Глава VIII. Разрушители легенд
Он не разбился. Ухнул в кусты, ободрал лицо, тяжело стукнулся левым боком, но, похоже, остался жив.
«Морто означает «мертвый». Смерть не брала его, обходила стороной, боялась. Сколько раз Энцо тонул, горел, падал с высокой мансарды — и всегда выходил без единой царапины. Ангел смерти хранил его», — стучало в голове.
Попробовал приподняться и упал — боль пронзила левую руку. Иноземцев скосил глаза, и от ужаса пересохло во рту: кожа и рукав сорочки превратились в кровавое месиво, и что-то острое торчало из предплечья, как стрела. Он не сразу понял, что это. Ухватился правой рукой, дернул — думал, что ветка. Собственный вой, полный боли и отчаянного неверия, застыл в ушах. Никакая не ветка, а лучевая кость. Надо же так сломать руку!
Через какое-то время в нем проснулся врач. Собрался с силами, приподнялся, сел. Сжав зубы, попробовал надавить на осколок, чтобы вправить, но снова взвыл и от боли сложился пополам. Надо было идти — самому не справиться. Придерживая израненную руку, он кое-как встал и, шатаясь, побрел вдоль стены.
В ушах звенело, перед глазами плыло. Куда идет, к кому — ничего не соображал.
У клумб с цветами кто-то схватил Иноземцева за плечи и проорал в самое ухо:
— Иван Несторович, что с вами?
Он видел одни силуэты — темно-зеленое вперемежку с белым. Голоса не признал.
— Господи боже, да как же вас угораздило?
Одна из темно-зеленых теней подвела его к скамье, надавила на плечи, усадила.
— Сейчас Иннокентий Петрович вас посмотрит, а уже после покойным генералом займется. Хорошо, мы вовремя прибыли. Шину скорее надо, кровь теряете. Н-да, плохи дела.
Иноземцев глянул сквозь туман.
— Это я убил генерала, — прошептал он.
— Что?
— Я убил генерала! Кругом виноват.
— Вы бредите, доктор. Совсем замучила вас эта змея подколодная.
— Я убил, говорю вам. Он гипноза не выдержал, сердце остановилось. Но генерал встал! Понимаете, встал! Впервые я попробовал применить гипноз, и получилось. Слаб только оказался пациент.
Тень поцокала языком, покачала головой. Явилась вторая, послышался старческий хрипловатый голос:
— Эк его угораздило-то. Вправить вправлю, а зашивает пускай Богомолов, везите его в земскую. У меня здесь дел по горло.
Больше ничего не услышал, видно, Иннокентий Петрович вправил-таки кость.
Очнулся в казенной карете, той самой, что два дня назад привезла его в Т-ск, к зданию управы. Рядом никого не было. На плечи Иноземцева был заботливо наброшен старый плед. Болело так, будто он не одну руку, а все кости переломал. Перед глазами плавали разноцветные круги. Он приподнял край пледа — покалеченная рука, аккуратно перевязанная, покоилась на ремне. Под бинтами нащупал небольшие дощечки. Эту временную повязку придется, понятно, сменить на пластинки. Дай бог, чтобы хоть пластинки оказались, на гипсовую перевязку нечего и надеяться в такой глуши.
Доктор Богомолов оказался таким же стариком, как его коллега из полицейского управления. Ни слова не сказав, быстро зашил рану, перевязал и проводил Иноземцева в пустую палату на три койки. Даже лечь помог.
— Могу сделать укол, — сказал участливо.
Иноземцев вздрогнул. Никаких уколов, никаких более экспериментов с инъекциями.
— Нет, лучше умру от боли.
— Тяжко, поди, терпеть-то.
— Знаю, — буркнул он и отвернулся.
Доктор вздохнул и поплелся к двери. На пороге остановился:
— В рубашке родился. Никто прежде не возвращался оттуда.
Промучился Иван Несторович полночи и уснул только к утру. Но едва под окнами загорланили петухи, кто-то не слишком деликатно стал трясти колено. Еще не открыв глаза, понял: за ним, в кутузку. За смерть пациента он заплатит свободой.
