Бедный рыцарь
Артём был холостяком. Не, не, не, погодите-ка: первое предложение, пожалуй, нужно заменить, потому что вы можете не совсем правильно понять, почему это он им был. Вот так должно быть: «Артём был холостяком потому, что слишком любил женщин и никак не мог остановиться в выражении своей любви к ним всем, хотя, скорее всего, это был как раз тот случай, когда процесс выбора нравится гораздо более, чем его результат».
А ещё Артём очень любил себя, что, в общем-то, правильно, но не тогда, когда у тебя усы сверху закрывают ноздри, а снизу спускаются чуть не до подбородка. Ну, то есть надо же быть реалистом, вот я о чём. И как ты можешь нравиться женщинам, если с тобой и поцеловаться-то нормально невозможно?
Заходишь за ним в каюту, а он стоит там и усищи свои расчёской расчёсывает.
– Артём, что ты делаешь? Пошли на построение!
– Погоди, надо же в порядок себя привести!
И чешет стоит дальше этот свой «трамплин для мандавошек» (ничего личного – стандартное название вторичного полового признака на флоте). На улице минус двадцать, метёт мало что со всех сторон, а ещё снизу и сверху и из какого-то пятого измерения наверняка поддувает – а он стоит и чешет. Нет, ну вот правда, – весь экипаж прямо строится именно за тем, в этих условиях, мало связанных с наличием разумной жизни, чтоб на его усы полюбоваться, не иначе!
– Артём! – спрашивал его старпом, который был всегда до синевы выбрит. – Вот скажи честно, скольких женщин вырвало от твоих усов, когда ты лез к ним целоваться в губы?
– Ни одной, Сей Саныч! Им усы очень нравятся!
– Как может нравиться, когда у тебя во рту посторонние волосы и они ещё шевелятся! Эдуард, ну ты скажи! Да меня прямо сейчас вырвет, а он же даже ещё и целоваться ко мне не лезет! А представь: он такой глазёнки свои закатит под лоб, губищи выпятит и эти… торчат! И что? Ну, вот если я женщина? Какие варианты, кроме панического бегства, могут быть?
– Не знаю, Сей Саныч, никогда усов не носил и посторонних волос во рту не ощущал. Но, если бы Артём полез ко мне целоваться, то бежал бы в панике, без вариантов!
Не, ну вру, конечно. Носил на КМБ в училище месяц где-то, и то потому, что лень бриться было, но потом стало как-то в зеркало смотреть неудобно и сбрил.
– Эх! – вздыхал Артём. – Вот что зависть-то с людьми делает!
А потом доставал из кармана расчёску и начинал их расчёсывать. Ну какой нормальный мужчина будет носить в кармане расчёску для усов на подводной лодке? Для волос-то не носят! Ну, для тех, которые на голове.
Кроме этих двух недостатков (чрезмерная любовь к женщинам и усам) был у Артёма и ещё один. Или два. Нет, скорее один, но комбинированный: Артём очень любил вкусно поесть, но при этом совершенно не умел готовить.
– Чо, – спрашивал меня Артём, – готовить-то тебе, гость не очень дорогой, но чуть лучше татарина? Печёнку или блюдо под названием «Бедный рыцарь»?
При этом Артём смотрел в какую-то специальную книгу рецептов «Сборник рецептов для криворуких холостяков», который подарила ему мама, когда провожала на Север. Так как нормально готовить печёнку во всём мире умею только я, то, естественно, я выбрал «Бедный рыцарь»! Название, опять же, красивое, загадочное и романтичное. Заодно, думаю, подсмотрю рецепт – там же наверняка что-нибудь этакое будет.
И, представьте себе, с каким удивлением я (с блокнотом и ручкой в руках) наблюдаю, как Артём нарезает кубиками чёрный хлеб и начинает жарить его на сковородке в подсолнечном масле. Пикантное начало, думаю я себе, а он жарит себе и жарит, помешивая его лопаточкой. Под нос себе свистит что-то. Вернее, в усы.
– Дружище! – тыкаю я его в бок ручкой. – А ты ингредиентов каких не забыл сюда добавить? Ну там – фарша или рыбы какой, а может, зелени?
– Да не, Эд, я этот рецепт единственный наизусть знаю! Только соль ещё в конце!
– И что это за блюдо? Жареные кубики хлеба?
– Жаренные кубики хлеба с солью! Вон, можешь в первоисточнике посмотреть!
