Глава 15

В тот день, как и в следующий за ним, люди говорили, что воронов на Площади Зрелищ вскорости ждет роскошный пир. Впрочем, судачить на эту тему рисковали немногие. Неверие и изумление шквальной волной пронеслись по столице, потом сменились недолгим ропотом негодования, и, наконец, город накрыло плотным, душным покрывалом немого страха. В тавернах все еще было людно, но горожане нарочито громко обсуждали цены на хлеб и дефицит пушнины, а садясь за стол в собственных домах, плотно замыкали ставни. Те же немногие, кто осмеливался делать предположения по поводу вороньего пира, оказались и правы, и не правы одновременно. Они не ошиблись в сути, но существенно промахнулись, оценивая масштабы.

Вороны действительно пообедали через несколько дней после внезапного, потрясшего весь Митрил ареста принца Брайса, королевского маршала, триумфатора, самого могущественного мага в королевстве, единственного – и слишком явного теперь, после всех его побед – соперника короля Яннема.

Вороны пообедали, но не столь сытно, как им бы хотелось.

Казней было совсем немного: меньше, чем после битвы на озере Мортаг, когда разом с лордом Иссилдором пало множество фигур помельче. Ко всеобщему удивлению, король не приказал арестовать никого из генералов, которые сражались вместе с Брайсом. Должно быть, Яннем понимал, что, обезглавив собственную армию, не следует вдобавок еще отрубать ей руки и ноги. Новым маршалом назначили лорда Пейванса, оказавшего полную поддержку Брайсу в битве на озере Мортаг, да и позже одобрявшего практически все планы опального принца. Мнения о том, что это может значить, разнились. Кто-то считал, что король решил продолжить традиции управления войском, заложенные Лотаром, и, подобно отцу, возвышает лишь тех, кто способен слушаться и поддакивать. Другие же утверждали, что, коль скоро принц Брайс проявил недюжинные стратегические таланты, нельзя отказать в мудрости тому, кто разделял его убеждения и тактический подход. Словом, лорд Пейванс стал новым маршалом, и никто из других генералов не был казнен или хотя бы разжалован. Однако нескольких человек все же арестовали, но никого особо значительного: нового королевского постельничего, назначенного всего месяц назад, церемониймейстера по трапезной, главного егеря и еще почему-то младшего сына лорда Фрейлиша, который вообще не занимал при дворе никакой должности и никогда не был замечен в симпатиях к принцу Брайсу, равно как и в неуважении к королю Яннему. Всех этих людей пытали, судили, приговорили к смерти и быстро, деловито четвертовали за измену, хотя, в чем конкретно заключалась измена, в приговорах не уточнялось.

Эти стремительные, бессистемные и оттого особенно страшные репрессии подействовали на двор как парализующий укус паука действует на обездвиженную, запутавшуюся в паутине жертву. Двор оцепенел. Всем было ясно, что главный удар нанесен, принц Брайс доживает последние дни перед уходом в чертоги Светлых богов, и никого бы не удивило, если бы этот громкий арест сопровождался энергичной чисткой двора от сторонников принца. Но на сей раз разящая десница короля метила как будто куда попало: может быть, это и вправду были люди, втайне замышлявшие против своего сюзерена и просто скрывавшие это лучше других, а может, их нарочно хватали без разбору, чтобы никто не мог чувствовать себя в безопасности. В сочетании с новым, жестким и даже беспощадным распорядком жизни при дворе, не оставлявшим придворным практически ни одной свободной минуты, это произвело на митрильскую аристократию эффект обездвиживающего заклинания. Страх и отсутствие времени на размышления – вот две вожжи, которыми король Яннем управлял своим двором. И обе эти вожжи его холодные руки держали крепко.

