Глава VII. Сеанс гипноза

Как оказался на пороге у Делина, он вряд ли смог бы объяснить. Пришел в себя от того, что кто-то хлестал по щекам. Зубы стучали, тело колотило. В окне серело раннее утро. Пахло дождем, шумел ветер. Где-то одиноко выл пес, предвещая недоброе.

— Да что ж такое! — возмущался исправник. — Как угораздило-то? В такую рань! Разбудили, говорят, вы весь в грязи, мокрый. Я сразу сюда. Откуда вас леший принес? Вы генерала-то осмотрели, милостивый государь? Хоть слово скажите!

Почувствовав на губах что-то обжигающее, Иноземцев закашлялся и пришел в себя.

— Да сядьте уже, — продолжал Делин и тоже хлебнул из фляги коньяка. — Иль вас заговорил кто? Так и будете стоять? Ива-ан Не-есторови-ич! Господин Иноземцев!

— Я мертв, застрелился. Я самоубийца. Сошел с ума и покончил с жизнью.

— А ну-ка сядьте, кому велено, — рявкнул Делин и несильно толкнул в грудь. Иноземцев рухнул на стул.

— Мертв, самоубийца…

Все вокруг было как в тумане. Он не мог вспомнить даже собственного имени. Тело стало чужим, не его, голос исправника звучал откуда-то издалека. Он чувствовал себя сгустком свободно парящей энергии. Перед глазами мелькали люди, среди них — темная фигура Энцо, протягивающего руки. Ульяна плакала, спрятав лицо в ладонях. Она его больше не увидит — теперь он мертв и должен отправиться с Энцо.

Пара крепких пощечин вернула Иноземцева в кабинет уездного исправника.

— Говори, что произошло, дурень! — прорычал взбешенный Делин прямо на ухо.

Иноземцев вздрогнул и потер щеки. Лицо горело как от ожога.

— Простите, простите, — залепетал он. — Но я в самом деле не понимаю, что происходит. Я осмотрел генерала, как вы велели. Что болен, не верю. Мускулы крепкие, хотя рефлексы умело скрывает…

— Хорошо, а это у вас что такое? — Исправник приподнял Иноземцеву подбородок.

— Не знаю, не помню… Я с жизнью покончить хотел.

— Как так?

— Не могу знать.

— Черт возьми, вспомните! Это важно.

— Я другое помню. Приехал часам к четырем пополудни в больницу, а там пациентка преставилась. Вскрытие сделал, оказалось, что разрыв сердца. Грудной жабой страдала. Но ведь я осматривал всех, и не было ни у кого больного сердца. И покойницу не помню — ни лица ее, ни имени. Подменили. Точно вам говорю, подменили, а тело истинной Копытиной генералу на съедение отправили. Он ведь людоед, понимаете? Антропофаг! И супруга его не виновата, она несчастная женщина… Ни в чем не виновата. Да, просила меня найти способ, как извести вампира. Я ей не поверил! А на кладбище на меня целая армия упырей напала. Хотели заживо закопать, да только я убежал. Они мне револьвер отдали мой, нет, Лаврентия Михайловича, и требовали, чтобы я застрелился. Я стрелял в них, только потом обнаружилось, что череп себе прострелил. Живой я теперь или мертвый — не пойму. Как к вам добрался? Ничего не помню…

Делин с минуту смотрел на него, ничего не говоря.

— Да-а, — наконец выдавил он. — А ведь просил я вас не употреблять морфия.

— Помилуйте, я не употребляю морфий!

— Да уж, оно и видно. Совсем рассудок, батенька, помрачился.

— Вы полагаете? — пролепетал Иноземцев с несчастнейшим видом. — Полагаете, у меня галлюцинации?

— Очень хочется в это верить. Откуда кровь на лице? Точнее сказать, откуда ее столько? На вас же ни единой раны, пара ссадин разве что.

— Ничего не знаю. Надо полагать, все это мне приснилось. — Иноземцев вскочил и сделал круг по кабинету. — Боже, какой стыд! Лучше бы я повесился тогда в оружейной зале!..

