17
Помогло?
Наутро Кэсси услышала что-то в коридоре и открыла дверь. Там стоял Чарли — весь в крови, в черной липкой пакости, вонял сандаловым деревом и миндальным маслом; над ухом у него зияла рана, в носу запеклась кровь, весь перед брюк изодран, а во всех прочих местах налипли черные перышки.
— Ничего себе, Чарли, — произнесла она в некотором удивлении.
— Похоже, я тебя недооценивала. Уж если ты решишь слететь с рельсов, так мелочиться не будешь.
— Душ, — ответил Чарли.
— Папуля! — крикнула из своей комнаты Софи.
И выскочила ему навстречу, широко раскинув руки, а за ней — два огромных пса и тетушка-лесбиянка в костюме от «Братьев Брукс». Достигнув середины гостиной, ребенок увидел отца, развернулся и с визгом ужаса унесся прочь.
Джейн затормозила у дивана и вытаращилась на брата.
— Господи, Чак, чем ты занимался? Трахался с леопардом?
— Что-то вроде, — ответил Чарли.
Он проковылял мимо и через свою спальню удалился в ванную.
Джейн взглянула на Кассандру — подруга старалась удержать улыбку, чтобы та не переросла в хохот.
— Ты хотела, чтобы он чаще бывал на людях, — сказала Кэсси.
— Ты ему уже сказала о маме?
— Я бы решила, что это дело семейное, — ответила Кассандра.
— Ну что, пушки — паскудство, я вам так скажу, — произнесла Бабд, последняя из див смерти, что появлялась Сверху.
— Да, отсюда они хорошо смотрятся, но вблизи — шумные, обезличенные. Мне подавай боевой топор или палицу.
— Мне нравится палицей, — сказала Маха.
Она запустила когти в оторванную голову Мэдисон Маккерни и шевелила ее ртом, будто куклой-бибабо.
— Сама виновата, — упрекнула Немайн.
У нее в лапах был один силиконовый имплант Мэдисон Маккерни — к нему еще липли ошмотья животных тканей резиновой куклы, и Немайн прижимала его к ранам Бабд, чтоб заживали. Черная плоть регенерировала, а красное сияние импланта гасло.
— Мы зря тратим силу. Столько лет ждать новой души — и что в итоге?
Бабд вздохнула:
— Наверно, если вдуматься, дрочить его было не мудро.
— Наверно, дрочить его было не мудро, — насмешливо проквакала кукла Махи.
— Я так делала на северных полях сражений сколько — десять тысяч раз? — ответила Бабд.
— Напоследок обслужить павшего воина — что еще я могла, а? У меня ведь хорошо получается. Чтобы у солдата стоял торчком, когда кишки сквозь пальцы утекают, — для этого нужно мощное касанье.
— У нее и впрямь хорошо получается, — подтвердил Орк.
— Могу поручиться. — Он откинулся на спинку трона и явил им три фута черного бычьего стояка смерти — доказательство своего энтузиазма.
— Не сейчас. Я только что губы накрасила. — Маха когтями вытаращила глаза голове: мертвую куклу впечатлил внушительный агрегат Орка.
Все захихикали. Своим кукольным театром Маха развлекала Орка и сестер Морриган все утро: например, клала импланты на полку и водила над ними головой:
— Конечно, они настоящие — он же за них по-настоящему заплатил, разве нет?
Головы у них от радости кружились с тех пор, как из могилы резиновой куклы были извлечены сосуды. Эта победа затмевала даже неудачное покушение Бабд на Торговца Смертью. Но свет в имплантах убывал, и настроение у Морриган портилось. Немайн запустила бесполезной сиськой в подволок, имплант взорвался и окатил всю каюту прозрачной мерзостью.
— Церберу под хвост, — рыкнула она.
— Захватим Сверху — и я сожру его печенку у него же на глазах.
— Да что это у тебя с печенкой? — сказала Бабд.
— Я терпеть не могу печенку.
— Терпение, принцессы, — рявкнул Орк, взвешивая в когтистой лапе оставшийся имплант.
— Мы шли сюда тысячу лет — ради этой битвы. Еще несколько лет, дабы укрепить наши силы, — и победа будет слаще.
— Он отобрал голову у Махи и раскусил, будто хрумкую спелую сливу.
— Но дрочить его было не обязательно, — прибавил он, забрызгав Бабд кусочками серого вещества.
— Я забронировала нам рейс на Финикс в два, — сказала Джейн.
— Там пересаживаемся на местную авиалинию, и к ужину мы в Седоне.
Чарли только вышел из душа, и на нем были одни чистые джинсы. Бежевым полотенцем он вытирал голову, и на махровой ткани оставались красные полосы от кровоточащего черепа. Чарли сел на кровать.
— Стоп, стоп, стоп. Сколько она уже знает?
— Диагноз полгода назад поставили. От толстой кишки уже перекинулось на другие органы.
— И она сообщает нам только теперь.
— Ничего она не сообщала. Позвонил мужик по имени Бадди. Очевидно, они живут вместе. Сказал, что ей не хотелось нас волновать. И расплакался прямо в телефон.
— Мама живет с мужиком? — Чарли пялился на красные полосы, расписавшие полотенце.
Он всю ночь не спал — пытался объяснить инспектору Ривере, что произошло в переулке, стараясь ничего при этом не объяснить.
У него шла кровь, он избит, вымотан, а мать его умирает.
— Это невозможно. Она устроила скандал, когда Рэчел переехала ко мне, а мы еще не поженились.
— Отлично, вечером можешь наорать на нее за то, что она такая лицемерка.
— Джейн, я не могу поехать. У меня лавка. И Софи — она еще слишком маленькая.
— Я позвонила Рэю и Лили, лавка у нас прикрыта. До утра за Софи присмотрит Кассандра, а дамы из коммунистического блока посидят с ней, когда Кэсси будет на работе.
— Кэсси с тобой не едет?
— Чарли, мама до сих пор считает меня своим сорванцом.
— А, ну да, извини. — Чарли вздохнул.
Он ностальгировал по тем временам, когда паршивой овцой в семье была Джейн, а нормальным — он.
— Попробуешь с ней помириться?
— Не знаю. Вообще-то нет у меня плана. Я даже не знаю, в сознании она или нет. Я, с тех пор как услышала, на автопилоте. Ждала тебя, чтобы расклеиться.
Чарли встал, подошел к сестре и обхватил ее руками.
— У тебя здорово получилось. Я вернулся, теперь я всем займусь. Что тебе нужно?
Она тоже его обняла, затем со слезами на глазах оттолкнула.
— Мне нужно съездить домой и собраться. Вернусь за тобой к двенадцати на такси.
— Я буду готов. — Чарли покачал головой.
— Поверить не могу, что мама живет с мужиком.
— С мужиком по имени Бадди, — уточнила Джейн.
— Шлюха, — сказал Чарли.
Джейн рассмеялась — Чарли в тот миг только этого было и надо.
Когда Чарли и Джейн приехали в Седону, Лоис Ашер спала. В дом их впустил пузатый и очень загорелый мужик в бермудах и рубашке сафари — Бадди. Они втроем уселись в кухне за стол, и он признался им в любви к их матери, поведал о своей жизни — до пенсии работал авиамехаником в Иллинойсе, — затем принялся излагать, что они делали, когда Лоис поставили диагноз. Три курса химиотерапии, после чего, ослабев и потеряв волосы, Лоис сдалась. Чарли и Джейн переглянулись — обоим было стыдно, что их не оказалось рядом, когда требовалась помощь.
— Она не хотела вас беспокоить, — сказал Бадди.
— Вела себя так, будто может умирать в свободное время, как бы между визитами в парикмахерскую.
Чарли внутренне встрепенулся. О таком он и сам думал несколько раз — когда изымал сосуды и видел людей, что упорно отрицали все, что с ними творилось, и по-прежнему покупали календари на пять лет.
— Женщины — ну что с ними поделаешь? — И Бадди подмигнул Джейн.
На Чарли вдруг накатила огромная волна нежности к этому загорелому лысому дядьке, материному сожителю.
— Спасибо вам, что были с ней, Бадди.
— Ага — кивнула Джейн.
Казалось, она по-прежнему несколько ошеломлена.
— Ну, я тут всю дорогу и еще чуть дальше, если буду нужен.
— Спасибо, — ответил Чарли.
— Вы будете. — Так и выйдет, поскольку Чарли сразу же стало очевидно: сам Бадди протянет ровно столько, сколько будет нужен.
— Бадди, — раздался из-за спины Чарли мягкий женский голос.
Чарли повернулся — там стояла крупная женщина лет тридцати, в больничной робе, еще одна работница хосписа, еще одна поразительная труженица, — таких женщин Чарли видел в домах умирающих.