Лорд Дальгос исправно доносил королю о слухах и настроениях, но Яннем слушал вполуха. Он вдруг чрезвычайно заинтересовался финансовым состоянием королевства, которому до сих пор, слишком занятый войной с орками, имперцами и своим братом, уделял недостаточно пристальное внимание. Он затребовал полную отчетность за весь прошлый год, что оказалось затруднительно ввиду казни предыдущего казначея – значительная часть документов оказалась безвозвратно потеряна, и восстановить их не удалось. Тем больше забот легло на плечи нового Лорда-казначея, которого Яннем за несколько дней замучил и издергал до нервного тика: они по восемь часов кряду просиживали над огромными кипами свитков, испещренных сметами, отчетами, списками и налоговыми указами. Яннем ничего в этом не понимал, но был преисполнен решимости разобраться и пресечь безудержное казнокрадство, на которое его предшественники столетиями смотрели сквозь пальцы. Если бы кто-нибудь спросил короля, почему он так живо заинтересовался этой безусловно важной темой именно сейчас, когда его брат гниет в подземной тюрьме в ожидании суда, вопрошающий, скорее всего, составил бы компанию принцу Брайсу. Но никто не задал королю этот вопрос. Ему вообще никто не смел задавать вопросов. К тому времени он последовательно вычистил свое окружение, уничтожив всех, кто мог оказаться настолько глуп, смел или безрассуден.

И тем не менее Яннем каждый вечер внимательно выслушивал отчеты Дальгоса о настроениях в столице и за ее пределами, с удовлетворением наблюдая, как недоумение и гнев понемногу сменяются благоговейным страхом. Народ Митрила более всего на свете уважал силу. Принц Брайс явил эту силу – и Митрил с готовностью пал ему в ноги. Но король Яннем подавил своего брата и тем показал, кто здесь настоящий владыка. Ибо не тот силен, кто громит армии, а тот, кто умело использует людей, способных громить армии, а когда они выполняют поставленную задачу – уничтожает их, пока они не стали слишком сильны. Так говорили теперь за кружкой эля в тавернах, и эти слова повторяли жрецы в храмах, учителя в школах, мужья своим женам в теплых постелях. «Вот оно, – говорили они, – вот теперь у нас действительно есть достойный правитель, равный королю Лотару».

Смута, зревшая в недрах королевства всю зиму, кончилась, не начавшись.

Яннем победил.

Все эти дни он засиживался за делами глубоко за полночь, потом шел в свою опочивальню, отпускал камергера, не позволяя себя раздеть, и садился у камина с книгой. Книгу он не читал, даже не знал ее названия, поскольку ни разу не взглянул на обложку – просто тяжесть толстого фолианта, лежащего на коленях, действовала успокаивающе. Яннем смотрел на пляску пламени в камине, пока огонь горел, и на остывающие, тускло светящиеся угли, когда дрова прогорали, и на сухой черный пепел, когда затухали угли. К этому времени начинал заниматься рассвет, и серый предутренний сумрак лениво вползал в опочивальне сквозь раскрытое окно. Тогда Яннем вставал, дергал за шнур звонка и приказывал подать утренние донесения.

Он не спал ни одной минуты с того дня, когда приказал арестовать Брайса. Странно, но усталостью это не сопровождалось, напротив, в Яннеме бурлила энергия. Она переполняла каждую клетку тела, так что его слегка лихорадило от нетерпения, когда бесконечная ночь наконец подходила к концу и он снова мог ринуться в омут дел.

Яннем не сомневался, что пройдет немного времени, и ему станет легче. Но дни шли, а легче не становилось.

– У вашего величества бессонница? – осведомился лорд Дальгос вечером пятого дня, закончив очередной отчет о настроениях черни, который Яннем слушал с нескрываемым удовольствием.

Король поднял на него глаза, красные, запавшие, но совершенно ясные.

– Нет, – четко проговорил он. – С чего вы взяли?

– О, сир, мне все известно о вашем величестве – простите, должность обязывает. Ваше величество уже пять дней отсылает камергера, не раздеваясь на ночь, а утром меняет платье на свежее…

– Я сплю одетым. Мне так удобнее.

– Возможно, небольшое снотворное заклинание или травяной настой могли бы…

– Лорд Дальгос, я доволен вами и вашей службой. Не в последнюю очередь потому, что вы знаете, где проходят границы. Не заставляйте меня заподозрить, будто это спасительное знание вас оставило.

