Глава 12

Поначалу это было легко. Намного легче, чем все, что он делал прежде, и осознание этого порождало в равной мере изумление, восторг, а еще – невольную мысль о том, что всю жизнь ему лгали. Во время обучения магии темной ее стороне уделялось предсказуемо мало внимания: это же скверна, ересь, преступление, разрушающее в равной мере и мир вокруг, и того, кто впустит Тьму в свою душу. Однако считалось, что дать ученикам хотя бы самые общие представления о Тьме необходимо, чтобы они смогли узнать ее, если встретят на своем пути. Узнать – и ни в коем случае не пытаться дать бой, а бежать со всех ног. В Митриле нашлось бы очень немного магов, способных схлестнуться с Тьмой, и, пожалуй, ни одного, способного ее усмирить. Потому отношение к Тьме в юных магах пестовалось такое же, как в крестьянских детях к оркам: увидишь, узнаешь – беги.

Брайс увидел Тьму и узнал ее. А Тьма увидела и узнала его.

Он не побежал.

Он не был глупцом, отнюдь. Понимал, что за все придется заплатить свою цену. Но он ведь не собирался отдавать себя Тьме целиком – и да, он понимал, что, сделав по этой тропе хотя бы один шаг, повернуть назад уже почти невозможно. Но все дело в том, что там была не только Тьма. Там была еще его мать. Эльфийка Илиамэль и ее древний, замшелый Дом, увязший в изживших себя традициях, неспособный открыться новому, даже если оно сулило огромную силу. Неудивительно, что они отвергли Илиамэль, когда она попыталась указать им новый путь. Но она все же сумела найти того, кто способен пройти по этому пути. Она сама произвела его на свет.

После недолгого визита во Тьму в компании виконта Эгмонтера Брайс как следует потряс Лорда-хранителя. Тот, впрочем, смог сообщить немного: существуют источники Тьмы, из которых можно черпать силу, и те, кто знает, как это сделать. Эгмонтер, безусловно, был одним из таких сведущих. Равно как тролльи и орочьи шаманы.

– Источник тлел много лет, – объяснял Эгмонтер с видимой неохотой, все еще поглядывая на Брайса с некоторой опаской. – Он сплетен из темной и эльфийской магии в равной мере. Ваша мать умерла, а вы тогда еще были ребенком, поэтому источник как бы впал в спячку. У меня налажена система, отслеживающая такие источники, но ваш я не чувствовал вплоть до смерти короля Лотара.

– Значит, отец погиб из-за того, что источник пробудился и сумел перебить его магию в тот день. Но почему он пробудился? Что случилось?

– Вы, – поморщился Эгмонтер. – Вы случились, мой принц. Вы росли, учились, набирали силу. И хотя обучали вас люди, но на самом деле то, как вы колдуете, имеет куда больше отношения к магии Леса. В какой-то момент силы, источаемой вашей аурой, стало столько, что Серебряный Лист в подземелье под горой учуял ее. И проснулся.

– А вместе с ним проснулась и скверна, которой он запачкан, – закончил Брайс. – Выходит…

Он оборвал себя на полуслове, не желая раскрывать перед Эгмонтером душу, но слова отпечатались в его мозгу: «Выходит, я повинен в смерти отца». Не по своей воле, но именно он это сделал. Что ж. Теперь самое меньшее, что он обязан – сделать так, чтобы эта жертва оказалась не напрасной.

И, кажется, Брайс уже знал, как искупить вину.

Орки тоже чуяли Тьму. Вряд ли они также чуяли Серебряный Лист и священный меллирон, на теле которых ветвилась поросль Тьмы, но страстное желание орочьих шаманов завладеть новым источником темной магии было вполне объяснимо. Как и их спешка. Ведь стоит узнать об источнике людям, и они сделают все, чтобы его уничтожить. Хотя это вряд ли удастся теперь, после гибели Иссилдора. Но вряд ли орки загадывали так далеко: они увидели шанс отвоевать Митриловые горы и торопились им воспользоваться. Однако горы принадлежали людям. Ну… не только людям, если начистоту. Еще одному полуэльфу.

Но это ЕГО горы. Его родина. Брайс никому не собирался ее отдавать.

Он вернулся на Скорбный Перевал и стер орков в порошок. В буквальном смысле. Брайс слышал, как хрустят их кости и рвутся жилы, перемалываемые пастью гор, слышал истошные, звериные вопли, чудовищный вой, который исторгали орочьи глотки, захлебываясь собственной кровью. И он слышал горы. Слышал ущелье, так, как за месяц перед тем слышал лед: природа возмущалась насилию над собой, но подчинялась, не могла не подчиниться. Только на озере Мортаг это сделали восемь сильнейших магов во главе с Иссилдором. А в ущелье Смиграт Брайс сделал все это один.