Женщины эти помогали переправить страдальцев на тот свет со всеми мыслимыми удобствами, достоинством и даже радостью. Благосклонные валькирии, повитухи последней вспышки, — и, видя, как они работают, Чарли убеждался: они этой работой не брезгуют, не черствеют от нее, а тянутся душою к каждому пациенту, к каждой семье. Они есть. Он видел, как они скорбят с сотнями разных семейств, по ним катком проезжают такие чувства, которые большинство переживает всего несколько раз в жизни. За много лет подобных наблюдений Чарли все больше проникался почтением к своей работе Торговца Смертью. Может, он сам ею проклят, но в конечном итоге дело не в нем — дело в службе, в ее трансцендентности. Его научили этому люди из хосписов.
На бирке значилось ее имя — АНГЕЛИКА. Чарли улыбнулся.
— Бадди, — сказала женщина.
— Она проснулась и спрашивает тебя.
Чарли встал.
— Ангелика, меня зовут Чарли. Сын Лоис. Это моя сестра Джейн.
— Ой, она все время о вас говорит.
— Правда? — Джейн даже удивилась.
— О да. Рассказывает, что вы были большим сорванцом, — ответила Ангелика.
— А вы… — Она повернулась к Чарли.
— Вы раньше были хорошим, а потом с вами что-то случилось.
— Я научился говорить, — сказал Чарли.
— И тогда он перестал мне нравиться, — не удержалась Джейн.
Лоис Ашер полулежала в гнезде подушек, на ней был идеально уложенный седой парик, завязанный сзади узлом так же, как она обычно убирала свои волосы, серебряное ожерелье с цветами кабачков и такие же серьги; бледно-лиловая ночная сорочка выгодно смотрелась в общем юго-западном декоре комнаты — Лоис будто бы стремилась раствориться в окружающей среде. И ей это удавалось, вот только место, которое она себе выкроила у мира, было несколько больше того, что она сейчас занимала. Между париком и черепом оставался зазор, ночнушка скорее походила на пустую оболочку, а кольца болтались на пальцах как браслеты. Чарли стало ясно, что она вовсе не спала, когда они приехали, а Бадди отправила к ним, чтобы Ангелика успела ее переодеть ко встрече с детьми.
Ожерелье с цветками кабачка светилось тускло-красным, и в груди у Чарли разбух печальный вздох. Он обнял мать, под ладонями ощутил кости ее спины и лопатки, нежные и хрупкие, как у птицы. Едва увидев мать, Джейн попыталась сдержать всхлип, но удалось ей только издать какой-то болезненный фырчок. Она упала на колени у материной кровати.
Чарли понимал, что, вероятно, глупее вопроса умирающему задать нельзя, однако спросил:
— Ну как ты, мам?
Она похлопала его по руке.
— Не повредил бы «старомодный». Мне Бадди ничего не дает выпить, потому что во мне алкоголь не держится. Вы познакомились с Бадди?
— Похоже, он приятный человек, — ответила Джейн.
— Очень. Хорошо ко мне относится. Мы просто друзья, вы же понимаете.
Чарли перевел взгляд на Джейн, та подняла брови.
— Все в порядке, мы знаем, что вы живете вместе, — сказал Чарли.
— Живем вместе? Мы? Ты за кого меня принимаешь?
— Все нормально, мам.
Мать отмахнулась от этой мысли, как от мухи.
— А как эта твоя евреечка, Чарли?
— Софи? Она отлично.
— Нет, не то.
— Что не то?
— Не Софи, какое-то другое имя. Хорошенькая такая — ты ее вообще-то недостоин.
— Ты имеешь в виду Рэчел, мам. Она умерла пять лет назад, помнишь?
— Ну, она тут ни при чем, правда же? Ты был такой милый в детстве, а потом даже не знаю, что с тобой произошло. Ты помнишь?
— Да, мам. Я был милый.
Лоис посмотрела на дочь.
— А ты, Джейн, ты нашла себе приличного человека? Мне страшно подумать, что ты до сих пор одна.
— Мой Единственный еще не появился, — ответила Джейн, мотнув Чарли головой: дескать, «валим на экстренное совещание», — этот жест она оттачивала при матери с восьми лет.
— Мам, мы с Джейн сейчас вернемся. Можно позвонить Софи, ты с ней поговоришь, ладно?
— Софи — это кто? — спросила Лоис.
— Твоя внучка, мам. Помнишь — красивая малютка Софи?
— Не глупи, Чарлз, я еще не такая старуха, чтобы стать бабушкой.
В коридоре Джейн порылась в сумочке и нащупала пачку сигарет, но не сумела решить, надо закуривать или нет.
— Святый свинговый боже в горошек, что все это за поеботина?
— Ее накачали морфием, Джейн. Ты почувствовала, там острый запах такой? Это ее потовые железы стараются вывести из организма токсины, которые обычно фильтруются почками и печенью. Органы у нее уже отказывают, а это значит, что много ядов поступает в мозг.
— Откуда ты знаешь?
— Читал. И послушай, она в реальности никогда толком и не жила, сама же знаешь. Лавку она терпеть не могла, папину работу ненавидела, хоть та ее и кормила. Она не переваривала его мании все собирать, хотя сама была той еще коллекционершей. И вся эта белиберда, мол, Бадди тут не живет, — она всего-навсего пытается примирить ту, кем всегда себя считала, с той, кто на самом деле.
— Мне поэтому до сих пор хочется заехать ей в морду? — спросила Джейн.
— Это, наверное, неправильно, да?
— Ну, мне кажется…
— Я кошмарная скотина. Мать умирает от рака, а я по-прежнему хочу дать ей в морду.
Чарли обнял ее за плечи и повел к выходу из дома, чтобы она покурила на крыльце.
— Не суди себя так жестко, — сказал он.
— Ты делаешь то же самое — стараешься примирить всех тех мам, которыми была наша. Ту, которой тебе хотелось, ту, которая была с тобой, когда ты в ней нуждалась, и ту, которая тебя не понимала. Большинство из нас не живет с единой, совокупной личностью, видимой остальному миру, мы — целый букет личностей. Когда человек умирает, все они собираются в одну душу — в суть того, кто мы есть, и плевать на разные личины, которые мы всю жизнь носим. А ты просто ненавидишь те личности, что ненавидела всегда, и любишь те, которые всегда любила. Неудивительно, что у тебя в голове бардак.
Джейн остановилась и отступила от него на шаг:
— А почему тогда у тебя в голове бардака нет?
— Не знаю. Может, из-за того, что я пережил с Рэчел.
— Так ты думаешь, когда кто-то скоропостижно умирает, случается примирение личностей?
— Этого я не знаю. По-моему, тут вряд ли сознательный процесс. Может, сознательный он больше для тебя, чем для мамы, — понимаешь? Тебе кажется, ты должна что-то исправить, пока она еще жива, и это очень раздражает.
— А что происходит, если в ней все целиком перед смертью не соберется? А если не соберется во мне?
— Думаю, тогда выпадает еще один шанс.
— Честно? Вроде реинкарнации? А как же Иисус и прочее?
— Мне кажется, там много чего в книгу не попало. Ни в какую книгу.
— Откуда в тебе все это? У меня никогда не создавалось впечатления, что ты уж очень духовен. Ты со мной даже на йогу ходить не захотел.
— Я не хожу с тобой на йогу, потому что деревянный, а не бездуховный.
Они дошли до двери, и, когда Чарли ее открыл, раздался «чвак», словно это дверца холодильника.
Выйдя на крыльцо, Чарли понял, в чем дело: их окатило волной стодесятиградусной жары.
— Боже, ты что, дверь в преисподнюю случайно открыл? — спросила Джейн.
— Мне курить не обязательно. Заходим, заходим, заходим. — Она втолкнула Чарли внутрь и закрыла дверь.
— Это гнусно. Почему люди живут в таком климате?
— Я не понял, — сказал Чарли.
— Так ты опять куришь или нет?
— На самом деле — нет, — ответила Джейн.
— Только по одной, когда стресс. Это как Смерти нос показывать. Тебе так никогда не бывало?
— Сплошь и рядом, — сказал Чарли.
Вечером Джейн и Чарли отправили сиделку домой, а сами поделили ночь на дежурства — по четыре часа у постели Лоис. Чарли давал матери лекарства, отирал ей рот, кормил тем, что она способна была принять, — теперь уже главным образом глоток воды или яблочного сока — и слушал ее жалобы: она растеряла и привлекательность, и вещи, до рождения Чарли была красоткой, любую вечеринку собой украшала, ей поклонялись — такое нравилось ей больше, нежели работа матери и жены, а также все прочие личины, которые она носила всю жизнь. Порой Лоис обращала внимание и на сына…
— Я тебя маленьким любила. Брала тебя в кафе на Северном пляже, и все над тобой просто курлыкали. Ты был такой милый. Красивый. Мы оба красивыми были.
— Я знаю!
— Помнишь, как мы выкинули все хлопья из коробок, чтобы ты подарок вытащил? Кажется, маленькая такая подводная лодка? Помнишь?
— Помню, мам.
— Тогда мы дружили.
— Дружили.
После этого Чарли брал ее за руку, и она вволю вспоминала те времена, когда им якобы здорово было вместе. Однако уже давно не подправить факты, не поменять впечатления.
Когда она выдохлась и уснула, он устроился в кресле у ее изголовья и стал читать с фонариком.
