землю провалился. Никто не видел пожилого мужчину с проседью в волосах, одетого слишком изящно для палача и излишне манерного. На обратном пути в Ау Георг решил заглянуть домой к Дайблеру в надежде застать там Барбару и остальных. Но дома, к его удивлению, оказались только Вальбурга с маленькой Софией в окружении полудюжины кошек. Вальбурга и сама не знала, где пропадали все остальные, включая ее мужа.

Господи, куда же все подевались?

Через некоторое время Георг вновь оказался перед трактиром в Ау, с которого утром начал поиски Неера. Он вошел внутрь и направился было в заднюю комнату, но трактирщик перегородил ему дорогу.

– Что тебе тут надо? – спросил резким голосом тучный лысый мужчина.

– Как что? Я на Совет палачей, – ответил Георг с удивлением. – Я из подмастерьев. Вы же меня помните.

– Нет больше никакого Совета и впредь никогда не будет в моем трактире, – трактирщик скрестил мясистые руки на груди. – С меня довольно! Вы столько народу убиваете, так теперь еще друг за друга взялись… Зачем я только впутался в это дело! Хорошо, если люди мне теперь крышу не подпалят.

– Да что случилось-то? – изумленно спросил Георг.

– Что случилось? Ха, в полдень стражники вынесли от вас покойника. Кто-то отравил бедолагу!

– Господи!

Георг побледнел. Он вспомнил, что произошло с мастером Гансом, когда тот сунул нос в чужие дела.

– Кого… отравили? – выдохнул он.

– Этого пьянчугу из Пассау, – трактирщик презрительно фыркнул. – Поначалу я решил, что он просто допился до смерти. Ну, по крайней мере, он больше не заблюет мне комнату… – Он смерил Георга недоверчивым взглядом. – Может, ты знаешь его получше? Вы же все между собой в родстве. Тогда можешь заплатить за него. Его сын сбежал очертя голову.

«А мы и в самом деле едва не породнились с ним», – подумал Георг. Он вспомнил, что сын Хёрманна изначально тоже претендовал на Барбару.

Молодой человек почувствовал огромное облегчение при мысли, что отец не пострадал.

– Нет, мы с ним прежде и не виделись, – ответил он честно.

И тут он вспомнил, что утром в суматохе даже не расспросил трактирщика.

– Вообще-то я разыскиваю кое-кого, – начал он. – Конрада Неера из Кауфбойерна. Помните, седой палач со второго этажа… Вы, случайно, не знаете, куда он подевался?

– Черт возьми, ты не понял? Больше видеть не желаю здесь палачей! Так и сказал остальным и выставил всех вон. Чтоб до вечера собрали свои пожитки и убирались! – Тут трактирщик пожал плечами. – Ну, многие из вас и так уже убрались. Первым сбежал этот пижон из Нюрнберга со своими женоподобными слугами. Хотел устроить сцену, но я его быстро поставил на место. – Он ткнул Георга в грудь. – Передай этому Нееру, если к вечеру не заберет свои вещи, я их сожгу. От вас, палачей, только беды можно ждать!

С этими словами трактирщик развернулся и ушел прочь. Георг остался один. Несколько гостей смотрели на него хмурыми взглядами. Но, когда он повернулся к ним, все уставились в свои кружки. Никто не желал разговаривать с подмастерьем палача. Ничего нового. В нем возникала нужда, если требовалось кого-то повесить, но делить с ним пиво никто не желал. Более того, при случае они еще и плюнут ему в кружку.

Теперь Георг был рад, что Дайблер приютил у себя Барбару и всех остальных. Судя по всему, Совет Двенадцати уже не возобновится. Сегодня ему придется искать ночлег, а утром они с Бартоломеем отправятся в Бамберг. Георг сомневался, что дядя отбыл без него. Наверное, он уже подыскивал им новую таверну.

Молодой человек не знал, что ждет их в будущем, но в Мюнхене им делать больше нечего. Даже отец должен это понять. Больше никаких расследований. Пусть Дайблер с этим капитаном сами разбираются в своих убийствах! Куизлей это не касается. Тем не менее нужно было выяснить, что случилось с Конрадом Неером. Все-таки речь шла о возможном муже для Барбары…

Георг задумчиво кивнул. Лучше всего, если Барбара с Неером обручатся сегодня же. Все остальное можно уладить из Шонгау.

