Улица стала узенькой. Дома стояли тесно. Двери в домах и лабазах открыты, можно заглянуть внутрь. В окнах разложен товар. Мы шли дальше. Вот дома уже не деревянные, уже на каменном фундаменте и притерлись друг к другу вплотную. Улица пошла в гору, и это была явно главная улица города: от нее отходили узенькие переулки.

Ли остановился у одного из распахнутых окон и заговорил с женщиной за прилавком. Она с любопытством разглядывала нас. Сколько, интересно, ей лет? Тридцать? Сорок? Трудно понять под этим колпаком, без косметики. Брови у нее срослись на переносице. В доме позади нее заплакал ребенок, она извинилась и улыбнулась. Мы увидели то, что осталось от ее зубов. Ли бросил ей монетку, которую она ловко подхватила на лету, и взял с прилавка два морщинистых яблока. Одно протянул мне.

Как же, оказывается, есть-то хочется! Я впилась зубами в яблоко. В Лондоне такое яблоко не купили бы ни в одном супермаркете. Такой лежалый и сморщенный плод давно выбросили бы на помойку. Но мне он показался теперь таким вкусным! Таким сочным!

— Ну вот мы и в Аахене, — сообщил Ли, также откусывая кусок яблока.

— В каком Аахене? — испугалась я. — Неужели в немецком? Может, все-таки в том, что в Шропшире?

— Ни в коем случае не в Шропшире! — засмеялся Ли. — Мы в стране франков, если быть точным. Позднее это будет территория Германии.

Я едва не подавилась яблоком. Закашлялась. Ли похлопал меня по спине.

— Ну-ну, полно, Белоснежка. Мы все равно в восьмом веке, какая теперь разница — где именно?

А, ну да, тогда, конечно, уже совсем не важно! Возможно, Аахен в восьмом веке — более безопасное место, чем Англия того же времени. Может быть, сюда не добираются саксы и викинги. И для Фитцмора это все вообще очередное приключение. Он же агент, это его работа. А мне каково?

— Полагаю, тебе здесь не придется очаровывать женщин, как там, дома, — вслух произнесла я.

Тут уже он поперхнулся яблоком:

— Не понял?

— У тебя здесь будут проблемы, — продолжала я, — здесь женщины совсем не в твоем вкусе.

Я заметила, как его это задело, и быстро отвернулась, чтобы скрыть злорадство.

— Возьмем хотя бы ту красотку, что продала тебе яблоки, — не унималась я, — сколько ей лет? Тридцать пять? Сорок? Черт ее знает! Она на тебя точно сразу запала. А вот ты…

— Что я? — подхватил он.

— Я всегда вижу, когда тебя тянет к женщине. Так вот, к этой тебя не потянуло совсем.

— Я галантен и очарователен, — парировал Фитцмор.

— Ты со всеми такой. Даже когда человек тебе противен. Так сколько ей лет? Как моей матери?

— Ей двадцать лет.

Да ладно! Быть не может! Двадцать?

— Так выглядит женщина, которая родила троих детей и которой нечем почистить зубы, потому что волшебных зубных паст, как в нашей рекламе, еще не изобрели.

Трое детей! В двадцать лет! О господи!

Ли опять одержал верх. Пусть смеется!

— Не бойся, я постараюсь уладить наше дело скорее, чем тебе придется искать себе мужа среди местных, чтобы выжить.

— Иначе тебе придется пускать в ход не только твое очарование, но и твое идеальное тело, — подколола я.

Он широко ухмыльнулся, ничуть не обидевшись.

С ним совсем не интересно спорить! Он всегда выигрывает!

— Ты хоть отдаленно представляешь, где мы будем ночевать? И что мы вообще сейчас делаем? — Я почти не скрывала раздражения.

— Король Пиппин как раз в Аахене. Говорят, его двери открыты для всех, — отвечал Леандер.

— И что из этого следует? — Я доела яблоко вместе с огрызком.

— У него и переночуем, — предложил Ли.

У короля? Переночуем? Вот так запросто? Круто! Сомневаюсь, чтобы королева Елизавета, что Первая, что Вторая, пустила бы нас к себе ночевать.

Часа четыре спустя я сомневалась, так ли уж вообще велика честь ночевать у короля. По крайней мере, в этом столетии. Мы толкались в большом зале среди мужчин и женщин, давно не мывшихся, злых и голодных. Пот, навоз, чад! И все та же неизбывная вонь горелого мяса. Собаки шныряют между лавками и под столами, клянчат объедки и гадят прямо на солому, устилавшую пол.

Я примостилась в торце стола. Ли взглянул на мое лицо, и ему не понадобилось читать мои мысли, чтобы понять, до чего же мне противно. Он усадил меня в угол лицом к стене, чтобы мне видны были только те, кто сидит за столом. Все не так гадко. Сам же Ли быстро приспособился и чувствовал себя вольготно. Ел руками, как все остальные, ничуть не смущаясь, спасибо, хоть не жевал с открытым ртом, не чавкал и не рыгал. Рядом со мной улегся огромный дог и не сводил глаз с моей еды.

А еда была убогая, конечно (нашу Лиззи точно лучше кормят в ее Букингемском пристанище): какой-то безвкусный суп, сухой хлеб (в моем куске застрял даже маленький камушек), пшенная каша и чечевица с салом. И ни кусочка того, с позволения сказать, жареного мяса, которым тут все провоняло. За столом, что стоял поперек зала на возвышении, восседал король с семейством. Им, разумеется, подавали совсем другие блюда. Там ели мясо косули и кабана, подкопченные овощи, белый хлеб. Маленький мальчик справа от короля съел шесть белых булок. Судя по тому, что никто ему не препятствовал, это был скорее всего королевский сын.

