Глава XI. Митавский переулок, 6
Ох и тяжело было Иноземцеву дожить до следующего утра!
Всю ночь глаз не сомкнул, остался в больнице. Сидел в операционной, фантазировал — вот увидит Ульянушку да какие слова ей скажет, да эдак посмотрит. Ни плесень его развлечь не могла, ни микроскоп. По коридорам уже и сиделки принялись топать, полы мести, завтрак разносить. Пора к службе. Но овладело Иноземцевым страшное бессилие. Не менее восьми часов ждать… Тягостно-то как — обходить больных, выслушивать их жалобы, воркование Тани, занудное бурчание Лукьянова и штатных ординаторов. Мозг совершенно не хотел работать, стал как старые, незаведенные часы, а вместе с ним уши не слушали, глаза не видели, руки не подчинялись. Иноземцев ронял инструменты, неловко дергал больных, раз даже, запутавшись в бинтах, едва не рухнул посреди палаты. Бледный, почти зеленый, он едва держался на ногах.
Как морфинист без подкожных впрыскиваний.
Вчера летал по отделению аки стриж, сегодня едва передвигается. Налицо весь калейдоскоп страданий морфиномана. И Татьяна вот жалостливо заглядывает в глаза, Лукьянов печальным манером повздыхивает, жалеет. Иноземцев обреченно махнул рукой, ничего никому объяснять не стал. А как объяснишь такое? В воспаленной голове горела одна мысль: «Митавский переулок, 6».
Сегодня опять полдня флигель ходил ходуном от топота студентов, Троянов проводил операцию на венах конечностей. А Иван Несторович в операционную и нос казать боялся. Схоронился в лаборатории. Гипнотизировал залитое сплошной стеной дождя оконное стекло, считал минуты, в страхе прислушиваясь, не раздадутся ли в коридоре шаги заведующего, не ищет ли Троянов кругом виноватого Иноземцева. Каждые четверть часа доставал Dent London, опускал сухие воспаленные глаза к циферблату — когда уж можно будет добраться до проклятого места, где, дай бог, обитала Ульяна Владимировна?
Но ничего, ничего, скоро Алексей Алексеевич раздаст последние указания, оденется и покинет отделение.
Руки ординатора задрожали, он встрепенулся, вскочил, когда Таня вошла.
— Все, ушел, — тихо шепнула она. — Можете идти. Отоспитесь уж, Иван Несторович. Как же так? На вас весь день лица нет.
Не попрощавшись, на ходу вдевая руки в пальто, Иноземцев вылетел в коридор, скользнул вниз по лестнице и — на воздух. Дождь лил стеной и мгновенно сухой нитки на теле не оставил. Пока не взял извозчика (а пришлось, дабы свободного найти, под дождем до Александровского моста добежать), совсем вымок. Мокрые волосы прилипли ко лбу, суконное пальто из серого стало черным, очки вспотели так, что, сколько их Иноземцев ни тер, все испариной покрывались. Тут и рука вдруг заныла под мокрой повязкой.
«Митавский, 6… Митавский, 6», — отстукивая дробь зубами, шептал он.
Поминутно выглядывая наружу, ординатор подставлял лицо дождю — торопил возницу. Четверть часа казалась вечностью. Но вот и Саперный переулок за углом, вот и черная расщелина узкого заветного Митавского.
Иноземцев велел извозчику дожидаться, слез с дрожек и нырнул меж двухэтажными домишками. Первый был ветхим, с побитыми нежилыми окнами, на участке второго дома как будто велась стройка — застыли леса, кое-где на стенах лег слой штукатурки, — третий, четвертый и пятый тоже казались нежилыми, шестой, слава господу, красовался чудесным мезонином. Небольшой аккуратный домик с полукруглыми оконцами, мягко светившимися жизнью, — конечно же Ульянушка здесь и остановилась. Иноземцев вбежал на крыльцо и позвонил в медный колокольчик.
Дверь открыла пожилая сухая экономка, окинула промокшего ординатора надменным непонимающим взглядом.
— Что вам угодно-с?
— Не здесь ли проживают Ульяна Владимировна Бюлов?
— Вы ошиблись.
— Быть может, тогда вам знакома фамилия Тимофеева?
— Нет. К вашему сведению, это дом титулярного советника Якова Яковлевича Кононова. Никаких Бюловых и Тимофеевых здесь никогда не было.
И хлопнула дверью перед самым носом ординатора. Тот замер в изумленном недоумении, не чувствуя ни рук, ни ног. Даже дрожать перестал. Как это — «нет»?
— Господин хороший, — извозчик вывел Иноземцева из оцепенения, окрикнув того с козел. — Едемте, что ли? Дождь-то усиливается.
Иноземцев спустился с крыльца, сунул руку в карман, сгреб пригоршню монет — протянул молча.
Не поверив, что Ульянушки в доме № 6 не оказалось, он поднялся вновь и позвонил в колокольчик. И опять недовольно нахмуренная экономка монотонным голосом сообщила прежнее: «Нет здесь никаких Бюловых».
Стало быть, Безбородков ошибся. Стало быть, не нумер шесть значился на карточке, а может… девять?
С болезненным энтузиазмом Иван Несторович отправился искать № 9. Но этого нумера не существовало, после седьмого шел сразу десятый. На его участке тоже застыли леса.
