Следующим утром к нему прибывает Ларс.

Александр стоит в теплом утреннем свете, глядя на каменистое побережье Корфу и на катер, скользящий по воде из устья гавани к яхте «Европа». Катер на «Европе» собственный, отчаливает из особого отсека сбоку яхты на уровне ватерлинии. Приблизившись к яхте, он резко замедляет ход.

С балкона перед его апартаментами, где он стоит в пижаме, катера уже не видно.

Он где-то там, внизу, на ватерлинии, движется параллельно открывшемуся отсеку. Катер, как какой-нибудь звездолет, снабжен движками, позволяющими ему двигаться боком. С их помощью он заходит в боковой отсек. Когда катер внутри, морская вода из отсека откачивается, и катер устанавливается на металлическую раму. С площадки в отсеке лифт поднимает людей на верхние уровни яхты.

Несколько лет назад он наблюдал за тем, как это происходит, на верфи «Люрссен» на Кильском канале.

Он приехал тогда на верфь, чтобы присмотреть себе какую-нибудь яхту – и увидел там «Европу», сделанную для кого-то еще и проходившую последние ходовые испытания.

– Она мне нравится, – сказал Александр, глядя на демонстрацию. – Я хочу ее.

– Мы можем сделать для вас такую же, – сказал ему служащий «Люрссена», стоявший рядом.

Оба они были в светоотражающих жилетах и шлемах.

– Сколько времени это займет?

– Два или три года, – сказал служащий, с гордостью следя за окончанием демонстрации.

– Я не хочу ждать так долго. Я хочу эту.

Служащий рассмеялся, его рыжие усы запрыгали.

– Вы не поняли, – сказал Александр. – Вы думали, я пошутил. А я не шучу. Я хочу ее.

Служащий попробовал объяснить ему, что эта яхта принадлежит другому человеку, что ее построили для другого человека…

– Сколько он платит за нее?

Служащий на секунду растерялся, а потом ответил:

– Двести миллионов евро. Где-то так.

– Предложите ему двести пятьдесят, – сказал Александр. – Позвоните ему сейчас и предложите двести пятьдесят. Я хочу узнать ответ сегодня.

Слыша, как закрывается отсек с катером, он поспешно заходит с балкона в большую овальную комнату хозяина яхты.

Когда через двадцать минут встречает Ларса на палубе с бассейном, он уже одет в костюм и благоухает парфюмом «Картье паша».

На закрытой палубе с бассейном приятно тепло под ноябрьским солнцем.

Ларс встает, когда видит Александра, идущего к нему.

– Доброе утро, – говорит он.

Александр ничего не отвечает, только хлопает по плечу своего адвоката и садится за стол.

Ларс тоже садится. На нем льняные брюки, голубая футболка, кожаные сандалии. Он проводил отпуск на своей вилле в Корфу, когда Александр позвонил ему прошлым вечером и сказал, что находится неподалеку и хочет встретиться с ним.

Когда пришел Александр, он ел омлет.

– Доешь, – говорит Александр.

Ларс налегает на омлет.

– Как ты? – спрашивает Александр.

– У меня все в порядке, – говорит Ларс тактично. – А вы?

– Бывало и получше, – признается Александр.

Ларс вытирает рот льняной салфеткой.

– Из-за лондонского дела? – спрашивает Ларс.

Александр с угнетенным видом пожимает плечами.

Он только недавно проиграл большое судебное разбирательство, начатое год назад. Он подал иск в лондонский суд на своего приятеля из России, бывшего протеже. Он заявил, что этот человек, Адам Спасский, лишил его крупной суммы денег обманным путем много лет назад. Он подал иск на возмещение ущерба, на десятизначную сумму. Приговор, вынесенный на прошлой неделе, был однозначно в пользу Спасского. Кроме того, он подвергал сомнению порядочность самого Александра.

– Дело не только в том, что мы проиграли, – говорит он. – Дело в том, что сказала судья. Эта… сука.

Ларс кивает:

– Да, это было жестко.

– И это полная ложь!

– Конечно.