Посреди ночи, в руках детектив — и тут дверь открылась и в комнату на цыпочках вступил щуплый человечек лет пятидесяти, остановился у двери и стал озираться. На нем были кеды, черные джинсы и черная футболка с длинным рукавом. Если бы не огромные очки в металлической оправе, торчавшие из прорезей в черной шапочке, ему бы в руки гранату и десантный нож — и вылитый коммандос.
— Вы только потише, — сказал Чарли.
— Она спит.
Человечек подскочил фута на два и пригнулся, едва приземлившись. Засопел он шумно, и Чарли испугался, что визитер окочурится, если тотчас не выдохнет.
— Все в порядке. Он в верхнем ящике вон того трюмо — ожерелье с кабачковыми цветами. Забирайте.
Человечек шмыгнул за приоткрытую дверь, потом выглянул.
— Вы меня видите?
— Да. — Чарли отложил книгу, встал с кресла и подошел к трюмо.
— Ой, это очень плохо. Это очень, очень плохо.
— Не настолько, — сказал Чарли.
Человечек неистово замотал головой:
— Нет, очень плохо. Отвернитесь. Посмотрите вон туда. Меня тут нет. Меня тут нет. Вы не видите меня.
— Вот оно, — сказал Чарли.
Он вытащил серебряное ожерелье из бархатной шкатулки и протянул гостю.
— Что?
— То, что вы ищете.
— Откуда вы знаете?
— Потому что я занимаюсь тем же. Я Торговец Смертью.
— Кто?
Тут Чарли вспомнил, что Мятник Свеж ему говорил: это он придумал такое обозначение, поэтому про него знают, возможно, лишь Торговцы Смертью в Сан-Франциско.
— Я собираю сосуды души.
— Нет, неправда. Вам не видно. Вам не видно. Спать. Спать. — Человечек взмахивал руками, будто задергивал перед собою полог Майи — или сметал паутину.
— Вы же не дроидов ищете, — ухмыльнулся Чарли.
— Кого?
— Вы не джедай, бестолочь. Вот, забирайте ожерелье.
— Не понимаю.
— Пойдемте со мной, — сказал Чарли.
— Все равно моей сестре пора с ней сидеть. — Он вывел человечка из материной комнаты в гостиную.
Они остановились у окна: солнце уже всходило и отбрасывало тени сломанных зубов от красных скал вокруг.
— Как вас зовут?
— Берн. Берн Гловер.
— Меня Чарли. Приятно познакомиться. Сколько ей осталось, Берн?
— В каком смысле?
— По вашему календарю? Сколько дней оставалось?
— А вы откуда про это знаете?
— Я же вам сказал. Я занимаюсь тем же, что и вы. Я вас вижу. Я вижу, как это ожерелье светится красным. Я знаю, кто вы.
— Но этого не может быть. В «Великой большой книге» сказано, что, если мы с вами поговорим, восстанут Силы Тьмы.
— Видите порез у меня над ухом, Верн?
Тот кивнул.
— Силы Тьмы. Ну их на хер. На хер Силы Тьмы, Верн. Сколько осталось моей матери?
— Это ваша мать? Простите, Чарли. У нее еще два дня.
— Ладно, — кивнул Чарли.
— Тогда можно сходить за пончиком.
— Простите?
— За пончиком! Пончиком! Любите пончики, нет?
— Да, но зачем?
— Потому что от этого зависит дальнейшее существование рода человеческого в нам известном виде.
— Правда? — Глаза Верна распахнулись.
— Нет, не вполне. Я просто хочу вашей смерти — Чарли обхватил Верна рукой за плечи.
— Но все равно пойдемте. Я только разбужу сестру.
С мобильного Чарли позвонил домой узнать, как там Софи. Убедившись, что с ней все в порядке, он вернулся в кабинку «Лопай-Пончика», где его дожидались Верн и сладкий хворост. Верн уже снял свой спецназовский чулок — под ним оказалась копна седых волос. Очки, похожие на летные, придавали ему вид сбрендившего ученого, но загорелого и жилистого.
— Так она классная была?
— Верн, вы не поверите. Говорю вам: тело богини. И все в таких тоненьких перышках, мягких, как пух. — Чарли нутром чуял другого бета-самца так же, как узнавал коллегу по торговле смертью, поэтому чуть на голову не становился, рассказывая о своем приключении с сексуальной сточной гарпией: он знал, что аудитория у него благодарная.
— Но она все равно собиралась проткнуть вам когтем мозг, да?
— Да, это она обещала, но знаете — мне кажется, между нами все равно пробежала какая-то искра.
— А это не потому, что у нее в когтях был ваш крантик? От такого, знаете, у многих мозги туманятся.
— Ну да, и это тоже, но все равно волей-неволей подумаешь: из всех Торговцев Смертью на планете она предпочла одарить летальной дрочкой меня. Она, кажется, на мне залипла.
— Ну, вы же из Города Двух Мостов, — произнес Берн, смахивая с уголка рта крошку кленовой глазури.
— Там это все и должно произойти.
— Где что все должно произойти? — Чарли очень нравилось изображать старшего по званию Торговца Смертью, делиться мудростью с Верном, которого завербовали изымать сосуды всего полгода назад. А теперь он не понял.
— В «Великой большой книге Смерти» — там же написано четко: нам нельзя разговаривать о том, чем мы занимаемся, или пытаться друг друга искать, не то Силы Тьмы восстанут в Городе Двух Мостов, и начнется ужасная битва, и Преисподняя подымется наверх и захватит всю землю, которую мы потеряем. У вас же в Сан-Франциско два моста?
Чарли постарался скрыть удивление. Очевидно, у Верна — не та версия «Великой большой книги», что у них в Сан-Франциско.
— Ну да, главных — два. Простите, давно книгу не открывал. А напомните мне, что такого достопримечательного в Городе Двух Мостов?
Берн оделил Чарли взглядом «ну-вы-даете».
— Того, что к власти там придет новый Люминатус, Великая Смерть.
— А, ну да, конечно, Люминатус. — Чарли шлепнул себя по лбу.
Он понятия не имел, о чем это Берн толкует.
— Как вы думаете, мы им больше не понадобимся после того, как Великая Смерть придет к власти? — спросил Берн.
— В смысле, увольнения начнутся? Потому что в «Большой книге» сказано в том смысле, что приход Люминатуса — это неплохо само по себе, но я, как за эту работенку взялся, деньги тоннами гребу.
«Ага, самая главная наша проблема — увольнения», — подумал Чарли.
— Думаю, все с нами будет хорошо. Там же говорится: это грязная работа, но кто-то должен ее делать.
— Ну да, ну да, ну да. Так этот легавый, что застрелил божественную лярву, — он ничего не стал делать?
— Почему ничего? Сначала сунул меня в патрульную машину и попробовал расколоть — выспрашивал, что было до того, как он появился, и что происходило те несколько лет, что он за мной следил.
— И вы ему сказали?
— Я сказал, что это для меня такая же загадка, как и для него.
— И он поверил?
— Не-а. Не поверил. Но поверил, когда я ему сказал, что, если расскажу, все станет еще хуже, и мы с ним сочинили историю, которая бы оправдывала использование табельного оружия. Вооруженный грабитель стрелял сначала в меня, потом в него — словесный портрет, все дела. А потом, когда инспектор убедился, что я не собьюсь, он отвез меня в участок и я записал показания.
— И все? И он вас отпустил?
— Нет, потом он стал мне рассказывать о своей карьере, с какой жутью он сталкивался и почему в связи с этим он меня отпускает. Мужик на работе совсем умом двинулся. Верит в вампиров и демонов, в каких-то гигантских сов. Говорит, однажды вызывали в Санта-Барбару приструнить агрессивного белого медведя.
— Ничего себе, — сказал Берн.
— Вы еще легко отделались.
— Перед тем как уехать из города, я ему позвонил. Он будет присматривать за домом, пока не вернусь, проверять, как там дочка. — Про адских псов Чарли рассказывать не стал.
— Должно быть, из-за нее вам и не по себе, — сказал Берн.
— У меня тоже девчонка, только в старшие классы перешла, живет с моей бывшей в Финиксе.
— Ну вот, вы меня понимаете, — сказал Чарли.
— Стало быть, Берн, вы никогда этих темных тварей не видели? Никогда не слышали голосов из ливнестоков? Ничего такого?
— Не-а. Не так, как вы рассказываете. И у нас в Седоне ливнестоков нет. У нас пустыня, а сверху на ней — реки.
— Ну да — а вам когда-нибудь случалось не изъять сосуд?
— Поначалу, когда я только получил «Великую большую книгу», я думал, это шутка. И три-четыре пропустил.
— И ничего не было?
— Ну я бы так не сказал. Я просыпался рано и смотрел в горы над домом — и там была тень, похожа на большое нефтяное пятно.
— И?
— И она была не на той стороне горы. Там же, где солнце. И весь день она вниз по склону двигалась. О, если на нее не смотреть, не наблюдать за ней, ничего не замечаешь, но она спускалась в город, час за часом. Я поехал туда, куда она двигалась, и стал ждать.