Ну… не совсем один. Тьма вела его за руку. Серебряный Лист и скорченное, сухое дерево меллирон стали для Брайса связующим стержнем, амулетами, направляющими сгусток Тьмы, пульсирующий на костре из костей. Они направляли Тьму в самую сердцевину Брайса. Он ощущал это именно как сердцевину, потому что сам в этот миг становился деревом – согнувшимся под бременем обвившей его черноты, сожранным Тьмой, и в то же время оберегающим ее хрупкий огонек, что тлел на костяном костре. И также Брайс становился эльфийским мечом – разящим врага, разрубающим ткань мироздания, выпускающим кишки всему сущему. Это было… упоительно. И так ЛЕГКО. После сражения у озера Мортаг Брайс чувствовал себя, точно фрукт, выжатый до кожуры, хотя колдовал тогда в связке с полудюжиной сильных магов. В ущелье Смиграт ему не помогал никто, и он совершенно не устал. Напротив: вопли, хруст костей и кровь, брызжущая на лицо, подпитывали его силы, утоляли голод и жажду, приносили наслаждение, какое он до сих пор ведал только в объятиях женщины. Пропуская Тьму сквозь себя, Брайс возбудился так, как никогда раньше – во всех смыслах этого слова. Это было и больно, и страшно, и так хорошо; больше всего – хорошо.

Когда все закончилось, Брайс сперва побаивался разоблачения. Он нарочно не взял с собой в ущелье магов, оставив их прикрывать тылы вместе с латниками и пехотой. Но даже с расстояния в несколько лиг они могли учуять Тьму, которая вырвалась из недр земли и взорвалась кровавым цветком, пожирающим ткань реальности. И маги действительно ее почувствовали, вот только решили, что это дело орочьих шаманов. Хотя до сих пор орки редко использовали заклинания такой мощи в сражениях с людьми. Позже Брайс узнал, что у некоторых, наиболее восприимчивых магов, оставшихся в тылу, пошла кровь из глаз и ушей, когда их задело ударной волной, пущенной заклинанием Брайса. Разумеется, они не догадывались, что это было именно заклинание Брайса. Они чуяли Тьму, но не могли определить, откуда точно она исходит. Иссилдор бы смог. Но останки Иссилдора гнили в петле на Площади Зрелищ.

Брайс в первый раз подумал, что, возможно, Эгмонтер прав и гибель Верховного мага – действительно к лучшему. Во всем можно найти положительные стороны, если достаточно захотеть.

Но это послужило Брайсу уроком. Он очнулся. Это было непросто: Тьма бурлила в его венах, дразнила и щекотала растревоженный разум, отчаянно манила и неодолимо соблазняла открывающимися возможностями. Ведь в ущелье Смиграт Брайс использовал далеко не всю силу источника, созданного его матерью. Это было лишь их знакомство, пробное соприкосновение: Брайс и Тьма приглядывались друг к другу, принюхивались, как два пса, встретившихся на ничейной земле. Только порой Брайсу казалось, что они не просто два пса… что он – кобель, а Тьма – сука, он чует самку и не в силах противостоять искушению овладеть ею…

Он помнил предостережения своих наставников: когда ты думаешь, будто овладеваешь Тьмой, это значит, что Тьма овладевает тобой. Так это работает.

Конечно, Брайс помнил.

И сдал назад.

Позже Брайс думал, что орки, послужив всему причиной, поспособствовали и тому, что он остановился. Если бы орочьи шаманы дали ему в ущелье отпор, Брайсу волей-неволей пришлось бы шагнуть еще ниже по тропе, уводящей в бездну. Он снова потянулся бы к источнику, снова ощутил бы себя деревом и мечом, снова испил бы силы – о, он бы сделал это без колебаний! Но шаманы струсили. Большая их часть погибла, а те, кто выжил, сразу поняли, с чем имеют дело. И с животным визгом, с причитаниями и соплями убрались восвояси. Брайс не знал, есть ли в западной орде достаточно сильные шаманы, чтобы с ним тягаться – и в глубине души ему не терпелось это выяснить. Какой-то частью себя он жаждал новой бойни, больше силы, больше крови. Но так или иначе, сейчас орки ушли: второй раз за эту кровавую зиму Брайс прогнал их прочь, снова став всенародным героем.

Наученный предыдущим опытом, Брайс решил не покидать перевал сразу и отправил в столицу подробный доклад вместе с просьбой о подкреплении. Пока почта доставлялась, у него было время остыть и подумать. Отправив донесение, Брайс приказал не беспокоить его, ушел в свою палатку и проспал беспробудным сном трое суток без перерыва.

А когда проснулся в мучительном, болезненном похмелье, от которого стонала каждая клетка его тела, то пришел в ужас. От того, что сделал. И от того, что лишь трусость орков помешала ему зайти еще дальше.

«Светлые боги. Что я натворил?» – подумал Брайс, холодея при воспоминании о том возбужденном упоении, которое испытывал, позволяя Тьме свободно стекать по своим жилам. Это было как вино, наркотик, соитие, убийство и наслаждение властью – все сразу, и намного больше, чем все сразу. Звериные вопли орков по-прежнему звенели в ушах, а перед глазами стояли скорченные маги с лицами, изборожденными кровавыми слезами. И все это перекрывали приветственные выкрики армии Брайса. Его победоносной армии.

– Светлые боги, – сказал Брайс вслух.