– Сколько, ты думаешь, он заплатил ей?

– Еще и не такие странности случались, – говорит Ларс, в глубине души сомневаясь, чтобы английского судью можно было так просто подкупить.

– Сколько, по-твоему?

Ларс пожимает плечами, не желая озвучивать предположения.

Тогда Александр говорит с чувством:

– Я тут подумал, нужно начать расследование против нее, найти эти деньги. А? Это ее уничтожит. И тогда все придется повторять по новой. И тогда уж мы наверное выиграем. Что ты думаешь?

– Дело ваше, – говорит Ларс.

– Думаешь, идея стоящая?

Ларс сомневается:

– Я не уверен, что выйдет толк.

– Он же заплатил ей, мать твою! – кричит Александр.

– Возможно.

– Ты слышал, что она сказала?

– Да…

– Она сказала, что я лжец, фантазер…

– Она не говорила слова «лжец».

– Ну, сло́ва-то не говорила! Сука. Но все равно что сказала.

– В выражениях она не стеснялась, – признает Ларс.

– До сих пор, – говорит Александр, – я всегда верил в английское правосудие.

– Оно не идеально, – говорит Ларс философски. – Ничто не идеально.

– Оно прогнило.

– Я бы не стал так заявлять…

– Все, мать твою, прогнило…

– Теперь уже мы мало что можем с этим поделать, – говорит Ларс.

Он с самого начала возражал против этой затеи – заведомо обреченной, как он считал. Он не хотел участвовать в этом. Сейчас он не вспоминает об этом.

– Надо идти вперед, – говорит он.

Александр едва сдерживает смех:

– Это куда же?

Ларс улыбается чуть печально. Он доел омлет и откладывает вилку.

– Просто жить? – подсказывает он.

На нем очень дорогие солнечные очки из черепахового панциря.

– Просто жить, – бормочет Александр, глядя на море.

Повисает долгое молчание.

– Каковы мои дела? – спрашивает он мрачно. – Расскажи мне.

В этом, собственно, и состоит цель их встречи – подвести итоги теперь, когда процесс проигран. И Ларс, распорядитель его состояния, адвокат, скрывавший его капитал в лабиринтах, простирающихся от Андорры до Нидерландских Антильских островов, говорит после нескольких секунд молчания:

– Картина не очень радужная.

Это Александр и так знает.

Его основной капитал, «Русферрекс», когда-то второй в мире по объемам производитель железной руды, теперь не стоит ни цента. При фатальной избыточной задолженности компанию добило крутое падение цен на металл – таков был конец суперцикла, который Александр не смог предусмотреть. Ларс, как и многие другие, отговаривал его от этой амбициозной, приправленной задолженностями программы расширения – любой, кто смотрел в сторону Китая хотя бы одним глазом, не мог не замечать этой опасности. Но Александр не слушал. Ему не приходило в голову, что он мог заблуждаться.

Другие его активы в сфере добычи ископаемых «Русферрекс» тоже потянул за собой вниз из-за взаимосвязанных счетов.

Украинская авиалиния, которой он владеет, подлежит ликвидации.

(«Сроки, – как выразился Ларс, – были субоптимальными».)

(Вердикт Александра не столь обтекаем: «Это была дурацкая, гребаная затея».)

Какое-то время они говорят о московском банке Александра – осталась ли в нем хоть какая-то искра жизни. Ответ, судя по всему, отрицательный.

Затем Ларс произносит:

– Но у вас все еще есть несколько значительных активов, насколько я знаю.

– Давай-ка об этом.

Ларс вынимает клочок бумаги из кармана своих льняных брюк. На бумажке что-то нацарапано. Он читает:

– Дом в Суррее. Дом в Лондоне. Dassault Falcon. Вилла в Сен-Бартелеми. Поместье Барбареско с виноградниками. И эта яхта. Все эти активы принадлежат офшорным фондам, их можно ликвидировать без налоговых обязательств, – говорит Ларс. – Плюс у вас есть миноритарный пакет акций белорусского оператора сотовой связи с дочками в Молдове и Черногории стоимостью, пожалуй, двадцать миллионов стерлингов.