— Ну?
— Слышно было, как вороны каркали. Я дождался, пока она от меня не оказалась где-то в полуквартале, — она двигалась так медленно, что почти незаметно, а каркало все громче. Будто огромная стая ворон. Я чуть не обделался от страха. Поехал домой, посмотрел, какую фамилию ночью записал, — они жили в том квартале, куда я ездил. Тень выползала из горы за сосудом.
— И забрала?
— Наверное. Я не забирал.
— И все равно ничего не было?
— Да нет, кое-что было. В следующий раз тень двигалась быстрее, словно тучу ветром гнало. Я за ней, конечно, проследил — она двигалась в аккурат к дому той женщины, чье имя было у меня в календаре. И тогда уж я понял, что «Великая большая книга» не врет.
— Но эта фигня, эта тень, — она за вами гонялась?
— В третий раз, — ответил Берн.
— Был еще третий?
— А вы разве не думали, что все это херня на постном масле, когда с вами такое началось?
— И то правда, — ответил Чарли.
— Извините, продолжайте.
— Ну, и в третий раз тень спускается с горы по другую сторону города — ночью, при полной луне, и теперь уже видно, как в ней летают вороны. Ты их как бы не видишь, а они такие тени просто. На сей раз ее кто-то еще заметил. Я залез в машину, взял своего пса Скотти. Я уже знал, куда эта тварь тенистая намылилась. Встал в паре домов от дома того мужика, — ну как бы предупредить его, понимаете? Я еще не врубился толком, что там в книге написано про невидимость, иначе я бы сразу пошел за сосудом. Ну, в общем, я уже у дверей, а тень через дорогу ползет, и все края у нее — как вороны. Тут Скотти залаял как ненормальный — и на нее. Храбрый, мерзавец, был. А как только тень его коснулась, он взвизгнул и рухнул замертво. Тем временем женщина к двери подошла — я заглядываю внутрь и вижу статуэтку, такой поддельный бронзовый Ремингтон, на столике в прихожей у нее за спиной, и светится красным, будто раскаленный. Я — мимо тетки и хватаю статуэтку. И тут тень испаряется. Вот просто раз — и нет ее. Тогда я в последний раз и опаздывал за сосудом.
— Жалко собаку, — сказал Чарли.
— А женщине вы что сказали?
— Самое забавное, что ничего. Она мужу что-то говорила в соседней комнате, а он не отвечал, и она побежала взглянуть. На меня даже не посмотрела. Оказалось, у мужика инфаркт. Я взял статуэтку, вышел, подобрал Скотти и уехал.
— Должно быть, круто пришлось.
— Одно время я думал, что я и есть Смерть, знаете, — такой особенный. Потому что мужик крякнул при мне, но оказалось, это просто совпадение.
— Да, со мной тоже так было, — сказал Чарли.
Его тревожило одно — откровение про «ужасную битву».
— Скажите, Берн, вы не против, если я погляжу на ваш экземпляр «Великой большой книги»?
— Это вряд ли, Чарли. Вообще-то я думаю, нам лучше расстаться. Раз уж в «Великой большой книге» все правда, а у меня нет причин ей не доверять, нам не следовало даже разговаривать.
— Но у вас другая версия книги.
— Думаете, это случайно? — На секунду глаза Верна за огромными стеклами очков стали совершенно безумными.
— Тогда ладно, — сказал Чарли.
— Но пишите мне по электронке, хорошо? От этого вреда быть не должно.
Берн пристально поглядел в свою кофейную кружку, будто раздумывал — будто напугал себя до полусмерти, всего лишь рассказав про тень с гор. Наконец поднял голову и улыбнулся:
— Знаете… а давайте. Советы не помешают, а если начнется какая-нибудь жуть, перестанем.
— Договорились, — сказал Чарли.
Он отвез Верна обратно к его машине, которую тот оставил за квартал от дома Лоис Ашер, и они попрощались.
Джейн встретила Чарли в дверях.
— Ты где был? Мне нужна машина, съездить ей за нитью.
— Я привез пончиков, — ответил Чарли, протягивая коробку — может, чересчур уж слишком гордо.
— Ну так это же не одно и то же, а?
— Что и нитки?
— Зубная нить. Ты подумай, а? Чарли, если я на смертном одре еще стану чистить зубы нитью, тебе позволяется меня этой нитью удушить. Нет, я напишу тебе особое распоряжение, чтобы ты меня удушил.
— Ладно, — сказал Чарли.
— А помимо этого она как?
Джейн покопалась в сумочке, отыскала сигареты и теперь нашаривала зажигалку.
— Как будто пародонтоз сейчас опаснее всего. Черт бы их побрал! Они забрали у меня в аэропорту зажигалку?
— Ты по-прежнему не куришь, Джейн, — сказал Чарли.
Она подняла голову:
— К чему ты это сказал?
— Ни к чему. — Он отдал ей ключ от прокатной машины.
— Можешь захватить мне зубную пасту?
Джейн перестала искать зажигалку и метнула пачку сигарет обратно в сумочку.
— Да что за мания у этой семьи с дентальной гигиеной?
— Я свою забыл.
— Ладно. — Джейн подцепила ключ так, чтобы можно было сразу вставить в зажигание, и пихнула сумочку под мышку, словно футбольный мяч.
Затем нахохлилась и опустила со лба зеркальные очки — из-за них вкупе с ежиком платиновых волос и строгим черным костюмом Чарли она немного походила на киборга-убийцу из будущего, который готов к броску в ядовитую атмосферу планеты Дюран-Дюран. — Там по-прежнему блядская жара, да?
Чарли кивнул и вновь протянул коробку с пончиками.
— Глазированные пострадали.
— Ах да. — Джейн снова подняла очки.
— Звонила Кассандра. После твоего звонка утром она заметила твой ежедневник на тумбочке. Вообще-то она сказала, что к тумбочке ее притащили Элвин и Мохаммед и чуть ли не сунули его ей в руку. Спрашивала, не нужна ли тебе эта книжка.
— А Софи как — нормально?
— Нет, ее похитили инопланетяне, просто мне хотелось, чтобы ты сначала переварил информацию о том, что забыл ежедневник.
— Знаешь, маме вот именно поэтому за тебя стыдно, — ответил Чарли.
Джейн рассмеялась:
— Знаешь что? Уже нет.
— Не стыдно?
— С сегодняшнего утра. Она сказала, что всегда знала, кто я, что я, и всегда меня любила такой, какая я есть.
— Ты ей двинула? В постели нашей мамы самозванка.
— Заткнись, это было мило. Важно.
— Наверное, она так говорит просто потому, что умирает.
— Она, правда, сказала, что ей не нравится, когда я все время ношу мужские костюмы.
— В этом она не одинока, — сказал Чарли.
Джейн снова приняла наступательную стойку.
— Я на задании по добыче зубной нити. Позвони Кассандре.
— Уже.
— И Бадди нужен пончик. — Джейн распахнула дверь и метнула себя в жар, вопя, как берсеркер в атаке.
Чарли закрыл за ней сразу, чтобы не выпускать кондиционированный воздух, и в окно проводил сестру глазами: она неслась, будто по эпицентру ядерного взрыва, — и будто сама при этом горела. Затем перевел взгляд дальше. Из пустыни вдалеке вздымалась красная столовая гора. По ней, оказывается, шла глубокая расселина, которой Чарли раньше не замечал. Он присмотрелся — никакая то была не расселина, а длинная острая тень.
Чарли выскочил во двор и проверил, где солнце затем — положение тени. Она лежала не на той стороне горы. Тут не может быть никаких теней — сюда падает свет. Чарли прикрыл глаза козырьком ладони и смотрел на тень, пока у него не вскипели мозги. Она двигалась — медленно, однако ползла. Тени так не ползают. Ползла она расчетливо, против солнца, к дому его матери.
— Ежедневник, — сказал себе Чарли.
— Ох, блядь.
18
Краше таких мамаш в гроб не кладут
В свой последний день Лоис Ашер оживилась. Три недели не могла выйти даже к завтраку, посидеть в гостиной перед телевизором, а тут встала и потанцевала с Бадди под старую песню «Чернильных клякс». Была весела и игрива, поддразнивала детей, обнимала, съела мягкое шоколадно-зефирное мороженое, затем почистила зубы — нитью в том числе. Надела к ужину все свое любимое серебро, а не найдя ожерелья с цветами кабачка, просто пожала плечами — дескать, пустяк, куда-то засунула. Бывает.
Чарли знал, что происходит, потому что видел такое и раньше, а Бадди и Джейн знали, потому что им объяснила Ангелика:
— Такое сплошь и рядом. Я видела, как люди выходили из комы и пели песни, и могу сказать вам только одно — радуйтесь.
Когда видят, как в глаза, которые были пустыми много месяцев, возвращается свет, начинают питать какие-то надежды. Это не значит, что человек идет на поправку — это возможность попрощаться. Это дар.