Знать бы только, слышат ли его Светлые боги? Внемлют ли? Или он слишком себя осквернил?

Следующая неделя прошла для Брайса отвратительно. Он почти не выходил из своей палатки, и по армии пополз слух, что маршал болен. Это никого не удивило: все решили, что он попросту надорвался в ущелье Смиртаг. Они были далеки от истины, физически Брайс оправился очень быстро. Но он по-прежнему слышал шепот Тьмы, видел зеленое мерцание на обратной стороне век, нутром ощущал надломанную песнь искореженного меллирона и капризную, гневную жалобу Серебряного Листа. Мы дали тебе то, что ты просил. Мы были с тобой. Мы были ТОБОЙ. Помогли тебе. Почему же ты не рад? Почему ты нас теперь отвергаешь? Это нечестно. Несправедливо. И что ты выиграешь, если и дальше будешь нас отвергать? Ведь мы – это и есть настоящий ты.

Это и есть. Настоящий. Ты.

Брайс почти поверил им. Зов звучал так настойчиво, так сладко. «Мне нельзя здесь дольше оставаться», – лихорадочно думал Брайс, понимая, однако, что от источника не уйти, разве что уехать на южную границу Митрила. Но, как назло, никакой враг не грозил им с юга. А через неделю пришел ответ от Яннема, который отказывал Брайсу в походе на запад, велел оставаться на перевале и лично следить за укреплением обороны, чтобы не допустить нового прорыва орков. Иными словами, Яннем наконец-то понял, что дал своему младшему брату слишком много реальной власти. Это означало немилость. Ссылку.

А ведь Яннем и половины всего не знает.

И от этого Брайс рассвирепел. Не стоило: Тьма питалась его яростью и обидой, но в тот момент Брайсу стало на это наплевать.

«Я столько сделал ради того, чтобы сохранить твой трон. От столького отказался… Открыл душу тому, от чего, по правде, следовало бежать сломя голову. Но я должен защищать нашу страну. Ты ведь именно для этого отправил меня на запад и сделал своим полководцем – что ж, я выполняю свой долг! Но тебе и этого мало. Обязательно надо указать на мое место, непременно надо меня унизить. Так поступают трусы. Яннем, ты трус?»

Все эти мысли, обильно сдобренные все еще гулявшими внутри отголосками Тьмы, роились у Брайса в голове, пока он ехал в столицу. Напрямую нарушая этим королевский приказ. Своих генералов он оставил на границе, взяв в путь лишь небольшую свиту: Брайс был совершенно уверен, что в ближайшие недели орки не пойдут в атаку снова, им придется собраться с силами и тщательно разработать план нового наступления. И эти недели Брайс собирался использовать, чтобы разобраться наконец со своим старшим братом. Давно пора.

Однако чем ближе он подъезжал к столице, тем сильнее менялись его намерения. Слухи, как водится, опережали путников: Брайса всюду приветствовали как героя, с ним охотно делились последними новостями. И, еще не достигнув столицы, он получил донесение о скандальном посольстве императора Карлита, которое Яннем с позором выгнал вон на глазах у Совета лордов. Последствия не замедлили себя ждать.

Армия Империи людей выступила на Митрил.

Об этом Брайс узнал уже в столице. Не тратя времени даром, он отправился сразу же во дворец, в тронный зал, где как раз проходила церемония распределения должностей. За время недолгого отсутствия Брайса при дворе внедрили новые порядки, и каждый придворный наделялся должностью с кучей обременительных обязанностей. Если кто-либо не желал занимать предложенный пост, то изгонялся из Эрдамара и отправлялся в свой лен. Должности не оплачивались ничем, кроме весьма условного престижа, однако были единственным способом остаться при дворе молодого короля. Придворные шушукались между собой, тревожились, негромко роптали, но никто не смел возмутиться вслух. Брайс не имел представления, для чего Яннему понадобилась вся эта канитель, но она его нисколько не занимала. Он вошел в тронный зал, как был с дороги – в латных доспехах, забрызганных грязью, и тонкий голос герольда, объявившего о прибытии его королевского высочества принца Брайса, потонул в грохоте подбитых железом сапог. Толпа придворных хлынула в стороны, задохнувшись от изумления – и от восторга, потому что никогда еще прежде никто не видел его таким.

– О, Светлые боги! Неужели это принц Брайс? Каким он стал…

Брайс слышал этот шепоток и, хотя совершенно не понимал его причины, невольно расправил плечи. Он отвык смотреться в зеркало, знал только, что давно не брился, и волосы, пожалуй, чересчур отросли – он еще в бою заметил, что они ему мешают. Он отмахнулся от этой досужей, мелочной мысли, не замечая, как пустившая в нем ростки Тьма царапает его мелкими коготками тщеславия.

Брайс твердо прошел по освободившемуся проходу, подойдя почти вплотную к трону, на котором неподвижно восседал его брат. Остановившись на расстоянии, требовавшемся по этикету, Брайс преклонил колено и отвесил церемониальный поклон. Королю следовало ответить милостивым жестом, позволяющим подняться, и тогда – только тогда – Брайс мог заговорить.

