Глава 23
{АЗА}
Задолго до рассвета ко мне в каюту заходит Джик. Милект спит в клетке с другими канурами, а я здесь, внизу, лежу без сна.
Может быть, я пропустила вахту? Но тогда за мной пришел бы Дай, а не Джик. Джик не имеет права отдавать мне распоряжения.
– Тебе следует кое-что знать, – немного помешкав, шепчет Джик.
Я сажусь в своем гамаке, сгорая от любопытства.
– Я кормлю ее, – говорит она.
– Кого?
– Капитанскую птицу. Это входит в мои обязанности.
– Но Ведда… – говорю я.
Джик показывает мне свою руку, где на каждый палец надето по металлическому кольцу, а затем трясет ею в воздухе.
– Никому не доверяй, – говорит она. – Ведда, Дай – они приучили тебя думать, что в Магонии все прекрасно? Магонцы воюют друг с другом, а мы, крылатое сословие, находимся в их власти. Ты никогда не задумывалась…
– Над чем?
– Над тем, кто из ростр и кануров служит тебе по своей воле, а кто по принуждению?
Ее слова западают мне в душу.
– Твой Милект – птица легкого, он верен капитану. Капитану была дана птица сердца, но когда их связь оборвалась, Заль не захотела ее отпускать.
– К чему ты клонишь? – спрашиваю я. – Говори прямо.
– Кару предал Заль. С ней отказался петь ее собственный канур. Ты можешь сказать, что понимаешь свою мать? Ты можешь сказать, что доверяешь ей?
Все мало-помалу встает на свои места.
– Я не прошу тебя освободить ростр, – говорит Джик. – Время восстания еще не пришло, хотя ждать осталось недолго. Да, некоторые из нас готовят восстание. Некоторые из нас подрывают власть изнутри.
Сказав это, она с вызовом смотрит на меня.
– Аза, если дать капитану волю, многие места на земле мы потеряем навсегда.
– Она просто хочет добыть воздушные растения, – возражаю я. Много ли в этом утверждении правды?
Джик заглядывает мне в лицо.
– Ты видела, что она сделала сегодня? Она не сдержала своего слова. Никто не вправе отказывать магонцу в песне смерти, это противозаконно, – шипит она. Можно подумать, я и сама об этом не догадалась.
– Ты бы стала доверять тому, кто так поступил? Твоя мать – преступница, Аза Рэй. Она не знает, что такое честь.
Это уже слишком.
– Ты позволяешь себе сомневаться в правильности решений капитана, ростра? – говорю я. Слушая саму себя, я понимаю, как несправедливы мои слова, как в них искажается истина.
Джик нахохливается и смеряет меня ледяным взглядом.
– После того как Кару восстал против нее, он сломался и сошел с ума. А вдруг и на этот раз что-то пойдет не так? Ты не думала, что тогда станет с тобой?
Спустя несколько секунд я уже расхаживаю по каюте.
Я засовываю в ботинок карманный ножик, наматываю на руку веревку, надеваю зимнюю униформу. Если Кару и правда жив, значит, все это время он просил о спасении. Он взывал ко мне. Если это он предал Заль, жить ему осталось недолго. Но я не допущу, чтобы Заль его убила.
Только не после
Лей
Еще одного убийства я не вынесу.
Краем глаза я замечаю какое-то движение. В дверях стоит Ведда, и вид у нее решительный.
– Птенчик мой, – говорит она, – Джик хочет навлечь на нас неприятности. Не слушай ты ее.
Перья на плечах у Джик встают дыбом, как будто она в мотоциклетной куртке, глаза становятся шире, а хохолок прямее и острее. Впрочем, рядом с Веддой она выглядит очень маленькой, совсем как ребенок.
Совсем как я.
– Я не хочу неприятностей, – говорит Джик. – Я хочу справедливости. Мы обе долгие годы слушали крики Кару.
– Кару – призрак, – говорит Ведда настороженно.
– Все знают, что это выдумка, – возражает ей Джик. – Мы называем его призраком, потому что такой нам дали приказ, но на самом деле он жив, и жизнь его – сплошная пытка.
Джик снова поворачивается ко мне.
– Ты можешь помогать капитану, а можешь помочь нам. У нее никогда не было такой силы, какой обладаешь ты.
Ведда хватает ее за крыло и шипит ей в ухо.
– Хватит! Оставь ее в покое. Уходи сию же минуту.
Джик разворачивается на месте и уходит.
Убедившись, что Джик нас не слышит, Ведда обращается ко мне.
– Не делай этого, птенчик мой, – говорит она. – Чего бы ты ни замышляла. Для тебя это добром не кончится, да и для птицы тоже. Канур капитана не в своем уме.