Кроме того, Чарли во всех своих наблюдениях убедился, что никому не повредит принять успокоительного, поэтому они с Джейн накатили чего-то антистрессового — это назначал психотерапевт Джейн, — а Бадди запил скотчем таблетку морфия замедленного действия. Лекарства и прощение дарят в предсмертные минуты какую-то радость, будто возвращаешься в детство: в будущем уже ничто не важно, ничего не надо приспосабливать к жизни, не надо преподавать уроков, ковать уместные и практичные воспоминания, — из этих минут можно высечь радость, как из кремня. И сохранить эту радость в сердце. Ближе к матери и сестре Чарли никогда не был — и, делясь всем этим с Бадди, они стали семьей.
Лоис Ашер легла спать в девять и умерла в полночь.
— Я не могу остаться на похороны, — сказал Чарли сестре наутро.
— Что значит — не можешь остаться на похороны?
Чарли выглянул в окно: гигантская клешня тени подползала к дому. Уже было видно, как она вихрится по краям, словно птичьи стаи или рои насекомых. Всего полмили оставалось до ее острия.
— Мне нужно кое-что сделать дома, Джейн. В смысле, я и забыл это сделать, и на самом деле просто не могу остаться.
— Что за таинственность? Что, блин, такого тебе там нужно, что ты с похорон матери уезжаешь?
Чарли поднажал на свое воображение бета-самца до предела прочности, чтобы не сходя с места придумать что-нибудь правдоподобное. И тут зажегся свет.
— Помнишь, вечером вы отправили меня потрахаться?
— Ну?
— Это было такое себе приключение, но, когда я пошел зашивать череп, я сдал анализ. И сегодня поговорил с врачом. Мне нужно лечиться. Прямо сейчас.
— Придурок, я не посылала тебя заниматься небезопасным сексом. О чем ты думал?
— Я занимался безопасным. — «Ага, правильно, — подумал он, — чуть не спалился».
— Их беспокоят мои раны. А если я начну колоться прямо сейчас, есть шанс, что все обойдется.
— Так тебя на коктейль сажают? Для профилактики?
«Ага, вот оно — коктейль!» — подумал Чарли.
И мрачно кивнул.
— Ладно, тогда поезжай. — Джейн отвернулась и закрыла лицо руками.
— Может, к похоронам я еще и вернусь, — сказал Чарли.
Успеет? Нужно изъять два просроченных сосуда меньше чем за семь дней, — только бы в ежедневнике не возникло новых имен.
— Хоронить будем через неделю, — сказала Джейн, снова поворачиваясь к нему и смахивая с глаз слезы.
— Поезжай домой, полечись и возвращайся. Мы с Бадди все организуем.
— Прости, — сказал Чарли и обнял сестру.
— Не хватало, чтоб еще и ты помер, ебала, — сказала Джейн.
— Все будет нормально. Вернусь как только смогу.
— И захвати свой темно-серый «Армани» — я надену на похороны — и черные туфли с завязочками у Кэсси возьми, ладно?
— Ты? В черных туфлях с завязочками?
— Маме бы так хотелось, — сказала Джейн.
Когда Чарли сел в Сан-Франциско, на его мобильном было четыре неистовых голосовых сообщения от Кассандры. Она всегда казалась такой спокойной, держала себя в руках — стабильный баланс капризам его неуравновешенной сестры. Теперь в трубке она разваливалась на куски.
— Чарли, она его поймала, и они его сейчас съедят, а я не знаю, что делать. Я не хочу звонить в полицию. Позвони, когда сможешь.
Чарли позвонил — он звонил всю дорогу из аэропорта в микроавтобусе, но звонки переводились на голосовую почту. Выскочив из автобуса перед лавкой, он услышал шипенье из ливнестока на углу.
— Жалко, что не закончила с тобой, любимый, — донеслось до него.
— Не сейчас, — ответил Чарли, перепрыгивая через бордюр и устремляясь в лавку.
— Даже не позвонил, — проворковала Морриган.
Когда Чарли ворвался внутрь, Рэй за стойкой возил мышью по азиатским красоткам.
— Давай лучше сразу наверх, — сказал он.
— Они там с ума сходят.
— Могу себе представить, — на бегу ответил Чарли.
По лестнице он скакал через две ступеньки.
Он возился с ключами в замке, и тут Кэсси распахнула дверь и втащила его в квартиру.
— Она его не отпускает. Я боюсь, они его съедят.
— Кого, что? Ты мне это по телефону говорила. Где Софи?
Кассандра потянула Чарли к детской, но в дверях его встретил рычащий Мохаммед.
— Папуля! — завизжала Софи.
Она промчалась по гостиной и прыгнула на него. Крепко обняла и наградила слюнявым поцелуем, от которого на щеке остался шоколадный отпечаток Софи.
— Поставь, — сказала она. — Поставь меня, поставь. — Чарли опустил ее на пол, и она унеслась к себе, но самому Чарли Мохаммед войти не дал — ткнулся мордой ему в рубашку, оставив на ней гигантский след собачьего носа.
Тоже шоколадный. Очевидно, в отсутствие Чарли здесь происходила шоколадная оргия.
— Мать обещала забрать его в час, — сказала Кассандра. — Даже не знаю, что делать.
Чарли извернулся — разглядеть хоть что-нибудь за адским псом — и увидел, что Софи стоит, положив руку на холку Элвина, а тот нависает над маленьким мальчиком, который съежился в углу. Глаза у малыша были несколько на полвосьмого, но в остальном — ни царапины, да и ничего он не боялся. Он обнимал коробку «Хрумких сырных тритончиков» и по одному таскал их — один жевал сам, а другой совал Элвину, в предвкушении истекавшему адскими слюнями прямо гостю на ботинки.
— Я его люблю, — сказала Софи.
Затем подошла к мальчику и поцеловала его в щечку, оставив на ней шоколадное пятно. Уже не первое. Малыш, похоже, претерпевал нежности Софи довольно давно, ибо весь был в шоколадном добре и оранжевой пыли от «Сырных тритончиков».
Мальчишка ухмыльнулся.
— Он пришел в гости поиграть. Наверное, ты договорился еще до отъезда, — сказала Кассандра.
— Я подумала, ничего страшного не будет. Пыталась его оттуда вытащить, но собаки не давали мне зайти. Что мы скажем его матери?
— Я хочу его оставить себе, — сказала Софи.
Смачный чмок.
— Его зовут Мэттью, — сказала Кэсси.
— Я знаю, как его зовут. Он с Софи в один садик ходит.
Чарли двинулся в комнату. Мохаммед загородил ему путь.
— Мэтти, все в порядке? — спросил Чарли.
— Ага, — ответил обмазанный шоколадом, сыром и собачьими слюнями пацан.
— Пусть он останется, папуля? — сказала Софи. — Элвин и Мохаммед тоже хотят, чтобы он остался.
Чарли подумал, что, видимо, был недостаточно строг, очерчивая ребенку границы дозволенного. Может, без Рэчел ему просто не хватало мужества отказывать Софи, а теперь она берет заложников.
— Солнышко, Мэтти нужно умыться. Сейчас за ним придет мамочка, и дальше травмировать его будут дома.
— Нет! Мое!
— Солнышко, скажи, пожалуйста, Мохаммеду, чтобы он меня пропустил. Если мы не почистим Мэтти, ему больше не разрешат к нам приходить.
— Пусть спит у тебя в комнате, — сказала Софи. — А я буду за ним ухаживать.
— Нет, барышня. Скажи Мохаммеду, чтоб…
— Мне надо пописать, — произнес Мэттью, вскочил на ноги, обрулил Элвина, который тронулся за ним, затем проскочил под брюхом Мохаммеда и мимо Чарли и Кэсси в ванную.
— Здрасьте, — по дороге сказал он.
Закрыл дверь, и оттуда послышалось журчание. Элвин и Мохаммед быром поперли следом и сели дожидаться под дверью.
Софи жестко хлопнулась на попу, раскинув ноги, и нижняя губа у нее оттопырилась, как скотосбрасыватель у паровоза. Плечи начали вздыматься и опадать, не успел еще прозвучать первый всхлип, — будто она копила побольше воздуху. Затем — вой и слезы. Чарли подошел к ней и взял на руки.
— Я… я… я… он… он… он…
— Все хорошо, солнышко. Все хорошо.
— Но я его люблю.
— Я знаю, солнышко. Все будет хорошо. Он пойдет домой, и ты все равно будешь его любить.
— Я так нихачуууууууууууУУУУУУУУУУУУ!
Она зарылась мордашкой ему в пиджак, и как бы ни рвалась отцовская душа на части от такого горя, Чарли не мог не думать, сколько сдерет с него Трехпалый By за сведение шоколадных пятен.
— Они дали ему сходить пописать, — сказала Кассандра, глядя на адских псов. — Я думала, они его съедят. Меня они и близко не подпускали.
— Все в порядке, — сказал Чарли.
— Ты просто не знала.
— О чем не знала?
— О том, что они обожают «Хрумкие сырные тритончики».
— Смеешься?
— Извини. Слушай, Кэсси, можешь почистить Софи и Мэтти и прибраться тут? У меня в ежедневнике дела, которыми нужно заняться немедленно.