Но Яннем не сделал официального жеста. И никакого другого. Он просто сидел на троне короля Лотара, который теперь стал ЕГО троном. И смотрел на Брайса сверху вниз, сквозь разделявшее их расстояние и… пропасть?

Брайс только в этот миг сполна ощутил, какая их разделяет пропасть.

Прошла минута. Брайс все так же стоял, преклонив колено. Яннем все так же молчал и не двигался. Стояла гробовая тишина, словно все ждали, чем кончится это молчаливое противостояние, что произойдет прежде: смилостивится ли король, решив, что уже предал своего мятежного брата достаточному унижению, или же взбунтуется принц, который нарушил королевский приказ, самовольно покинув ссылку? Каждый из присутствующих в глубине души делал ставку на одного из них, желая другому гибели и поражения.

Брайс поднялся с колен. Все выдохнули.

Все, кроме Яннема, лицо которого оставалось неподвижным, как камень.

– Оставьте нас.

Голос Брайса отдался эхом под сводами зала. Придворные загомонили, бросая ошарашенные взгляды на короля, который сидел на троне, как истукан. «Что же ты делаешь? – подумал Брайс. – Яннем, зачем ты это делаешь? Ты же сам, как нарочно, выставляешь нас противниками на глазах у всего двора! Да скажи что-нибудь!»

Эта мысль была такой яростной, что он, кажется, невольно припустил в нее немного магии. Так, что Яннем его услышал. Король слегка вздрогнул, видимым трудом оторвал от подлокотника руку и величественным жестом велел двору удалиться. Вскоре зал опустел, и Брайс вдруг остро ощутил, до чего он огромен: случайно оказываясь здесь, когда придворных не было, Брайс всегда казался себе маленьким и ничтожным. Беспомощная песчинка в бурном потоке событий и дней.

Но ведь это не так. Он больше не песчинка. Ни он, ни человек, с которым он остался наедине…

Наедине. В первый раз с тех пор, как Яннем стал королем.

– Тьма тебя забери, – сказал Яннем. – Тьма тебя забери, Брайс! Что ты творишь?!

Он вскочил с трона, словно упали невидимые путы, удерживавшие его на месте до этого мгновения. Брайсу показалось, что Яннем сейчас набросится на него с кулаками – как в детстве, когда они дрались по малейшему поводу. Не потому, что не любили друг друга, а потому, что именно так выражали друг к другу доверие. Когда ты принц, то мало кому позволишь врезать тебе по зубам. Это может иметь далеко ищущие последствия. И драться просто так, лишь бы подраться, безо всяких далеко идущих последствий, было славно. Они всегда быстро мирились, часто уже к концу драки забывая, из-за чего сцепились на этот раз.

Брайс невольно улыбнулся этому беглому воспоминанию. Это оказалось ошибкой. Яннем не мог знать, о чем он думает (в воспоминании была теплота и не было ярости, поэтому магического импульса мысль не приобрела), и решил, будто Брайс смеется над ним в лицо. Он сжал кулаки, и Брайс увидел капли пота, блестящие на его лбу. На Яннеме был королевский венец, надеваемый монархами в дни официальных церемоний, и по тому, как Яннем держал голову – немного неестественно, словно с усилием, – Брайс понял, до чего этот венец тяжел. И давит ему: на лбу под каплями пота угадывалась розовая вмятина от обода короны.

– Что я творю? – переспросил Брайс. – Я спасаю твой зад от орков, готовых зубами прогрызть путь в наши горы. И ты спрашиваешь, что я творю?

– Я велел тебе оставаться на перевале! За каким хреном ты приперся обратно?!

– Именно потому, что ты запретил возвращаться, – огрызнулся Брайс. Мимолетные приятные воспоминания развеялись под напором враждебности Яннема, неприкрытой и, главное, ничем не обоснованной. Что ж, в эту игру можно играть и вдвоем. – Я принес тебе победу, а ты отплатил мне ссылкой. Кем бы я выглядел, если бы подчинился?

– Покорным вассалом! Верным подданным! Любящим братом, демоны тебя задери! – Яннем все еще кричал, и Брайс вдруг заметил, что у него слегка подергивается левый глаз. А вот это что-то новенькое… Да какая муха его укусила вообще?

– Так вот кем ты хочешь меня видеть? – с горечью спросил Брайс. – Своим цепным псом? Так ты представляешь теперь нашу жизнь: ты помыкаешь мной, а я покорно лижу тебе руки?

– А ты бы предпочел болтаться в петле рядом с Иссилдором?

Брайс невольно отступил на шаг. Яннем стоял перед ним смертельно бледный, дрожащий, с дергающимся глазом и неудобно сидящей на голове короной. Брайс мог поклясться, что и ладони у него сейчас мокрые. И все-таки было во взгляде Яннема, в позе, выражении лица нечто исступленное, от чего его последние слова не выглядели пустой бравадой.

– Ты бы правда это сделал? – спросил Брайс.

Яннем молчал очень долго. А когда наконец ответил, в его голосе звучало глухое страдание, которое он как будто старался скрыть и от Брайса, и от себя самого:

– Не заставляй меня проверять.