Лорд Дальгос умолк и смущенно улыбнулся. Яннем сухо улыбнулся в ответ. И они продолжили обсуждать дела.

В тот вечер он все же позволил камергеру облачить себя в ночную сорочку и всю ночь пролежал, вытянув руки поверх стеганого шелкового одеяла и неподвижно глядя в балдахин. Время от времени закрывал глаза на случай, если у Дальгоса имеется смотровое окошко в одной из стен королевской спальни. Яннем не сомневался, что так оно и есть.

Когда далеко в городе хрипло прокричали первые петухи, Яннем подумал, что со всем этим пора кончать.

Королевские темницы располагались в толще одной из дворцовых башен. Именно там содержались преступники, обвиняемые в государственной измене. В Митриле не принято было гноить заключенных в подземельях годами – обычно преступники либо умирали во время пыток, либо кончали дни на эшафоте, подвергаясь жестокой и зрелищной казни. Казни и пытки в Митриле были чем-то сродни искусству, и считалось просто нелепым держать человека в заключении, когда его можно красочно и изобретательно растерзать. Король Лотар всю жизнь оставался ярым приверженцем этой идеи, Яннем же отцовской страсти к эстетизации убийства не разделял. Как, впрочем, и Брайс. Тем более странными выглядели его недавние поступки: изуродованная голова имперского генерала, которую Брайс самолично отсек и швырнул Яннему под ноги, и те погромы, которые он учинил в набеге на имперские поселения вдоль границы… После победы над имперцами митрильских воинов обуяла кровожадная радость, и Брайс позволил им вдоволь порезвиться в приграничных деревнях, абсолютно ничем не ограничивая, а пленных велел не брать… Яннему покоя не давал этот набег: после него, равно как и после ужасной смерти генерала Доркаста, большая война с Империей становилась неминуема. Да, Брайс разбил имперцев, но они обязательно вернутся. Как и орки. А на посту королевского маршала нынче – разумный, отважный, исполнительный лорд Пейванс. Который всем хорош, кроме того, что он не Брайс.

Впрочем, поздно думать об этом. Не сегодня… не сейчас.

Яннем спустился в подземелье под Тюремной башней по винтовой лестнице, насчитывавшей полторы сотни ступенек. Он считал их, пока шел, беззвучно шевеля губами и держа в вытянутой руке чадящий факел. Никто его не сопровождал, но Яннем довольно хорошо помнил устройство башни, тем более что особой затейливостью оно не отличалось. Сразу за лестницей начинался коридор, разветвлявшийся на несколько коротких поворотов: караулка для стражников, две просторные камеры, в каждой из которой мог разместиться десяток узников, пыточная и в самом конце – одиночный карцер для магов. Последнее помещение было особым, митрильские короли небезосновательно считали его гордостью своей подземной тюрьмы. Именно в этой камере содержали лорда Иссилдора до суда, равно как и предводителя бунта магов, случившегося в Эрдамаре лет двадцать назад. Это узилище предназначалось для тех, кто мог при помощи чар вырваться из обычной тюрьмы. По правде, не так уж часто в темницах под королевским дворцом оказывались маги подобной силы, так что обычно эта камера простаивала без постояльцев.

Яннем дошел до обитой железом двери и постоял немного, вслушиваясь в мертвенную тишину подземелья. Тихо, холодно и душно, лишь шуршат по углам пауки да слегка тянет сквозняком – в десяти шагах дальше по коридору в полу зияла дыра, называвшаяся «отхожей ямой», хотя предназначение ее отличалось от того, на которое намекало название. Оттуда же, из ямы, несся смрад, от которого Яннем содрогнулся всем телом. Он бывал здесь раньше, лично присутствовал во время пытки лорда Иссилдора (хотел сам услышать от него, что на самом деле Брайс не замышлял покушения и мятежа), но привыкнуть к этому месту, этой духоте, устойчивому смраду отчаяния и гибели было невозможно.

Яннем сдвинул засов, повернул ключ в замке и вошел в карцер для магов.