— Конечно, только…
— У Софи все будет хорошо. Правда ведь, солнышко?
Софи печально кивнула и вытерла глаза его пиджаком.
— Я скучала, папуля.
— Я тоже по тебе скучал, сладкая моя. Приду вечером.
Он поцеловал ее, забрал из спальни ежедневник и забегал по квартире, собирая в охапку трость, ключи, шляпу и «мужской ридикюль».
— Спасибо, Кэсси. Ты даже не представляешь, как я тебе благодарен.
— Кстати, мои соболезнования, Чарли, — сказала Кассандра, когда он в очередной раз пробегал мимо.
— Ага, спасибо, — ответил старьевщик, проверяя на ходу заточку лезвия в трости.
— Чарли, твоя жизнь вышла из-под контроля, — произнесла Кассандра, опять возвращаясь к привычной всем невозмутимости.
— Ладно, и еще мне придется одолжить у тебя черные туфли с завязочками, — ответил Чарли уже в дверях.
— Мне кажется, ты меня понял, — крикнула ему вслед Кассандра.
В лавке Чарли остановил Рэй.
— Есть минутка, босс?
— Не очень, Рэй. Я спешу.
— Я это… хотел извиниться.
— За что?
— Ну, сейчас это как бы глупо выглядит, но я как бы подозревал, что ты — серийный убийца.
Чарли кивнул, будто рассматривал суровые последствия такой явки с повинной, хотя на самом деле вспоминал, заправлен ли фургон.
— Что ж, Рэй, я принимаю твои извинения, и мне жаль, что я производил на тебя такое впечатление.
— Наверное, я столько лет провел на службе, поэтому сейчас такой подозрительный, но тут заходил инспектор Ривера и наставил меня на путь истинный.
— Вот как — заходил, значит? И что сказал?
— Сказал, что ты для него кое-что проверял, ты проникал в такие места, куда ему без ордера не сунуться, и так далее, и у вас обоих могут быть неприятности, если узнают, но ты помогал ему упрятать мерзавцев за решетку. Сказал, что ты поэтому такой скрытный.
— Да, — серьезно ответил Чарли.
— В свободное время, Рэй, я борюсь с преступностью. Извини, что не мог сказать тебе раньше.
— Я понимаю, — ответил Рэй, пятясь от лестницы.
— Извини еще раз. Я чувствую себя предателем.
— Все в порядке, Рэй. Но мне правда пора бежать. Ну, знаешь — бороться с Силами Тьмы и так далее. — Чарли воздел трость, будто она меч, а сам он идет в атаку, — чем, как ни странно, она и была, а он и занимался.
У Чарли оставалось шесть дней, чтобы изъять три сосуда, если он собирался нагнать упущенное и вернуться в Аризону к похоронам. Два имени — те, что появились в ежедневнике вместе с Мэдисон Маккерни, — были серьезно просрочены. Последнее возникло всего пару дней назад, когда он был в Аризоне, однако написано было его рукой. Чарли всегда предполагал, что сам все это пишет сомнамбулически, но теперь дело принимало совершенно иной оборот. Чарли пообещал себе по этому поводу запаниковать, когда выпадет свободная минута.
А тем временем — после чуть ли не летальной дрочки и мертвой мамы на руках, — он даже не провел предварительные раскопки по первым двум клиенткам, Эстер Джонсон и Ирэне Посокованович. Обе они пропустили свои даты изъятия, одна — уже на три дня. Что, если сточные гарпии до них добрались? Сил эти твари накопили достаточно, и Чарли не хотелось думать, на что они способны, если заимеют себе еще одну душу. Он решил было позвонить Ривере, чтобы тот прикрывал тылы, когда сам он будет заходить в дом, но как объяснить, чем это он занимается? Происходит нечто сверхъестественное — это востролицый полицейский знал, и Чарли дал ему слово, что сам он — за хороших парней (такое задвинуть было не очень трудно, когда Ривера увидел, как сточная гарпия вгоняет трехдюймовый коготь Чарли в ноздрю, получает девять 9-миллиметровых пуль в корпус и все равно улетает).
Чарли ехал к Тихоокеанским высотам — без всякого маршрута в голове, просто потому, что движение туда не было таким плотным. Затем срулил на обочину где-то по дороге и набрал справочную.
— Мне нужен номер и адрес Эстер Джонсон.
— У нас нет Эстер Джонсон, сэр, но я вижу трех Э. Джонсон.
— Адреса дать можете?
Чарли выдали два — тех, у кого они были. Робот предложил ему набрать номер за дополнительную плату в пятьдесят центов.
— Ага, а за сколько довезете? — спросил Чарли у компьютерного голоса.
Затем отключился и набрал Э. Джонсон без адреса.
— Здравствуйте, могу я поговорить с Эстер Джонсон? — бодро проговорил он.
— Тут нет Эстер Джонсон, — ответил мужской голос.
— Боюсь, вы ошиблись номером.
— Постойте. А она была — ну, может, дня три назад? — спросил Чарли.
— Я видел Э. Джонсон в телефонной книге.
— Это я, — ответил мужчина.
— Эд Джонсон.
— Простите за беспокойство, мистер Джонсон. — Чарли разъединился и набрал следующее «Э. Джонсон».
— Алло? — Голос женский.
— Здравствуйте, могу я поговорить с Эстер Джонсон, будьте добры?
Глубокий вздох.
— А кто спрашивает?
Чарли пустил в ход уловку, работавшую десятки раз.
— Это Чарли Ашер, «Ашеровское старье». Мы получили некий товар с именем Эстер Джонсон на нем, и нам хотелось бы выяснить, не украден ли он.
— Мне жаль вам сообщать, мистер Ашер, но моя тетя скончалась три дня назад.
— Оп-па! — сказал Чарли.
— Простите?
— Извините, — сказал Чарли.
— У моего коллеги с собой оказался билетик лото, и он только что выиграл десять тысяч долларов.
— Мистер Ашер, сейчас не самое удачное время. А там у вас что-то ценное?
— Нет, кое-какая старая одежда.
— Тогда в другой раз? — Женщина, судя по голосу, не столько скорбела, сколько была чем-то раздражена.
— Если не возражаете?
— Нет, я соболезную вашей утрате, — сказал Чарли.
Разъединился и направил машину к парку Золотые Ворота и Хэйту.
Хэйт — Мекка движения Свободной Любви в шестидесятые, где бит-поколение родило детей цветов, куда со всей страны малышня стекалась, дабы настроиться, включиться и отпасть. Собирались они здесь и позже — когда район претерпевал перемежающиеся волны обновления и упадка.
Теперь, когда Чарли ехал по Хэйт-стрит среди мозговых лавок, вегетарианских ресторанов, хипповских бутиков, музыкальных магазинов и битницких кофеен, ему попадались хиппи в возрасте от пятнадцати до семидесяти. И седое старичье, что побиралось или раздавало брошюрки, и одредованные подростки, белые растафары в ниспадающих юбках или пеньковых штанах на завязках, с сияющими пирсингами и пустыми взглядами травяного блаженства.
Он ехал мимо бурозубых крэковых торчков, гавкающих на машины, тут и там попадались шипастые реликты панковского движения, деды в беретиках и странники, точно забредшие сюда из джазового клуба 1953 года. Время тут не столько остановилось, сколько всплеснуло стрелками и объявило:
«На-фиг! Я пошло отсюда».
Дом Эстер Джонсон был совсем недалеко от Хэйт, и Чарли повезло — он нашел место для парковки в двадцатиминутной зеленой зоне поблизости.
(Если когда-нибудь настанет час разговаривать с властями предержащими, он попросит об особых привилегиях для Торговцев Смертью: приятно, что тебя никто не видит, когда изымаешь сосуд, но клевые номерные таблички или «черные» зоны для парковки были бы еще лучше.)
Дом оказался небольшим бунгало, что необычно для этого района: дома здесь строили в основном трехэтажные и красили так, чтобы они лучше контрастировали с соседями.
Здесь Чарли учил Софи цветам, беря за образчики роскошные викторианские особняки.
— Беленький, папа. Беленький.
— Да, солнышко, дядя очень побледнел. А посмотри на этот домик, Софи, это лиловый.
Кварталу от бродяг досталось порядочно, и Чарли знал наверняка, что двери здесь запирают. «Позвонить и просочиться внутрь или ждать?»
Но ждать он не мог: сточные гарпии уже пошипели на него из-под сливной решетки, пока он шел к дому. Он позвонил и быстро шагнул в сторону.
Дверь открыла хорошенькая темноволосая женщина лет тридцати, в джинсах и крестьянской блузке. Осмотрелась и сказала:
— Здравствуйте. Что вам угодно?
Покачнувшись, Чарли едва не ввалился в окно. Оглянулся, затем перевел взгляд на женщину. Нет, она смотрела прямо на него.
— Это же вы звонили?
— Э, я? Да, — ответил Чарли.
— Я, э-э… вы же меня имеете в виду, верно?
Женщина отступила в дом.
— Что вам нужно? — спросила она уже строже.