«Если Неер еще жив, – подумал Георг. – Может, он тоже угодил в лапы этому безумцу…»

Он уже направился к выходу, но в этот момент кто-то захихикал в самом углу. Там сидел щуплый старик, почти беззубый. Перед ним стояла миска с хлебной похлебкой.

– Хочешь знать, куда подевался палач из Кауфбойерна? – прокряхтел старичок и снова хихикнул. – Что ж, я могу подсказать.

Георг насторожился. Должно быть, старик подслушал его разговор с трактирщиком. Может, он действительно что-то заметил или увидел, куда направился Неер. Охваченный любопытством, Георг сел напротив старика.

– Говори, – начал он. – Что тебе известно?

– Эгей, не так быстро, – старик ухмыльнулся. – Бесплатно только смерть приберет. Что я получу взамен?

Георг вздохнул.

– Я угощу тебя пивом. Только боюсь, что мне тут больше ничего не продадут.

– А я боюсь, что пива будет маловато… Я хочу денег, понятно?

Георг задумался на мгновение. Потом выругался и полез за кошельком. Оставалось надеяться, что в будущем Неер отблагодарит его. С хмурым видом он высыпал на стол несколько грязных монет.

– Вот, больше у меня нет. Но ты получишь их, если все выложишь и я решу, что твои слова стоят этих денег.

– Это что, и впрямь всё?… Ну, хотя бы не фальшивые бацены. – Старик взглянул на монеты и пожал плечами. – Ай, ладно! Бывший землекоп всякой денежке рад. Я работал не разгибая спины на курфюрста Максимилиана. Мы строили мюнхенские укрепления, а теперь никому нет дела до…

– Мне некогда выслушивать твои жалобы, – прервал его Георг. – Ну, что там с палачом из Кауфбойерна?

Старик ухмыльнулся, продемонстрировав свой единственный зуб.

– Хозяину вряд ли об этом известно – он тут с прошлого года, – а я хорошо все помню. Человек, которого ты ищешь, и раньше частенько тут бывал. Седина в волосах, изящная одежка. Альгоец, судя по выговору… Я все помню, потому что тридцать лет сюда прихожу и сижу на одном и том же месте. Раньше, молодым, я еще и плясал…

– Куда он пошел? – снова прервал его Георг.

– Ладно. Знаю, никому нет дела до историй старого землекопа. – Старик надулся, съел несколько ложек похлебки и только потом продолжил: – Раньше видел его тут по нескольку раз за год. И, кажется, я знаю, куда он отправился. На твоем месте я бы справился в купальне Тюрльбад.

– Тюрльбад? – Георг в изумлении уставился на старика. – И как мне туда попасть?

– Это недалеко от Изарских ворот. Там нетрудно найти. Постучись и скажи, что хочешь сбрить эту рыжую бороду.

– Но у меня и бороды-то нет!

Старик вздохнул.

– Просто делай, как я говорю. Потом сам все поймешь. Скажи, что тебя послал Иона, это поможет. – Старик хихикнул и сгреб монеты со стола. – А теперь я бы в одиночестве попил пива. Не обижайся, но в обществе палача у меня как-то пропадает аппетит.

Он склонился над своей миской и продолжать разговор явно не собирался.

– Сбрить эту рыжую бороду, – пробормотал Георг и поднялся. – Чепуха какая! Моли Бога, если вздумал провести меня. Я тебя из-под земли достану!

Он направился к выходу. У двери услышал, как старик снова захихикал, точно злой дух.

Симон хрипел, и с каждым вдохом боль обжигала легкие. Он бежал стиснув зубы и не останавливался. Впереди, по узкой обледенелой тропе, ведущей сквозь лес, бежал Куизль. По словам путника, который попался им навстречу, это был кратчайший путь до Богенхаузена, небольшой деревушки, расположенной к северу от Мюнхена. В голове у Симона то и дело повторялись слова, услышанные от стражника.