Камера с виду ничем не отличалась от остальных, разве что была намного более тесной: всего три шага в длину и ширину. Те, кто побывал здесь и вышел живым, рассказывали, что от стен, пола и потолка исходит рваное зеленоватое свечение, похожее на пульсирующую гнойную рану. Но Яннем, конечно, не мог проверить правдивость этих слухов. Именно поэтому он мог безопасно войти и без особенного дискомфорта находиться в этой камере. Именно поэтому стражники и палачи, которые следили за заключенными, всегда выбирались из простолюдинов. Потому что если в человеке тлела хоть толика магии, то, едва переступив порог и ощутив на себе действие рваного зеленоватого сияния, он валился на пол и начинал выблевывать собственные кишки. Причем эффект был тем значительнее, чем большей силой обладал маг.

Эту комнату пропитывало отражающее заклинание, которое высасывало ману и обращало против ее же обладателя.

Сначала Яннем не увидел Брайса. Ему пришлось поднять факел повыше и сделать шаг по скользкому, заляпанному нечистотами полу. И только тогда он разглядел своего младшего брата. Тот лежал в углу, скорчившись в позе зародыша, подтянув колени к груди, и быстро, неглубоко дышал. Его глаза были закрыты, волосы облепили мокрый от пота лоб, обе руки прижимались к груди, словно Брайс усердно молился. Но это была не молитва. Он каждую секунду, каждый миг боролся с отражающим заклинанием – кажется, вспомнил Яннем, оно называется «зеркало Шинмиры», – не давая отраженной магии уничтожить себя. Слабые маги, не способные долго выдерживать натиск заклинания, умирали в этой камере через пару часов; те, кто покрепче, могли продержаться день или два. И если они выживали, то отсюда их, отупевших, измученных, усмиренных, вытаскивали сразу на плаху. На памяти Яннема никто не выдерживал в этой камере целых пять дней.

Но это же Брайс. Его удивительный, непостижимый младший брат. Такой талантливый во всем, за что ни возьмется. Такой самоуверенный. Такой наглый.

Яннем подошел к Брайсу и присел на корточки, разглядывая его напряженное лицо. Брайс или не услышал шагов, или не придал им значения: его опущенные веки не дрогнули, дыхание не изменилось. Он все так же сжимался в комок и рвано дышал – выдох-вдох, выдох-вдох. Яннем провел пальцами по его лбу, липкому от холодного пота, отбросил с зажмуренных глаз слипшиеся черные пряди. Потом взял Брайса за правую руку, судорожно стискивающую запястье левой, и попытался расцепить его пальцы.

Ему это не удалось.

Яннем всунул факел в кольцо на стене и взял Брайса за плечи. Тот казался высеченным из дерева, словно каждая его мышца превратилась в камень. Глухо зазвенела цепь, тянущаяся от кандалов на ногах к стене; в ней не было особой необходимости, но те, кто создал карцер, позаботились о каждой мелочи. За тысячу лет существования Митрила из подземелья королевской темницы несколько раз совершались побеги, но из карцера для магов не сбегал еще никто. Яннем вставил ключ в замок на оковах, разомкнул их и, подхватив Брайса под мышки, с усилием поставил на ноги.

– Давай, – пробормотал он. – Давай, братишка, пройдемся немного.

У Брайса подкашивались колени, и Яннему пришлось тащить его волоком по грязному полу. Оказавшись в коридоре, Яннем усадил брата на пол, привалив спиной к стене, и торопливо запер дверь карцера, задвинув засов. Потом снова подхватил Брайса и оттащил от двери подальше. «Зеркало Шинмиры» представляло собой замкнутый кокон, и его действие строго ограничивалось стенами камеры, но стоило перестраховаться.

Когда Яннем повернулся к Брайсу, тот уже открыл глаза. Его взгляд блуждал, в нем плескалось такое страдание, что Яннем почти физически ощутил эту боль, будто собственную – как часто бывало в детстве, когда Брайс в очередной раз откуда-то падал и что-нибудь расшибал. Но, несмотря на боль, взгляд Брайса понемногу становился осмысленным. И в нем не читалось ни страха, ни ненависти, только удивление и смертельная усталость.