— В оружейной зале? Та-ак. Если принять во внимание, что другие доктора, которых нанимала барыня Тимофеева, тоже были подвержены галлюцинациям и как следствие стремились покончить с собой, стало быть, здесь имеется некоторая закономерность. Мне не надо было отпускать вас одного.

— Бросьте, господин исправник, — печально прошептал Иноземцев, — все ведь ясно. Я сошел с ума. Мне нужно в смирительный дом.

— Не делайте поспешных выводов. И знаете что? Советую вам остаться в городе. Я сейчас отправлюсь на кладбище, а потом загляну в поместье. Если то, что вы рассказываете, правда, хоть какие-нибудь следы ваших приключений непременно сыщутся, поверьте мне. Ежели на вас напали вампиры… — Здесь Делин призадумался, лицо из озабоченного стало хмурым. — Черт возьми, абсурд какой-то! С бесами всякими прежде дела не имел. Но чутье подсказывает, что дурят нас, голубчик Иван Несторович. Дурят как пить дать. Пользуются, что вы натура утонченная, наукой озабоченная да к тому же морфинист.

«Не морфинист я!» — в сотый раз хотел возразить доктор, но опустил голову. Хуже, хуже морфиниста, ей-богу. Совсем рассудком не владеет. Какая помощь от него может быть следствию? Никудышный человек, ни на что не годный.

— Никуда не ходите. Я скоро.

Делин на ходу натянул темно-зеленый вицмундир и вышел. Шаги его заглохли в коридоре и на лестнице, потом прогремели по булыжной мостовой. Еще через пару минут раздалось лошадиное ржание и звонкое «н-но». Уехал.

Иноземцев еще с минуту безучастно смотрел в одну точку, потом поднялся и тоже пошел к выходу. Урядник внизу попытался его остановить, но доктор отмахнулся. Он волен идти, куда заблагорассудится.

По пути вспомнил, что приехал сюда на коляске. Куда, интересно, она подевалась? Ноги сами несли его, перед глазами вставали обрывки кладбищенских приключений: то представала лиловоцветная Мими, то Ульяна, то призрак Энцо. Вдруг он осознал, что дошел уже до окраины и бредет по проселочной дороге. Так, верно, и Энцо плелся к своей возлюбленной.

А дальше, как в сказке, появляется его потерянная коляска. На облучке — Тихон, на скамеечке — Ульяна. Легкая, воздушная, она соскакивает на землю, приподнимает белые оборки и бежит. Волосы развеваются, на глазах счастливые слезы. Она бросается ему на грудь, обдает запахом жасмина. Как сквозь стену он слышит ее голос. Она просит прощения, мол, требовала от него невозможного, умоляет ехать назад, в Петербург, пока проклятые призраки его не убили. Только куда же он поедет — без нее?

— Я исцелю вашего дядю. Я знаю как, — шепчет он.

— Они убьют вас. Бегите, пока не поздно! Сейчас!

— Пусть убьют! Но я все равно попробую. И не уеду, пока не добьюсь правды.

Иноземцев взял Ульяну за руку, помог взобраться в коляску, сел сам. Покатили обратно.

Пока ехали, он пытался в деталях припомнить методу Джеймса Брайда, Шарко и Бехтерева. За время пути не проронил ни слова, так ушел в себя. Труд, в котором англичанин подробно описывает глубины и возможности гипнотического транса и предлагает разные техники погружения, словно был заново прочитан страница за страницей. Магнетизирование пассами, магнетизирование через голову, концентрация внимания на металлическом шаре — все это не годилось, поскольку больного нельзя было усадить с опорой на спину. Оставалась магнетизация голосом, она же словесное воздействие, некогда продемонстрированное известным на весь мир шарлатаном аббатом Фариа.

Иноземцев уже пришел в себя и был настроен решительно. Сил придавала злость на себя самого, а тут еще Ульяна не сводила с него умоляющих глаз. Да ради такого взгляда хоть в ад! Пускай дядька поднимется, Иноземцев тотчас попросит ее руки и увезет к родителям в Выборг. Не место барышне среди упырей, довольно испытывать судьбу.