Александр говорит:

– А, ну да, это.

– Этими акциями владеет фонд в Гибралтаре, – говорит Ларс.

– А как так получилось? – спрашивает Александр.

– Когда вы занялись разработкой бурого угля, – говорит Ларс.

– Ну да.

– Вы собирались перевести часть активов в дочернюю кампанию.

– Да.

– Вот такие у вас остаются активы, – говорит Ларс. – Их общая стоимость порядка двухсот семидесяти пяти миллионов стерлингов. По моим подсчетам.

Один из стюардов – не Марк – подходит к ним с тележкой и наливает кофе из серебряного кофейника.

Ларс благодарит его.

Они сидят молча, пока стюард не уходит. Затем Ларс достает еще одну бумажку из кармана и говорит:

– Теперь долговые обязательства.

Александр добавляет несколько гранул подсластителя в кофе.

– Врежь мне, – говорит он.

– Судебные издержки – минимум сотня миллионов, и они еще растут, – сообщает Ларс.

Сюда входят, хотя Ларс сейчас не говорит об этом, и два миллиона фунтов, которые Александр должен ему за работу, через мутный фонд, зарегистрированный в Лихтенштейне.

– Плюс дополнительные задолженности по судебному разбирательству, – продолжает Ларс, – еще сотня миллионов. Это только приблизительно. Так что в целом выходит, скажем, двести миллионов. Может, чуть больше. И у вас остается, – Ларс наконец снимает солнечные очки, легкий загар подчеркивает пронзительно-синий цвет его глаз (ему уже за сорок, но выглядит он моложе), – от пятидесяти до ста миллионов?

Александр, по-прежнему в солнечных очках, отводит взгляд в сторону и говорит жестко и отстраненно:

– Есть еще кое-что, чего ты не знаешь.

– И что же это?

Ветер усиливается. На ярко-голубых волнах появляются барашки. Огромная яхта едва ощутимо покачивается.

Александр говорит:

– Ксения уходит от меня.

Ларс удивлен, но молчит.

– Да, – произносит Александр.

Она сидела рядом с ним каждый день судебного разбирательства. Все эти долгие часы адвокатских словопрений. Под шарканье ног и шелест бумаг. Она сидела рядом с ним, иногда казалась обеспокоенной и участливой, порой подавляла зевок, когда адвокаты перешептывались за спиной судьи. Это все продолжалось более месяца.

А потом, утром в четверг, было объявлено решение суда.

И главным оказалось не то, что он проиграл, а что это фактически стало его полным финансовым крахом со всеми вытекающими последствиями.

Главным было то, что сказала судья.

– В выражениях она не стеснялась. – Даже Ларс признал это.

И пока она говорила, Адам Спасский едва заметно улыбался с этим странным отсутствующим выражением в прозрачных голубых глазах. Только увидев эту улыбку, Александр действительно понял, что все это происходит на самом деле, а не привиделось ему в кошмаре. Что это его жизнь.

Столкнувшись с репортерами на лестнице у выхода, он испытал шок. Как будто потерялся. И эта жуткая улыбка перед глазами. Телохранители поспешно повели его к «майбаху», Ксения повисла у него на руке.

И вот он дома, на Лоундес-сквер. Затененные комнаты, как в отеле. В безликом интерьере – «спасибо» дизайнерам. И там, в гнетущей тишине дома, она сказала ему:

– Я ждала достаточно долго. Не хотела делать этого во время процесса. Теперь процесс окончен.

Он кричал на нее.

– Бесполезно, Александр, – бросила она. – Лучше скажи, когда ты последний раз действительно замечал меня? Когда последний раз ты думал о том, чего могла хотеть я? Зачем я тебе? Тебе даже секс больше не интересен…

Вот тогда он и грохнул японскую вазу.

Это словно пригвоздило ее к месту.

И она сказала:

– Я забираю близнецов в Сен-Бартелеми на две недели.

