Глава 2
Утром яхта стоит на якоре в паре километров от побережья Хорватии. Позвонил Энцо и сообщил о шторме в Адриатике. Он извинился за задержку и сказал, что они продолжат плавание, скорее всего, после полудня, когда шторм на море утихнет.
В прибрежной зоне, где пришвартована яхта, погода ветреная, неприятная. Временами идет дождь.
Через некоторое время Марк предлагает высадиться на берег и посетить прибрежный городок, который виден с палубы. Но он отклоняет это предложение.
Вместо этого он сидит у себя в маленькой столовой и ковыряет обед – за столом, рассчитанным на восемь персон, на средней палубе.
Он чувствует себя самозванцем в мире живых, по-прежнему в той же одежде, в какой он заснул, и так же пахнет многодневным, застоялым парфюмом «Картье паша».
Когда он проснулся этим утром, из окон просачивался серый свет. Подняв голову, он какое-то время в недоумении смотрел на него. Затем пришло понимание. Еще один день.
Это нужно сделать ночью. Тогда никто не заметит, никто не попытается спасти его. Никто не заметит – просто утром обнаружат, что его нет в комнате, а кругом будет только непроницаемое море. И долгие, растворяющиеся в морской глади волны за кормой.
Он разменял седьмой десяток, отрастил живот. У него жесткое, симпатичное лицо. Волос почти не осталось. Черная шелковая рубашка с необыкновенно большим воротником. Белые кожаные туфли.
Море синее, точно кремень, холодное и безжалостное. Порывистый дождь налетает на высокие окна приватной столовой, а за беспокойными серыми водами на берегу лежит хорватский городок. Над ним нависают скалистые холмы, задевающие за облака.
Он откладывает вилку и вызывает Марка. Он спрашивает сигару, и Марк приносит ему коробку.
После этого Марк спрашивает, не желает ли он дижестива. Он качает головой.
– Тогда я могу быть свободен, сэр? – спрашивает Марк.
Марк родом из Сандерленда.
– Да. Спасибо.
Марк уходит с нагруженным подносом. Несколько минут спустя он так и не закурил сигару.
Он выходит на палубу и стоит там, глядя на морскую поверхность, которая движется в плавном, тяжелом ритме.
Плавном и тяжелом. Тяжелые формы ловят свет и снова теряют его в своем движении.
Тяжелые, тяжелее всего на свете.
Тяжелые.
И он думает, почти загипнотизированный этими тяжелыми формами, ловящими и теряющими свет: Сколько весит море? И его логический ум работает дальше: Каков объем моря? А затем: Какова средняя глубина? Какова площадь его поверхности? Должно быть, думает он, эти две цифры легко узнать – и тогда он получит ответ, ведь объем воды – это и ее вес.
Он заходит внутрь, отгораживаясь от ветра, и вызывает Марка.
Увидев стюарда, говорит:
– Марк, я хочу, чтобы ты выяснил для меня кое-что.
– Да, сэр.
– Какова средняя глубина моря.
– Да, сэр, – говорит Марк.
– И какова площадь поверхности.
– Поверхность моря, сэр?
– Да.
– Что-нибудь еще, сэр?
– Нет.
– Я узнаю это для вас, сэр.
– Спасибо, Марк.
Оставшись один, он ждет с нетерпением этих цифр, и сидя за столом наконец закуривает сигару. Несколько минут спустя он слышит легкий стук в дверь.
– Да.
– У меня есть эта информация для вас, сэр, – говорит Марк.
– Да?
– Средняя глубина – три тысячи шестьсот восемьдесят два метра, – говорит Марк.
– Так глубоко? – бормочет он и записывает. – Ясно.
– А площадь поверхности – триста шестьдесят один миллион квадратных километров.
– Вы уверены?
Марк колеблется. Он загуглил этот вопрос. Однако его наниматель лишь смутно представляет, что такое «Гугл», и, наверное, думает, что Марк в течение этих минут обзванивал экспертов-океанологов из ведущих университетов мира – и все эти люди были рады отвлечься от работы, чтобы помочь ему в столь важном деле.
– Я дважды проверял, сэр, – говорит Марк с сомнением в голосе.
– Хорошо. На текущий момент все хорошо.
– Вам нужно что-нибудь еще, сэр?
– Не сейчас. Спасибо.
– Да, сэр, – говорит Марк и уходит.
Он снова с увлечением принимается за вычисления – на бумаге, как его научили когда-то в советском ПТУ.
Площадь поверхности выражается в квадратных километрах, так что первым делом нужно перевести это в квадратные метры: один квадратный километр составляет… составляет один миллион квадратных метров…
И эту цифру надо умножить на среднюю глубину… Нужно будет написать много нулей. Итоговая величина будет эквивалентна… Эквивалентна весу в метрических тоннах.
1 329 202 000 000 000 000 тонн.
Одна и три десятых миллионов триллионов тонн. Успех! Вес моря найден. Он отбрасывает ручку и дымит сигарой с ощущением победы. Выпускает дым из ноздрей. И тогда другие вопросы начинают беспокоить его. Море – это соленая вода: а не влияет ли это на вес? И как насчет давления? Играет ли роль сила давления на больших глубинах? Не весит ли кубический метр воды под огромным давлением глубин больше, чем, к примеру, одна метрическая тонна?