– Но он хотя бы жив, – говорю я. К этому времени я уже одета, собрана и готова выйти на холод. Не знаю, что на меня нашло, но мне сейчас не хочется обдумывать мотивы своих действий.
Я гордо прохожу мимо Ведды, а она хватает меня за волосы.
– Тебе меня не остановить, я…
Тут я понимаю, что она не собирается мне препятствовать: она заплетает мои волосы на новый манер.
– Что ты такое делаешь? – спрашиваю я. – Эта прическа не похожа на капитанский узел.
– Это твой собственный узел, – говорит она.
В зеркале я вижу тугие косички, закрученные наподобие раковин наутилуса и уложенные вокруг головы.
– Он твой и больше ничей, – мягко говорит она. – Так же, как твои мысли и твои решения.
Я смотрю на наше отражение в зеркале. От меня не ускользает смысл ее слов. Я принимаюсь благодарить ее, но она обрывает меня на полуслове.
– Если спросят, ты сама выбрала этот путь, птенчик мой. Я стюард, а не революционер.
И вот я отправляюсь на охоту за призраком.
Я тихонько спускаюсь в камбуз, чтобы украсть кусок хлеба и ломтик солонины из той самой свиньи, которую когда-то у меня на глазах доставили на борт.
Я прислушиваюсь к звукам с верхней палубы, пытаясь понять, где находится Милект. От живущих в клетке кануров только и слышны, что жалобы и упреки. Некоторые из них вылупились совсем недавно. Они еще не умеют петь в паре и не установили связь со своими магонцами. Милект и Свилкен их тренируют, а птенцы сопротивляются. Они рвутся на волю. Когда умирает магонец, умирает и привязанный к нему канур. Только не своей смертью, а от чужих рук. Его убивают, потому что он уже не сможет установить связь ни с кем другим. Кануры соединяются с магонцами на всю жизнь.
Какой жестокий обычай! Это все равно что сжигать жену вместе с ее умершим мужем.
Подчинение, чирикает Милект, натаскивая птенцов. Из него бы вышел отличный инструктор по строевой подготовке. Со мной он ведет себя точно так же. Я слышу, как Заль расхаживает по верхней палубе, отдавая приказы своей команде.
Она вообще когда-нибудь спит?
Из каюты Заль доносятся тихие звуки. Зная, что она наверху, я не раздумывая направляюсь туда. Никто, кроме меня, не осмелится зайти к ней без разрешения.
Я толкаю дверь. Внутри стоит большая кровать с красно-золотым покрывалом и старинный, потертый деревянный стол, заваленный свернутыми свитками пергамента. Но я здесь не для того, чтобы изучать карты.
В углу стоит ширма, а за ней – клетка, накрытая темной тканью. Внутри этой клетки движется, крутится, расправляет крылья Кару.
Я ни разу в жизни не была в этой каюте.
И теперь я понимаю почему.
Этот канур – контрабанда. Он давно должен был умереть.
Аза, говорит он, заставляя меня подпрыгнуть на месте.
Убей меня, говорит он еще тише. Он разговаривает со мной одной, с самим собой.
Нет, говорю я. Поешь, выговариваю я с трудом на магонском языке.
Поешь, повторяет Кару. В его голосе звучат мрак и боль. Аккуратно, тихонько я снимаю с клетки покрывало.
Я заглядываю в его темные, блестящие глаза. Кару – сокол.
Спина у него черная, блестящая, в золотую крапинку, грудь кремового цвета с темными пятнышками, а внутренняя сторона крыльев ярко-красная. Он очень крупный, размером с мою руку от плеча до запястья.
Это его я искала с того самого дня, как очнулась на борту «Амины Пеннарум».
Я не понимаю, чего ты хочешь, говорю я, переходя на свой родной язык. Ешь.
Я засовываю руку в клетку, и Кару пододвигается к ней. Мне хочется отпрянуть, потому что от него так и веет тоской и отчаянием, но я стою неподвижно. Бедная, несчастная птица! Он съедает у меня с руки хлеб и отрывает кусок солонины.
Он поворачивает ко мне свою гладкую, блестящую голову и, уставившись на мою грудную клетку, издает тихий агрессивный звук. Но Милекта там нет. Сидя на жердочке, сокол качается из стороны в сторону, посматривая на меня своими дикими, беспокойными глазами.
Я оглядываю каюту. Ключ от клетки висит на стене, в поле зрения Кару (какая это, должно быть, для него пытка!). Я открываю клетку и протягиваю вперед голую руку.
Он залезает на нее, вонзая когти мне в кожу. Они не протыкают плоть, а как бы погружаются в нее, пока не встанут на место. Под его тяжестью моя рука немного опускается.