Покинули коляску, промчались по крыльцу, по залам, по коридорам и лестницам. Ульяна все шла за ним, вцепившись в рукав, и ни за что не хотела отпускать.

— Вам бы умыться, Иван Несторович, — запыхавшись, выдохнула она.

Иноземцев закивал. Невольно залюбовался нежным разрумянившимся лицом девушки. У двери остановилась, пробормотала извинения, сказала, что сейчас принесет воды, и исчезла. Иноземцев проводил ее влюбленным взглядом, вошел в комнату и от радости чуть на колени не повалился: чемоданчик с инструментами, принесенный, верно, заботливой рукой Саввича, лежал на столе.

Дрожа и задыхаясь, он нашел чистый шприц, открыл коробочку с серо-розовыми кристаллами, достал ампулу с раствором из аптеки господина Пеля. Опустился прямо на пол, закатал рукава и принялся готовить смесь. Все его существо сейчас было заключено в крупицах луноверина, каждый стук сердца, каждый вздох.

— Иван Несторович, что это вы делаете? — Ульянушка подошла неслышно, склонилась за спиной.

— Я измотан, — виновато улыбнулся доктор. — Мне требуются силы.

— Так, может быть, отложим лечение? Вы выспитесь, отдохнете, наберетесь сил. — Она поставила на стол чан с водой и вынула из кармана кусочек мыла.

— Сейчас или никогда, — решительно проговорил он. Набрал в шприц мутноватой жидкости, помял пальцами кожу на предплечье и уже собрался вогнать иглу.

— Иван Несторович, — не отступала она, — но как же так? Поглядите на ваши руки. Вы же доктор!

Иноземцев помедлил, с изумлением оглядел ладони. Карболовая кислота, которой он пытался обработать пальцы, только размазала грязь. Вид неприглядный до того, что и говорить неловко: одежда изодрана, вся сплошь в глине, в кровавых разводах — точно, из могилы выполз. Ах, как нехорошо и как все некстати! Что он делает? Зачем? Не время сейчас для химических экспериментов. Но точно демон у уха шепчет, толкает в бездну. Да как он вообще мог показаться барышне на глаза в таком виде!

Отложил наполненный шприц. Спешно стал расстегивать пуговицы. И густо покраснев от стыда, бросился к чану с водой. Ульяна протянула мыло, повесила полотенце на резную спинку стула, отошла на несколько шагов и смущенно отвернулась.

— А что это за розовые блестящие крупинки? — не удержалась она и присела у чемоданчика.

Стыд действовал не хуже луноверина. Иноземцев с яростью тер щеки и лоб и мысленно бранил себя. За все: за поспешность, трусость, за этакую неопрятность.

— Производная от даурицина. Я вывел его из ягод луносемянника, — он продолжал мылить щеки, — полагая, что из разных растений смогу получить лекарство, исцеляющее нервные и психические расстройства. Получилось вещество, способное поставить человека — вот хоть меня — мгновенно на ноги. Я назвал его луноверином.

— А почему так?

— Потому что он еще не изучен и, стало быть, коварен. Верить в него — все равно что присягать луне. Помните ведь из Шекспира: «Не клянися ты луною, изменчивой луною, каждый месяц меняющею лик свой…»

— Да вы настоящий изобретатель! — восхитилась Ульяна. — А как он действует, этот луноверин?

— Он дарует невиданные силы! — страстно воскликнул Иноземцев и добавил уже тише: — И одновременно дает полный покой. Сердце бьется как тысяча сердец, человек готов свернуть горы. Чувствуешь себя по меньшей мере Гераклом. Или Ахиллом.

— Но потом, верно, наступает бессилие?

— Увы, не успел пока изучить. Чтобы понять, как он действует, мне надобно вернуться в Петербург.

— О да, конечно, — вздохнула она. Вытянула шею, чтобы увидеть, покончил ли он с водными процедурами. Иноземцев наскоро вытерся и нырнул за ширму переодеваться.