Брайс наконец узнал брата и хрипло выдохнул, разжимая судорожно сцепленные зубы.

Не дав ему времени заговорить, Яннем снял с пояса флягу с травяной настойкой и поднес к его искусанным губам. Брайс жадно вцепился в флягу и пил какое-то время взахлеб, как воду. Яннем знал, что спиртное восстанавливает силы магов, но все-таки заставил Брайса остановиться прежде, чем тот выхлебал все до дна.

– Легче?

Брайс с трудом кивнул. Попытался привстать, но тут же повалился обратно и без сил откинулся к стене, уперевшись в нее затылком.

– Мать твою, я даже не подозревал, – хрипло проговорил он.

– Чего не подозревал?

– Насколько это хреново. Когда отец сажал туда магов. Если б я только знал.

– И что бы ты тогда сделал?

Брайс покосился на брата. На его измученном, белом как мел лице болезненно выделялись скулы, нос заострился, как у человека, находящегося при смерти. Но глаза смотрели так же твердо и блестели так же упрямо и вызывающе, как прежде. Яннем вздохнул с облегчением. Он боялся, что опоздал.

– Я не хотел, чтобы этим кончилось, Брайс.

Брайс коротко усмехнулся, тут же закашлялся. Потом, пытаясь отдышаться, покачал головой.

– Это был вопрос времени, Ян. С самого начала к этому все и шло. С самой смерти отца.

– Скажи честно: сколько времени прошло бы, прежде чем я сам оказался бы в этой камере вместо тебя?

– В этой? Ну уж нет. Это же камера для магов, забыл? Для бездарей вроде тебя ничего в ней нет такого уж страшного. Я бы для тебя придумал что-нибудь поинтереснее.

Говоря это, Брайс улыбался. «Как он может улыбаться? – подумал Яннем. – Он должен меня ненавидеть. Он и ненавидит, вне всяких сомнений, но в этой его усмешке совсем нет злобы. Одна горечь».

– Я только удивляюсь, – добавил Брайс, – почему ты этого не сделал в день своей коронации? Сразу же после того, как обдурил чернь. Мое убийство было бы логичным и эффектным завершением того славного дня.

– Тогда я еще надеялся, что у нас с тобой есть шанс.

– Шанс? На что?

– Остаться на одной стороне, – тихо ответил Яннем, и Брайс с удивлением качнул головой.

– Я всегда был на твоей стороне. Никогда с нее не уходил. Сражался за тебя, присягнул тебе на верность.

– Присяга ничего не стоит. Это пустой звук.

– Это тебе кто сказал, лорд Дальгос? Хорошие у тебя советнички. С твердыми принципами.

– Главное, реалистичными, – процедил Яннем.

Он вдруг понял, что все еще сидит на корточках, придерживая Брайса за плечо, хотя тот уже явно в состоянии сидеть самостоятельно. Яннем резко выпрямился, поднимаясь на ноги. Факел остался в камере, в коридор просачивался лишь скудный свет от фонаря, висящего выше на лестнице. И все равно они видели друг друга вполне четко. Может быть, более четко, чем наверху, при свете дня. Они видели достаточно.

– Что в городе? – спросил Брайс. – Бунта нет?

– Нет. Недовольство зарождалось, но я его вовремя пресек. Несколько казней, отмена пары второстепенных податей, снижение цен на хлеб. Понемногу все успокоилось.

– Хорошо. Нам не нужен сейчас мятеж, Карлит вот-вот пошлет вторую волну атаки. И западная орда…

– Я все знаю, Брайс. У меня все под контролем.

– Правда? Кого ты назначил новым маршалом?

– Пейванса.

– Пейванса? Что ж, не худший вариант. Не позволяй ему слишком перед тобой лебезить. Мы с ним хорошо поладили, но он чуть ли не единственный, кто смел перечить отцу.

– Я и это знаю, Брайс. Я знаю больше, чем ты думаешь.

– Конечно. Ведь это твое королевство, – сказал Брайс и закрыл глаза.