И тем вечером, когда близнецы вернулись домой из дорогой английской школы, все уже было упаковано, в холле возвышалась груда багажа, и они поехали в аэропорт, она и близнецы, и ее личный помощник, и личный тренер, и две английские няни, и все эти охранники с микрофонами в ушах – он смотрел из окна на отбытие кортежа из четырех машин.

Он был слишком подавлен, чтобы попытаться остановить ее.

Его горло саднило от крика. Глаза были красными.

Он стоял у окна и смотрел.

– Чего она хочет? – спрашивает Ларс.

– Лондонский дом, – говорит он. – Виллу в Сен-Бартелеми. Деньги.

– Сколько?

– Я не знаю. Ее адвокаты общаются с моими.

– Вы не были женаты? – спрашивает деликатно Ларс.

– Нет, – отвечает Александр устало. – И что? Мы прожили вместе пятнадцать лет. У нас близнецы.

– Сколько им сейчас?

– Десять.

Повисает молчание.

– У тебя есть дети? – спрашивает Александр.

– Да, – произносит Ларс с удивлением.

Впервые за все годы их сотрудничества Александр спросил его о семье, вообще хоть как-то проявил интерес к его жизни.

– Да, – повторяет он и добавляет, стараясь говорить помягче: – Они немного старше ваших: пятнадцать и двенадцать.

– Ну, у меня есть дети и постарше, – говорит Александр. – Я два раза был женат и дважды разведен. Первый развод прошел гладко, не очень накладно. Но второй… – Он тяжело вздыхает и задает вопрос: – Что мне теперь делать, Ларс?

Ларс подходит к ответу с практической стороны:

– Чтобы покрыть судебные издержки и другие обязательства, вам придется продать некоторые активы. Я вам советую уладить сейчас все текущие судебные разбирательства. Перспектива материального выигрыша сократилась из-за последнего решения суда.

Он ждет, что на это скажет Александр.

Ничего. Он смотрит на море, словно мысли его где-то далеко.

– Для этого, – продолжает Ларс, – чтобы выплатить все комиссионные вознаграждения и все уладить, вам понадобится, как я сказал, около двухсот миллионов стерлингов.

Он делает паузу.

– Если повезет, – говорит он с оптимизмом, – эта яхта может покрыть все расходы.

– Нет, – бросает Александр, из чего следует, что он все-таки слушал его. – Я так не думаю.

– Сто пятьдесят? – предполагает Ларс.

– Может быть.

– Значит, понадобится еще пятьдесят миллионов, – говорит Ларс задумчиво. – Думаю, вам следует продать «Фалькон». Издержки, я подозреваю, очень высоки.

На самом деле Ларсу не нужно строить догадки, насколько высоки издержки, – несколько лет назад он основал фонд на острове Мэн, для владения и управления реактивным самолетом, и за год он съедает несколько миллионов фунтов.

– Значит, самолет?

– Хорошо, – кивает Александр рассеянно.

– Я надеюсь, мы выручим двадцать миллионов, – говорит Ларс. – Рынок довольно устойчив на такие самолеты в наше время.

– Хорошо.

– Значит, нам еще надо найти тридцать миллионов.

Александр ничего не говорит.

– Лондонский дом и дом в Сен-Бартелеми отойдут Ксении? – спрашивает Ларс.

– Она так хочет.

– И получит?

– Полагаю, да.

– А деньги?

– Она потребует денег, – говорит Александр.

– Вы не знаете, сколько?

– Нет.

– Не больше десяти миллионов, полагаю, – говорит Ларс. – Она не должна получить больше десяти миллионов.

Александр, в своей черной шелковой рубашке, только пожимает плечами.

– Если вы продадите дом в Суррее, – продолжает Ларс, – и поместье Барбареско, то сможете покрыть все обязательства и выплатить ей десять миллионов.

По палубе гуляет ветер, кто-то моет ее шваброй – африканка в белой рубашке поло с логотипом «Европа», в спортивных брюках и в униформе судовых разнорабочих работает в некотором отдалении от них.

Ветер волнует поверхность моря, и оно искрится.