Сломанные узы, поет он, глядя на меня. Сердце раздроблено, дом сожжен. Привязан, сломан, развязанные узлы. Океан, остров, когти, перья, гнезда. Падать, падать со звезд.
Кару медленно расправляет крылья и начинает махать ими. Я в страхе отвожу руку как можно дальше. Он глядит на мою грудную клетку с таким видом, будто хочет вырвать оттуда сердце. Затем он поднимает взгляд, и мы некоторое время смотрим друг на друга. Зрачки у него расширяются, делая его ясные золотые глаза совершенно безумными.
Аза, бормочет он.
Страх и ярость почти исчезли из его голоса.
Пой, тихо говорит он. Его острый клюв находится в дюймах от моего лица. Я запросто могла бы стать его добычей. Он съеживается, встопорщив перья, а затем сотрясается всем телом. Когти у него такие же длинные, как мои пальцы.
Небо, говорит Кару. Нам в небо.
Наклонив голову, он срывает с лапки какой-то предмет.
Когда он выпрямляется, я вижу у него в клюве золотое кольцо, похожее на те, что носят ростры, только без цепей.
Положив кольцо мне в ладонь, он выжидающе смотрит на меня. Я не знаю, как лучше всего поступить. Я могла бы выбросить кольцо за борт. Может, это его освободит?
Небо, повторяет Кару.
Все еще держа одну руку вытянутой, я беру со стола свернутые в рулон карты и засовываю их себе за пояс.
Кару следит за моими движениями. Я закутываю его в свой плащ, беру на руки и выношу на верхнюю палубу, погруженную во мрак. Он тихонько напевает мне на ухо.
Его песня нежна и кошмарна. Хотела бы я научиться производить такие звуки. От них у меня стучит в висках и, кажется, вот-вот лопнут барабанные перепонки. Я мотаю головой, чтобы прояснились мысли, а Кару шевелится у меня в руках.
Небо, поет он едва слышно.
Я с непринужденным видом направляюсь к шлюпкам. Джик, которая находится в другой части палубы, провожает меня взглядом, а затем направляется к Даю и начинает отвлекать его какими-то вопросами. Он выглядит очень сонным.
Я стараюсь не спешить и вести себя естественно. Нам нужна шлюпка, которая не перевернется при сильном ветре или если под нами проплывет какое-нибудь существо.
Сверху за мной наблюдает грот. Он издает высокий мелодичный звук. Напевая легкий дождик, мимо проплывает шквальный кит.
Сердце сокола бьется так сильно, что он сам весь трясется. Я сажусь в шлюпку и кладу Кару на дно. Цепей на нем нет.
Я разматываю канат, которым шлюпка привязана к кораблю, и развязываю узлы. Что я делаю? Похищаю канура своего капитана? Капитана, которому я дала клятву?
Тоже мне – клятву. Кто ты такая, Аза, чтобы давать клятвы, причем скрепленные кровью?
И кому ты их даешь?
Я обвожу взглядом паруса, корабль и ночное небо. Грот расправляет крылья, унося «Амину Пеннарум» прочь, а мы с Кару остаемся позади.
Я берусь за весла.
Через минуту плащ, под которым спрятан Кару, начинает шевелиться, и оттуда показывается его голова. Ткань изящно спадает с его блестящих перьев.
Из его груди доносится низкий хрипловатый звук. Я продолжаю грести, уводя лодку все дальше и дальше от корабля.
Вдалеке светит Полярная звезда, и я направляю шлюпку к ней. «Амина Пеннарум» ушла так далеко, что ее сигнальные огни стали едва различимы. Нам нужно отплыть еще дальше, чтобы Кару не было видно с корабля: тогда я смогу его выпустить.
Склонив голову набок, Кару издает тихий, трескучий крик.
– Что такое? – спрашиваю я.
Тюрьма, говорит Кару. Вырвали из дождя и неба.
Кто тебя забрал? спрашиваю я. И тут я замечаю, что перешла на пение и что использую язык, который известен только нам одним.
Магония, отвечает сокол. Воры! Домой, поет он более спокойным голосом. Домой.
Песня Кару подчиняет себе ритм моего сердца. Удар – крик – удар – снова крик. Он как метроном.
Птицы-рабы. Птицы-песни. Девочка-песня.
Он вертит головой из стороны в сторону, постоянно поглядывая на меня.
Вскоре он замолкает, устремляет взгляд в небо, а затем широко раскрывает крылья и снова их складывает.
Дует легкий ветерок, и я понимаю, что у меня по щекам текут слезы. Кару тоскует по дому, по [({ })].
Может быть, теперь он наконец все это обретет.