«Спроси, что с тобой будет. Почему не спрашиваешь?» – подумал Яннем. В этой мысли сквозила какая-то мелочная жестокость, которой он устыдился. Но беда в том, что даже побежденный, измученный многодневной пыткой, оказавшийся на грани физического истощения, Брайс все равно не выглядел ни напуганным, ни сломленным. Задавал вопросы, спорил, пытался шутить. Как и всегда. Он не из тех, кто сдается. Они оба не из тех, кто сдается.

– Я вчера уснуть не мог, – сказал Яннем. – Вспоминал всякое. Детство. Наши выходки и как отец из-за этого бесился. Как-то раз, когда мне было лет десять, а тебе, наверное, восемь, мы сбежали за стену. Не просто из дворца в город, как раньше, а всерьез. Мы тогда много говорили о том, чтоб сбежать из Митрила навсегда, только не могли решить, куда именно. Мне хотелось в Светлый лес, а ты ненавидел эльфов за то, как они обошлись с твоей матерью, и рвался в Империю людей. В итоге ты победил, мы собрали в узелок какую-то поклажу и драпанули. Ума не приложу, как нам это удалось. Хотя тогда как раз Клайда назначили официальным наследником, все скакали вокруг него, было не до нас. Мы дошли до самой границы. Двое мальчишек пешком через всю страну, и никто нас не прирезал, никто не остановил. Помню, как увидел вдалеке летцину. Это была линия Гинзберга, самая новая, ее только недавно перестроили, она так и сверкала на солнце. Я как ее увидел, у меня аж сердце зашлось от восторга. Сломя голову ринулся к ней, побежал… сам не знаю, зачем это я так бежал… ну и сверзился.

– И сломал ногу, – закончил за него Брайс, который, конечно же, тоже помнил ту скандальную вылазку в мельчайших подробностях. – И орал так, что к нам с трех окрестных хуторов мужики сбежались, решили, кого-то волки дерут. И хорошо, что сбежались, потому что я бы за помощью сам не пошел, не смог бы тебя оставить. Страшно тогда перетрусил.

– Хоть и перетрусил, но шину наложил отлично, – возразил Яннем. – Придворный лекарь потом говорил, что, если бы ты ее не наложил, я бы на всю жизнь хромым остался.

– А он не говорил, что я попытался применить на тебе лечебное заклинание и сломал тебе ту кость, которая еще оставалась цела?

Они посмотрели друг на друга. И внезапно расхохотались. Дружный, искренний смех грянул под низкими влажными сводами тюрьмы – звук, которого эти стены никогда не слышали прежде и, вероятно, никогда не услышат впредь.

– А потом, – отсмеявшись, продолжал Яннем, – когда нас доставили обратно в замок и лекарь подтвердил, что моя жизнь вне опасности, отец приказал нас обоих немедленно высечь. И плевать ему было, что у меня сломана нога. И ты, маленький идиот, вздумал оспаривать приговор. Прямо на заседание Совета приперся, сморчок восьмилетний, и начал требовать, чтобы меня освободили от наказания, что, дескать, это все твоя была идея и вообще.

– Могу представить, что обо мне в тот момент подумали Лорды-советники. Кстати, они тогда были почти в том же составе, что и сейчас. Фрамер, Дальгос, Мелегил…

– Они наверняка подумали, что ты смелый. И глупый. И что Лотар – хреновый отец, – сказал Яннем, и Брайс согласно кивнул:

– Да, наверняка что-нибудь вроде этого.

Они замолчали. Что-то шмыгнуло мимо них – крыса, должно быть, – от сквозняка огонь фонаря померк и едва не погас, но потом разгорелся снова.

– Я недавно убил людей, – сказал Яннем. – Троих мужчин, чьих лиц никогда не видел. Только за то, что они обсуждали нас с тобой за обедом и сказали, что ты был бы лучшим королем, чем я. Я услышал их, и вот они все мертвы, а ты по-прежнему жив.

– Ну, – обессиленно улыбнулся Брайс, – это вряд ли надолго. Так что не кори себя. Ты все сделал правильно.

– Ты так не думаешь.

– Нет, Ян, действительно думаю. Это сложно объяснить. На самом деле ты не знаешь… всего.