Что ж, значит, Марку придется найти ответы и на эти вопросы, пока его работодатель будет докуривать сигару, склонившись над своим отражением в полированной поверхности стола.
На этот раз Марк отсутствует дольше. Проходит почти полчаса, прежде чем раздается стук в дверь. И он понимает, слушая, как Марк сообщает ему о факторах, определяющих вес соленой воды, что этот предмет ему больше не интересен.
Особенно запутанным оказывается вопрос о влиянии давления на массу воды, он теряет внимание и перестает слушать. Он просто сидит на месте, рассматривая окурок сигары. Мягкий голос Марка, свойственный уроженцам Ньюкасла, продолжает звучать. Затем смолкает.
Надолго повисает тишина.
– Сэр? – говорит Марк.
Его как будто выдернули из сна.
– Да?
– Это все, сэр?
– Да. Спасибо.
– Вам спасибо, сэр.
Ранний вечер. Спаренные дизельные двигатели заработали, и яхта длиной сто сорок метров снова пришла в движение. На открытом море еще лежит свет. Резкий поздний свет на отдельных темных волнах. Отдаленный берег медленно пропадает из виду. Растворяется в ранних сумерках, и его уже почти не различить, не считая огоньков, крохотных беззвучных огоньков прибрежного городка.
Энцо в своей аккуратной белой форме лично сообщает прогноз погоды – «как по писаному» – и говорит, что они прибудут в Керкиру утром, около десяти часов. Не желает ли сэр сойти на берег? Не подготовить ли все необходимое?
– Нет.
А куда направятся после Корфу?
– Я не знаю.
Энцо тактично кивает. И ждет секунду или две – иногда его наниматель, если он один, как сейчас, приглашает своего мальтийского старпома в это время пропустить стаканчик за компанию. Они пьют виски и беседуют о кораблях, о море. Иногда он спрашивает Энцо о его прежней жизни в должности капитана нефтяного танкера или читает ему лекции о политике, экономике, о положении дел в мире. Но не сегодня. Сегодня у него нет настроения поболтать.
Он говорит Марку, что поужинает у себя.
Марк спрашивает, что он будет есть.
Он только пожимает плечами и просит, чтобы повар приготовил ему что-нибудь по своему усмотрению.
Часом позже Марк доставляет ему поднос, на котором находится суфле лобстера, filet mignon с запеченными зимними овощами и маленький tarte tatin. А также полбутылки шампанского и еще одна «Шато Тротануа 2001».
За последние сутки он почти не ел, и теперь чувствует голод – какую-то глухую пустоту внутри себя. Он съедает суфле и стейк с овощами. Tarte tatin он не трогает. И выпивает немного «Тротануа», но не шампанского.
За окнами уже темно, совершенно темно. Только огни яхты слабо отсвечивают на воде.
Туда, в темную воду.
В эти бесчувственные глубины.
А вообще-то, как нужно прыгать за борт судна такого размера? Он стоит на балконе за порогом своей комнаты, комнаты владельца, почти на самом верху яхты – лицом к корме, а ветер сейчас несильный, – и смотрит вниз, на другую палубу, гораздо более просторную, с плавательным бассейном. А ниже еще более просторная палуба – он видит только ее малую часть со своего места, – там могут разместиться восемьдесят человек, чтобы есть за столами или танцевать.
Там сейчас кто-то есть, на нижней палубе, где когда-то проходили вечеринки, как раз на той части, которую он видит. Кто-то расхаживает туда-сюда и курит сигарету. Маленькая фигура в темноте. Он не знает, кто это. На яхте несколько десятков человек. Он не знает их всех в лицо. Есть Энцо и его команда. Повар со своими людьми. Еще Марк и его помощники-стюарды. Технические специалисты, следящие за бассейном и другими объектами досуга, за системой электропитания и подлодкой-малюткой. На палубах всегда толчется обслуживающий персонал. Хотя бы Пьер и Мадис, бывшие солдаты, со своим оружием. Возможно, это Пьер там курит. Да, наверное, это Пьер стоит там внизу и смотрит на волны за кормой, растворяющиеся в море.
В темноте, с высоты, где он стоит, на вершине яхты, они едва видны, волны за кормой.
Фосфоресцируют во тьме.
Дразнят, едва различимые.
Оттуда, где он стоит, до поверхности моря должно быть не меньше двадцати пяти метров. Он не утонет – он умрет от удара, вероятно, об одну из нижних палуб. А это совсем не то, чего он хотел.
Он не продумал как следует все детали этого дела.
И с каждой проходящей минутой кажется все менее вероятным, что он сумеет выполнить задуманное.
Он представляет себя, содрогаясь от ужаса, в темной холодной воде.
Он не осмелится на это.
Такое малодушие наполняет его отчаянием.
И что дальше?
Если он останется жить, что будет?
Он замечает, что дрожит, и заходит в комнату.
Что теперь?
Этот вопрос мог бы долго мучить его, но он вдруг чувствует, что очень устал.
Он закрывает дверь на балкон.
– Гасим свет, – говорит он мягким сухим голосом, и свет гаснет.