Смотрю, конечно. У нас, джентельменов, принято верить друг другу на слово, но не тогда, когда тебя пытаются накормить блюдом «Бедный рыцарь»! И не врёт ведь, гад, есть такое блюдо! А я, главное, уже и пиво на стол выставил, а прятать его обратно мне воспитание не позволяет.
А как мы с ним зубатку первый раз готовили, это вообще цирковой номер.
Идём с ним, значит, по рынку. В кармане у нас сто рублей на двоих (цифра условная), и мы планируем взять себе чего-нибудь пенного ну и кусок мяса к нему (с условием, что готовить буду я, потому что когда мясо готовил Артём, то все предпочитали есть просто хлеб). И тут видим это странное белое мясо огромными кусками на прилавках. Мы тогда совсем недавно были на северах и оба увидели свежую зубатку первый раз. Потом-то мы уже узнали, что правильно приготовленная зубатка кладёт на лопатки любой шашлык одной левой! При этом, прошу отметить в протоколе, я рыбу вообще не люблю. А тут мы топчемся, как два оленя на водопое, и хмыкаем. Я-то спросить стесняюсь, а что это за такое лежит, ну чтоб не показаться совсем уж дурачком, а Артёму пофиг (не, ну если у тебя усы, то я считаю, что тебе вообще всё пофиг).
– А что это у вас такое лежит? – спрашивает Артём у продавщицы, по-особенному шевеля усами. Ему казалось, что когда он вот так по-особенному шевелит усами, то женщины тают, как масло на сковороде. Хотя, и я лично это видел, парочка из них аж передёрнулась при демонстрации этого трюка.
– Это зубатка, мальчики! Вы что! Свежак! Вот только из моря достали!
– А ну-ка завесьте нам вот этот кусочек!
– Как скажете, только усами больше не шевелите, а то покупатели шарахаются! Сто двадцать рублей!
– Ну-у-у, бли-и-ин, – оба с ним понуриваем плечи.
– Скока у вас? – спрашивает добрая тётенька.
– Сто.
– Ну забирайте, ладно.
– Так это… пива же хотели ещё взять. Как бы.
– Ладно. Тихонько давайте мне полтос и быстро идите отсюда! Только – никому! Никому не рассказывайте!
Мы, довольно похрюкивая, семеним ко мне домой с пивом, зубаткой и предвкушениями.
– Только готовить я буду! – заявляет Артём.
– Схуяли? Ты же даже яйцо пожарить нормально не можешь!
– У меня мама рыбу очень любит! Я знаешь, сколько раз видел, как она её готовит!
Я и сам не понимаю, что в тот момент заставило меня, при моём природном упрямстве, довериться этому мастеру приготовления «бедных рыцарей». Я поскакал в душ, вполне обоснованно предполагая, что впервые в жизни пробовать зубатку нужно строго в чистом и со скрипящей кожей. А Артём, бросив рыбу на сковородку, уселся смотреть телевизор. Пиво ускоренно охлаждалось в холодильнике. Зубатка – жарилась. Вроде всех героев упомянул?
Вдоволь наоравшись в душе (горячей воды не было) и выйдя из него, я был поражён дивным и аппетитным запахом жарящейся рыбы. Дай-ка, думаю, схожу проверю, что там происходит на сковородке. Ну и попробую, заодно, пока Артём в телевизоре. Открываю крышку – и что? Там вместо от такенного кусищи лежит какой-то тонкий блин с чуть подгоревшей кожицей.
– Э, баклан! – зову Артёма на кухню дрожащим от возмущения голосом. – Ты чобля, в одну харю всё сожрал, сука?!
Артём прибегает с возмущёнными усами (тоже у него приёмчик такой был – возмущение усами показывать, ну как клоун, точно вам говорю).
– Братан, ты чо! Только перевернул её один раз и всё!
– Вот чтоб хоть ещё один раз, Артёмиус, я доверил тебе готовить… хоть что-нибудь!
Потом-то мы узнали у старожилов, как правильно приготовить зубатку, а в тот вечер поужинали просто пивом и «Бедным рыцарем», будь он неладен. А вообще блюдо это прочно вошло в мой рацион года на два-три примерно. Не, ну а что, – хлеба почти всегда можно было набрать на камбузе, а соль-то уж можно было и купить. Но тоже не покупали, набирали у интенданта корабельного. Правда, тогда ещё гречка была совсем дешёвой.