— Одно я знаю наверняка, — прокричал уже оттуда. — Более пяти крупинок — смертельная доза. От двух сантиграммов я однажды чуть богу душу не отдал.

— Страсти какие! — Она всплеснула руками. — Смотрите, какие маленькие и до чего ядовитые.

— Все есть яд, все есть лекарство, — назидательно процитировал он Парацельса. — Одна доза определяет, станет вещество ядом или лекарством.

— Какие правдивые слова. А от него сразу умирают?

— Толком не знаю пока. Возможно медленное угасание дыхательной функции. Сразу, наверное, только если водки стакан выпить. Наука давно установила, что спирты усиливают действие алкалоидов.

— А вы уже решили, как будете лечить дядюшку?

— Сейчас все увидите сами, Ульяна Владимировна.

— Значит, все-таки гипноз, да?

— Однажды я был на лекции молодого психиатра, который лишь на четыре года старше меня, а уже приват-доцент, — воодушевленно начал Иноземцев, натягивая брюки. — Некто Бехтерев, член Петербургского общества психиатров. Лекция о массовых психозах и внушении. Вот он показывал настоящие чудеса гипноза. Вызвал из залы студента, которого давно хотели исключить из академии, и спросил: «А хотите, я внушу вам примерное поведение и отличную успеваемость?» Тот, разумеется, согласился. И что бы вы думали! Сейчас этот хулиган защитил диссертацию и стал старшим врачом Петропавловской больницы.

— А это не опасно? Вдруг дядюшка не проснется?

Иноземцев почувствовал, как сердце уколол страх.

— Проснется, конечно, проснется. Сложнее погрузить пациента в сон. А разбудить… Есть множество способов разбудить.

— Тревожно мне. Дядюшка стар, что, если не вынесет эксперимента. А как можно привести в чувство?

— Похлопать по щекам, громко позвать, дать хлебнуть чего-нибудь крепкого. Не торопите события, Ульяна Владимировна. Верьте мне. Но потребуется помощь, ваша и Саввича.

— Он не откажет. Так я побегу предупредить дядюшку, что вы придете.

Обогнула стол, приблизилась к ширме. Иноземцев видел, как легко скользнула удлиненная тень. Он едва успел застегнуть верхнюю пуговицу жилета, как очаровательная светлая головка вынырнула справа. Ульяна молча улыбалась, в янтарных глазах плясали огоньки. Иноземцев тоже молчал, и как при такой близости произнести хоть слово? Внезапно она коснулась пальчиками его плеча, чуть приблизилась, как будто хотела поцеловать, и прошептала:

— Я в вас верю.

Взмахнула ресницами и исчезла.

Секунду спустя раздался щелчок дверной ручки — полетела к дядюшке. До чего же она прелестна!

Генерал выглядел оживленным и на редкость добродушным. О вылитом на постель графине и не вспомнил. Иноземцев только ступил на порог, как тот радостно воскликнул:

— Доктор! Наконец порадовали визитом. Племянница рассказала, вы готовы лечить меня.

Издевается? Уверенность хочет поколебать, посмеяться? Не выйдет! Иноземцев решительно приблизился к больному, поприветствовал легким наклоном головы, осведомился о самочувствии.

— Прекрасно! Я весь нетерпение и ожидание.

Глаза его странно горели, и зубы он скалил, точно хищник. Иноземцев проверил, нет ли жара. Удивительно, но руки и лоб генерала оставались ледяными.

— Что вы сегодня ели? — быстро спросил Иноземцев.

— Не завтракали еще, только чай откушали с четверть часу назад, — поспешил вставить камердинер.

— Это важно? — бросил пренебрежительно генерал. — Хотя вас, ученых мужей, не понять. Так что же, когда начнем?

— Сейчас и начнем, — отчеканил Иноземцев. Повернулся к застывшим у двери Ульяне и Саввичу, выразительно кивнул в сторону больного — что это, мол, с ним.

Ульяна покраснела, опустила голову. Саввич развел руками: бывает, дескать, такое. Скучно хозяину, вот и забавляется.