Александр спрашивает:

– И что тогда у меня останется?

– У вас останется, – говорит Ларс, глядя в одну из своих бумажек, – доход от белорусской телефонной компании.

– И только?

– Да. Она стоит около двадцати миллионов стерлингов, – отмечает Ларс.

– Двадцать миллионов? – уточняет Александр.

– Да. И дивиденды там приличные. Порядка пяти процентов. Миллион фунтов в год, где-то так. Я думаю, прожить на это можно.

Он делает паузу, ожидая реакции босса.

Не дождавшись ее, он говорит более серьезно:

– При должной оптимизации налогов.

Сам Ларс умудряется жить на доходы, не сильно превышающие эти, при должной оптимизации налогов.

Александру это замечание Ларса не кажется остроумным. Он как будто даже не услышал его. Когда же он наконец смотрит на него, кажется, что он уже забыл, о чем шла речь.

– Останешься на обед, Ларс? – спрашивает он.

Они едят на маленькой террасе, рядом с приватной столовой – стол сервирован на двоих. Рядом стоит в ожидании Марк и молодой вьетнамский стюард-стажер. Александр говорит, что хочет суши. Суши, к сожалению, нет. Явно разочарованный, Александр отчитывает Марка, а Ларс смотрит в сторону. Он смотрит на море – чудесного темно-синего цвета, с пенными барашками. В итоге им приносят жареного лосося с салатом из фенхеля, и молодой картофель, и бутылку очень приятного «Пуйи-Фюиссе». И Александр рассказывает Ларсу, забыв, что тот уже слышал эту историю, о том времени, когда он жил в Улан-Баторе и решил как-то среди дня, что хочет на ужин суши.

– А тогда, – говорит он Ларсу, – в то время было просто невозможно достать приличные суши в Улан-Баторе. Может, сейчас уже можно, я не знаю.

Разыгрывая удивление, Ларс кивает.

– И я сказал Алану, – говорит Александр (обязанность Алана состояла в том, чтобы выполнять все поручения и прихоти Александра), – сказал Алану: «Хочу сегодня суши. Хорошие суши, ясно? Не местное дерьмо, ясно?»

Ларс растягивает рот в улыбке чуть шире – от просто вежливой до изумленной.

– И знаешь, что сделал Алан? – спрашивает Александр, пока Марк, стоя у него за плечом, подливает ему «Пуйи-Фюиссе».

Продолжая улыбаться – хотя ему известно, что сделал Алан, – Ларс качает головой и вытирает рот салфеткой, между делом поблагодарив Марка.

– Он звонит в лондонский «Убон», – говорит Александр. – Знаешь такой ресторан?

– Да, – говорит Ларс.

– Он звонит и заказывает что-то вроде… тонны суши за хренову тучу денег. С доставкой.

Брови Ларса взлетают вверх.

– После этого он поручает кому-то переправить суши в Фарнборо и оттуда доставляет частным самолетом, – подчеркивает Александр, – в Улан-Батор. Доставили где-то к восьми вечера по местному времени, как раз когда я привык есть. Так что Алан был очень доволен собой. И я говорю ему: «Это отличные суши, Алан. Где ты достал их?» А он говорит: «В «Убоне», в Лондоне». А я ему: «В Лондоне? Ты с ума сошел? Быстрее было бы из Японии!»

Ларс негромко смеется.

Александр говорит ему вполне серьезно:

– Об этом писали в газетах.

– Да?

– Самый дорогой заказ еды с доставкой в истории, так написали.

Ларс сдержанно смеется.

– Говорят, на это ушло пятьдесят тысяч фунтов. Я не знаю. Не знаю, правда ли это.

В то время – отчасти и сейчас – Александр собирал все, что писали о нем в газетах, в большой альбом. Раньше там было довольно много материала, ведь он был известен как «Железный император», его жизнь и богатство всех сводили с ума. Заполнять альбом была нанята одна привлекательная выпускница Оксфорда, ее и оплачивали соответственно.