Брайс на секунду закрыл глаза. Он должен был почувствовать гнев, а может, и страх. Да, он познал поцелуи Тьмы и научился сдвигать горы, но все еще помнил, как смердели на холодном зимнем ветру останки казненных лордов, как поскрипывала веревка, раскачиваясь под весом изуродованных трупов. Здесь, сейчас он не чуял источник Тьмы. Хотя дверь, ведущая к алтарю, находилась в подвале замка, но путь от двери к источнику под землей был долог, а связь с ним Брайса еще недостаточно окрепла. Поэтому если Яннем в самом деле решит уничтожить своего брата… Брайс, пожалуй, не сможет его остановить. Да, он должен был ощутить и гнев, и страх при этой мысли.

Но все, что он ощутил – это опустошенность.

– Что ж, – сказал он наконец. – Не буду. Прости, что ослушался твоего приказа. Но ты не прав, пытаясь запереть меня за западе, когда на нас надвигается армия Карлита. Кстати, это правда? Он действительно объявил нам войну?

– Пока еще нет, – медленно ответил Яннем, как будто тоже прилагая большое усилие, чтобы справиться с гневом. – Но, согласно донесениям разведчиков, активно стягивает к нашим границам войска. И я отверг его посольство.

– В предельно грубой форме, – кивнул Брайс. – Я слышал об этом. Слухи не врут? Ты наорал на послов в присутствии членов Совета и отверг императорские дары? Как ты мог так сглупить, брат?

Яннем вспыхнул. Процедил, едва разжимая зубы:

– Я дал тебе армию. Занимайся ею. В Лорды-советники я тебя не производил.

– Но это же действительно несусветная глупость! – Брайс от досады хлопнул ладонью по бедру, закованному в латную броню. – У тебя появился шанс наладить отношения с Империей, которую годами отвергал наш отец. Мы могли бы наконец-то начать полноценную торговлю, а главное – попросить помощи в войне с орками.

– Опять ты про свою войну с орками. Я писал тебе, что не даю согласия на этот поход, и…

– И это еще одна глупость! Ян, ты что, не читал моих донесений? Оркам нужна наша земля, она нужна им сейчас, немедленно, и они будут переть снова и снова, пока не получат свое или пока мы их не остановим раз и навсегда. Нужно идти в контратаку, и идти сейчас, когда они ослаблены двумя неудачными кампаниями.

– Именно сейчас можешь забыть об этом напрочь, – отрезал Яннем. – И коль скоро у тебя так руки чешутся повоевать, то пожалуйста – езжай на южный предел и воюй с Карлитом.

– Ты же сказал, война пока не объявлена. Может, еще не поздно принести извинения и…

– Извинения? – свистящим шепотом переспросил Яннем, поворачиваясь к нему всем телом. Брайс осекся под его взглядом, наполненным тьмой… не совсем ТОЙ тьмой, но слишком на нее похожей. – Мне приносить ему извинения? Он послал ко мне это издевательское посольство, завалил побрякушками, залил лестью так, что блевать потянуло! А когда я не купился, знаешь, что произошло? На следующий день все его дары превратились в гниль. Золото, ткани, оружие – все растеклось вонючей навозной кучей, полной червей.

Этого Брайс не знал. Он в замешательстве покачал головой:

– Карлит использовал магию?

– Именно. Это была обманка. И я сразу это понял, потому что у Карлита нет вообще никакого резона нас умасливать. Он вел двойную игру: если бы я купился и принял его послов милостиво, он бы усыпил мою бдительность, и я оказался бы совершенно не готов к удару в спину. А если бы я раскусил его и послал к демонам, то у него появлялся повод объявить себя оскорбленным в наилучших чувствах, и это дало бы ему формальный провод для нападения. Что в итоге и произошло. Так что ты не прав, Брайс. Не я дурак, а этот засранец чересчур ловкий политик. Он начал эту партию с такого хода, который в любом случае обернулся бы против меня. Но это только первый бой, а ты прекрасно знаешь, что выиграть бой – не значит выиграть войну.

Брайс слушал, сознавая его правоту, и вдруг понял, что глядит сейчас на брата совсем другими глазами. Пока Брайс сражался с орками, Яннем здесь, во дворце, вел совершенно другие игры. И другие битвы. И порой они проходили не легче, а может, в чем-то и тяжелее, чем битвы Брайса. «Ведь у меня есть моя армия. И Тьма. А он здесь совсем один», – подумал Брайс.

Его голос звучал гораздо мягче, чем раньше, когда он заговорил:

– Ян, а ты не думал о том, чего он хочет? Зачем Карлиту вообще нападать на Митрил?

– Затем, – сердито ответил Яннем, – что Митрил у него как бельмо на глазу. Карлит давно подмял под себя почти все сопредельные королевства. Сделал их частью Империи.

– А так ли это плохо – стать частью Империи? Об этом ты не думал?

Яннем раскрыл рот. Это выглядело ужасно смешно, совсем по-мальчишески. Брайсу и прежде не раз удавалось вот так его огорошить, и всегда он наслаждался произведенным эффектом. Снова захотелось улыбнуться, но, памятуя о недавней ошибке, Брайс удержался.