— Итак, — Иноземцев уставился на генерала, потер ладони, — вам, верно, известно, как будет проходить подобный сеанс?

— Откуда же мне знать? — насупился генерал. — Жду, когда изволите просветить.

— Вы хотите подняться с постели. — Доктор сделал вид, что не замечает попыток сбить его с толку. — Уверен, что нет никакой иной причины для паралича, кроме вашего собственного желания пребывать без движения.

— Так-так. Очень интересно.

— Подозреваю также, что вы склонны проваливаться сознанием в беспамятство. В такие минуты вы владеете так же хорошо телом, как и речью.

— Что же, я, по-вашему, лгу? Разыгрываю спектакль пред всеми?

— А почему бы и нет? Паралич спасает вас от заключения. — Сказав это, Иноземцев в страхе поглядел на Ульяну: не задели ли столь резкие слова ее чувств? Понять ничего было нельзя, она продолжала стоять потупившись, с видом обреченного.

— Паралич спасает мне жизнь, — не стал отпираться генерал, — но такая жизнь мне не нужна. Я обещал вам целое состояние вовсе не напрасно. Поднимите меня с постели и получите свои алмазы.

— Меня трудно обмануть, поскольку я вижу то, что человеку, не имеющему сведений о физиологии, обнаружить непросто. Если вы действительно хотите встать, а не морочите нам головы, вы встанете. Для этого нужно слушать меня и делать, что я скажу. Полностью довериться и быть предельно послушным. Вера, вера в исцеление — наиглавнейший союзник в любом лечении.

— Будь по-вашему. Командуйте.

— Закройте глаза.

— Закрыл.

— Сосредоточьте взгляд на точке между бровями.

— Это как, простите?

— Под закрытыми веками глядите на воображаемую точку на переносице так, чтобы глазные яблоки ощущали легкое косоглазие.

— Мудрено, доктор. Хорошо, гляжу.

— Удерживайте это положение глаз до полного погружения в сон. А теперь расслабьтесь. — Голос Иноземцева звучал спокойно и уверенно. — Полностью расслабьтесь от пяток до кончиков волос. Каждый мускул точно кисель. Вы растекаетесь по постели.

— Я этого не могу. — Генерал открыл один глаз. — Как это — кисель?

— Для этого существует воображение. Закройте глаза. Слушайте мой голос. Только мой голос. Нет никаких звуков. Есть только мой голос. Верните взгляд к межбровью. Если продолжаете слышать, как за окном поют птицы и шумят деревья, значит, вы еще не готовы. Сосредоточьтесь только на том, что говорю я. Взгляд к межбровью. Помните, вы обещали слушаться. Вы слушаетесь. И слышите только меня. Пространство комнаты сужается до точки в межбровье. Пустота. В пустоте живет мой голос. Это единственное, чему вы должны внимать. Я знаю, вы не испытываете никаких ощущений, какие испытывает здоровый человек. Но попробуйте вызвать в памяти чувство тяжести тела. Теперь ваше тело точно свинец. Оно налито тяжестью. Оно давит на кровать, сейчас проломит перекладины, пол и провалится в бездну. А теперь дышите — вдох-выдох, вдох-выдох. Считайте: на вдохе — раз, два, три, на выдохе — раз, два, три. Вы спокойны, ваши мысли заняты дыханием. Вы наблюдаете, как поток воздуха медленно проникает в легкие, наполняет грудную клетку и так же медленно вытекает. Вдох, выдох, вдох, выдох. — Теперь Иноземцев говорил тихо, почти шептал.

Генерал на удивление быстро пришел в состояние покоя. Сейчас он послушно дышал, выдерживая нужный интервал между вдохами и выдохами — начал с нескольких секунд и дошел под контролем Иноземцева почти до минуты. Доктор заглянул ему в лицо: мускулы неподвижны, веки чуть подрагивают, как у глубоко спящего.

Неужели уснул?

Он пощелкал пальцами — генерал действительно погрузился в сон. Что и говорить, не ожидал Иноземцев такого результата. Подозрение, что его водят за нос, не оставляло.