Симон молился, чтобы это оказалась не Магдалена. Он хоть и понимал, что речь могла идти о ком угодно, спокойнее от этого не становилось. Сегодня утром Магдалену вывезли с мануфактуры – мертвой или без сознания. А люди, которые стояли за этим, возможно, причастны к убийству других девушек: ван Уффеле и Йозеффа. До сих пор оставалось непонятным, какое отношение имеют эти двое к убийствам, совершенным в последние двадцать лет. Но что-то их связывало, в этом Симон не сомневался.

Похоронить женщину заживо – сходство с предыдущими убийствами очевидно. Способы, которыми убийца расправлялся со своими жертвами, применяли палачи. Он топил их, душил, четвертовал, замуровывал или, вот как сейчас, хоронил заживо. К последнему способу, ввиду излишней жестокости, больше не прибегали. Приговоренных связывали и укладывали на спину, чтобы они видели, как их медленно, начиная от ног, засыпают землей. Иногда, ради смягчения наказания, им пронзали сердце колом. Но куда чаще несчастный просто задыхался под землей.

Закопанная в Богенхаузене, очевидно, пыталась выбраться. Стражник говорил, что из земли торчала ее рука. Удалось ли несчастной избежать смерти?

И все-таки вдруг это Магдалена?

– Быстрее! – скомандовал Куизль и оглянулся через плечо. – Что ты плетешься? Если там и впрямь моя дочь, то каждая секунда на счету!

Палач нетерпеливо махнул рукой и побежал дальше, ловко перескакивая через торчащие корни и сломанные сучья. Симон не переставал удивляться, до чего же проворен был Якоб, невзирая на годы. Проворен и силен. Сам лекарь, стоило ему только задуматься, постоянно замедлял шаги. Он с трудом поспевал за палачом и нагнал его, когда они спустя четверть часа выбежали на опушку леса. В долине слева журчал Изар. Вдоль обрывистого берега тянулись необработанные поля, местами еще укрытые снегом. За ними виднелась маленькая деревенская церковь, и вокруг – с десяток домов. Фронвизер облегченно выдохнул.

Симон припустил еще быстрее. Дорога заняла у них почти час, и за это время они ни разу не остановились. Симон скорее просто переставлял ноги, чем бежал. Палач и лекарь пересекли главную улицу и помчались к церкви. На кладбище собралась внушительная толпа.

Люди с недоверием посмотрели на двух чужаков. Симон пожалел, что с ними не было Дайблера. Возможно, к мюнхенскому палачу крестьяне проявили бы какое-то уважение. С другой стороны, может, оно и к лучшему, если с ними заговорит не известный во всем городе палач, а кто-то еще. Тем более что речь шла о предполагаемой нежити. Кроме того, Дайблер не отличался прыткостью, он их только задержал бы.

Подойдя ближе, Фронвизер увидел, что обитатели деревни столпились вокруг могилы. Рядом высилась куча свежей земли. Куизль уже отворил калитку и бросился к могиле, не обращая внимания на окружающих.

– Магдалена! – кричал на бегу палач. – Это ты?

Симон, сам не свой, последовал за ним, споткнулся – и уставился в пустую яму.

Могила была пуста.

– Где она? – прохрипел Куизль и протолкался сквозь толпу, при этом несколько человек едва не упали в яму. Палач огляделся. – Отвечайте!

– Эй, ты чего о себе возомнил? – проворчал тучный крестьянин в широкополой шляпе и, скрестив руки на груди, шагнул к палачу. – Ты вообще кто такой? Из Мюнхена, поди? Думаешь, тебе все можно?

– Я хочу знать, где та женщина, которая лежала здесь! – резко повторил Куизль и, словно башня, встал перед крестьянами. – Говорите, черт вас дери, или я устрою вам новые похороны!

Что-то в его голосе подсказало крестьянину, что палач готов исполнить свою угрозу.

– Свя… священник забрал ее к себе, – ответил он и робко показал на дом возле кладбища. – Он не знает, выживет ли она. Вы что, ее знаете?