– Ты действительно сверг бы меня?

– Нет. Не знаю. Возможно. Я не планировал это сделать, но теперь, когда думаю об этом, то понимаю, что… некоторые вещи происходят не потому, что ты их планируешь. Они просто происходят.

– Да, – кивнул Яннем, глядя на своего младшего брата, единственного человека, которым он дорожил, сидящего на грязном полу в подземной тюрьме. Яннем не планировал этого. Но когда пришло время, не смог этому помешать. Может быть, он понимал Брайса лучше, чем тот полагает.

– Как же тут смердит, – поморщился Брайс, поворачивая голову в сторону, противоположную лестнице, там, где коридор окончательно терялся во тьме. – Что там?

– Отхожая яма.

– Нужник, что ли? Прямо посреди коридора?

– Нет. Так называют дыру, в которую сбрасывают трупы. Ты же знаешь, государственных преступников не хоронят. Они гниют там. Время от времени яму чистят, но, похоже, давно этим не занимались.

– А, – коротко отозвался Брайс. Кажется, он побледнел сильнее, хотя, казалось, дальше уж некуда.

Яннем некоторое время молчал. Думать нельзя, думать опасно. Он стоял на распутье, перед ним лежали две дороги, и обе вели к гибели, только разными путями и в разный срок. Яннем знал, что в любом случае пожалеет о сделанном выборе независимо от того, какой дорогой пойдет. Поэтому думать нельзя. Думать бессмысленно. Такие выборы делаются не умом, а сердцем.

– Я точно не знаю, куда эта яма выводит. Но наверняка за стену дворца, а возможно, что и за стену города. Скорее всего. Ведь не будут же в стенах уничтожать несвежие трупы, это может кончиться эпидемией. Там высоко, футов двадцать, но другого пути нет. Здесь уже можно использовать магию, ты сумеешь смягчить падение.

– Я не понимаю, – сказал Брайс, но по его пристальному, внезапно вспыхнувшему взгляду Яннем видел, что все он прекрасно понимает.

– Как окажешься за стеной, – не ответив ему, продолжал Яннем, – сразу беги. Спешить я не стану, но мне придется послать погоню. И после тех репрессий, что я в последнее время устроил, стражники будут стараться изо всех сил. Тебе придется обмануть их. Думаю, ты сумеешь, я прослежу, чтобы среди преследователей не оказалось сильных магов. Вот. – Яннем вложил ему в руку тугой кошель, сбросил меховой плащ, в котором пришел сюда, и накинул Брайсу на плечи. – Не потеряй, ночами еще подмораживает. Добудь себе лошадь, но не задерживайся нигде. И главное, самое главное, Брайс, – никогда сюда не возвращайся. И не давай мне знать, куда отправился.

– Ты совершаешь ошибку, – негромко проговорил Брайс.

– Нет. Это, конечно, безумие. Но не ошибка. Что бы ни случилось потом, как бы ни обернулось, даже умирая, я не буду считать это ошибкой. А теперь иди. Я велел караульным нас не беспокоить, но они могут нагрянуть сюда в любой момент.

Брайс встал, и Яннем помог ему, отметив, что брат уже куда тверже держится на ногах. Вместе они прошли в конец коридора и остановились над зияющей черной дырой без дна и просвета. Дыра источала чудовищный смрад. Брайс скривился, часто заморгал, потом резко выдохнул, прикрыл глаза и задвигал губами, шепча заклинание. «Он мог бы сейчас обрушить эти стены нам на голову. Мог бы сжечь меня файерболом, как того имперского генерала. Мог бы…» Фантазия Яннема не успела зайти дальше – Брайс закончил создание воздушной подушки на дне ямы, которая позволит ему перенести прыжок, и повернулся к брату.

– Я вернусь, – сказал он. – Ты просишь не возвращаться, но я все равно вернусь. Это мой дом. И да помогут нам обоим Светлые боги, когда это произойдет.

– Да помогут нам обоим Светлые боги, – повторил Яннем.

Брайс смотрел на него еще мгновение. Коротко кивнул.

Потом спрыгнул в зловонную яму и растаял во тьме.