– Мне надо было вложить денег в коммерческую недвижимость в Улан-Баторе, – говорит Александр с сожалением. – Я подумывал об этом.

– Это было бы успешное вложение, – говорит Ларс, потягивая вино.

Он умалчивает о том, что сам владеет небольшим пакетом акций в инвестиционном фонде, которым управляет один его знакомый. Фонд специализируется на монгольской недвижимости – одном из наиболее эффективных активов в мире за последние несколько лет.

К ним присоединяется Энцо.

Его позвал Александр.

– Мы собираемся в Монако, Энцо, – говорит Александр. – Я предложил подбросить Ларса до дома.

Предложение было сделано и принято за едой чуть раньше.

Ларс как раз надеялся на это, потому он и взял с собой чемоданы.

Пусть даже бо́льшую часть дня и вечера ему придется слушать болтовню Александра. Теперь, когда он ударился в воспоминания, он не скоро умолкнет.

За ужином он пускается в разговоры о русской истории, которой просто одержим. Хотя он порядком утомился, рассуждая о том, как Россия закончила двадцатый век именно в том же положении, в каком и начинала его – неким сумбурным авторитарным государством, плетущимся в хвосте Западной Европы и Америки в плане экономических и социальных преобразований, все ее природные богатства находятся в руках нескольких семей, средний класс практически отсутствует, а большая часть населения живет в беспросветной бедности. Советский эксперимент со всеми его надеждами, точно буря, оставил страну в полном беспорядке.

Ларс кивает, соглашаясь.

Александр сидит по другую сторону стола, окутанный клубами сигарного дыма. Он рассказывает о своих попытках построить в России в 1990-е либеральную рыночную демократию и о том, как потерпел неудачу.

Они сидят в маленькой столовой, и дым висит в воздухе тяжелыми слоями.

На столе большая тарелка с шоколадом. Ручной работы, неправильной формы куски присыпаны порошком чистого какао. Ларс съел уже два. Раздумывая, съесть еще один или подождать, пока Марк принесет кофе, он говорит:

– Это была упущенная возможность.

– Это была историческая трагедия, – уточняет Александр.

Историческая – его любимое слово.

Ларс знает, что Александр считает себя исторической фигурой. Он любит говорить об исторических перспективах с позиции непосредственного участника. Однажды он спросил, каким, на взгляд Ларса, он останется в истории?

Ларс не знал, что на это ответить. После секундного замешательства он отделался затертым софизмом: «Смотря кто будет писать историю».

Как раз тогда – несколько лет назад в Давосе – Александр поделился с ним своими планами написать монументальный многотомный труд о своей жизни и времени.

До сегодняшнего дня, насколько известно Ларсу, он еще не приступил к этому.

Теперь он рассказывает о своем дяде. Ларс уже слышал об этом человеке. Офицер КГБ – человек, посылавший людей на смерть во время чисток тридцатых и сороковых годов. Однако – Ларс это знает – Александр восхищается им.

– Когда был мальчишкой, я считал его просто старым пердуном, – говорит Александр. – Старомодным, ты понимаешь.

– Да, – говорит Ларс, стараясь казаться внимательным слушателем.

– Он носил старомодную шляпу, – говорит Александр.

– Да?

– Стрижка была дерьмовая. Вот и все, что я думал о нем. Только потом я понял, что у него в душе было железо. Он был сильным. Когда ветер подул в другую сторону, в пятидесятые, он оказался в трудном положении.

– Не сомневаюсь…

– Сталин ведь был его кумиром, – продолжает Александр, пока Марк приближается к столу с кофе. – Он боготворил его. Искренне.

– Да, были такие.

– А потом Хрущев выступил с этой речью.

– Да, так называемый закрытый доклад, – говорит Ларс.

– И всем вроде полагалось сказать, что они сожалеют о прошлом и что Сталин им никогда не нравился. Ну а он не стал такого говорить. Притом что понимал: его могли убить. Все равно не стал. Прямо как в конце «Дон Жуана», когда перед ним разверзается ад, а он ни в чем не раскаивается. Он не стал лицемерить. Ты понимаешь?