– Так она еще жива? – с облегчением спросил Симон, оставив вопрос без внимания.

– Как ей быть живой, если она выбралась из могилы? – проворчала согбенная старуха, опираясь на трость, и предостерегающе подняла палец. – Говорю вам, это нежить! Взяла и присвоила могилу моей подруги, старой доброй Греты… А Грете в своем гробу теперь дожидайся похорон! Но это только начало! Будут и другие…

Но Симон ее уже не слышал. Вслед за Куизлем он побежал к дому священника. Оба забарабанили в дверь, и через некоторое время им открыл священник в полном облачении.

– Ради всего святого, что… – начал он.

Но Куизль потеснил его, вломился внутрь и прошел в спальню.

На кровати лежала женщина.

Бледная как полотно, она лежала с закрытыми глазами, и только слабая дрожь по всему телу говорила о том, что жизнь еще не покинула ее. Но в рваном платье, перепачканном глиной и грязью, с комьями земли в спутанных волосах, она действительно походила на восставшую из мертвых. Фронвизер почувствовал, как разом отхлынуло всякое напряжение. Он без сил оперся о спинку кровати.

На кровати лежала не Магдалена.

В первый миг Симон не мог понять, какое чувство в нем сильнее: облегчение или разочарование. Всю дорогу в нем крепла мысль, что похороненной девушкой окажется Магдалена. При этом он не переставал надеяться, что застанет жену невредимой. И вот перед ним лежит совершенно незнакомая девушка. На вид ей было лет семнадцать, у нее были светлые волосы и милое, хоть и бескровное, лицо.

– Ева, – прошептал Куизль.

– Вы… вы ее знаете? – Священник вошел следом за ними. – Или вы ее отец? – спросил он мягко, очевидно уже простив Куизлю его бесцеремонное вторжение.

Палач покачал головой.

– Я лишь раз видел ее в Ау. Она работала на шелковой мануфактуре.

Симон в изумлении смотрел на девушку. Так значит, это Ева, третья из пропавших подруг, две из которых теперь мертвы… Девушка, которую пыталась спасти Магдалена!

– Она что-нибудь говорила? – спросил он у священника. – Кто сотворил с ней это?

– Я даже не знаю, выживет ли она, – вздохнул тот. – Вообще-то у нас намечались сегодня похороны. Должно быть, несчастную скинули в могилу и засыпали ее землей… Неужели кто-то способен на такое? – Он печально посмотрел на худое дрожащее тело. – Она сильная, хотя сейчас по ней этого и не скажешь. Она сама выбралась из-под земли. Господи, если б… если б я не вмешался, крестьяне, наверное, убили бы ее! Представьте, они приходят на похороны, и тут из могилы появляется рука! Конечно же, они считают ее нежитью. Все это похоже на те жуткие истории, которые рассказывают в Мюнхене. Загадочные убийства и целая дюжина палачей в городе… – Священник поежился. – Господи, только бы нас эта напасть обошла стороной! Тут живут только набожные люди.

Симон воздержался от замечаний. Он склонился над Евой и бегло осмотрел ее. Девушка, очевидно, была в глубоком обмороке. У нее подрагивали губы, но лежала она совершенно тихо. Все ее тело было покрыто царапинами и ссадинами – вероятно, от падения в могилу. На шее на тонком шнурке висел амулет с изображением Богородицы. Фронвизер бросил на Куизля многозначительный взгляд. Тот молча кивнул.

– У нее рана на затылке, – лекарь показал на шишку и запекшуюся кровь. – Это ваши набожные крестьяне руку приложили?

Священник пропустил мимо ушей его сарказм.

– Не думаю. Я все-таки вовремя подоспел. Так что эту рану она получила раньше.

– Мерзавец ударил ее и сбросил в могилу, – прорычал Куизль и сжал кулаки. – Вот если б она смогла сказать нам, кто это сделал!.. Тогда мы наконец добрались бы до убийцы. Может, она знает, где теперь Магдалена… Проклятье!

– Вы, кажется, знаете ее лучше, – сдержанно заметил священник. – Может, пора объяснить, что значит вся эта чертовщина?