Он продолжал, тщательно подбирая слова:

– Мир вокруг опасен. И враждебен. Нечеловеческие расы вероломны, и верить нельзя никому, кроме братьев по крови. Потому-то чистая кровь настолько важна. Так нас всегда учили, Ян. Но посмотри на нас с тобой. Ты – владыка Митрила, я – королевский маршал. И наша кровь нечиста. Ни моя, ни твоя. И чем зыркать так на меня и ненавидеть себя за то, что не отвечаешь высоким стандартам, не лучше ли эти стандарты изменить? Ведь ты теперь можешь. Ян, ты теперь мог бы изменить все.

– Что? Брайс, что именно изменить?

– Да хотя бы эту проклятую изоляцию, в которой наша страна существовала веками. Ты же много думал об этом. Мы тысячу раз с тобой это обсуждали при жизни отца и Клайда с Рейнаром. Мечтали, как мы бы все изменили, если бы могли. Как отменили бы ущемления нечеловеческих рас, открыли бы наши города для торговцев, ремесленников, ученых из других земель. Как много мы смогли бы узнать у них, чему бы мы научились. И насколько сильнее это могло бы нас сделать.

– Да, но не припомню, чтобы в этих грандиозных планах упоминалось слияние с Империей людей.

– Не упоминалось, – признал Брайс. – Но и угрозы от орков тогда не было. Ян, поверь, я знаю, что говорю: они вернутся. А весной или летом начнется новый набег южной орды. Ты сам знаешь, как тяжело вести войну сразу и на западном, и на южном фронтах.

– У меня же есть великий полководец, – вскинул брови Яннем. – Герой Митрила. Могучий маг, сдвигающий горы руками. Или не сдюжишь?

– Проклятье, я один! Я не могу быть в двух местах одновременно! Сражаться и на западе, и на юге – это невыполнимо, Яннем. Ты не должен ставить передо мной нереальные задачи.

– Могу назначить тебе в подмогу еще полководцев.

– Кого? Лорда Урсуса? Еще кого-нибудь из сподвижников отца, которые тридцать лет кряду заглядывали ему в рот и не способны на самостоятельные решения?

– Все они, разумеется, в подметки тебе не годятся. Ты же у нас военный гений, – ядовито сказал Яннем, и Брайс нетерпеливо мотнул головой.

– Я был бы рад, если бы это было не так. Может, я и возгордился слишком, не знаю. Со стороны тебе должно быть видней. Но я точно знаю, что мы не сможем воевать и на западе, и на юге одновременно. Каких бы еще генералов ты ни назначил, нам попросту не хватит людей. Я не просто так просил о подкреплении на западе, а это значит ослабить южный предел. Мы не сможем воевать сразу и с орками, и с Карлитом. И поскольку союз возможен только с одним из них, то…

– Нет. Брайс, нет, даже не думай об этом. Я не стану лизать Карлиту зад. Если ты против, то нацепи корону сам и тогда делай что хочешь. Но сперва тебе придется отрубить мне голову, чтобы снять с нее этот треклятый венец. Иным путем ты его не получишь.

От этих слов дыхнуло открытой враждебностью. Брайс ощутил, как гнев, который он сдерживал с таким трудом, все-таки неудержимо вскипает и берет верх. Может, дело было в отблесках Тьмы, что еще клубились у него внутри. А может, Брайс просто устал от этой постоянной, ничем не оправданной подозрительности со стороны старшего брата. Он ведь ничего не сделал, чтобы вызвать такую враждебность, ничего. Наоборот, сейчас он протягивал Яннему руку, предлагал все, что мог, советовал то, что считал единственно правильным. Хотя и Тьма, и собственное честолюбие взывали к совсем иному: да, кричали они, прими вызов Императора людей, выйди против него в бою – и тогда покажи, на что ты в действительности способен! О, это была бы такая битва, которая затмила бы все, что он делал прежде. Бойня у озера Мортаг и ущелья Смиграт показалось бы увеселительной прогулкой рядом с тем, что он мог еще устроить. Его уши опять заполнились нечеловеческими криками, и Брайс услышал надломанный, проникающий в самое нутро зов Серебряного Листа, томящегося в плену Тьмы: возьми меня, воздень меня, покори мною мир…

Брайс с усилием заморгал и вдруг понял, что Яннем уже несколько раз позвал его по имени. Голос короля звучал резко и раздраженно.

– Ты меня слушаешь вообще или нет? Хотя говорить все равно больше не о чем. Аудиенция окончена. Ты немедленно отправишься на линию Ротамира в южный предел и начнешь разворачивать оборону. Как только закончишь приготовления, я отправлю Карлиту ноту с объявлением войны. Кстати, надеюсь, тебя немногие успели увидеть в столице? Будет лучше сказать народу, что ты отправился в Ротамир прямо со Скорбного Перевала. Ни к чему порождать лишние разговоры.