Ларс молча кивает.

– Мой отец, тот покаялся, – роняет Александр.

– Да?

– О да.

Марк налил им кофе и тихо удалился.

– Мой отец покаялся. А дядя – его звали Александр, как меня, – не каялся. Он не считал, что был в чем-то не прав. Вот его враги были не правы, так он считал. Он считал, что история на его стороне. Хотя это было не так. В конце концов он покончил с собой, – говорит Александр. – Самоубийство.

– Я сожалею об этом.

Александр устало пожимает плечами.

– Он уже был старым. Ему больше незачем было жить, – говорит он. – Он всю свою жизнь посвятил делу коммунизма. В этом была вся его жизнь. Больше у него ничего не было.

Ларс задумчиво кивает.

– Что еще у него осталось, чтобы жить? – спрашивает его Александр с нажимом.

– Ничего, полагаю, – говорит Ларс.

Александр кивает и прикусывает сигару.

– Ничего, – говорит он. – Все было кончено. Вот так.

Утром по правому борту проплывает Капри. Неаполь скрыт завесой смога. Ларс, одетый в банный халат с логотипом «Европа», смотрит в сторону берега со своего маленького балкона. Воздух мягкий, свежий. Спалось ему неважно. Перебрал марочного вина и довоенного арманьяка прошлым вечером. А потом, когда вернулся в свою каюту, он нашел среди сотен фильмов в мультимедийном центре «Ностальгию» Тарковского. И начал смотреть. Было странно слышать, как шведский актер Эрланд Юзефсон, хорошо знакомый ему, говорит по-итальянски, в дубляже. Он заснул, не досмотрев и до середины.

Раздается стук в дверь.

Это Марк.

Он говорит, что Александр приглашает Ларса к завтраку.

Зря Ларс надеялся избежать этого.

– Благодарю, – произносит он. – Скажите ему, я скоро буду.

Когда через полчаса он выходит к завтраку, Энцо сообщает Александру, что они подойдут к Монте-Карло около полуночи.

Ларс садится. На нем свитер, а волосы его еще влажные после душа.

– Мне позвонили сегодня утром, – говорит Александр, когда Энцо уходит, – от моего адвоката в Лондоне.

Голос у Александра нерадостный.

Ларс, жевавший яичницу, сразу настораживается.

Александр продолжает:

– С ними связались адвокаты Ксении насчет ее требований.

– Да? – Ларс продолжает есть. – Что у них?

– Два дома…

– В Лондоне и Сен-Бартелеми?

– Да.

– И?..

– И двадцать пять миллионов, – говорит Александр.

– Стерлингов?

– Да.

– Это невозможно. – Ларс подносит вилку с яичницей ко рту. – Вы будете бороться?

Александр кивает. Он пьет какой-то шипучий напиток – вероятно, у него тоже похмелье. Так или иначе вид у него такой, будто он почти не спал. Или совсем не спал.

– Это ведь только первый выстрел, – говорит Ларс. – Они хотят получить больше десяти, так что просят двадцать пять. Они успокоятся на пятнадцати. Даже это слишком много. Боритесь, – советует он. – Не уступайте больше десяти.

– Я буду бороться, – кивает Александр.

Ларс принимает чай от стюарда с подносом.

– Не уступайте больше десяти, – повторяет он.

Чай совершенно экстраординарный, самый изысканный из всех, какие ему доводилось пробовать, – это что-то небывалое, словно и не чай вовсе, а нечто более утонченное, нежное, более насыщенное.

– А ей известно, – спрашивает он, – о вашем… расстроенном положении дел?

Пару секунд Александр не отвечает. Он смотрит на море, на волны, набегающие одна на другую, устремляясь к серому горизонту.

– Я не знаю, – отвечает он.

– Тогда, наверное, она не понимает, – говорит Ларс, пытаясь как-то помочь, – что, прося двадцать пять, она фактически просит…

Все, что у вас есть, собирался он сказать.

– Ты станешь богаче меня, Ларс, – замечает Александр безысходно, – когда все это закончится.