— Да зачем же вы его будите, Кирилл Маркович, — донесся голос Богомолова. — Всю ночь глаз не сомкнул, стонал так, что и я сна не знал. Только ведь уснул, а вы!
— Не мог знать, простите, не мог знать, — где-то рядом оправдывался Делин. — Но следствие не ждет. Сожалею.
Иноземцев открыл глаза.
— Вы за мной? — прошептал он. — Самому мне не подняться. Помогите.
— Да не беспокойтесь, Иван Несторович, лежите. Я поговорить приехал. Соберитесь с силами и изложите, что произошло в комнате покойного. До того, как вы… словом, сами знаете. — Делин взял табурет, сел у кровати. — Все по порядку. Не торопитесь. Рука сильно болит?
— Уже нет.
— Врете вы все! Одна попытка самоубийства за другой. Ладно, рассказывайте. Мне тоже есть чем вас порадовать.
— Порадовать? Вы что же, смеетесь?
— Смеяться после. Говорите же.
— Но мне нечего добавить, я вам все сказал. Генерал не выдержал гипноза и умер на руках у племянницы, Ульяны Владимировны.
— Именно у нее на руках?
— Да.
— Он что-нибудь говорил перед смертью?
— Не помню. Да, кажется.
— Что именно?
— Я не мог слышать. Я был в отчаянии.
— Попытайтесь вспомнить.
— Не помню, что-то пробубнил. Я расслышал одно слово: «слева». Верно, о сердце.
— А вот и нет, — заулыбался исправник. — Это он кое о чем другом изволил говорить.
Иноземцеву было не до смеха. Да и какая ему, в самом деле, разница, о чем там толковал покойный.
— А что делала в этот момент Ульяна Владимировна?
— Пыталась в чувство привести, — пробормотал он и отвернулся.
— Тоже, может быть, что-то говорила?
— Да. Все время твердила: «Где, где?»
— И вы не поняли, о чем она?
— Конечно, сударь, понял! — разозлился Иноземцев. — Она спрашивала, где болит. Дядюшка ей отвечал, что слева. Стало быть, сердце.
Делин покраснел, а потом зашелся таким хохотом, что Иноземцеву стало не по себе.
— Ну вы, Иван Несторович, и аналитик! Чудак, одним словом.
Иноземцев промолчал. По всему было видно, что в который раз выставил себя полным дураком. Оттого, может, и с кутузкой не спешат — определят к умалишенным. И в Петербург ведь не повезут, в Обуховскую, где Ларионов за него словечко замолвит. Упрячут где-нибудь неподалеку от Т-ска, и поминай как звали.
— Ладно. — Делин вытянул из кармана платок и принялся утирать слезы. — Расскажите теперь, как прошел сеанс.
Иван Несторович говорил терпеливо, долго, старался не упустить ни единой детали. Слушал Делин очень внимательно и с каждой минутой становился все серьезнее.
— Я полагал, он притворяется, — разоткровенничался Иноземцев напоследок. — Но все реакции были совершенно естественными. До сих пор перед глазами это искаженное от ужаса лицо. Признаться, я не ждал такого стремительного эффекта. Возможно, он человек легко внушаемый, и болезнь была внушена ему так же легко, как мой гипноз.
— Чем-нибудь поили, кололи, прежде чем начать?
— Да нет же! Не подумайте, что он был под действием лекарства. Гипноз дает положительный результат исключительно при безоговорочном доверии гипнотизеру, иначе может произойти непоправимое. Хотя в нашем случае как раз непоправимого избежать не удалось.
— Да-а, — протянул Делин. — Но ваш эксперимент, голубчик, действительно еще раз доказывает, что бывший генерал жил во власти инспираций. Что таить, не он один, весь уезд, вся губерния поверили выдумке.
— Но как? — разволновался Иноземцев.