Здесь тихо: кораблей рядом нет, Милекта тоже. А все, что у меня есть, – это карты, которые я выкрала из каюты Заль, и большая сумасшедшая птица, которая лишит меня жизни, если ей вздумается поднять тревогу. Я размышляю о планах Заль – о тех планах, в которые она меня посвятила. Она клялась, что от меня потребуется лишь похитить растения.
Можно ли ей доверять? Всего несколько часов назад она нарушила обещание прямо у меня на глазах.
Как я могу ей верить?
Когти Кару и моя рука будто слились в единое целое. Я работаю веслами, а Кару раскрывает крылья, и вместе мы скрываемся в ночи.
Кару поет резкий, нестройный пассаж. Одна за другой впереди загораются звезды, освещая нам путь. Осторожно, робко я начинаю ему подпевать, и перед нами возникает серебристая тропа. Шлюпку окутывает дымка, вихрь из мягкого песка. Он скрывает нас от лунного света, и дальше мы движемся в темноте.
Я смотрю вниз, на землю, и забываю обо всем. Что подумал бы Джейсон, увидь он меня сейчас? Я представляю, как он наблюдает за моей лодкой, медленно передвигающейся по темному небу среди множества других кораблей. Он пришел бы в полный восторг. Часть моей души тянется к земле, а другая часть тоскует по Даю, которого давно поглотила ночь. Чем дальше мы уплываем друг от друга, тем тяжелее я переживаю разлуку. Партнер.
Без Милекта в груди у меня пустота, но песня Кару тоже нашла в ней свое место. Я чувствую, как что-то скребется у меня в сердце, но это не живое создание, а желание. Желание петь с Кару, потребность соединить с ним свой голос. У него такой сильный голос…
Хватит.
Он должен иметь право выбора.
– Лети, – говорю я ему, пока соблазн не стал слишком велик. – Ты свободен. Ну же, лети!
Кару отталкивается от моей руки и взлетает.
Лети, пою я. Ты сам себе хозяин.
Кару смотрит на меня сверху своими безумными глазами, сверкая красным оперением с каждым взмахом крыльев. Его здесь ничего не держит. Он ненадолго зависает над лодкой, после чего, бесшумно работая крыльями, взмывает к звездам и превращается в черно-красное пятно.
Прежде чем он исчезает из виду, я улавливаю последнюю ноту, яркую, белую. Глотая слезы, я снова берусь за весла и разворачиваю шлюпку, чтобы вернуться на корабль. Вернуться к… сама не знаю к чему. Завидев вдалеке огни «Амины Пеннарум», я стискиваю зубы и принимаюсь грести против ветра.
Откуда-то сверху доносится странный звук. Я поднимаю голову. Следом раздаются новые звуки: глухой хлопок веревки о деревянные доски, шорох тел, ловко спускающихся по канату, удары ботинок о дно моей шлюпки.
Их шестеро. Все одеты в черное, все в шлемах, все молчат. И все стоят в моей лодке. Драться с ними бесполезно: их слишком много – да я и не умею.
Боже мой. Боже мой, боже мой. Я знаю, что это. Сомнений быть не может. Дыхание.
О НЕТ. Аза, Аза, Аза, что же ты наделала!
Когда я наклоняюсь с борта, одно из них медленно, очень медленно, качает головой. Их лица скрыты, а сами они крупные и мускулистые. Передо мной безмолвные, безликие, ужасающие чудовища.
Так вот о чем шептались члены экипажа с того самого момента, как я попала на «Амину Пеннарум». У каждого из этих существ выпуклые, отражающие свет глаза, а лицо покрыто пленкой, из которой торчит множество трубок. В своих темных костюмах они практически сливаются с ночным небом. Я никогда в жизни не видела ничего подобного. Эти твари, насекомые с человеческими телами, не могли бы присниться мне даже в кошмарных снах.
чертчертчерт
У меня в ухе звучит чей-то грубый, искаженный голос.
– Аза Рэй Куэл, – говорит булькающий голос, который доносится то ли со дна океана, то ли из плохо настроенного радио.
Одно из них берет меня за руки, а другое – за ноги. Неужели они думают, что я в силах дать им отпор? Может быть, это и так. Я сама не знаю, на что способна. Но также я не знаю, на что способны они.
– Аза Рэй, – повторяет голос. Что-то он мне напоминает, но мне сейчас некогда думать о нем, потому что повсюду эти чудища в черных костюмах; они схватили меня и зажали мне руки. Я начинаю орать, но они затыкают мне рот кляпом. Мне на голову надевают мешок, и больше я ничего не вижу.
Я пленница.
Они прикрепляют ко мне канаты и вытаскивают меня из шлюпки. Я болтаюсь над бездной.