Снова не зная, что на это сказать – ведь это очень похоже на правду, – Ларс просто отпивает еще чаю и через несколько секунд говорит:

– Нам нужно обсудить отчуждение активов. Как мы решили вчера. В деталях.

Он смотрит на Александра, опасаясь, не расстроил ли его сказанным.

Александр, кажется, в порядке.

Он ест виноград – медленно и методично отрывая виноградины от веток и отправляя в рот.

Ларс достает одну из своих бумажек.

Следующий час они обсуждают отчуждение активов – продажу «Дасо-фалькон» и поместья Барбареско, а также дома в Суррее и суперъяхты. Для большинства этих активов Ларс уже прикинул в уме возможных покупателей.

Александр ест виноград и не особенно вникает в предмет разговора. Кажется, его больше интересуют длинные зеленые гроздья, чем его финансы.

Ларс выражает надежду, что у него в итоге останется несколько миллионов наличными, когда все будет улажено, не считая акций белорусского оператора мобильной связи.

– Это не первый раз, – говорит Александр, – когда меня всерьез прижали, ты знаешь, Ларс.

– Девяносто восьмой, русский дефолт? – предполагает Ларс, продолжая что-то записывать.

– Именно.

Ларс что-то пишет и говорит:

– Да, это, наверное, было что-то с чем-то.

– Уж это точно, – подтверждает Александр.

Ларс что-то бормочет, мысли его явно далеко:

– Полная неразбериха, да?

– Еще бы.

На самом деле Александр сейчас вспоминает то время почти с теплотой. В его памяти это один из самых отчетливо сохранившихся отрезков его жизни наряду с отрезком предыдущего десятилетия, когда Советский Союз внезапно прекратил существование, а ему было чуть за сорок и он занимал солидный пост в Министерстве международной торговли. Вся международная торговля проходила через министерство. Индивидуальные предприниматели, которые хотели бы вести торговлю с заграницей – прежде всего в секторе природных ресурсов, – просто не имели представления, как осуществить это самостоятельно, и не имели доступа к международным расчетам. Он увидел здесь возможность. Однако то, что случилось затем, превзошло любые его ожидания. Какое-то время казалось, что нет ничего невозможного. Он основал свой банк, «Интрейд-банк», для обеспечения международных расчетов, и довольно скоро уже набирал ставки промышленных предприятий, особенно после введения программы залоговых аукционов, которая профинансировала второе избрание Бориса Ельцина и перевела циклопические объемы государственной промышленности в частную собственность нескольких человек. Кому-то из них досталась нефть, кому-то – никель или алюминий, кому-то «Аэрофлот». Ему досталось железо. Он стал «Железным императором». Всего за несколько лет он вырос от скромного холеного советского чиновника до магната, поставщика железной руды номер один в мире.

Дефолт 98-го в действительности не так уж сильно прижал его. Хотя и мог бы. Даже несмотря на то, что «Интрейд-банк» пошел прахом в судебных тяжбах, он сумел сохранить свою империю, шифруя акции в офшорном лабиринте – как раз тогда на сцене появился Ларс, – через фонды с таинственными названиями, расположенные на Каймановых островах и в других столь же удаленных и надежных местах.

Александр сидит за столом, уставившись как будто на что-то вдалеке, за горизонтом. Ларс продолжает что-то писать.

Паника 98-го. Тогда он думал, что может лишиться всего, но каким-то образом сумел сохранить. Тем летом ему исполнилось пятьдесят, в самый пик обвала.

– А хрен с ним со всем, – сказал он тогда. – Я буду праздновать.

По такому случаю был арендован Бленхеймский дворец. Тысяча приглашенных. Среди них его герой, Руперт Мердок. Вертолеты на газоне. Лучшая пора его жизни. И новая женщина – Ксения. Огни салюта. Вот это были дни.

Да, вот это были дни, мой друг.

– Вот это были дни, Ларс, – бормочет он.

Ларс поднимает взгляд.

– Когда? – спрашивает он.

– Тогда.