— Ох, простите. Чарли Ашер — у меня лавка подержанных вещей на Северном пляже. Я же с вами, кажется, только что по телефону говорил.
— Да. Но я вам сказала, что это не к спеху.
— Ну да, ну да, ну да. Говорили, но я был тут поблизости и вот решил заехать.
— У меня сложилось впечатление, что вы звонили из своей лавки. Вы проехали весь город за пять минут?
— А, ну да., фургон у меня — как передвижная лавка, видите ли.
— Так человек, который выиграл в лото, сейчас с вами?
— Ну да, нет, он уволился. Я его выгнал. Новые деньги, понимаете? Начал дерзить. Сейчас, наверное, купит себе целый булыжник кокаина и полдюжины шлюх и к концу недели обанкротится. Туда ему и дорога, я вот что скажу.
Женщина сделала еще один шаг в глубь дома и потянула за собой дверь.
— Ну, если одежда у вас с собой, я бы могла, наверное, на нее взглянуть.
— Одежда? — Чарли поверить не мог, что она видит его.
Похоже, ему настали кранты. Он никогда не добудет сосуд, и тогда… ему не хотелось думать, что будет тогда.
— Одежда — вы же сами сказали, что у вас есть какая-то одежда, якобы моей тетки. Я могу ее посмотреть.
— О, одежды у меня при себе нет.
Теперь она закрыла дверь уже до того, что в щель были видны только один голубой глаз, вышивка у выреза блузки, пуговица на джинсах и два пальца на ногах. (Женщина вышла к нему босиком.)
— Может, вам тогда лучше заехать в другой раз. Я пытаюсь разобрать теткины вещи, и приходится все делать самой, а тут немножко беспорядок. Она прожила в этом доме сорок два года. Я окончательно запуталась.
— Вот поэтому я и здесь, — сказал Чарли, сам при этом думая:
«Что это я такое несу?»
— Я этим постоянно занимаюсь, э-э, мисс…
— Вообще-то миссис. Миссис Элизабет Саркофф.
— Так вот, миссис Саркофф, я много этим занимаюсь, и зачастую с сортировкой имущества близких можно и впрямь сильно запутаться, особенно если они прожили на одном месте так долго, как ваша тетушка. Иногда помогает разобраться тот, у кого нет никаких эмоциональных привязок. Кроме того, у меня наметан глаз на то, что ценно, а что нет.
Чарли хотелось хлопнуть себя по плечу за то, что сочинил такое в один миг.
— И вы берете плату за эту услугу?
— Нет-нет-нет, но я могу сделать вам предложение купить у вас те предметы, от которых вам захочется избавиться, либо вы можете отдать их мне в лавку на комиссию, если пожелаете.
Элизабет Саркофф тяжело вздохнула и опустила голову.
— Вы уверены? Мне бы не хотелось злоупотреблять вашей добротой.
— Я буду только рад, — ответил он.
Миссис Саркофф распахнула дверь пошире.
— Слава богу, что вы появились, мистер Ашер. Я только что полчаса прикидывала, какой комплект слоников для соли и перца выбросить, а какой оставить. У нее их было десять пар! Десять! Входите, прошу вас.
Чарли впорхнул, весьма гордый собой. Шесть часов спустя, по пояс в фарфоровых статуэтках коров, он еще не отыскал сосуд, и вся гордость его испарилась.
— У нее была какая-то особая привязанность к голштинкам? — крикнул он миссис Саркофф, которая в соседней комнате закопалась в чулан, перебирая еще одну гору сувенирной дряни.
— Нет, не думаю. Всю жизнь не выезжала из города. Я даже не уверена, что она видела живую корову, за исключением говорящих, в рекламе сыра.
— Шикарно, — сказал Чарли.
Он осмотрел уже весь дом — кроме того чулана, где работала Элизабет Саркофф. Сосуда нигде не было. Пару раз он заглядывал в чулан и быстро озирал содержимое, но красным ничего не светилось. Он уже заподозрил, что либо слишком опоздал и сосуд захапали Преисподники, либо душу Эстер Джонсон похоронили с нею вместе.
Он снова направлялся в цокольный этаж, когда зазвонил его телефон.
— Телефон Чарли Ашера, — ответил Чарли Ашер.
— Чарли, это Кэсси. Софи спрашивает, успеешь ли ты домой, чтобы рассказать ей сказку перед сном и укрыть. Я ее покормила и выкупала.
Чарли взбежал вверх по лестнице и выглянул в окно. Уже стемнело, а он и не заметил.
— Ч-черт, Кэсси, извини. Я не понял, что уже так поздно. Я сейчас с клиентом. Скажи Софи, что я скоро.
— Ладно, передам. — Судя по голосу, Кассандра была выжата как губка.
— И еще, Чарли, тебе придется убрать в ванной. Надо что-то делать с этими собаками — они лезут к ней мыться. У тебя по всей квартире хлопья от «Мистера Пузырика».
— Да, купаться они любят.
— Это мило, Чарли. Если бы я плохо относилась к твоей сестре, я б наняла кого-нибудь, чтобы переломал тебе ноги.
— Кэсси, у меня мама только что умерла.
— Ты разыгрываешь карту с мертвой мамой? Теперь? Чарли Ашер, ты…
— Надо бежать, — сказал Чарли.
— Скоро буду. — Он нажал кнопку отбоя четыре раза, потом еще один, чтоб уж наверняка.
Всего несколько дней назад Кассандра была такой милой женщиной. Что с людьми творится?
Чарли заскочил в спальню.
— Миссис Саркофф?
— Да, я еще здесь, — донесся голос из чулана.
— Боюсь, мне надо ехать. Я нужен дочери.
— Надеюсь, все в порядке?
— Да, ничего ужасного. Меня просто не было дома несколько дней. Послушайте, если вам еще будет нужна помощь…
— Ну что вы, на это я и рассчитывать не могу. Дайте мне день-другой, я все рассортирую и что-нибудь завезу вам в лавку.
— Это было бы мило. — Глупо, конечно, орать собеседнику в чулан, но что тут поделаешь.
— Нет, честно — я появлюсь.
Чарли не сумел придумать, как разрулить ситуацию на месте, — к тому же ему пора было домой.
— Тогда ладно. Я пошел.
— Спасибо вам, мистер Ашер. Вы меня просто спасли.
— На здоровье. До свидания. — Чарли сам вышел из дома, и дверь щелкнула у него за спиной.
Направляясь к фургону, Чарли слышал копошенье под улицей — шорох перьев, глухой вороний грай. А дойдя до места, обнаружил, что фургон, разумеется, уволокли на арестплощадку.
Услышав щелчок замка, Одри вошла поглубже в чулан и отодвинула огромный картонный ящик от гардероба. За ним на садовом раскладном табурете спокойно сидела пожилая женщина. Она вязала.
— Он ушел, Эстер. Можно выходить.
— Так помоги мне, дорогуша, — я тут, по-моему, застряла, — ответила Эстер.
— Извините, — сказала Одри.
— Я и понятия не имела, что он проторчит здесь так долго.
— Я вообще не понимаю, зачем ты его впустила. — Со скрипом, но Эстер уже поднялась на ноги.
— Чтобы он удовлетворил любопытство. Сам все увидел.
— И откуда ты выкопала это имя — Элизабет Саркофф?
— Моя учительница в начальной школе. Первое, что пришло в голову.
— Ну, надеюсь, ты его одурачила. Даже не знаю, как тебя благодарить.
— Он вернется. Вы же понимаете, правда? — сказала Одри.
— Надеюсь, что не сию минуту, — ответила Эстер.
— Мне очень нужно припудрить носик.
— Где он, любовничек? — шипела Морриган из ливнестока на Хэйт-стрит, где Чарли ловил такси.
— Лажаешь, Мясо, — вторил ей адский хор.
Чарли огляделся — не слышит ли кто еще, — но все прохожие вроде бы сосредоточились на своих беседах, а если кто шел один, глаза его были устремлены в точку шагах в двенадцати впереди на тротуаре. Обе стратегии позволяли не встречаться взглядом с попрошайками и полоумными, что выстроились вдоль улицы. Но даже чокнутые, похоже, ничего не замечали.
— Отъебитесь, — свирепо шепнул Чарли бордюру.
— Блядские гарпии.
— Ох, любовничек, ты так аппетитно дразнишься. А кровь у малютки такая вкусная!
Молодой бездомный, сидевший чуть дальше на тротуаре, посмотрел на Чарли:
— Чувак, скажи у себя в клинике, чтоб дозу лития увеличили, и они уйдут. Мне помогло.
Чарли кивнул и дал парню доллар.
— Спасибо за совет, я подумаю.
Утром придется звонить Джейн в Аризону и выяснять, как далеко продвинулась тень на столовой горе. Чего ради то, что он сделал или не сделал в Сан-Франциско, должно влиять на то, что происходит в Седоне? Все время он старался убедить себя, что это его не касается, а тут раз — и касается очень даже.
«Люминатус придет в Городе Двух Мостов», — сказал Берн.
Насколько вообще надежны пророчества человека по имени Верн?