– Это все, что тебя по-настоящему волнует, – проговорил Брайс. – Разговоры. Слухи. Что о тебе скажут. Что о тебе подумают. Ты вечно отирался рядом с Клайдом, хотя презирал его, но тебе ведь было так важно, что о тебе думают и он, и Рейнар, и отец. Ты всегда чутко держал нос по ветру, верно, Ян? Умел ловить момент. Так какого же демона ты сейчас лезешь прямо волку в пасть и туда же утягиваешь страну, за которую отвечаешь? Только чтобы показать всем, какой ты сильный и храбрый? Но разве это храбрость, когда ты боишься собственного брата? Ты же меня боишься? Затем тебе нужна эта война? Чтобы я в ней сгинул?

– Молчать!

В этом коротком, бешеном крике было столько всего. Ненависть. Непримиримость. Отчаяние. И страх. Страх того, что черта пересечена, мост пройден. И обрушен. Их не связывало друг с другом больше ничего, кроме обоюдного неприятия – и понимания, что каждый из них носит в себе погибель для другого. Теперь это только вопрос времени.

Только вопрос времени.

– Хорошо, – сказал Брайс очень тихо. – Я сделаю это. Выполню приказ моего сюзерена. Ваше величество желает войны там, где могли бы получить мир и союзника – что ж, извольте. Вы желаете получить врага там, где могли иметь… друга…

Он замолчал, не договорив. «Друг» – неверное слово, и они оба это понимали. И для обоих это было слишком тяжко, чтобы облечь в слова.

– Хорошо, – повторил Брайс. – Я отправляюсь. И да помогут Светлые боги нам обоим… сир.

Брайс действительно собирался покинуть столицу немедленно, в тот же день – слишком тошно и душно стало ему в дворцовых стенах. Но время стояло уже позднее, и он решил, что разумнее дождаться утра. Брайс не доверял самому себе и не знал, что может произойти, когда он пустится в путь во мраке, окутываемый со всех сторон темнотой. Но и в королевском замке остаться не захотел, поэтому сделал то, что и много раз прежде: спустился в город и снял комнату в таверне. Впрочем, не в «Двух хвостах» на этот раз – теперь, после недавних подвигов, а особенно после казни Иссилдора и остальных заговорщиков, Брайса слишком легко могли узнать.

Он поехал в трущобы, держа лицо низко опущенным под накинутым на голову капюшоном. Спешился у ворот паршивого постоялого двора и хотел уже войти внутрь, но не успел. Кто-то тронул его сзади за плечо – аккуратным, настороженным движением, точно Брайс был зверем в клетке, озлобленным и готовым в любой миг укусить погладившую его руку.

И Брайс едва не сделал это. Крутанулся на месте, жестко перехватывая тронувшую его руку за запястье. Услышал слабый женский вскрик и лишь в последнее мгновение успел ослабить хватку.

– Проклятье! – выдохнул он. – Ты с ума сошла? Я мог сломать тебе руку!

– Мог. Ты знаешь, я люблю, когда ты бываешь грубым, – ответил ему низкий женский голос, рассыпавшийся затем грудным, завораживающим смехом. Словно такая перспектива казалась ей отнюдь не пугающей. Скорее, возбуждающей.

Брайс взял ее за плечи, заставив смотреть в лицо. На ней тоже был плащ с капюшоном, и, судя по отсутствию на нем дорожной грязи, она приехала сюда верхом, как и Брайс. Странно, что он не слышал, как она следовала за ним.

– Ты следила за мной? От дворца? Как ты узнала, что я в столице?

– Об этом знаю не только я, – ответила женщина в капюшоне и мягко положила ладони на его напряженную грудь.

Брайс ослабил хватку на ее плечах, но не выпустил их. Внутри у него начал разгораться голод – как и всякий раз, когда она оказывалась к нему так близко. И совершенно неважно, что ни место, ни время не подходили для утоления таких порывов.

Она уловила его желание, как всегда, и прильнула к его груди так, что Брайс ощутил ее твердые соски, выпирающие под платьем. Корсета она не носила.

– Ты только что вернулся и уже опять уезжаешь, – прошептала женщина, потираясь об него всем телом как кошка. – И даже не подумал меня навестить. С самой осени ко мне не заглядывал. Ты совсем меня не любишь.

– Я никогда и не говорил, будто люблю, – возразил Брайс, но его руки уже проникли под ее меховую накидку, жарко провели по спине, поглаживая лопатки.

В ответ на его отнюдь не любезное, слишком торопливое заявление прижавшаяся к нему женщина презрительно рассмеялась, откинув голову и показав два ряда маленьких острых зубов. У нее были зубы лисицы, взгляд лисицы, грация лисицы. То, как она дразнила Брайса, то, как преследовала, как облизывала губы розовым язычком – все это выдавало повадки хищницы. И Брайса сводило с ума то, сколь откровенно она демонстрировала эти повадки, вовсе не пытаясь разыгрывать скромность и целомудренность. Хищница, предельно откровенная в своих притязаниях. Брайс никогда не встречал никого похожего на нее.