А, скажу я вам, что гречку не все умеют правильно готовить и даже не подозревают о том, что если её предварительно замочить в воде на несколько часов, то получится она рассыпчатая, пышная и мягкая, прямо как аккорды в песнях Марка Кнопфлера. И вот заходит как-то Артём за мной утром, чтоб на службу скакать по сопкам. Тогда же машин в дивизии было две и возили, в основном, тёток с бербазы, полагая, что у подводников здоровья воз и маленькая тележка и восемь километров по сопкам пробежаться – только на пользу им пойдёт. А тропа эта в аккурат за моим домом и начиналась, упираясь другим своим извилистым концом прямо в восемнадцатую дивизию, в обход первого КПП.
– Эди-и-и-и-иик!!! По-о-о-ооошли-и-ии! – орёт Артём под моими окнами.
– Слышь, чо ты орёшь? – ору ему в ответ из окна. – Люди нормальные спят ещё! Зайди, мне побриться надо!
Бреюсь себе, слышу, как зашёл Артём и пошёл на цыпочках на кухню. Не, ну чего мне переживать-то, – съестных припасов у меня нет, только гречку с вечера замочил в банке на подоконнике. Ну не будет же он гречку сырую жрать? Выхожу – сидит на подоконнике и хуярит ложкой эту гречку прямо из банки!
– Слышь, Эд, а выходи за меня! Ты так готовишь охуенно! Даже гречка, никогда не думал, что такая вкусная бывает! Тока недосоленная, чот. Ну я кетчупа налил.
– Дебил, – говорю, – она вообще сырая! Я её замочил просто!
– Дык чо, её есть нельзя, что ли? – и удивлённо завис с ложкой у рта. А глаза жалобные такие, знаете, как у котёночка.
– Да доскребай уже, что там, пару ложек осталось.
– Тока ради тебя, друг! Чтоб продукт не испортился.
И, пока я завязывал галстук, он скрёб по стенкам ложкой, задорно причмокивая.
– Стенки облизать не забудь! – кричу ему.
– Дык как? У меня голова же в эту банку не пролазит! Я уже попробовал!
– А ты хобот туда свой опусти и оближи!
Артём тяготился военной службой. Он натурой был творческой: рисовал шаржи, писал какие-то песни и носил на шее длинный вязаный шарф, обматывая его восемь раз вокруг горла, ещё до того, как это стало модно и назвалось «хипстерством». Зачем он поехал на лодки вообще было непонятно, ну очевидно было, что это – не его. Вот ходить по берегу Балтийского залива, смотреть в туманную даль задумчивым карим взором с поволокой и кормить лебедей батоном с рук, – вот это было его. Ну вот есть такие люди, которые созданы для того, чтобы кормить лебедей, а не грузить гидравлику бочками и запускать компрессор с производительностью 475 000 литров сжатого воздуха в час. Представьте себе, вот лебедь – изящный, белый и тихий, а вот компрессор – восемь тонн уродливого гремящего железа. Ну есть же разница?
Артём прослужил почти два года и начал писать рапорта с просьбой уволить его в запас. Его командир молча подписывал рапорта и отправлял его дальше, по инстанциям. Дальше Артёму смеялись в лицо, кричали, рвали эти рапорта и топтали их ногами. Артём молча смотрел, как его порванные в белые клочья мечты о свободной и полной творчества жизни покрываются уродливыми чёрными отпечатками от военных ботинок, вздыхал и шёл писать очередной рапорт.
Ну, естественно, это не могло долго продолжаться. Ведь, каким бы мирным и творческим человеком вы ни были и насколько ни была бы тонка ваша душевная организация, вы не сможете долго смотреть на то, как топчутся по вашей мечте, не захотев отомстить. И только не надо мне рассказывать про толерантность, терпимость, всепрощение, нирвану и душевный покой, ладно?
Заступив дежурным по кораблю и дождавшись, пока на землю опустится астрономическая ночь (другой и не бывает летом в Заполярье), Артём позвонил дежурному по дивизии и, объявив ему тревожным голосом «Взрыв аккумуляторной батареи на восемьсот тридцатом бортовом! Имеются человеческие жертвы!», отключил все береговые телефоны, убрал верхнего вахтенного в «Прилив» (так называется утолщение у основания рубки) и задраил входную дверь на корабль.