Когда трапеза кончилась и король со свитой удалился, столы и стулья быстро отодвинули к стенам зала, потушили факелы, и публика стала укладываться спать прямо на солому посреди зала, вперемежку с собаками. Ли подыскал нам место поближе к очагу. Здесь было теплее и не так загажено.

— Ну и как здесь можно спать? — с отвращением прошептала я.

Он пожал плечами и расстелил свой плащ поверх соломы:

— Ложись и прижмись ко мне покрепче.

— Ха, придумал… Нашел время и место соблазнять, — фыркнула я, но легла тем не менее рядом с ним. Плащ его был невелик, особо не разгуляешься.

Он лег и обнял меня.

— Чтобы не замерзла, — прошептал он мне в ухо. Я так ударила его локтем в ребра, что он охнул.

— Предупреждаю тебя, Фитцмор, позволишь себе лишнее — оборву тебе твои острые эльфийские уши!

— Фелисити Страттон обиделась бы, если бы я не попытался… — отозвался он, прижимаясь ко мне всем телом.

— Ну и шел бы к ней, — злилась я, — только меня с собой захвати.

— Свидание втроем? — сострил Леандер.

Я снова ткнула его локтем.

— Верни меня в Лондон, я пойду домой спать к себе в кровать, а ты отправляйся к своей Страттон.

Ли убрал руку и потер ушибленный бок. Я злорадно хмыкнула.

— А к Карлу не хочешь? — вдруг спросил он.

Злорадство мое моментально улетучилось. Я забыла: там, в Лондоне, меня ждут новые проблемы. Анна с упорством маньяка будет сводить меня с Карлом, мать ни словом больше не обмолвится о семейном празднике, будь он неладен, но несколько месяцев будет меня избегать, а Ричард ближайшие восемь недель проведет в Лондоне! Только этого мне недоставало!

— Ах ты, черт, — простонала я, — Фелисити Страттон себя блюдет! Она не позволит!..

— Ну да! — фыркнул Ли. — Это ты так думаешь. А ее отвратный кузен Майлз готов облапать ее всякий раз, как приезжает к ней в гости со своими родителями. А наведывается он часто. Ему за тридцать, он толстый и уже начал лысеть. Но Фелисити терпит, потому что он унаследует от отца целую сеть мобильной связи.

— Будет здесь наконец тихо! — раздался возмущенный окрик где-то рядом. — Некоторым завтра с первыми петухами в путь.

Мы умолкли. Я думала о Страттон. Значит, и ее жизнь не идеальна. От этого она стала мне как будто даже немного симпатична.

Зал утих. По временам то тут, то там кто-нибудь всхрапывал. Или стонал. Плохо спят? Страшный сон? Я их понимаю. Но, кажется, это вовсе не сон и не страшный. Ритмичное сопение, все быстрее и энергичнее, тихий смешок. Во дают! Прямо здесь! А я-то дура! Фу, мерзость! Если Фитцмор пошевелит хоть пальцем — убью!

— Ли?

— Хм?

— Мне надо по-маленькому.

Он зашевелился, чтобы встать. Только этого не хватало! Чтобы еще Леандер провожал меня в туалет!

— Лежи ты! Сама справлюсь. Скажи только, куда идти.

Ли приподнялся на локте, щурясь в мою сторону.

— У выхода направо. Двадцать метров пройдешь, там конюшни. Прямо рядом и отхожее место.

От одного только слова «отхожее место» у меня свело мочевой пузырь.

— Давай провожу. Я не умею видеть через стены, — предложил Ли.

— Спи уже, — отмахнулась я и выскользнула прочь.

В сумерках сверху зал, набитый людьми, походил на кусок мяса, кишащий личинками. Повсюду какая-то возня. У входа часовой, широко осклабившись, открыл мне дверь и интимно сообщил:

— Если твой хахаль спит, у меня найдется минут пять.

— Пять минут? — Я изумленно уставилась на него. — Не маловато ли?

Он сначала одурел от моего ответа, а потом засмеялся:

— Не боись! Успеем! В накладе не останешься!

Избегая дальнейших разговоров, я юркнула за дверь и оказалась в темном дворе, освещенном одной только луной. Ни факела, ни фонаря. Я спустилась по ступенькам вниз и повернула направо, как указал Ли. Удивительно тихо. В Лондоне никогда не бывает так тихо. Всегда шумят машины, орет музыка. Здесь же только сычи ухали в темноте, как раз оттуда, где должны располагаться конюшни. Кошки шныряют? Для мышей слишком громко. Да, надеюсь, это кошки, а не тот колоссальный дог, что подобрал мои объедки. А если и он, то пусть вспомнит, кто поделился с ним последним куском сала.

Вот и конюшни. По утверждению Ли, здесь рядом и следует искать сортир. Но в конюшне кто-то шептался. Там кто-то прятался. Видимо, не один только часовой бегает сюда на свидания. Но шепот и стоны были не такие, как давеча в зале. Скорее это кто-то нападал, а кто-то защищался.

Не раздумывая, я рванула на себя дверь конюшни. И в тот же момент — удар по голове… и я провалилась в темноту.