— Вдох-выдох, вдох-выдох. Быстрее, еще быстрее! Вам не хватает воздуха. Нечем дышать. Вы задыхаетесь.

Резкий переход от шепота к крику заставил Ульяну и Саввича вздрогнуть. Оба стояли бледные, испуганные. Генерал внезапно засопел, как паровоз, побледнел, дальше стал синеть, пока Иноземцев не выкрикнул:

— Поток свежего воздуха ударил в лицо. Вы дышите глубоко. Дыхание восстанавливается. Вдох-выдох, вдох-выдох. Медленно, медленно.

Дыхание генерала снова выровнялось. Иноземцев зашел на новый круг:

— Вы не чувствуете стоп. Представьте, что они есть. — Доктор заложил руки за спину и мягко ступал вокруг кровати. — Горячие, они ноют в бездействии, затекли. Столько дней в них не бурлила кровь! Хочется пошевелить пальцами, хочется подвигать пятками. Так пошевелите! Пошевелите пальцами мысленно. Двигайте ими, двигайте, двигайте же! — Он сорвался на крик.

Ульяна зажала уши ладонями.

Генерал лежал с закрытыми глазами. На лице его отразились переживаемые усилия. Лоб покрылся испариной.

— От стоп исходит тепло. Приятное, согревающее тепло. На ноги легла кошка, свернулась клубком. Шерсть теплая, даже горячая, как жестяная грелка. В грелке тлеющие угли. Они рассыпались по постели, они касаются кожи, угольки воспламеняются, стопы пылают. Это настоящий пожар! Больно, вы не в силах терпеть эту боль. Огонь поднимается выше, он охватил голени. Смахните пламя, сейчас же смахните! Надобно затоптать пламя, иначе этот жар спалит вас до костей. Ведь больно же! Боже, какая невыносимая боль! Чудовищная. — Иноземцев уже не просто кричал, но в возбуждении кружил по комнате. — Пламя поднимается, оно занялось не на шутку. Пылают колени! Вы чувствуете? Пылают колени, так согните их, — требовал он.

По телу больного пробежала судорога. Иноземцев обрадовался: его слышат, пациент в его власти. Но требовалось убедиться в этом наверняка, прежде чем переходить к кульминации всего сеанса. Он продолжал живописать пожар и напоминать о боли, причиняемой огнем. Снова и снова он поднимался до крика, тело генерала дергалось в судорогах, ноги и руки подскакивали. Вот-вот вскочит и завопит: «Довольно! Нет больше сил!..»

Иноземцев и сам весь трясся. По лицу текли ручьи пота, пальцы дрожали. Еще немного, и он охрипнет и не сможет закончить. Надо держаться. Что, если пациент играет?

Не отдавая себе отчет, он вдруг подбежал к двери, распахнул ее и со всей силы хлопнул. Стена дрогнула от удара, упала и разбилась ваза с этажерки.

— Боже! — всхлипнула Ульяна, присела и сжалась в комочек.

Иноземцев бросился обратно к кровати. Больной никак не отреагировал на грохот — нет, не играет.

— Все вокруг объято пламенем, — завывал Иноземцев. — Костры, костры! Кругом костры! Перед вашими глазами — звездное небо, справа, слева — пляшущие в огнях тени. Они кружат в дьявольском наваждении, они пьяны от свежей крови. Хау! Хау!

Генерал задрожал всем телом и резко поднялся, точно его толкнула в спину неведомая сила. Глаза по-прежнему закрыты, лицо искажено ужасом. Призыв племени каннибалов воскресил в нем жизнь.

— Бегите! — подойдя совсем близко, прокричал Иноземцев прямо в лицо испытуемого. — Бегите, черт вас возьми! Бегите, они вас съедят!..

Генерал отбросил одеяло, спрыгнул с постели и понесся, не разбирая ничего перед глазами. Иноземцев возликовал.

— Хватайте его, Саввич! — Он уже сам обхватил больного за плечи и налег на него всем телом, пытаясь повалить на пол. Но генерал был силен как медведь, во всяком случае, оттолкнуть тщедушного лекаря для него не составило труда. В суматохе как-то вылетело из головы, что проснуться пациент может только после того, как услышит приказ.