Они познакомились год назад, незадолго до смерти короля Лотара. Ее звали Сабрина, она была замужем за преступным воротилой из Нижнего города, промышлявшим контрабандой. Он чудовищно ревновал жену и грозил за измену страшной расправой. Именно поэтому Брайс, по просьбе Сабрины, никому не рассказывал об их связи. О ней не знал даже Яннем, хотя тогда, год назад, они еще доверяли друг другу. Встречи с Сабриной проходили в строжайшем секрете, и порой Брайс даже не знал, где именно. Однажды Сабрина устроила удивительное свидание, романтично похитив своего любовника прямо из трактира, где он кутил с друзьями, и увезя с завязанными глазами в какой-то дом, который Брайс позже так и не смог отыскать. А сегодня подкараулила у постоялого двора, следила за ним, словно была охотницей, а он – ее законной добычей.

Брайсу никогда бы не пришло в голову назвать любовью то, что между ними происходило. К тому же в последние месяцы он был чересчур занят, чтобы думать о любви. Но когда он увидел Сабрину сейчас, ему стало мучительно жаль, что завтра нужно уезжать.

– Я следила за тобой не просто так, – сказала она, чуть задыхаясь, когда он откинул ее тяжелые медовые волосы и припал поцелуем к шее. – У меня есть для тебя… подарок…

– Правда? – спросил Брайс и одним движением впечатал Сабрину в грязную стену трактира.

Сабрина задохнулась – возможно, что и от боли, Брайс был, пожалуй, грубоват после этого длинного дня. Но она не сделала попытки его оттолкнуть, и он без лишних церемоний задрал ей юбку, закидывая ее стройную ногу в атласном чулке себе на пояс. Сабрина сцепила руки у него на затылке и притянула к себе, вцепляясь зубами в его губу. Брайс взял ее там, у стены, быстро, жестко – так, как Сабрине хотелось, и так, как хотелось Тьме, клокотавшей у Брайса внутри. Сабрина тихо засмеялась ближе к концу, но вовсе не над ним – в смехе звенело наслаждение, к которому примешивалась нотка безумия.

– Мой муж, – выдохнула она сквозь смех и стоны, подаваясь Брайсу навстречу, – мой муж встречается со своими подельниками где-то на этой улице… прямо сейчас…

– Это прекрасно, – прохрипел Брайс, зарываясь лицом в ее волосы. – Представишь нас?

Она потянулась и укусила его за остроконечный кончик уха.

– Остриги волосы. Хватит скрывать, кто ты есть, – жарко шепнула она, и Брайс слегка вздрогнул.

Но думать ни о чем не хотелось. Так не хотелось.

Когда Сабрина обмякла в его объятиях, он отпустил ее не сразу и еще долго прижимал к себе, упиваясь тем, какой расслабленной и покорной она в этот миг казалась. Наконец они оба выпрямились, Брайс помог Сабрине оправить одежду. Она обвила его шею рукой, слегка поцеловала в губы и мягко напомнила:

– Подарок.

– А разве это был не он? – удивился Брайс, и Сабрина опять рассмеялась, а он наблюдал за ней, словно завороженный, чувствуя себя руслом, по которому свободно течет бурная река. Эта река звалась Сабриной. «Если бы я стал королем, наплевал бы на всех и сделал тебя своей королевой», – подумал он, улыбнувшись этой мысли и обещанию безграничных наслаждений, которые она таила.

И нет. Нет, это вовсе не было любовью. Брайс ведь ни разу не вспоминал об этой женщине за все то время, что они не виделись.

Сабрина отступила от стены, взяла Брайса за руку и потянула за собой. Он пошел с любопытством, гадая, что она придумала на этот раз. Ему нравилась ее раскованность, безрассудство и легкая сумасшедшинка, с которой она шла на риск. «Рассказать бы Яну о ней. Пусть найдет и казнит ее мужа, в конце концов. Он мне должен». Эти сладкие, эгоистичные мысли прервались, когда, проведя Брайса через несколько темных грязных кварталов, Сабрина остановилась напротив низенькой двери и постучала в нее условным стуком. Дверь отворилась. Внутри горел свет. Брайс вопросительно взглянул на женщину, ожидая от нее нового колкого комментария, загадки или обещания удивительной ночи…

Но она смотрела на него теперь совсем иначе. Холодно. И серьезно. Без следа томной поволоки во взгляде, к которой Брайс успел привыкнуть, но которой еще не успел пресытиться.

Он внезапно подумал, что, возможно, Сабрина – вовсе не ее настоящее имя.

– Тебя ждут двое старых знакомых, которым нужно кое-что тебе рассказать, – проговорила она, кивая ему на дверь.

Брайс смотрел на Сабрину несколько мгновений, думая о том, что, в сущности, эта женщина ему никто. Почти незнакомка. А вот ей хорошо известно, кто он такой. Он не имел никаких оснований ей доверять.

Брайс наклонился и поцеловал ее, длинно и требовательно. Она ответила, не так жарко, как прежде, но охотно, отдаваясь поцелую целиком. Брайс выпрямился и, прежде чем переступить порог дома, к которому Сабрина его привела, погладил пальцем маленький шрам, видневшийся у нее под нижней губой.