— Да так. Ловко выдуманная и не менее ловко разыгранная легенда держала в страхе всю округу. Прямо Жеводанский зверь, — исправник усмехнулся в усы. — Только наш будет Бюловский. Для начала утешьтесь: генерал был отравлен, так что дело не в гипнозе. Иннокентий Петрович нашел след укола на плече. В крови обнаружены следы коньяка и еще весьма любопытного вещества. То же вещество отыскалось в богадельне — в лаборатории в жестяном сосуде. Акулина Ивановна сказала, ваших рук дело.
— Это луноверин. — Иноземцев был потрясен. — Но как, позвольте, он попал в кровь генерала? Да еще вместе с коньяком…
— А дальше еще любопытнее. — Исправник достал из кармана тряпицу, развернул, показал шприц со следами розовато-серого раствора.
— Это мой.
Вспомнил вдруг, как наполнил его и отложил, когда Ульянушка его пристыдила.
— Мы изъяли его у Ульяны Владимировны.
— Как?.. У Ульяны Владимировны?
— Увы, Иван Несторович. Пробудитесь, наконец. Девчонка отравила дядьку — вколола ему вещество перед тем, как вы вошли. Он ведь не чувствовал ничего. Нагнулась обнять и всадила незаметно иглу. А потом перед смертью выведала, где он спрятал африканские алмазы, и собралась бежать. Вы вчера утром исчезли. Я побывал в богадельне, на кладбище, вернулся в управу, вас не обнаружил и почуял неладное. Единственное место, где вас стоило искать, — усадьба. Видите, я не ошибся. Мы прибыли вовремя. Почти вовремя. Не знаю, кто склонил вас к такому странному поступку — броситься из окна башни. Ох, и прежалкий вы имели вид! Пришлось карету с вами отправить, чтобы, не дай господь, не окочурились там. Дознание шло всю ночь. Можете не сомневаться: гаденыши во всем признались.
— Что вы такое говорите! — вскричал Иноземцев. — Ульянушка не могла этого сделать! Она сущий ангел!
— Такой уж и ангел, — усмехнулся Делин. — Вы простите, что поневоле приходится ранить вам сердце, но правда есть правда.
— Не может этого быть, я уверен. — Иноземцев вскочил и принялся метаться по комнате. Слезы застилали глаза — из-за больной руки или сердце так ныло?
— Она же вас и не повесила едва, она же на кладбище чуть живым не закопала. Нашел я там маску, вымазанную фосфором, рядом разрытую могилу — и сразу все понял. То, что с вами приключилось, было жестокой игрой. Вы, как и остальные незадачливые доктора, оказались статистами в этом спектакле. С вашей помощью раздували эту историю про упырей.
— Зачем?
— Чтобы извести генерала слухами, в крайнем случае убить, а вину свалить на лекаря. Алмазы. — Исправник многозначительно поднял палец.
— Неужто для этого нужно было возводить целую богадельню и столько народу извести?
— Ах, до чего вы, Иван Несторович, наивны! За своими исследованиями жизни не знаете. — Исправник махнул рукой, горбатого, дескать, могила исправит, и продолжил: — Самое удивительное, что никто из бывших крепостных не был убит. Управляющий под видом предводителя дворянства разъезжал по уезду, собирал покойников, мол, эпидемия, так надо, и тайно привозил тела в богадельню. Там покойника хоронили вместо преставившегося пациента. Диагноз всем ставили один: «укушенный».
— Значит, Николя?
— Он самый. И это его настоящее имя. Николя Сонер — шулер, авантюрист, нанятый вместе с Натали Жановной, такой же авантюристкой. Наняла обоих скромница наша Ульянушка. Сделал я запрос в Петербург: оба бежали из Парижа, где ограбили самого Плон-Плона. Натали изображала оперную диву, неделю даже выступала в тамошней Гранд-опера самым натуральным образом. В Бюловке оба засели переждать.
— Как же так? Неужели генерал женился на авантюристке?
— Да уж, окрутила старика.
— Но когда же Ульянушке было нанять авантюристов, если она из поместья не выезжала?