— Вы оторвались, — крикнул доктор, — вас больше никто не преследует. Вы оторвались от них!

Руки генерала опустились, и сам он повалился на пол.

— Ваше дыхание успокаивается. Вы спокойны. Вы дома. Раз, два, три — откройте глаза.

Открыл ли генерал глаза, никто не увидел, поскольку он полулежал спиной ко всем троим. Слышно было только тяжелое сопящее дыхание. Саввич бросился к барину с серебряной флягой.

— Ваше высокопревосходительство, глотните, — пролепетал он. Генерал вяло принял флягу и принялся опустошать ее жадными глотками.

Саввич и Иноземцев, встав по обе стороны, приподняли его и донесли до кровати. Больной был без сил. Больше того, он как-то странно откинулся на подушки и замер.

Минуты две вся троица с замиранием глядела на него.

— Мне к-кажется, — первым заговорил лакей, насмерть перепуганный, — или его высокопревосходительство не дышат? Уж б-больно… бледны.

Ошарашенный Иноземцев схватил руку генерала, проверил пульс — сердце билось с явной неохотой. Взглянул на зрачки — маленькие черные точки, на белках — паутина лопнувших сосудов.

— Почему он без сознания? — громким шепотом вскричала Ульяна. — Дядя, дядюшка, проснитесь! Не умирайте.

— Возможно, он устал, — с неуверенностью предположил Иноземцев. — Шутка ли, он только что пережил все африканские ужасы и бежал от них.

Он снова коснулся холодного запястья больного и принялся считать пульс. Сорок. Через пять минут уже не более тридцати. Губы генерала посинели, дыхание стало трудноуловимым.

Твердо уверенный, что сейчас могут помочь только сон и покой, Иноземцев попытался оттянуть плачущую Ульяну. Саввич, не скрывая слез, всхлипывал в углу.

Но увести Ульяну не вышло. Она оттолкнула руку доктора и продолжала трясти умирающего за плечи, шепча: «Дядя, дядя…»

— Он очнется, — робко вставил Иноземцев. — Дайте ему немного времени.

— Убирайтесь прочь! Вы убили его! — Она порывисто поднялась и отвесила доктору пощечину. — Вон отсюда! Видеть вас не могу. Довели его своими безумными спектаклями, вот он и не выдержал.

— Он выдержит. Он крепкий.

— С чего вы взяли? Да какой же вы доктор! Уйдите, прошу, дайте мне хотя бы проститься с ним.

Куда подевалось тихое и скромное создание, которым он привык любоваться? Сейчас она была похожа на волчицу, и Иноземцев против воли отступил. Может, он слеп? Может, в самом деле убил старика, перегнул палку с этими треклятыми Брайдом и Шарко? Будто в тумане он видел, как она склонила голову генералу на грудь, слышал тихий шепот, причитание, плач. Она не оставляла попыток воскресить его, снова принималась трясти. На мгновение Тимофеев шевельнулся, приоткрыл глаза и что-то сказал.

В следующую секунду голова безжизненно откинулась набок. Иноземцев снова был рядом, уже мял запястье, тщетно пытаясь отыскать пульс.

— Нет, — проронил одними губами, — нет пульса…

— Убийца! — взвизгнула Ульяна и выскочила за дверь.

«Убийца, — повторил он про себя. — У-бий-ца!»

Вдруг стало нечем дышать.

Он подошел к окну и распахнул створки. Тренькнуло стекло. Ветер ворвался в спальню с потоком солнечных лучей.

— Что вы делаете? — раздался позади голос Саввича.

Иноземцев обнаружил себя на подоконнике. Пошатнулся, глянул вниз. Желто-зеленый ковер качался под ним, как качели. «Ха! Вот так же я оказался в петле в той зале, — пронеслось в голове. — Так же, должно быть, пытался застрелиться из неисправного револьвера. А сейчас, я это знаю, шагну вниз. Шагну, потому что я убийца и нет мне места на земле».

И шагнул.