(«Заходите в „Дисконтные Пророчества Верна — Нострадамуса с Недорогими Перспективами“».)
Нелепость. Надо делать свое дело и стараться изо всех сил собирать те сосуды, что ему попадаются. А если он этого делать не будет — ну что, Силы Тьмы восстанут и начнут править миром. Что с того? Давайте, валите, сточное блядво! Подумаешь!
Однако раздался голосок внутреннего бета-самца — гена, благодаря которому его сородичи не вымерли за три миллиона лет:
«Силы Тьмы правят миром? Фигово будет», — сказал он.
— Она так любила запах хвойного очистителя, — сказала уже третья женщина, которая в тот день уверяла, будто она ближайшая подруга матери Чарли.
Похороны прошли не очень скверно, только теперь в клубе дома престарелых, где жил Бадди до того, как переехал к Лоис, организовали поминки вскладчину. Пара частенько приезжала сюда поиграть в карты и пообщаться с прежней компанией Бадди.
— А вы попробовали «неряху Джо»? — осведомилась лучшая подруга номер три.
Несмотря на стоградусную жару, на ней был розовый тренировочный костюм, расшитый стразовыми пудельками, и с собой она таскала под мышкой еще одного пуделька, черного и нервного. Пока она отвлеклась на беседу с Чарли, песик лизал ее картофельный салат.
— Не знаю, ела ли когда-нибудь «неряху Джо» ваша матушка. Я видела, что она только «старомодные» пьет. Вот коктейли она очень любила.
— Это уж точно, — ответил Чарли.
— И мне кажется, я сейчас тоже готов их полюбить.
Чарли вылетел в Седону утром.
Накануне в Сан-Франциско он всю ночь пытался отыскать два просроченных сосуда. Хотя извещения о похоронах Эстер Джонсон он не нашел, симпатичная брюнетка в доме на Хэйт сказала, что тетушку предали земле за день до того, как появился Чарли, и он предположил, что сосуд опять погребли вместе с хозяйкой.
(Брюнетку звали Элизабет? Ну конечно, Элизабет, — он обманывал себя, даже притворяясь, что забыл. Бета-самцы никогда не забывают имен хорошеньких женщин. Чарли помнил, как звали модель с центрального разворота первого «Плейбоя», который он свистнул с полок отцовской лавки. Он даже не забыл, что ее отвращают дурной запах изо рта, гадкие люди и геноцид, ибо тогда же дал клятву никогда не разводить, не любить и не совершать ничего подобного, — просто на всякий случай, если вдруг столкнется с ней, когда она будет ненавязчиво подставлять солнцу груди на капоте машины.)
И ни следа второй женщины, Ирэны Посокованович, которая должна была скончаться уже давно. Ни извещения, ни записей в больницах, и в ее доме никто не жил. Она как будто испарилась и забрала сосуд души с собой. До срока третьего имени в ежедневнике у Чарли еще оставалась неделя-другая, но он даже не был уверен, с чем тогда ему придется вступить в бой. Тьма нагличала.
Кто-то рядом сказал:
— Светская болтовня отнюдь не просветляет, когда потеряешь близкого человека, а?
Чарли развернулся на голос и с изумлением увидел Верна Гловера — малорослого Торговца Смертью: тот жевал капустный салатик с фасолью.
— Спасибо, что пришли, — на автомате ответил Чарли.
Берн отмахнулся от благодарностей пластмассовой вилкой.
— Тень видели?
Чарли кивнул. Доехав утром до материного дома, он увидел, что тень со столовой горы уже доползла до переднего двора, и вопли падальщиков, что вились стаями по ее краям, уже просто оглушали.
— Вы не говорили, что ее больше никто не видит. Из Сан-Франциско я звонил сестре проверить, как она движется, но Джейн ничего не заметила.
— Простите, но они ее не видят, — по крайней мере, насколько я могу судить. Ее не было пять дней. Вернулась утром.
— Когда я прилетел?
— Наверное. Это все из-за нас? Кофе с пончиками — и уже конец света?
— Дома я пропустил две души, — ответил Чарли, улыбнувшись господину в винного цвета костюме для гольфа: мужчина в знак сочувствия, проходя мимо, прижал руку к сердцу.
— Пропустили? И они достались этим — как вы их назвали? — сточным гарпиям?
— Возможно. Как бы там ни было, оно, похоже, от меня не отстает.
— Извините, — сказал Верп.
— Но я все равно рад, что мы поговорили. Мне теперь не так одиноко.
— Ну да, — сказал Чарли.
— И мои соболезнования, — торопливо прибавил Верн.
— Вы как вообще?
— До меня, наверное, пока не дошло, — ответил Чарли.
— Но кажется, я теперь сирота.
— Я прослежу, кому достанется ожерелье, — сказал Верн.
— И буду с ним бережно.
— Спасибо. Думаете, мы в силах контролировать, кому следующему достается душа? В смысле — по-настоящему? В «Великой большой книге» сказано, что они перемещаются, как им надлежит.
— Надо полагать, — ответил Верн.
— Всякий раз, когда я что-нибудь продавал, свет в них тут же гас. Если человек не тот, этого бы, наверное, не было?
— Ну, видимо, — сказал Чарли.
— Хоть тут какой-то порядок.
— Вы знаток, — сказал Верн — и выронил вилку.
— Кто это? Ух какая классная.
— Это моя сестра, — ответил Чарли.
К ним направлялась Джейн. В темно-сером двубортном костюме Чарли от «Армани» и черных туфлях с завязочками. Ее платиновые волосы были уложены и залакированы волнами перманента тридцатых годов в палец толщиной и виднелись из-под черной шляпки с вуалью, которая закрывала все лицо до губ, сиявших, точно красные «феррари».
На взгляд Чарли, она, как обычно, смахивала на помесь робота-убийцы и персонажа Доктора Зойсса, но если попробовать сощуриться и не обратить внимания на тот факт, что она его сестра… и лесбиянка… и его сестра, то можно было, наверное, постичь, как ее волосам, губам и чистой линейности удается поразить кого-нибудь «классом». Особенно таких, как Верн, кому для покорения женщин такого роста потребуется альпинистское снаряжение и баллон кислорода.
— Верн, позвольте представить вам мою неописуемо классную сестру Джейн. Джейн, это Верн.
— Здрасьте, Верн. — Джейн протянула ему руку, и Торговец Смертью поморщился от хватки.
— Примите мои соболезнования, — сказал он.
— Спасибо. Вы знали нашу маму?
— Верн ее очень хорошо знал, — сказал Чарли.
— Вообще-то мама перед самой смертью очень хотела, чтобы ты позволила Верну угостить тебя пончиком. Не правда ли, Верн?
Тот закивал с такой силой, что Чарли послышалось, как щелкают его позвонки.
— Ее предсмертное желание, — сказал Верн.
Джейн не шелохнулась и ничего не ответила.
Поскольку глаза ее прятались под вуалью, Чарли не видел, какое у нее лицо, но догадывался, что она своим лазерным взором пытается прожечь спаренные дырки в его аорте.
— Знаете, Верн, это было бы очень мило, но не могли бы мы отложить приглашение? Мы только что похоронили маму, и мне нужно кое-что обсудить с братом.
— Это ничего, — сказал Верн.
— И пончиком угощать не обязательно, если вы следите за фигурой. Знаете, можно кофе, салатик, что угодно.
— Запросто, — сказала Джейн.
— Раз так хотелось маме. Я вам позвоню. Однако Чарли сообщил вам, что я лесбиянка, правда?
— О боже мой, — произнес Верн.
Он чуть не сделал стойку на руках от возбуждения, но тут вспомнил, что он на поминках, где открыто воображать себе menage a troi с дочерью усопшей как-то неприлично.
— Простите, — пискнул он.
— Увидимся, Верн, — успел сказать Чарли, когда сестра повлекла его за собой к клубной кухоньке.
— Я напишу вам про остальное.
Едва они свернули за угол, Джейн двинула брата в солнечное сплетение, вышибив дух.
— О чем ты себе думал? — прошипела она, откинув вуаль, чтобы ему лучше было видно, как она рассвирепела: вдруг через пузо до брата не дошло.
Чарли ловил ртом воздух и хохотал.
— Этого хотела мама.
— Моя мама только что умерла, Чарли.
— Ага, — сказал он.
— Но ты себе даже не представляешь, что ты сделала для этого мужика.
— Вот как? — Джейн подняла бровь.
— Он навсегда запомнит этот день. У него больше не случится ни одной сексуальной фантазии, в которой к нему не будешь подходить ты, — притом, вероятно, в чужих туфлях.
— И тебе не кажется, что это извращение?
— Ну-у… да, ты моя сестра, но для Верна это главный миг в жизни.
Джейн кивнула:
— Ты довольно неплохой человек, Чарли, раз так заботишься о постороннем недомерке…
— Ну да, знаешь…
— Хотя и жопа с ручкой! — закончила Джейн и снова утопила кулак в солнечном сплетении Чарли.
Странное дело: хватая губами воздух, Чарли свято верил — где бы мама сейчас ни была, она им довольна.
«Пока, мамуля», — подумал он.