— С чего вы взяли? Выезжала. — Делин покопался в карманах, нацепил на кончик носа пенсне и развернул бумагу. — В 1882-м, в конце зимы. И двумя годами позже летом ездила в Петербург. Оба раза вместе с дядюшкой ездили. Предположительно именно тогда она и познакомилась с этими проходимцами. Соблазнила их сокровищами, обрисовала свой коварный план. Тем как раз требовалось скрыться на время, вот они и согласились.
— Николя на самом деле не француз, — выпалил Иноземцев — он готов был ухватиться за любое несоответствие. — Его зовут Миколкой Алексеевым, он сын кухарки.
— Это вам Ульянушка вместе с легендой о Мими наплела? Никакой кухарки Алексеевой у них в помине нет. И не было, — вздохнул исправник. — Этот Николя сторожа больничного изображал и Энцо. И Мими тоже.
— В лиловой амазонке?
— В лиловой амазонке, — подтвердил Делин. — Усадьба огромная, обшаривали ее всю ночь. Начали, конечно, с оружейной залы. В мансардной комнатушке обнаружили настоящую гримерную — с лиловой амазонкой, ботфортами, красками для грима, мазями, париками и прочими костюмами. В соседнем узком помещении — несколько ящиков с крысами. Кто-то из этих троих был настоящим крысоловом, с помощью дудки, не иначе, собирал их в одном месте. Французишки на Ульянку, а Ульянка на французов спихивают сие умение.
Что говорить, помнил Иноземцев тот день, когда пришлось ступать по живому ковру из этих тварей, помнил и обглоданную приманку, которую они пожирали. И все-таки не мог поверить, все-таки не терял надежду оправдать бедняжку, на которую — так ему казалось — возводили напраслину.
— В самой зале, под потолком, — вел дальше исправник, — где обзорная площадка, огражденная балюстрадой, были установлены лампа накаливания с угольным волокном и электромашина вроде диска Фарадея, только уж очень затейливо собранная. Отсюда яркий свет и эффектное появление призрака. Ваша впечатлительность довершила дело. Вы, кажется, сказывали, что Мими полоснула вас шпагой крест-накрест? Да, нашли мы среди прочих костюмов и шпагу из полой трубки с рычажком на эфесе. Рычажок дергаешь — клапан открывается, и через другой конец льется краска. Вы, надо сказать, весьма вовремя потеряли сознание. Пока были в беспамятстве, Ульянушка успела вас переодеть и краску смыла. Держу пари: недосчитались после той ночи одной сорочки. Далее о повешении вашем. Уверен, они все так подстроили, что вздернули вас в полоумном состоянии, а вы на себя подумали. С того момента, как я стал исправником, им пришлось срочно заметать следы. Первым делом требовалось убить вас. Кладбищенское приключение свое помните? Вы стреляли тогда, кстати, вовсе не из собственного оружия, а из револьвера марки Ле Ма, принадлежащего Николя Сонеру. Верно, и не поняли, что попали в него. Да-да, это его кровь была на вас. Он бросил вам заряженный револьвер в надежде, что вы застрелитесь, — скажите, какой благородный. Но безумие с людьми странные вещи творит. В вас воскрес отважный человек, результат — дырка в теле злоумышленника. Он рисковал жизнью, чтобы завершить спектакль, насилу потом успел в усадьбу. Натали Жановна вынимала пулю и штопала рану. Если бы не рана, тоже успели бы дать деру. Темные пятна, конечно, остаются в этой истории. Слуги, хм, так и не сознались, что пособляли господам в коварных замыслах. Персонал богадельни тоже на этот счет отпирается — все смотрят на тебя как на китайского мандарина. Но ничего, это дело времени.
Пораженный, Иноземцев с минуту стоял не в силах вымолвить ни слова.
— Как же им удалось? — наконец выдохнул он. — И что же, Мими никакой не было? А замок этот итальянский, откуда ему было взяться?