– Удар был довольно сильный, – сказал Симон, оставив его вопрос без внимания.

Он продолжил осмотр, взглянул на ее пальцы – ногти, все до одного, были обломаны. Кровь смешалась с землей, и под ней местами были видны костяшки пальцев.

– Господи! – выдохнул Симон. – Девушка и впрямь выбралась самостоятельно! Неудивительно, что она при смерти… – Он взглянул на Куизля. – Если мы хотим узнать, кто это сделал и где теперь Магдалена, ей нужен уход и лекарства! Пастушья сумка, арника, может, отвар из липы и лаванды от судорог…

– Я слуга Божий, а не цирюльник, – священник пожал плечами. – Все, что я могу дать ей, это молитвы. Но мне хотелось бы знать…

– Вот поэтому мы и заберем ее. – Куизль похлопал его по плечу. – Не имею ничего против молитвы, но с нами ей будет лучше.

– С вами? – Священник окинул их недоверчивым взглядом. – Кто вы такие вообще? Вот что я вам скажу: я не отдам несчастную девицу каким-то проходимцам!

– Мы не проходимцы, будьте уверены, – с улыбкой возразил Симон. – Скорее, люди, которые привыкли иметь дело как с жизнью, так и со смертью. Я вам все объясню. – Он выпрямился и отряхнул руки от глины. – Но для начала я попросил бы вас приготовить носилки. И поскорее! Обещаю, мы отнесем ее туда, где никто не причинит ей вреда.

Георг между тем вознамерился окончательно разобраться в таинственном исчезновении Конрада Неера.

В это время узкие переулки словно вымирали. Лавки в ремесленных кварталах Граггенау закрылись, и по брусчатке стелился холодный туман. Георг плотнее закутался в плащ и свернул на Кожевенную улицу, тесный проулок в сотне шагов от Изарских ворот. По улице, ведущей к рыночной площади, еще проезжали редкие повозки и попадались прохожие. Здесь же Георг оказался словно в дремучем лесу.

Из всех прохожих, у кого он спрашивал дорогу к этой купальне Тюрльбад, двое ответили довольно уклончиво, и только третий подсказал ему направление. При этом он так странно посмотрел на него, что Георг поневоле задумался. С этой купальней явно было что-то не так.

Георг часто слышал о подобных купальнях. Когда-то такие были и в Шонгау. Мужчины и женщины залезали в чем мать родила в большую бадью, наполненную теплой водой, и купались все вместе. Там, конечно, был и цирюльник, который при необходимости брил бороды, выдергивал зубы или делал кровопускания. И все-таки главная цель этих заведений сводилась к удовольствию. Должно быть, не один невинный ребенок был зачат в такой бадье. Из-за французской болезни и нападок со стороны протестантов подобные купальни закрывались одна за другой. Очевидно, в Мюнхене одна такая все же сохранилась, и Георгу не терпелось посмотреть на нее.

У двери на углу улицы висела ржавая табличка с изображением бадьи со змеей. Покосившееся двухэтажное строение, несомненно, видело лучшие времена. Ставни были заколочены, штукатурка обсыпалась. Но сквозь щели пробивался свет, время от времени слышался раскатистый хохот и женский визг.

Георг начинал понимать, что творилось в этом сомнительном заведении и почему прохожий так странно на него смотрел. Раньше здесь, может, и бывали порядочные люди, но сейчас сюда захаживали те, кто искал себе женщину по сходной цене, а то и двух.

Купальня Тюрльбад представляла собой не что иное, как бордель.

Георг вспомнил, как они с Магдаленой еще накануне спорили о проститутках. Он говорил с таким видом, будто его это возмущает, но ему часто доводилось сворачивать на Улицу роз в Бамберге. Мужчинам и женщинам разрешалось вступать в близость лишь после обручения. Но для этого нужны были деньги и разрешение городского совета или хозяина. Поэтому многие подмастерья женились только в зрелом возрасте. А до тех пор вынуждены были обуздывать похоть, что удавалось далеко не каждому.

Георгу в том числе.