Иноземцев обошел Митавский переулок кругом, вышел к Саперному, добрался до Знаменской, потом опять нырнул в Митавский, впиваясь взглядом в каждое из строений. Во всем переулке жилым оказался лишь дом титулярного советника Кононова. Вернувшись к его крыльцу, Иван Несторович замер — не мелькнет ли за кружевными занавесками белокурая головка Ульянушки, ведь чуяло сердце — здесь она, рядом, здесь. Но за кружевом гардин несколько раз показывалась только голова недовольной экономки, небось, все ждала, когда странный посетитель изволит удалиться.
Иноземцев поплелся обратно.
Как так? Как же? И тут как обухом — обманула скорняка негодница.
Как раз — обманула! Шкурки ей зачем понадобились собачьи, да еще целые? А чтоб гиену свою прикрыть шкурками этими, чтоб на улице никто не признал в питомце страшного африканского хищника, незаметной хотела казаться. Заманила скорняка на нежилую улицу и спустила зверя. Привидение тоже смастерила, как в усадьбе Лиловую Тень. Знаем, мы знаем вас, Ульяна Владимировна. Ха-ха! А потом еще и извозчику велела в Обуховскую больницу везти. Ведала, поди, прекрасно, что непременно в хирургическое того свезут, знала, что больной о звере кричать примется. Напугать хотела? Да не выйдет! Не получится напугать. Никуда не денешься со своим зверем, петербуржцы быстро о пятнистом чуде-юде прознают. Прознают и приставам заявят. Тогда уж тебе, Элен Бюлов, не отвертеться, слышишь? Слышишь, негодная девчонка! В цирк она задумала поиграть!
Широко вышагивая, не замечая, как дождь стекает по лицу, по шее за шиворот, доктор несся по улицам. Несся, не разбирая дороги, не глядя по сторонам, налетая на прохожих и чуть не попав раз под экипаж на набережной Обводного канала. Извозчик налетел на него с криками. Иноземцев, лишь покрепче укутавшись в пальто, окатил того мрачным взглядом и перешел мост.
Измотанный, промокший, вернулся в пансион фрау Шуберт. Розина Александровна и Варя, охая и причитая, принялись стягивать с плеч пальто.
— Фы фсе зеготня софсем с ума позкотить, — ворчала хозяйка.
— Сначала Аркадий Борисович изволил прийти промокшим, — подхватила Варя.
— Тфе минут назат фозфрашатся зтутент. Теперь фы, Ифан Незторофич. Кте фаш зонт или зилинтр?
— Не было у меня цилиндра, — отмахнулся Иноземцев.
— Ифан Незторофич, Ифан Незторофич. Итите-с, переотеньтесь. Фаря карячий пунш принезет — зогретьзя.
Поднялся. Пальцы замерли над дверной ручкой. В собственную комнату страшно войти. А вдруг опять гиена поджидает? Теперь-то он не растеряется, схватит окаянную и по темени кулаком. А полиция пусть разбираться изволит: из зоосада зверь сбежал или не из зоосада.
Но гиены не оказалось. Даже досадно как-то… Все-таки в зоологический сад заглянуть не мешало, спросить — не потеряли ли, часом, они зверушку.
Скинул насквозь промокшую одежду в угол, разбинтовал занывшее предплечье. Вздохнул — мышечные волокна длинными прядками проглядывали в прямоугольное отверстие, безобразное и невесть когда обещавшее зажить. Опять вздохнул и сел ожидать горячего пунша.
А выпил, рухнул на подушку, одеялом отгородившись от мира — неприятного, сырого, болезненного. Хоть бы уснуть навеки…
— Погодите спасть, Иван Несторович, я вам сейчас ужину принесу.
— Не утруждайтесь, Варенька, — буркнул тот из-под стеганого укрытия, — не буду.
— Ну как так! Розина Александровна заругает. Скажет: «Не паряток!», — передразнила девушка хозяйку.
— Спать, Варенька, спать хочу, нет сил. Устал. Сплю раз через сутки. В себя не приду, завтра опять на меня вся больница как на полоумного смотреть будет.
Варя постояла минуту, слышит: из-за одеяла храп доносится — взаправду уснул, что ли? Сгребла в охапку мокрую одежду, приглушила лампу и вышла.
Пунш сморил Ивана Несторовича тотчас же, вроде что-то говорить — говорил: что — не помнил, кому — не помнил. И где он — тоже как будто неясно. То ли спит, то ли в темноту вглядывается. Сквозь сон Иноземцев услышал знакомый шепот, близкое дыхание. Одеяло в стороне, сам на спине как звезда, руки-ноги раскинул, левое предплечье холодком обдает. С силой приоткрыл веки — Ульянушка на краю его постели старательно бинтует. Светлая головка склонена над раной.
— Эх, Иван Несторович, — улыбнулась таинственная девушка-видение. — Что же вы с рукой сделали? Что же себя не бережете? Я вам тут мазь волшебную принесла. Вот намажу — вмиг все заживет.
Иноземцев глядел на нее, хлопал глазами и сказать в ответ ничего не мог. Вроде сидит рядом, живая, держит за руку. Кожей Иноземцев всецело ощущает горячие прикосновения, в комнате — аромат знакомого до болезненного томления цеструм элеганс. Но из-за сонного оцепенения и пальцем пошевелить не выходило.
— Вот и готово, — погладила повязку, полюбовалась на собственное творение. — Вы спите, спите, не буду мешать.
Поднялась и повернулась к окну, за ней хвостиком последовала гиена. У шкафа Ульяна обернула лицо, поглядела с минуту, поулыбалась и исчезла.