— Замок настоящий. Мими и Энцо тоже существовали. Хотя я уже тогда почуял неладное, когда вы историю Мими со слов Ульянки стали пересказывать. Что я узнал: Бюлов действительно отстроил этот дворец для жены, но строил он его двадцать лет, а когда Энцо добрался до Т-ской губернии, обоим было по пятьдесят. Сам же Бюлов скончался годом ранее. Видите, все намного прозаичнее, да-с. Что он убил жену из ревности — нелепый слух. А в документах по делу генерала все путаница с датами. Сколько же ему лет было, если он до ашантийских приключений служил императору Александру Павловичу? Ведь в документах значится, что он ветераном был 1812 года, кавалером ордена Святого Георгия. Никак не уразумею, где подвох.
Иноземцев поник. В душе была пустота. Опустил голову, сел на край кровати.
— Стало быть, она все это время насмехалась надо мной, — горестно вздохнул он. — И когда рассказывала о влюбленных мантуанцах, и когда на кладбище пугала, и в оружейной тоже… И когда так искренне пыталась привести в чувство. Что с нею теперь будет?
— С кем?
— С Ульяной Владимировной.
Пришла очередь Делина вздыхать и охать.
— Не знаю, — проворчал наконец. — Удалось мерзавке все-таки сбежать. Натали и Николя под охраной, а зачинщица сбежала. И ладно бы просто сбежала, а то ведь труп дядюшки прихватила. Как? — Он возвел руки к потолку. — Как и зачем? Полон дом урядников, а она словно сквозь землю провалилась. В трубу, что ли, вылетела, ведьма?
Иноземцев просиял. Делин глянул на него с укором.
— Пусть, — взмолился доктор, — пускай бежит. Не гонитесь за ней. Я прощаю ее.
— А я — нет, — нервно передернул плечами исправник. — Только разве за чертовщиной угонишься?
Через неделю Иноземцев добрался на почтовых до железнодорожной станции. На полученную от губернатора премию «За отличие в деле по розыску государственного преступника» приобрел билет до Петербурга в купе вагона первого класса.
Он медленно шагал по коридору, отыскивая номер. Нашел. Открыл дверь. Внутри уже сидела пассажирка, которой предстояло делить с ним пространство в три аршина ближайшие два дня. Иноземцев бросил косой взгляд на даму. Одета в черное, на лице вуаль. Видно, вдова, и отчего-то одна, без сопровождающих. Поздоровался, сел напротив. Через несколько минут поезд тронулся.
От неловкого молчания, повисшего в пространстве купе, Иноземцев не знал, куда девать глаза и руки. Схватил со стола первую попавшуюся газету, принялся читать. Как назло, на первой полосе огромными буквами было выведено:
«РАСТЕРЗАННОЕ ТЕЛО БЮЛОВСКОГО ЛЮДОЕДА НАЙДЕНО НА КРЫЛЬЦЕ БОГАДЕЛЬНИ Т-ского УЕЗДА Т-ской ГУБЕРНИИ».
Внизу подробнейше описывались история с упырями и героические деяния петербургского доктора. Аналитическим способностям уездного исправника тоже было отдано должное.
Иноземцев скомкал газету и в гневе отбросил. Тут же спохватился, нагнулся, чтобы поднять.
Дама повернулась, медленно подняла вуаль и одарила его чарующей улыбкой. Иноземцев обмер. Ульяна!
— Да, мой друг, вы правы, статейка дрянь. Кстати, рада познакомиться — Элен Бюлов.
Пальчики, затянутые в черную атласную перчатку, повисли в воздухе. Он так и не мог ничего сказать. Дернулся было от неожиданности, но немедленно скривился: рука на перевязи запульсировала болью.
Тут у ног что-то зашевелилось, зафырчало, зачмокало. Коленями он ощутил шерстяное прикосновение. Ульяна нахмурилась и глянула под стол.
— Дядюшка, как вам не стыдно. — Она погрозила пальчиком и снова послала Иноземцеву обворожительную улыбку. В эту минуту на краю стола показались две черные лапы, за ним черная морда, уши-блюдца и бурая холка, усыпанная пятнами.
Да это же самая настоящая африканская гиена!