Стражники, скорее всего, знали о происходящем в купальне, хотя публичные дома в Мюнхене уже не первый год были под запретом. Но, покуда все содержалось в секрете, власти, очевидно, закрывали на это глаза. Не исключено, что некоторые из стражников и сами туда захаживали.

Георг робко постучал в дверь, и почти сразу открылось маленькое зарешеченное окошко.

– Опоздали, – послышался ворчливый голос. – Купальня уже закрыта, приходите завтра.

– Я… я пришел побриться, – неуверенно ответил Георг.

– И как вы хотите побриться? – несколько настороженно спросили за дверью.

– Я… хочу сбрить эту рыжую бороду. – Георг наконец вспомнил наставления старика в трактире.

– Рыжую бороду, значит… Что ж, давай посмотрим.

Дверь отворилась, и перед Георгом вырос широкоплечий, коренастый мужчина в кожаном фартуке. По лицу его ручьями стекал пот. На Георга пахнуло теплым, пропитанным ароматом смолы воздухом, где-то в глубине дома взвизгнула женщина.

– Я цирюльник, – пробурчал мужчина и смерил Георга цепким взглядом. – Ну а ты кто такой? Я тебя раньше не видел.

Георг сглотнул.

– Я от Ионы.

Выражение цирюльника тут же переменилось. Он ухмыльнулся.

– А, старый добрый Иона! Так он что, еще жив или из могилы с тобой разговаривал?

– Он в добром здравии и шлет вам привет, – с ходу соврал Георг.

– Ладно, заходи.

Цирюльник втащил его внутрь, и Георг оказался в тесном коридоре с кухонной нишей. Банная комната по правую руку пустовала. Слева была еще одна комната, тоже пустая. Но откуда тогда доносились женские голоса? В конце коридора стоял массивный шкаф высотой в человеческий рост. Цирюльник открыл дверцу, и изнутри повалил пар. Георг на секунду опешил.

За шкафом продолжался коридор.

Вслед за цирюльником Георг шагнул в полумрак, едва освещенный парой факелов. Ему стало жарко в плотном зимнем плаще. Воздух был теплый и тяжелый, как летом перед грозой. За дверьми справа и слева слышались крики и тихие стоны. Цирюльника они нисколько не смущали.

Они повернули налево, преодолели несколько ступеней и оказались в вытянутой комнате с низким потолком, наполненной паром и дымом. В конце ее находилась большая изразцовая печь, которая и создавала весь этот зной. На скамьях вдоль стен сидели несколько мужчин и женщин. Все были обнажены, если не считать пары наброшенных полотенец. Еще две парочки развлекались в огромной бадье, установленной посередине. Когда Георг с цирюльником вошли в комнату, взоры всех женщин обратились к молодому подмастерью.

– Ну, кого это ты привел к нам? – проворковала толстая женщина, чьи груди выпирали из-под полотенца, как дрожжевое тесто. Она похлопала по скамье рядом с собой и подмигнула Георгу. – Давай, подсаживайся к доброй Труде, здорово проведем время.

Георг почувствовал, как внутри у него все сжалось. Он огляделся в поисках Конрада Неера, но нигде его не обнаружил.

– Этот не к тебе, Труде, – сказал цирюльник. – Он от Ионы. Хочет сбрить рыжую бороду.

– Рыжую бороду? Какая жалость! – надулась толстуха. – Такое добро пропадает!

Под смех и хихиканье остальных гостей Георг с цирюльником пересекли комнату. Они поднялись по узкой, скользкой от сырости лестнице и вошли в новую комнату. Пар был до того густой, что Георг поначалу не мог ничего различить. Постепенно из тумана стали вырисовываться купели и скамьи, на которых сидели, тесно прижавшись, несколько силуэтов.

В одной из купелей сидел Конрад Неер.

Георг сразу узнал его, даже без одежды. Палач закрыл глаза, седые волосы падали ему на лицо. Перед ним из воды поднимались пузыри. Под водой можно было различить еще один силуэт. Вот он медленно вынырнул на поверхность.

В этот момент Георг понял, что Барбаре ни в коем случае нельзя выходить за Конрада Неера.