Дежурный по дивизии, естественно, очканул. А кто бы не очканул на его месте? Он не смог проверить информацию, но немедленно выслал на ТК-17 аварийные партии с соседних кораблей, доложил дежурному по флотилии и командиру дивизии, после чего, возглавив аварийную партию береговой базы, побежал в сторону пирсов. Дежурный по флотилии тоже не смог проверить информацию, так как связь с кораблём отсутствовала, а вместо дежурного по дивизии ему отвечал лейтенант в полуобморочном состоянии. Поэтому он доложил командующему флотилией и дежурному по Северному флоту. Дежурный по Северному флоту доложил командующему Северным флотом и никуда не побежал, так как от Североморска до Заозёрска бежать далеко и бессмысленно в данной ситуации.
Командир дивизии и командующий флотилией приехали из посёлка быстрее, чем добежала аварийная партия с бербазы. Один был в тапочках, трико и майке, а другой в джинсах и адмиральской тужурке на голое тело. На пирсе дружно толпились аварийные партии соседей, так как действовать они должны по указаниям дежурного по ТК-17, а того наверху не было. Вернее, он был, но сидел в рубке и тихонечко наблюдал в форточку, поджидая главных своих обидчиков и растлителей мечты.
Когда те бежали по пирсу, такие беззащитные и трогательно-смешные в своих домашних одеждах, он вышел наверх с круглыми от удивления глазами и спросил:
– А что это вы все тут делаете?
– Что?!! С кораблём?!! – орали на него два адмирала.
– А что с кораблём? Всё нормально, – вот же он стоит.
– Взрыв! Аккумуляторной! Батареи! Кто объявил?!!
– А, так это отработку вахты я проводил.
– А связь, блядь? Связь где?
– Не могу знать, я же не связист! Может, провода кто оборвал, случайно.
На Артёма долго орали и топали ногами по железному пирсу, а Артём улыбался и дрожал ноздрями, ощущая еле уловимый, но уже явно заметный запах свежего батона в своих руках и слыша хлопанье крыльев белых лебедей в Балтийском заливе.
– Да он улыбается ещё! Да я тебе сейчас пизды дам, гондон!!! – орал на него командующий флотилией.
– Товарищ контр-адмирал, – снисходительно улыбался ему Артём, – я, конечно, не бью стариков и детей и позволю вам меня побить, но уж один-то раз по роже знатно засажу! Заметьте, при многочисленных свидетелях. И вот представьте, как вам потом будет стыдно до конца вашей жизни, что вам какой-то старлей по роже дал!
Потом они оба подали на него в суд за нанесение тяжкого морального ущерба их здоровью, пока в дивизии спешно собирали документы на увольнение.
– Так, погодите, – уточнил судья на процессе, – то есть он вам писал рапорта об увольнении?
– Писал.
– Писал, что служить не хочет?
– Писал.
– Писал, что не находит в себе моральных сил нести службу по защите Родины?
– Писал.
– И после всего этого вы поставили его дежурным по атомной подводной лодке с баллистическими ракетами на борту и двумя ядерными реакторами?
– Э-э…
– Поставили?
– Да.
– А чем вы руководствовались, объясните, когда это делали?
– Ну а что! Почему! Как так! Что? Теперь каждый? А Родину? Родину кто тогда защищать будет?!
– А кто захочет, тот пусть и защищает. Вот вы будете. Я, если надо. Ещё парочку найдём, наверняка. Но. Если человек предупреждает вас о том, что он не хочет служить, как вы можете доверять ему в личное пользование стрелковое оружие, два реактора и крейсер, простите, стратегического назначения? Заседание окончено. Все свободны.
Так и уехал Артём навстречу своей мечте. С тех пор мы с ним не виделись, и, как сложилась его судьба, я не знаю. В дивизии долго помнили и говорили об этом случае и даже удивлялись. Ведь тогда время было такое, что можно было просто собрать вещи и уехать. Сделать себе документы и жить спокойно на гражданке, не опасаясь последствий в той мутной воде, так любимых теперь девяностых и, зачем было лезть на рожон? А я вот, например, понимаю зачем. Одно дело – трусливо убежать а другое – уйти, дав бой. Пусть проиграть, но в итоге, добиться своего, на прощание громко хлопнув дверью, чего так сильно требуют артистические натуры. Такие, как у Артёма.
Вот понимаете, в чём вся штука: одержав победу, вы какое-то время будете наслаждаться её вкусом, но со временем вкус этот непременно забудется. А вот способ, которым вы добились победы, – будете помнить всегда. Поэтому правильно выбирайте способ и средства – это важно.
